14
Зинаида еще не вполне пришла в себя, и теперь терялась в догадках: почему они оказались здесь? Неужели и ее хотят замуровать в одном из этих склепов? Неужели она тоже в чем-то провинилась перед Гладышем?
Эта мысль настолько поразила её, что она сбилась с шага, споткнулась и едва не упала.
- Что с тобой? Что такое? - подхватил ее комиссар. -Ты устала?
- Немного, - прошептала она, тяжело опираясь на его руку и чувствуя, как от страха и слабости у нее деревенеет и заплетается язык. - А-а куда мы идем?
-Как куда? - оторопело воскликнул он.- Ты ж сама попросилась! Поведи да покажи... Или все позабыла?
- А-а-а, да, да, - закивала она, тут же вспомнив совершенно вылетевший из памяти давний мимолетный разговор.
Правда, не она на чем-то настаивала, а он сам предложил ей взглянуть, к а к карают изменников.
- Помнишь, ты говорила, что смогла бы...
Ну, еще бы не помнить! Только как ему все объяснить и покаяться?
- Понимаете... тогда я немного позировала. Мне хотелось понравиться вам… поразить. Дескать, вот я какая отважная! А на самом деле я трусиха и слабая... Я даже мышей боюсь, не то чтобы выстрелить в кого-то. И мне очень не хочется на э т о смотреть. Пусть о н и заслужили, но причем же здесь, я? Разве это необходимо? Разве вы не видите, что я этого не вынесу? -застонала она, ломая пальцы и делая отчаянное лицо.
Что ответил он ей на это? Да опять же налил бокал шампанского и заставил выпить залпом.
- Не трясись и не стони! Это ж просто кино. Ты должна его увидеть. А мне п о р у ч е н о показать...Так что поднимайся и пойдем
- Ну, ты вспомнила, вспомнила? - снова наклонился к ней Гладыш.
- Да-а... да, - виновато глядя на него, сказала она.- Я совсем позабыла, не сердитесь, пожалуйста... Видно, это вино... Но мне все-таки страшно. Эта глушь, тишина...
Она хотела добавить, что «я и вас боюсь!», но смолчала, не ведая, как он на это отреагирует.
- Ничего, мы уже пришли, - заворачивая за угол тюремного коридора, сказал комиссар. - Вот и наш тупичок! И не надо бояться. Пусть боятся другие, - засмеялся он и, как маленькую девочку, погладил ее по голове. - У тебя сегодня п о с в я щ е н и е. А потому расслабься и не думай ни о чем. Все будет отлично! Все будет хорошо...
Его тихий густой доверительный голос успокаивающе подействовал на Зинаиду. Оглядевшись, она увидела, что они стоят в каком-то слабо освещенном закутке перед дверью единственной запертой камеры.
«Что ж, хочу, не хочу, чему быть, того не миновать», - удрученно подумала она и внезапно натолкнулась на косой взгляд лейтенанта. Кровь ударила ей в голову. Она выпрямилась надменно, создавая дистанцию и давая понять всю разницу между нею и им - подземельным сморчком, отвратительным, злобным и, конечно же, никем не любимым.
И угрюмый чекист всё прочел и все понял, и покорно опустил глаза, пряча неожиданно прорвавшуюся ненависть к своему господину и его гордой шлюхе. Да,он смертельно ненавидел их за молодость, власть и красоту, за то, что у него никогда не будет подобной женщины, за то, что, пощекотав нервы, они весело и свободно уйдут, куда хотят, а он до утра останется дежурить в этих стенах, гробя здесь здоровье, годы, жизнь и отыгрываясь на бесправных понурых смертниках, отдаваемых ненадолго в его полное распоряжение.
Неожиданная перемена в настроении и облике Зинаиды не осталась незамеченной комиссаром. Сейчас она напоминала ему в з б е ш е н н у ю молнию.
Глаза горели, губы были твердо сжаты, и лишь пальцы, теребящие рукав гимнастерки, говорили о сдерживаемой ярости и злости.
«Ну и характерец, - подумал Гладыш. - Словно вьюга...» И поспешно, как будто поняв и почувствовав нечто, перевел взгляд с нее на лейтенанта.
Однако тот стоял неподвижно и молча, и на его худом землистом лице чахоточника ничего нельзя было прочитать.
- Казалинский! - сердито окликнул его Гладыш. - Ты, никак, уснул? Или что там с тобой?
- Все в порядке, товарищ комиссар, - встрепенулся лейтенант, и поспешно достав из кармана связку ключей, осторожным своим шагом приблизился к камере.
-Значит, так, - приблизив губы к маленькому ушку Зинаиды, произнес Гладыш. - Здесь находится враг, и ты сможешь его уничтожить.
Всё, что угодно могла ожидать Зинаида, но только не этого. Ведь они пришли сюда за тем, чтобы посмотреть! А не... Ей, конечно, все это послышалось. Он неловко пошутил, заново испытывая ее. Но возможно ли так шутить?
