Предыдущая - ГЛАВА-6. Жизнь продолжается. Моя незнакомка
См.: http://www.proza.ru/2017/04/09/112
ГЛАВА 7. Скептики-паникёры. Будни-праздники. Розы-гладиолусы
В среду 30-го я опять в облфинуправление.
С утра пораньше. Впрочем, это субъективно,
а как для меня, так и девять утра это рань-
преранняя. Всегда мечтал, чтобы до одиннадцати
рабочий день даже не смел начинаться. Ну, не важно.
Девять, так девять.
Пока на кухне допивал кофе, в прихожей на
тумбочке заливался новостями "брехунець".
И всё об одном: как на местах идёт Перестройка.
К тому времени это хорошее, но уж больно заезженное,
слово порой вызывало тошноту. Чуть ли не каждый
чиновник или рабочий, едва дорвётся до эфира,
начинает с того, что “мы поддерживаем перестройку”,
“одобряем политику партии и правительства” и прочая
штампованная дребедень. В потоке “одобрямсов”
как бы между делом прозвучало, что работы на ЧАЭС
ведутся не то в штатном, не то в ином “правильном”
режиме. Типа всё нормально, уровень радиации –
в основном в пределах нормы. “В основном”? Ну и на том
спасибо! Звучали также сравнения с естественным
фоном. И, выходит, ситуация не так уж и плоха?.. Хм...
Ну так... Если всё в норме или около, то на кой ляд
вывезли людей? И, опять же, когда это закончится?
Года три спустя прочёл, что после аварии все
нормы радиоактивного загрязнения – воды, воздуха,
почвы и т.п. – были увеличены, притом некоторые
чуть ли не во сто крат. Из вторых рук знаю, как
перед обнародованием приукрашивались сообщения
о радиоактивном фоне в Киеве и области. В 86-м году
под словами “в пределах нормы” можно было
подразумевать всё, на что хватит фантазии. А уж если
писали “незначительно превышает…” – это означало
“полный привет”.
На улице вроде ничего не изменилось. Внешне. У входа
в метро бабульки торговали цветами. Пока торговали.
Потом уже милиция начнёт их гонять, когда цветы
попадут в разряд злостных разносчиков радиации.
И всё же, на пути к метро я не мог не заметить двух
отличий даже от вчерашнего дня. Первое – выражения
лиц окружающих. Не у всех, правда, но появились черты
обеспокоенности, напряжённости. А второе – слова
“Чернобыль” и “радиация” слышались чаще,
чем “доброе утро”.
Официальное сообщение об аварии прозвучало
обтекаемо и малопонятно. Приходилось вчитываться
между строк. Мы давно привыкли, что СМИ нас
попросту дурят. Особенно если дело касается
чрезвычайных происшествий, катастроф, прочих
событий, способных подорвать престиж советского
государства в глазах добропорядочных граждан.
Как тут не вспомнить Куренёвскую трагедию 1961 года
в Киеве, унесшую около двух тысяч жизней? Информацию
о ней замалчивали до конца 80-х. То есть прежде,
до эпохи Гласности, катастрофы “не было”. [4] Власть имущих
беспокоило не само ЧП, а то, что о нём узнают все.
И ничего, если там, “за бугром”, что можно списать
на буржуйскую пропаганду. Главное –своих держать
в неведении, чтобы у них не возникали
вопросы и сомнения.
И потом, как я уже говорил, для эвакуации припятчан
власти мобилизовали 1100 автобусов. В каждом
по 2 водителя, у которых семьи, соседи, друзья,
то есть достаточно кому рассказать об увиденном.
А далее – по цепочке, из уст в уста: “На атомной что-то
случилось. Столько автобусов нагнали! Весь город
вывезли!” – примерно так.
Реалии, пусть и пока неочевидные, никак не хотели
совпадать с прилизанными официальными сводками.
Вопросов меньше не становилось, равно как и оснований
для любых выводов.
Влившись в пассажиропоток, я обнаружил, что
в народе уже появились “знатоки” атома, охотно
делившиеся фрагментами не-понятно-откуда-взятых сведений.
Те, кто относил себя к “незнатокам”, составляли две
большие группы: скептики и паникёры. Первые уверяли,
что вся эта “петрушка” не протянет недели-двух и
беспокоиться не о чем. А уж киевлянам – тем более.
Вторые – паникёры – предрекали чуть ли не конец света.
