Племена тимукуа не были столь воинственными по сравнению с соседями – индейцами народа апалачи или калуса. Но темнее менее их военный потенциал и умение достойно противостоять противнику на поле брани заслуживает уважения и представляет интерес для исторической науки.
Военная организация тимукуа и их методы ведения войны превосходили во многом военные методы указанных соседствующих с ними народов. Скальпирование врага, а также уродование его тела являлись универсальными символами воинской доблести всех тимукуанских племен. Каждый воин тимукуа должен был, принеси с поля битвы в качестве трофея скальп или какую-либо часть тела поверженного им в бою врага, и принять участие в ритуальном поедании вражеской плоти.
Некоторые, исследователи утверждают, что тимукуа были каннибалами, однако согласно общепринятому в науке мнению относительно каннибализма в обществе североамериканских индейцев, подобное утверждение отчасти безосновательно, ибо считается, что каннибализм в обществе тимукуа, в точности, как и у подавляющего большинства коренных аборигенных народов Северной Америки, имел чисто ритуальное значение.
Европейцы отмечали необычайную ловкость воинов тимукуа, которую они демонстрировали в бою. Тимукуа не испытывали страха перед противником, и если они и бежали с поля боя, то исключительно лишь по причине разрешения на то своего вождя.
Вооружение воина тимукуа состояло из палицы, а также лука и колчана заполненного стрелами, который он нес за спиной. В дополнение к указанному вооружению воины ряда племен на войне использовались еще и короткие копья.
Перед боем, для устрашения противника, воины тимукуа издавали раздирающие слух возгласы. В бою же воины тимукуа, исходя из наблюдений европейцев, весьма ловко уворачивались от вражеских стрел. Когда же воин тимукуа замечал, что на него направлена аркебуза, он мгновенно падал на землю или начинал перемещаться со стороны в сторону, не давая, таким образом, противнику, попасть в себя. «Они никогда не остаются на месте, и постоянно перемещаются, – отмечал Бельмар Элваш, – так что ни арбалет, ни пищаль направленные в них не могли поймать их в прицел. Прежде, чем христианин успевал сделать хотя бы один выстрел, индеец успевал выпустить в него три или четыре стрелы, и он редко не попадал цель. Если наш солдат оказывался без доспехов, то стрела индейца, попавшая в него, проникала так глубоко, как проникала стрела от арбалета».
Тимукуа никогда не убивали беспричинно. Для того чтобы убить человека в мирное время, а не в бою, им требовались довольно-таки веские причины. Ладоньер сообщает нам об одном французе по имени Пьер Гамбье, который занимался торговлей с тимукуа. Гамбье поставлял индейцам на обмен различные товары, и даже жил среди них, потому, что был женат на одной из женщин королевского рода. Король настолько доверял Гамбье, что позволял ему держать слово на Советах, наряду со старейшинами и знатью. Более того, Гамбье в отсутствие короля часто управлял делами города, что вызывало ревность у некоторых знатных особ.
Однажды, Гамбье оповестил короля, что намерен отправиться в форт Кэролайн, чтобы обменять шкуры на необходимый индейцам товар. Король разрешил ему уехать, предоставив каноэ и двух сопровождающих воинов. При этом король взял с Гамбье слово, что через определенное количество лун он возвратится. Что произошло в пути неизвестно. Труп Гамбье был найден возле места привала, где останавливались путешественники. Он был убит палицей. Удар убийца нанес по голове, подкравшись сзади, наверно в тот момент, когда Гамбье возился у костра. Шкуры в лодке, которые вез Гамбье, исчезли вместе с нападавшими, и двумя сопровождавшими его индейцами. «Лишь спустя некоторое время стало известно, что убили Гамбье его компаньоны (сопровождавшие индейцы – И.К.), – сообщал Ладоньер, – когда он разводил костер. Король отыскал убийц и казнил их тем судом, которым эти индейцы обычно казнили преступников – ударом палицей по черепу. Одна из причин убийства – зависть, которую испытывали ревнители короля, подговорив убийц. Вторая же – просто элементарная жадность убийц, желавших завладеть шкурами».
Одной из особенностей военного дела тимукуанских племен было то, что они никогда не начинали широкомасштабные военные действия без уведомления о том противника.