И почему вдруг неулыбчивым и темным стало его лицо? Почему похолодели глаза? Да и Казалинский застыл в недоумении и глядит на неё со своей противной ухмылкой как на соучастницу будущего злодейства.
«Неужели они смогут принудить меня, заставить силой? А не получится, так и саму... Нет, нет, это я придумала, это я... ослышалась, не поняла…»
- Вы сказали... уничтожить? - растерянно прошептала она.- Я не ошибаюсь?
- Нет, - холодно сказал Гладыш.
- Но ведь вы... но ведь я…
- Но ведь ты, - безапелляционно отрезал он и, вытягивая из подмышечной кобуры пистолет, протянул ей.- Всё уже решено. Ты обязана это сделать, перешагнув через страх, слабость, отвращение... Вспомни наш разговор и твою готовность. Один выстрел и - всё! И ещё... - Он рывком оттянул на груди портупею, словно она мешала ему дышать, и кивком головы указал на Казалинского.- Если ты не захочешь, стрелять будет он. Но стрелять будет д о л г о. По рукам, по ногам...А ты будешь смотреть! До тех пор, пока в тебе не проснется сострадание, и ты не избавишь несчастного от мук. Так что думай и выбирай. Или только один выстрел, или...
Оборвав речь на полуслове, он железной хваткой взял Зинаиду за локоть и подтолкнул к двери. - Иди!
«Всё... теперь синяк останется», - отрешенно подумала она и печально поразилась ненужной этой мысли.
Лейтенант между тем вставил ключ в замок. Дверь легко отворилась, и в расплавленном мареве горящей где-то под потолком «килловатки» Зинаида увидела стоящего у стены пожилого мужчину в старых отоптанных сандалиях и измятом нижнем белье.
Широко раскрыв глаза, он смотрел на вошедших,потрескавшиеся его губы шевелились, будто он хотел что-то сказать или крикнуть, но не мог то ли от ужаса, то ли по какой-то другой причине. В затхлом воздухе камеры он внезапно обостренно уловил позабытые ароматы вина, табака и духов, исходящие от вальяжного напыщенного генерала и его прелестной спутницы.
-Ну-у,- торжественно зазвучал в наступившей тишине голос Гладыша. -Покажи себя,девочка!
- Нет, нет, что вы,- отступила Зинаида, прижимаясь к серой стене у двери, точно так же, как к противоположной, обложенной досками во избежание пулевых рикошетов стене прижимался узник.- Я не могу и не хочу. Отпустите меня! Ну что же это такое?
Да, убить человека оказалось труднее, чем стрелять по мишеням. Вероятно, в бою или в жаркой атаке это было бы естественно - борьба есть борьба. Но сейчас, когда он, беззащитный и беспомощный, стоял перед ней, то не только убить, но и видеть его было просто невыносимо.
Обыкновенное русское лицо, с чуть вздернутым носом и крутыми бровями, небольшие залысины на лбу и тяжелые крупные руки, несомненно знавшие о физическом труде не понаслышке. Он смотрел на неё с сожалением и горечью, вероятно, понимая, что она, как и он, не вольна сейчас в своих действиях и своих поступках.
- Ну, стреляй, чего ты ждешь,- снова загудел Гладыш, и, когда она, зажмурясь, бешено затрясла головой: "Нет, нет, не буду!", раздражённо повернулся к лейтенанту.- Тогда давай ты... Покажи ей, к а к это делается!
Казалинский будто ждал этого приказа. Приподняв гимнастерку, он вытащил засунутый за пояс бриджей наган и, сквозь зубы, втянув в себя гнилой воздух камеры, нетерпеливо переступил с ноги на ногу.
Распластавшийся у стены человек заворожено смотрел теперь только на него. Губы его по-прежнему дергались, а глаза, казалось, вот-вот вывалятся из орбит. Трясущимися руками он стал нашаривать пуговицу на рубашке, словно желая застегнуть ее и хоть как-то прикрыться от смертельного дула.
Было тихо, так тихо, что Зинаида явственно услышала стук собственного сердца. Посмотрев на лейтенанта, она увидела, как лицо его вдруг странно исказилось, и мучительная длинная судорога сотрясла напряжённо поджавшееся тело.
«Боже! - ужаснулась она, мгновенно поняв, что это за тип. - Да ведь он же садист!»
Казалинский несомненно прочел её мысли и, метнув на неё обжигающий взгляд, расплылся в улыбке. Его блеклые дистрофичные десны, напоминающие дохлую устрицу, обнажились, и Зинаиду чуть не вырвало от их мертвенного вида.
В тот же миг раздался громкий выстрел. Она зажмурилась, а когда через секунду открыла глаза, смертник уже лежал на полу, и на его левом бедре скоротечно расплывалось быстро увеличивавшееся кровавое пятно. Тяжело ворочаясь, он обеими руками пытался зажать рану, но у него ничего не получалось, и кровь продолжала сочиться между пальцев, омывая и скрашивая их в ослепительно яркий пугающий цвет.