Между скептиками и паникёрами локоть в локоть
протискивалась узенькая прослойка “реалистов”.
В какую категорию включить себя, сам не знаю.
Да и как ты людей ни классифицируй, темы аварии,
радиации, вывоза населения и даже... Хиросимы и
Нагасаки (!) неотвратимо заполняли разговорное
пространство.
От кого-то я узнал, что при облучении следует
пить ... йод. Очень удивился: “Как, прямо из бутылёчка?”
Выяснилось, что есть такие препараты, - йодистый
калий, сайодин, - только принимать их надо в первые
часы после заражения радиоактивным изотопом йода.
Зачем? А чтобы насытить щитовидную железу
нормальным йодом и не дать ей усваивать тот самый
изотоп. Ведь свято место пусто не бывает,
в том числе и в щитовидке.
Когда речь идёт о “паникёрах”, я не вкладываю
в это понятие ни йоточки негативного смысла.
Скорее, паникёрство можно отнести к особенностям
восприятия информации. Да и нельзя списывать
со счетов базовый инстинкт самосохранения,
действующий у разных людей совершенно по-разному.
Позднее, когда руководство страны Советов и
Украинской ССР признало серьёзность ситуации,
налево и направо полетели неологизмы вроде
“радиофобии”, а также ярлыки - “безответственность”,
“паникёрство” и другие. Сам Горби [5] в одной из
длинных и нудных речей проронил фразу “некоторые
попросту говоря сбежали”. Конечно, он имел в виду
не простых людей, а партийных и советских
руководителей, на которых возлагалась ответственность
за проколы первых пост-аварийных дней. Оставлю
эти обвинения без комментариев, разве что со ссылкой
на знаменитое “Жираф большой, ему – видней”.
В облфине поручений мне больше не давали.
Да и какие поручения, когда страна готовится
отмечать День солидарности трудящихся?
В те времена – государственный праздник,
между прочим. С двумя красными днями
в календаре, с парадами и демонстрациями
трудящихся.
На сей раз первое и второе мая попали на четверг
и пятницу. То есть, включая выходные, получался
такой себе микроотпуск. Это позже мы будем
жертвовать уикендами, зависать на работе
чуть ли не до первых петухов, занимаясь
обустройством эвакуированных, выплатой
разовых пособий. Об этом я расскажу в следующих
главах. А пока никаких команд сверху не поступало,
вот народ и завяз в предмайских хлопотах.
Год 86-й пришёлся на разгар антиалкогольной
кампании. И если состояние экономики ещё
позволяло решить проблему с закусоном, то
покупка “того, чем его запить” порой бывала
сродни приключениям. Шутка ли! В стране
чуть ли не вдвое сократили производство крепких,
креплёных и “слегка разбавленных” напитков.
Мало того - заметно урезали временн`ые возможности
для их приобретения. Если раньше обыватель мог
купить бутылку водки в гастрономе с одиннадцати
утра до семи вечера, то теперь – только днём и только
с двух до пяти (в последующие годы – до семи).
А часы-то эти - рабочие!
Кто помнит пост-андроповские [6] времена борьбы
за трудовую дисциплину, подтвердит, что в дневное
время по магазинам, кинотеатрам и просто по улице
шастали дружинники, группы “Комсомольского
прожектора”, другие активисты – иногда вместе
с милицией или прокуратурой – и требовали объяснений
у наугад выловленных граждан, почему те не на работе.
К ликёро-водочным отделам такие патрули
не приближались. Ведь там, из-за ограниченного
времени продажи, собирались огромные очереди.
И отнюдь не из божьих одуванчиков. А подойти
к толпе здоровых и обозлённых мужиков с вопросом
"что вы тут, а не у станка" вряд ли кто бы решился.
К чему я это рассказываю? Дело в том, что алкоголь
(в разумных пределах, конечно) не только “вставляет”
для настроения, но и... выводит из организма
радионуклиды! Так после аварии нам говорили врачи,
но с просьбой – “никому не рассказывайте, что я вам
это советовал”. Ведь... как бы её лучше назвать...
“алкотерапию” (?!) официально не признавали
средством от радиации. Да и поди, признай!
По всей стране, ПАНИМАЭШ ЛИ, ведётся “мудрая
политика партии” по искоренению пьянства
и алкоголизма, а тут н; тебе: нахватал радионуклидов –
выпей сто грамм, не хочешь нахватать – тоже выпей.
