Одиозная личность...Роман 1-1
ISBN:978-5-00073-585-8
Революция... Это слово болью отзывается в душах тысяч потомков людей, сто лет назад потерявших всё – дом, семью и даже собственное имя. Нина Каменцева, номинант на премию «Писатель года 2017», предлагает читателю перенестись в дореволюционную Россию и вместе с главным героем, в те дни ещё ребёнком, шаг за шагом пройти непростой путь, начавшийся в богатом доме в Одессе и продолжившийся в эмиграции. Что пришлось пережить юноше, оказавшемуся вместе с матерью вдали от дома без средств к существованию? Какие испытания приготовила для него судьба? Сумеет ли он преодолеть все препятствия, пройти сквозь ужасы революции, кровавой Второй мировой войны, узнать самые тёмные и низменные стороны бытия и остаться собой? Где найдёт он веру, надежду и любовь? Ищите ответы на эти интригующие вопросы в книге «Одиозная личность».
Мини-роман написан от первого мужского лица за 15 дней.
Все имена и места действия вымышленные, любое совпадение случайно и не имеет места в действительности.
Не отождествляйте автора с персонажами его произведений.
Одиозная личность
Мини-роман
1. Воспоминания
Туман. Плывёт по глади вод
Шифон молочных облаков,
Юбок ажурных солнце-клёш...
Волчком кружил их ветерок.
Одиозная осень: то слякоть, то дождь, то небо хмурится.
Ну что сказать обо мне? Родился ещё в дореволюционной России, в семье крупного фабриканта лёгкой промышленности, Ивана Прокофьевича Труженикова. Отца в детстве мало видел, только в праздники, но, как мне говорила матушка Екатерина: «Мал золотник, да дорог». Отец в поместье нашем бывал редко, зато в городской квартире в Одессе бывал часто. Они частенько оставляли меня на горничную. Вернее, на гувернантку, причём англичанку, от которой ещё с детства я не мог оторвать взгляд.
Одета была она всегда с иголочки. Но у неё была привычка раздеваться передо мною. Может, эта грубоватость совсем не специальная, видно, думала, что я ещё маленький, а может, не хотела оставлять ни на минуту без присмотра. А я и правда был маленьким, от силы три года. А почему я так всё хорошо помню – не знаю. Однако помню из детства, что любил всё красивое не только посмотреть, но и понюхать, и пощупать. Особенно гардероб матери, вот здесь уж можно было мне покопаться долго. Не увлекало ничего. Любил аромат: «парфюмов», кремов, духов. Целовал её, когда она подходила, только из-за того, что ощущал этот струящийся аромат по всему дому, когда она находилась рядом.
Время быстро двигалось вперёд, и я рос один, избалованный заботами женского пола, и на моё баловство уже никто не обращал внимания. Тогда же я мог залезть под стол и щипать женские ноги. Однако не только это, я стал обнюхивать их каждую, как собака-ищейка, если бы закрыли лица, смог бы назвать любую.
Так прошло ещё несколько лет, но однажды к нам в усадьбу с шумом возвратился отец. Он кричал, ругался и произносил такие фразы:
– Революция, матушка Екатерина, революция, восстали рабочие и крестьяне, бежать надо!
Помню, как после этих слов мама плакала и несколько дней мы собирались, пока отец не принёс билеты на корабль в Турцию:
– В Стамбул едем, – сказал он мне, погладив меня по головке.
Я был ещё мал, но с этим словом «революция» у нас поломалась всё, а также моя привольная жизнь. Помню большие чемоданы, помню большой пароход, отплывающий с порта Одессы, и нас на нём. А внизу, на пирсе, много провожающих родственников, махавших нам платочком. Помню материнские слёзы и какой-то небрежный её наряд, который был на ней. Сколько мы плыли по Чёрному морю, не знаю. Только помню, от качки нас всех томило и мы то и дело бегали в туалет.