Когда король желал объявить войну, то к врагу он сначала направлял своих «глашатаев». «Он приказывал глашатаям незаметно подобраться к городу противника и навтыкать на подступах к нему кучу стрел с насечками, указывающими на того, кто готовиться вступить в войну», – отмечал Ле Мойн.
Перед началом военного похода тимукуа совершали необходимые церемонии. Об этом сообщает Ладоньер, в период второй экспедиции французов во Флориду. Напомним, после того, как французы заключили союз с королем Сатуривой, последний потребовал от них прислать отряд солдат для участия в военном походе против короля Утины. Ладоньер направил к Сатуриве своего посланника капитана де Кайо, которому было поручено оповестить короля Сатуриву о том, что французы не смогут принять участие в его войне против Конфедерации ютина. Возмущенный ответом Ладоньера король Сатурива, не отказался от похода, и призвал на помощь других королей соседних вождеств.
Аркебузеры капитана де Кайо и лично сам капитан, прибыв к королю Сатуриве с посланием от Ладоньера, стали свидетелями военной церемонии, который проводили эти индейцы перед отправлением в военный поход.
«Король собрал вокруг себя своих воинов украшенных перьями в соответствие с индейской модой. Воины сели вокруг него, образуя круг.
В центре круга горел очаг, на котором стояли два котла наполненные водой. Возле этих котлов стоял король. Его глаза выражали жестокость, и словно у безумного бегали из стороны в сторону. Потом он, жестикулируя руками, издал какой-то гортанный звук, затем стал ужасно кричать. Реагируя на эти крики, воины, подражая королю, также начали кричать и бряцать оружием, ударяя себя по бедрам. Затем король взял деревянную чашу с водой и, повернувшись лицом к солнцу, поклонился, попросив у светила дарования ему победы над врагами. Далее, король, надрезал свое запястье и пролитую кровь смешал в чаше с водой. Быстрым движением он опрокинул содержимое чаши на своих воинов. Окропив их, он закричал: «Пусть также прольется кровь моих врагов, как пролилась эта вода». Потом он наполнил водой из котлов вторую чащу и вылил ее в огонь, после чего закричал: «Возможно мы так же потушим свет в очах наших врагов и вернемся с их скальпами». Потом все встали и отправились на войну», – сообщал капитан де Кайо.
Ладоньер позднее излагал свою версию церемонии перед отправлением этих индейцев на войну. Сидя на берегу реки, король, окруженный десятью младшими вождями, приказал быстро набрать воды. «Когда это было сделано, король поднял глаза к небу и стал раскачивать головой то туда, то сюда. Имитируя ярость, он повернулся в сторону страны своих врагов и стал угрожать им смертью. Он часто обращался к солнцу с просьбой даровать ему великую победу над врагами. Каждые полчаса он окроплял водой своих воинов, поливая на них из деревянной чаши, в итоге вылив последнюю плошку воды в огонь. Закончив, он трижды прокричал: «Тимогоа»!!! В ответ пять сотен воинов в один голос также прокричали: «Тимогоа»!!! Это обряд как сказал мне некий индеец, означал ничто другое, как только лишь обращение короля к солнцу, у которого он просил даровать ему победу и возможность пролить кровь своих врагов, как ту воду, что он пролил на своих воинов и в огонь», – писал Ладоньер.
В Катехизисе отца Пареха, указывается, что перед началом военного похода воины тимукуа по настоянию жрецов, должны были обязательно пройти обряд омовения – искупаться в настое из определенных видов трав.
Выступление на войну короля Сатуривы «сотоварищи», по мнению французов, выглядело весьма торжественным. Всю процессию короля сопровождали 800 воинов – «красивых, сильных, хорошо сложенных и энергичных молодых парней». Это были, по словам Ле Мойна самые отборные силы короля «подготовленные и быстрые солдаты».
В авангарде следовали 50 воинов вооруженных дротиками и копьями. За ними, и по обе стороны от них, шествовали 20 человек трубачей, производивших ужасный шум, в котором, как отмечал Ле Мойн: «….отсутствовала гармоничность и стройная мелодия». «Каждый трубач пытался передудеть товарища, – продолжал он, – и дул в трубу со всей дури. Трубы у трубачей были сделаны из толстого камыша или тростника. В этих инструментах было всего два отверстия снизу и сверху».
