Ангелы из села Осино-Гай. Глава 12

Татьяна Кырова
              Выдвинулись двумя отрядами, какое-то время перемещались в зоне видимости друг от друга. Удачная работа первых диверсионных групп заставила неприятеля насторожиться. Возле деревни Головково красноармейцы нарвались на немцев, от боестолкновения уклониться не удалось, и понесли ощутимые потери. Вера Волошина попала в плен. Позднее выяснится, что её пытали, но она не выдала своих друзей. Отважная разведчица была казнена публично. Фашисты уже чувствовали себя хозяевами на русской земле и любили устраивать показательные расправы, рассчитывая тем самым посеять страх и сломить волю к сопротивлению. Скрупулёзно фиксировали свои преступления на кино или фотоплёнку. Аккуратно собирая историю Третьего рейха. Но благодаря этому удалось выяснить подробности страшной смерти Веры Волошиной. Оставшиеся бойцы, сумели укрыться в лесу, затем объединились под командованием Бориса Крайнева:
- Космодемьянская, ты почему не стреляла?
- Товарищ командир это винтовка Клавы Милорадовой. Она очень переживала, что ей досталось неисправное оружие, и я отдала ей свою. Я бы стреляла, но у неё боёк стёрт.
- Понятно. Держи винтовку Волошиной. Вот и первые потери среди нас. Клубков, а ты уверен, что она погибла?
- Так точно.
- Молодец, что винтовку догадался прихватить, а вот патроны забыл.
- Виноват, товарищ командир.
Василий промолчал, что когда сунул руку в карман Волошиной, ему показалось, что она застонала. А нести раненую, значит обречь себя на верную гибель. И он поспешил убраться.
Крайнев достал водку и разлил всем по глоточку:
- Ладно. Светлая память. Не стесняйтесь, теперь можно, даже нужно на таком морозе. Передохнули, подзаправились и вперёд. Если я не ошибаюсь, Петрищево в километрах шести-семи будет, надо поторапливаться. Выдвигаемся вместе до опушки леса, затем разделимся на тройки и разойдёмся.
           Борис Крайнев, Зоя Космодемьянская и Василий Клубков пошли в Петрищево. Зоя выполнила задание и вернулась в условленное место, но никто из товарищей не появился. Бутылки с зажигательной смесью в тайнике ещё оставались. Космодемьянская не знала, удалось ли ей нанести хоть какой-то урон врагу. Ждать дальше не имело смысла, и Зоя приняла решение идти в Петрищево снова. Немцы согнали жителей на собрание и приказали самим охранять свои жилища, в случае неповиновения угрожали расправой. Карательные меры подействовали. Колхозник по фамилии Свиридов выследил и выдал Зою фашистам. Получив за предательство бутылку водки.
           Из показаний П.Я.Кулик (девичья фамилия Петрушина, 33 года):
«Откуда её вели, я не знаю. В эту ночь у меня на квартире было 20-25 немцев, часов в 10 я вышла на улицу. Её вели патрули – со связанными руками, в нижней рубашке, босиком и сверху нижней рубашки мужская нижняя рубашка. Мне они сказали: «Матка, поймали партизана». Её привели и посадили на скамейку, и она охнула. Губы у неё были чёрные-чёрные, испекшиеся и вздутое лицо на лбу. Она попросила пить у моего мужа. Мы спросили: «Можно?». Они сказали: «Нет», и один из них вместо воды поднял к подбородку горящую керосиновую лампы без стекла. Но затем разрешили её попоить, и она выпила 4 стакана. Посидев полчаса, они её потащили на улицу. Минут 20 таскали по улице босиком, потом опять привели. Так, босиком её выводили с 10 часов ночи до 2 часов ночи – по улице, по снегу босиком. Всё это делал один немец, ему 19 лет. Потом этот 19-летний улёгся спать, и к ней приставили другого. Он был более сознательный, взял у меня подушку и одеяло и уложил её спать. Немного полежав, она попросила у него по-немецки развязать руки, и он ей руки развязал. Больше ей руки не связывали. Так она уснула…».

           Ганс был зол на русскую девушку, если бы не её дикая выходка, то спал бы сейчас с другими солдатами в тёплой избе и ни о чём не думал. Совсем недавно война казалась ему лёгкой прогулкой. Войска вермахта продвигались стремительно, всё точно, как предсказал великий фюрер. Было весело гоняться по бескрайним пшеничным полям за безоружными и растерянными красноармейцами. Ганс начинал понимать, что мечта ефрейтора о небольшом поместье под Полтавой из области фантастики. Те благодатные места были уже распределены, но укорениться в Поволжье ещё реально. В последнем письме матушка сообщила, что дочка хозяина мясной лавки дала согласие на помолвку. В свободное время Ганс любил помечтать. Но сейчас глухая ночь подмосковной деревни казалась бесконечной, ефрейтору хотелось одного - спать.  В соседнем хлеву громко вздохнула корова, он испуганно вздрогнул.  Ганс разозлился и ударил партизанку прикладом в спину. Зоя тихонько охнула, но даже не оглянулась. Ни единой мольбы о пощаде или каком-то снисхождении не вырвется из её уст. Она видела врага лицом к лицу и хорошо понимала его мысли и намерения. Такое упорство ещё больше злило охранника, и ещё больше хотелось спать. Он с ненавистью смотрел на худенькие плечи идущей впереди девушки, на гордо вскинутую голову с коротко стрижеными волосами. Ганс начинал сомневаться в гениальности фюрера. В этой стране даже снег под ногами скрипит как-то иначе, и что-то неизвестное кроется в таинственной бездне звёздного неба. Тёплое бельё было рассчитано на русские морозы, но не спасало от страха, который пробирал до мозга костей и шевелился, где-то внутри живота скручивая кишки и жилы. Тени от изб и сараев пугали глубокой темнотой и неизвестностью. В два часа ночи, когда все мышцы окончательно свело, и Ганс был уже готов сойти с ума от отчаянья, его, наконец, сменили.
 