Наша каюта была высшего класса, как мне сказали, но я ещё не понимал в этом ничего. Между тем, когда мы поднимались наверх подышать свежим воздухом на палубу, я видел, что там тоже было много людей, пассажиров, не имеющих даже места где спать, они сидя дремали. И хорошо запомнилась там девочка, у неё был небольшой мячик, и, когда он у неё выкатился случайно за борт, слёзы и плач её запомнил я на всю жизнь. Как будто бы с ним она потеряла самое важное. Не понимая в то время, что важное мы уже потеряли! Я же недолго думая вырвался из рук матери и подбежал к ней, подарил моё яблоко величиной с мяч, которое только мне дала мать Катенька поесть на палубе, на воздухе, потому что из-за позывов тошноты я совсем ничего не ел. Мы с ней подружились, и даже узнал я, что её зовут Софочка – Софья. Какое замечательное было знакомство двух подростков! Нами восхищались родители, и всё остальное время мы были больше на палубе, чем в каюте.
Вот наконец наш корабль и пришвартовался! Был ненастный день, как будто бы небо плакало вместе с нами. Лил сильный, проливной дождь. Конечно, вначале выходили пассажиры высшего и первого классов, и я так потерял мою юную подружку, запомнив лишь, как её звали.
Ну что сказать о Турции? О Стамбуле? Другой мир и другие нравы, незабываемый Стамбульский базар – это необыкновенно торжественно: как будто входишь в глубину тоннеля, и с каждой стороны – лавки, покупай, что хочешь, золотые украшения висели на верёвках. Товар удивлял даже отца, который уже всё видел, не раз побывав во всех странах Европы и в Китае.
Первое впечатление маленького ребёнка: на улицах много людей и все в основном смуглые мужчины. В то время мне показалось, что здесь совсем нет женщин! Там не было женщин, тех, которых я привык видеть, белоснежных, ароматных. А если и были, они прикрывали все свои прелести паранджой, платья – длинные, до пола, в основном не широкие, видно, по восточному покрою.
Квартира на последнем этаже, неуютная, вместо нашей усадьбы и без спален, одна лишь комната. Всё надо было делать здесь самому, и поэтому мои предки засучили рукава и делали домашнюю работу сами. В квартире не было даже крана с водой, отец заносил её сам большим кувшином и переливал в маленький, который стоял на столе на небольшом подносе, всегда с водой и со стаканом.
Однажды я подслушал разговор родителей, что здесь они только переждут и поедут обратно, когда подавят революцию, но этого пришлось ждать долго. Терпенье закончилось у отца, и он уехал в Англию, оставив нас на произвол судьбы, чтобы потом забрать. Денежные средства заканчивались, здесь за всё нужно было платить, а когда нет достатка, они уходят гораздо быстрее. Отец не пополнял ничем наш бюджет, писал в письмах, что сам нуждается и хотел бы вернуться назад за семьёй, но нет денег. И поэтому мы оставались в полном разорении, ожидая хозяина, который так и смотрел на мать своими чёрными угольками глаз.
Однажды хозяин Ахмет пришёл и на ломаном английском потребовал оплату за будущую неделю проживания, но у матери не было даже на хлеб лаваш, как они здесь его называли. И тогда Ахмет взял её за руку и повёл на кровать. И всё это было при мне. Он её мучил, а может, мне так казалось в то время? И так он приходил каждую неделю, прося оплату за квартиру, наслаждался белоснежной моей матерью, оставлял на столе 20 долларов и уходил. Эти деньги в то время были большим состоянием, и она могла нас содержать целую неделю и даже откладывать на билеты.
Питались мы скудно, не так, как у нас, но всё же обилие фруктов, овощей и рыбы было. Этот же хозяин, турок Ахмет, смотрел и на меня. Но почему, я не понимал тогда. Когда замечаешь, чувствуешь сладость чужого взгляда, ты робеешь. И так было со мной: чем больше он смотрел на меня, тем сильнее я чувствовал, что его взгляд пронзает меня до глубины души.
И только здесь, в Турции, ты осознаёшь, что не смог бы сжечь ни своего, ни чужого прошлого. Чувствуешь себя обязанным матери, которая стала продавать своё тело за проживание и еду, за эти несчастные двадцать долларов в неделю. И тогда-то ты думаешь, как выпутаться из этой ситуации, в которую попали, а ведь нам нужно было собрать ещё деньги на билет и уехать в Англию. По письмам отца было видно, что он нашёл работу грузчика в порту, но лишнего у него по-прежнему не остаётся, так как он оплачивает своё жильё.