По правую сторону от короля шествовал прорицатель, по левую, главный советник. Без совета оных, король не принимал ни одного решения. На привале для короля разбивали беседку из бревен, где он восседал в привычной для себя манере, то есть на корточках. «Затем, взглянув по сторонам, король обратил внимание на наш маленький отряд, – продолжал повествовать Ле Мойн, – и приказал пригласить к нему в беседку командора Ладоньера и сьера де Оттигни, перед которыми держал долгую речь. Они же мало, что понимали из этой речи».
Недалеко от города короля Утины, войско короля Сатуривы остановилось для рекогносцировки местности. В стан противника, ночью Сатурива направил своих разведчиков и лишь только после их донесения о том, что город безмятежно отдыхает, а часовые на посту спят, король под утро отдал приказ к наступлению.
Окружив город со всех сторон, лучники Сатуривы подготовили трут из сухого мха, которым обвернули наконечники своих стрел и по команде в назначенный час начали обстрел города горючими стрелами. «Они запускали стрелы в крыши домов, покрытые сухими пальмовыми ветками, – свидетельствовал Ле Мойн, – от чего город быстро превращался в пылающий костер, после чего индейцы быстро сворачивали атаку и покидали окрестности города. Они отступали так быстро, что вряд ли воинам противника удалось бы нагнать их при всем желании. Такая стратегия использовалась этими индейцами только тогда, когда они преследовали цель просто уничтожить город противника, для которого сия потеря не была великой, ибо строительство новых домов было для них не совсем уж таким хлопотным делом, и требовало лишь дополнительных усилий».
В записях французов свидетельствовавших об уничтожении одного из городов вождества Утины, говориться о том, что Сатурива взял в плен 24 человека, которых увел в ближайший город своего вождества, где и воспел песнь солнцу, которому приписал сию победу.
Захваченных пленников индейцы поделили между собой. Тринадцать человек Сатурива оставил себе, а остальных отдал приближенным.
Тимукуа убивали тех из пленников мужского пола, которых не могли принять в свои семьи. Они отрезали им головы и отправляли в их родные селения. Это был намек на то, если, мол, враг захочет прийти к ним и отомстить, то с его головой они поступят точно также. Захваченных в ходе военного рейда женщин и детей врага тимукуа всегда принимали в свои семьи.
С известием о победе в столицу своего вождества король Сатурива направил глашатая, сам же с войском вернулся туда лишь на следующий день.
«Прежде чем войти в свой дом, король приказал вывесить перед входом свежие скальпы врагов, добытые им во время похода, – сообщал Ле Мойн. – Вывешенные скальпы индейцы украсили лавровыми венками, демонстрируя этим все величие и торжество победы. С наступлением ночи в городе Сатуривы начались празднества. Люди пели, танцевали и пытали пленников. Руки и ноги жертвы индейцы привязали к столбам и положили на решетку для барбакоа, под которой разожгли огонь. Отрезанные головы некоторых пленников они держали за волосы и, воспевая хвалу солнцу, танцевали с ними до утра».
Ладоньер отмечал в своих записках, если, мол, индейцы возвращались из похода без скальпов, голов своих врагов или пленников, то они устраивали имитацию убийства одного из рабов, ранее захваченных ими в плен, чем и удовлетворялись.
Тимукуа весьма жестоко обходились с воинами, которые теряли бдительность на посту. После сожжения города Утины королем Сатуривой, часовых допустивших халатность в процессе несения вахты, согласно описанию Ле Мойна, наказывали следующим образом: «Виновников ставили на колени перед восседавшим напротив королем и старейшинами. Палач брал палицу из черного дерева заостренную с обеих сторон или иной предмет из твердой древесины, ставил одну ногу на спину виновника, размахивался и ударял по черепу, так чтобы голова раскалывалась надвое. Такое наказание ожидало каждого, кто совершал серьезный проступок, из-за которого пострадали остальные члены их общества».