Накануне праздников людям не до профилактики.
На уме одно: не осрамиться перед гостями. Порой,
для экономии времени, организации делегировали
одного-двух сотрудников в ближайшие гастрономы,
а когда подходила очередь, сбегались остальные
и затоваривались.
Меня же эти проблемы не интересовали. Праздники
я собирался встречать в Полтаве, в родительском доме.
Благо, билет на поезд куплен заранее, что в этот раз
оказалось особенно кстати. Ведь наиболее
предусмотрительные киевляне под влиянием
слухов о радиации бросились скупать билеты,
куда только можно, лишь бы подальше от Киева.
Если не удавалось выбраться семьёй, старались
отправить хотя бы детей. Уехать, конечно, удалось
не всем, а скептики - так те и не порывались.
Вечером, незадолго до отъезда, я встретился с Таней.
На фоне общей напряжённости это свидание оказалось
единственным лучиком света за весь день. Вот только
с цветами не угадал. Потом уж доведался, что Таня
обожает гладиолусы, а я-то притарабанил веник
из трёх пошлых розочек. Но Таня виду не подала,
одарив меня бесподобной улыбкой, и – с оттенком
нежности (как мне показалось) – произнесла “спасибо”.
Тогда ещё мы оба не понимали, что между нами
происходит, но, кажется, жизнь друг без друга
уже не мыслилась.
Говорили обо всём. Легко и ненавязчиво. Очень хотелось
порвать билет, никуда не ехать, остаться с Таней,
но меня не отпускали сомнения, что подача себя
в больших дозах в самом начале романа (? – как я
надеялся) пойдёт на пользу нам обоим. Да и Таня
с пониманием отнеслась к моему желанию явить
себя во плоти родителям, успокоить их, особенно маму.
Прямо никто ничего не сказал. Только полунамёками-
полувзглядами условились, что в воскресенье 4-го по
возвращении в Киев я позвоню, а дальше – как бог даст.
Из Киева до Полтавы поездом – одна ночь. Уснул я
не скоро. Перед глазами поочерёдно возникали то
припятский автовокзал, набитый людьми,
не принимавшими отмазку об “учениях по гражданской
обороне”, то колонны машин-огнеборцев
с разрывающими пространство сиренами, то кареты
скорой помощи, то сонный Вова-киномеханик,
без умолку зудевший на весь мозг – “это радиацию
выбрасывают... да, да, такое уже было”.
Вскоре эти ужасы меня оставили.
Вспомнилась Таня. “А ей розы очень идут”, мелькнул
тот же бесёнок, вернув меня в последний вечер.
И тут только я "заметил", что на свидание Таня
пришла в обтягивающей футболке и в обтягивающих
же брюках. Высокие каблуки подчёркивали стройный
стан, что привело меня к мысли – “А ведь у неё красива
не только улыбка”. И лишь после этого чуть запоздалого
вывода я отключился, безмятежно проспав на боковой
плацкарте до самой Полтавы.
Примечания к Главе 7:
[4] - О Куренёвской техногенной катастрофе можно
прочесть, например, здесь:
[5] - Горби – так на Западе прозвали Михаила Горбачёва
(р. 1931 г.), последнего генсека ЦК КПСС, великого
реформатора, зачинщика Перестройки, отца Гласности,
а впоследствии – первого и последнего Президента СССР.
Мне нравится это краткое и панибратское «Горби»,
возможно, из-за моего к Михаилу Сергеевичу личного
отношения, хоть и неоднозначного, но моего, которое
я никому не навязываю.
[6] - Юрий Андропов – (1914-1984) – Генеральный
секретарь ЦК КПСС с декабря 1982 по февраль 1984,
а с 1983 – ещё и Председатель Президиума Верховного
Совета СССР. Как бывший «силовик» (председатель
КГБ СССР с 1976 по 1982 гг.), будучи генсеком и обладая
неимоверной властью, занялся повсеместным
укреплением трудовой дисциплины. Порой, следуя
директивам Андропова, исполнители на местах
в неистовом рвении доходили до маразмов, но всё
списывалось на «верхи», потому и «низам»
практически всё сходило с рук.
Продолжение - ГЛАВА-8 Полтава. Пасха. Будни по эвакуации. "Плим-плим"
См.: http://www.proza.ru/2017/04/09/163