           Второй охранник хмурился и шипел ругательства. Замахнулся на суетившуюся возле Зои хозяйку дома, но по взгляду Кулик поняла, что не ударит. Она удивилась, что так быстро научилась угадывать мысли чужого солдата. Проглотила горечь своего открытия и продолжала оказывать помощь избитой до полусмерти партизанке. Достала из сундука шерстяные носки домашней вязки, и осторожно натянула на почерневшие ступни девушки. Немец незаметно кивнул и с раздражением сунул подушку, приказав ложиться всем спать.
            Каждое движение приносило Зое невыносимые страдания. На теле не осталось живого места от макушки до кончиков пальцев на ногах. Чтобы отвлечься, она старалась думать о чём-то хорошем. В полудрёме вспомнила, как всем классом ходили в парк. Шалимовым достал лодку и специально всё устроил так, что они остались вдвоём. Пока ребята замешкались, Мишка быстро отчалил от берега:
            - Эй, растяпы, догоняйте! - и стал энергично грести вёслами.
Зоя даже не успела возмутиться, а Мишка смеялся, и ловко срывая кувшинки, бросал к её ногам. Он всё любил делать как-бы несерьёзно, но Зоя знала, что скрывается за этой бравадой. А потом стал накрапывать дождь и Шалимов, краснея, накинул ей на плечи свой пиджак. Тепло от Мишкиного пиджака волновало душу, и от этого слегка кружилась голова. Запах сырости всё усиливался, а в летнем театре продолжал играть духовой оркестр, и было ощущение праздника.
            Она давно простила Мишку и всех своих одноклассников, это размолвка уже не имела значения. Зоя лежала тихо-тихо, временами проваливаясь в забытьё: «Папа! Это же не бред! Папа, я же ещё жива? Это ты!?».

            Отец склонился и осторожно погладил всю израненную, с запёкшейся на волосах кровью, голову. От его нежного полного неизбывной любви взгляда стало тепло, и комната озарилась каким-то чистым неземным сиянием. Анатолий Петрович не шевелил губами, но Зоя отчётливо слышала каждое слово: «Конечно, не бред, девочка моя. Это я, как же иначе. Кто ещё поддержит тебя в столь трудный час, как не родной отец. Всё будет хорошо, мой ангел, осталось совсем немного потерпеть, надо превозмочь. Надо! Я буду рядом».
            Обдало легким дуновением, чудесный свет растаял, и комната вернулась в прежнее состояние. Теперь над ней склонилась хозяйка дома:
            - Показалось, не дышишь. Ты откуда?
            - Московская.
            - Как тебя зову?
            Женщина держала в руках икону Святой Мученицы Татианы и Зоя ответила:
            - А вот как её, Таня.
            Кулик смутилась и, протерев только что принесённый из тайника святой лик чистым полотенцем, повесила в углу.
            Зоя спросила:
            - А сколько домов сгорело?
            - Три.
            - А немцев?
            - Во двор повыскакивали. Двадцать лошадей сгорело.
            - Значит никто не погиб. А лошадей жалко. Вы должны были давно уйти. Зачем вы остались?
            Охранник слышал их разговор, хмурился, но перебивать не спешил. Кулик отошла к печи и тихо ответила, делая вид, что занята дровами:
            - Сразу не сообразили, а потом поздно было. Поверить не могли, что так  обернётся.
            - Хотели за печкой отсидеться. А теперь врагов пригрели, у себя дома уже не хозяева. Воды человеку подать без разрешения не можете. Дождались.
            Разговор прервали две фурии из местных. Солина и Смирнова ворвались в избу и с порога набросились на Зою:
            - Чего добилась дура, дом сожгла, а никакого толку.
            - Так, ей и надо, Агафья, поддай сильнее, чтобы надолго запомнила.
            Но Кулик их остановила:
            - А ну пошли отсюда. Ишь, раздухарились. Пошли вон, пока ещё я тут хозяйка. Озверели совсем.
            - Хорошо тебе, твоя изба уцелела. Осталась бы на пепелище, так по-другому бы запела.
            - Пойдём Аграфена. Чего с ней толковать, они заодно.
Кулик вытолкала женщин:
            - Ты не суди их, Таня. Совсем сдурели бабы. На войне все звереют.
            - Не все. Спасибо.
            - Чего уж там.
            Вскоре пришли офицер с переводчиком и приказали выйти посторонним во двор. Последний допрос с пристрастием был коротким. С вечера не получив нужной информации, фашисты уже не рассчитывали на положительный результат. Когда Зою спросили, где Сталин, она ответила: «На посту». Больше не произнесла ни слова. Составили положенный протокол. Офицер со скучающим видом махнул рукой, подав знак охране выводить пленную во двор. И начал закутывать шею в тёплый шарф. Проклятая страна встретила их морозами, истинного арийца приводило в бешенство тупое упрямство дикарей, готовых биться с армадой фюрера голыми руками.