Наша семья трещала по швам. Выпутаемся ли мы из затруднения, в которое попали, как в капкан? «Никогда не стоит делать выводы о человеке, исходя из чужого мнения», – так я думал ещё ребёнком. Я только сейчас стал по-настоящему любить мать.
Однажды, когда я, набрав кувшин воды из крана внизу во дворе нашего дома, где мы жили, поднимался наверх по лестнице, меня нагнал наш Ахмет, хозяин-турок. И он мне прямо объяснил, чего хочет от меня. Я же, глупый ещё, наивно ответил:
– Не женщина ведь я.
– Никто об этом не узнает, а за это я куплю вам билеты в Англию, о чём мать твоя просила, но она меня так уже не интересует, как ты.
Он так ласково меня погладил, и не знаю почему, я сам зашёл к нему в комнату, которая была как раз под нами, этажом ниже. Может быть, в этом я видел спасение и для своей матери, которую стал очень ценить, несмотря на мой малолетний возраст.
Так и я тоже попался к нему в сеть. Целые полгода его терпел, но всё же Ахмет меня не обманул и однажды принёс нам билеты на пароход, отплывающий из Турции в Англию, на сегодняшний вечер. Почему так быстро, до сих пор осталось для меня загадкой. Может, кто-то заметил нашу близость, и это педофилия также возбранялась там, в Турции, и каралась законом. Мама же, Екатерина Васильевна, не подозревая ни о чём, думала, что это её заслуга. Я же уже понимал, что он исковеркал мне жизнь.
Единственное хорошее воспоминание о Турции – то, что мы опять встретились на корабле, отплывающем в Англию, с Софьей, и по классу с ними сравнялись, даже её родители постоянно кормили нас. Она же повзрослела, округлилась и не была уже тем непослушным ребёнком. «Никогда не ругайте себя за прошлое», – так думал я, глядя ей в глаза, может, нужно было сделать это, чтобы вырваться из того ада, куда мы попали в то время.
«Исходя из чужого мнения, нельзя разрывать, рубить все концы, – опять путались мысли у меня в голове. – Может быть, мы ещё были бы нужны новой власти и смогли бы жить свободно в Одессе. Пускай не в шикарном поместье, но в квартире», – так думал я, когда наш корабль очень долго плыл к Англии, в шторм и в ливень бороздя океан. Это было утомительно, но я возлагал большие надежды на будущее, ведь английский язык для меня был вторым. Моя мать готовила меня к нему везде, как у нас под Одессой, так и в Турции. Она прививала мне его, как новый плод, а может, не плод, а ветку, по Мичурину. Турецкий так я и не познал.
«Кто не грешен, пусть бросит камень».
Лучше покайся, на колено встань,
Ты, живущий на этом свете тленном,
«Кто не грешен, пусть бросит камень».
Тебе хочется любви и благополучия.
Кто не плакал, не любил, сочувствуем.
«Кто не грешен, пусть бросит камень».
Лучше покайся, на колено встань.
Тебе хочется любви и благополучия.
Кто не плакал, не любил, сочувствуем.
Забыть об этом, значит, пойти заранее...
Тебе хочется любви и благополучия.
На заведомое унижение – поздно будет –
Рай – Ад обосновались у преддверия.
Тебе хочется любви и благополучия.
Кто не плакал, не любил, сочувствуем.
Начало 1 часть http://www.stihi.ru/2017/04/08/1326
2 часть http://www.stihi.ru/2017/04/18/1051
3 часть http://www.stihi.ru/2017/04/18/9005
4 часть http://www.stihi.ru/2017/04/19/736
5 часть http://www.stihi.ru/2017/04/20/585
6 часть http://www.stihi.ru/2017/04/21/156
7 часть http://www.stihi.ru/2017/04/21/8848
http://www.proza.ru/2017/04/08/287
© Copyright: Каменцева Нина Филипповна, 2017
Свидетельство о публикации №217040800287