- Посмотри, посмотри! - взбешенно закричал Гладыш, замахнувшись рукою так, словно хотел её ударить. - Ты об этом мечтала, когда отказывалась? Казалинский, давай продолжай!
- Молчаливый клиент попался, - прохрипел, будто каркнул лейтенант, не отрывая затуманенных прищуренных глаз от пытающегося подняться узника.-Эй, чего не кричишь? Неужели не больно?
Не дождавшись ответа, он снова выстрелил. На этот раз пуля ударила в правую руку осужденного, и рука, резко дернувшись, опала, повисла, намокая всё тем же горячим и алым.
Как ни странно, но крика они опять не услышали. Лишь пронзительный скрежет ломаемых зубов полоснул по нервам, а затем обломки их были выхаркнуты вместе с кровью.
Несколько мгновений человек лежал, молча, собирая уходящие силы, а затем ненавидяще и жалко взглянул на Зинаиду.
Зинаида стояла, словно неживая, и её изменившееся от ужаса лицо с перекошенным ртом и остекленевшими глазами напоминало застывшую меловую маску. Да и вся она была как изваяние, только судорожно стиснутый в руке никелированный браунинг Гладыша мелко-мелко подрагивал, подтверждая, что жизнь ещё теплится в ней.
- Ну, чего ты глядишь? - разъяренно закричал Гладыш, отрывая её от стены.- Он же больше не может! Так помоги!Пожалей!
- А я думал, он железный, - издевательски хохотнул лейтенант и, зажав двумя пальцами нос, высморкался смачно и непринужденно.
И вот тут Зинаида сорвалась. Будто вспомнив, что в руке у неё оружие, она несколько мгновений разглядывала его, а затем неожиданно направила на палача.
- Ах ты, сволочь проклятая! За всё ответишь!
Лейтенант побледнел, тихо ахнул и вдруг, словно кошка, пригнувшись, прыгнул за спину комиссара.
- Да вы что, вы что? - истерично заорал Гладыш, совершенно убежденный, что сейчас Зинаида может выстрелить и в него самого. - Что, с ума посходили? А ну отдай оружие! Брось, кому говорю!
Между тем осужденный, обливаясь кровью, продолжал неотрывно смотреть на Зинаиду, словно моля и заклиная о последней услуге. Этот требовательный взгляд был страшнее крика.
Слёзы застилали глаза Зинаиды. И сквозь слёзный туман, плохо видя и почти не соображая, она прицелилась… и, беспомощно разжав пальцы, уронила такой красивый, такой изящный пистолет в грязноватые сырые опилки. Голова её кружилась, ноги дрожали, и томительная вяжущая тошнота подступала к горлу. Тошнота захлестывала её, ей стало совсем дурно, и она, покачиваясь и бессильно растопырив руки, словно пьяная, подошла к двери и прижалась лицом к холодному гладкому железу, оставляя на нём влажные заметные следы.
Видя, что опасность миновала, Казалинский на четвереньках подполз к оружию и, тщательно продув и обтерев его о штаны, виновато протянул комиссару.
- Ууу, скотина ничтожная, - брезгливо поморщился тот, пряча браунинг уже не в кобуру, а в карман. И вдруг яростно, изо всех сил пнул ногой негодяя и с криком: «Добей его!» - подхватил Зинаиду и почти волоком вытащил из камеры.
«Идиотка! Слюнтяйка! - мысленно проклинал её он, в то же время на ходу вытирая платком перемазанное помадой и тушью её лицо.- Вот связался чёрт с младенцем!..»
- Ну, ну, ну, успокойся... Ничего не случилось. Хотя ты меня сейчас очень подвела. Я хотел доложить о твоём п о с в я щ е н и и, а теперь даже не знаю, что мне делать. Сколько женщин в наркомате прошли через э т о, и все очень спокойны, и никто не устраивал сцен... Потому что понимают: классовая борьба требует воли и беспощадности. Как там в песне поется... «Когда страна быть прикажет...» Ну-у? Дальше, дальше как?
- Ге-е-ероем, - сотрясаясь всем телом, всхлипнула Зинаида.
-Вот, вот, г е р о е м! - убеждающе воскликнул Гладыш, поощрительно похлопав её по спине. - Когда страна быть прикажет героем, тогда героем становится любой.
- Не «тогда», а «у нас», - раздражённо поправила она.
- Что «у нас»? - не понял Гладыш.
- Ну… у НАС героем становится любой!
- А-а, да-да, конечно... - Он ещё раз провел платком по её лицу и, небрежно скомкав, сунул его в карман. -Так что не реви... Ты сейчас присутствовала при ликвидации одного из опаснейших врагов Советской власти. Ну а то, что он малость подёргался, в аду черти ему это зачтут...