Во время той кампании, когда французы выступили против короля Утины в союзе с королем Сатуривой, последний, как указывалось выше, захватил в плен ряд вражеских воинов, нескольких из которых Ладоньер потом тайно освободил, и направил к королю Утине с предложением о заключении союза с ним. Причиной такого кардинального разворота в политике Ладоньера был обыкновенный практический расчет – заполучить доступ к горам Апалачи на севере, где было найдено золото, серебро и медь. Все пути, как по суше, так и по рекам пролегали через территорию племени ютина, подконтрольную королю Утине. Результатом стал договор, заключенный между вождеством Утина и французами, который, как известно, не просуществовал и года. За время действия договора Утина неоднократно обращался к Ладоньеру с просьбой поддержать его в войне против Сатуривы и индейцев племени потано. Ладоньер однажды выполнил его просьбу, отправив в войско Утины 25 аркебузеров, под командованием сеьра Оттигни.
Утина с большой радостью принял отряд французов, и, рассчитывая на победу (ибо огнестрельное оружие французов внушало страх и ужас у индейцев) выступил навстречу врагу.
«В первый день похода идти было легко, – свидетельствовал Оттигни, – на второй сложнее, по болотистой почве, покрытой колючками. На третий день гермафродиты индейцев несли наших солдат на своих плечах, и это было для них существенным облегчением в такую жару. На границе земель Утины и Сатуривы войско остановилось. Тогда Король Утина обратился к своему штатному чародею, попросив того открыть ему диспозицию противника. Чародею было чуть больше ста лет. Он встал в центре окружавших его воинов, нарисовал вокруг себя окружность, диаметром полтора метра и вписал туда какие-то знаки. Потом он положил в центр окружности щит и встал на него коленями, так чтобы не касаться земли. Через некоторое время он начал дергаться как припадочный во время падучей, что-то бубнить и жестикулировать, словно он вел с кем-то дискуссию. Через час он уже выглядел так ужасно, что его лицо вряд ли можно было назвать человеческим. Он так раскачивался, что был слышен хруст его костей. Помимо этого он сделал много других малообъяснимых вещей, и, наконец, измученный, и, как бы смущенный, он вышел из транса в свой первоначальный вид. Выйдя из магического круга, он отсалютовал королю и сообщил численность войска противника и место, где он нас поджидал».
Как позже сообщал Ладоньер со слов Оттигни, король Утина, был весьма встревожен предсказанием своего чародея и не помышлял о победе, а думал только о том, как ему благополучно вернуться домой. Оттигни старался подбодрить короля Утину и убеждал его не обращать внимания на предвещания чародея. «Оттигни сказал королю, – писал Ладоньер, – чтобы тот не смел, рисковать своей удачей. Эти увещевания Оттигни все-таки заставили короля атаковать противника».
Привал Утина устроил на закате, ибо никогда не вел бой ночью. Место для походного лагеря выбирал король. Обычно посреди поля или леса. После ужина король шел отдыхать, передавая лагерь под охрану десяти группам боевого охранения. Каждая группа состояла из десяти самых храбрых и бывалых воинов. Эти десять групп образовывали первое кольцо охранения. В десяти ярдах от первого кольца располагалось второе кольцо и в двадцати ярдах от него, третье. Такая конфигурация колец боевого охранения могла увеличиваться в зависимости от численности войска.
На поле боя, перед непосредственным столкновением с противником, король Утина устанавливал следующий боевой порядок. Сам король находился в центре линии наступления, в то время как его воины занимали правый и левый фланги от центра линии. С согласия французов, Утина поставил аркебузеров в центре линии рядом с собой, чтобы те, имея огнестрельное оружие, всю тяжесть боя взяли на себя. Чародей, как ни странно, по словам Оттигни, был вдохновлен тем, что Утина принял решение вступить в бой, не смотря на превосходящую численность противника, ибо Сатурива в этот раз выступил против Утина в союзе с индейцами потано.
Войско же короля Сатуривы и его союзников индейцев племени потано, напротив, исходя из наблюдений французов, не имело строго боевого порядка.
Утина, как указывают французские информаторы, считался «королем королей» и превосходил всех остальных, таких как он, богатством и военной мощью, хотя по статусу был ниже Сатуривы, ибо назывался «холота», то есть «младший вождь».
Вперед основных сил Утина сначала направил разведчиков, которые, как писал Ладоньер, «были подобны рыщущим собакам или диким зверям, следовавших за добычей по запаху».
Как только разведчики обнаруживали следы присутствия противника, то они мгновенно возвращались в арьергард с донесением к королю. «И как мы в нашей армии, используем трубы и барабаны для подачи определенных сигналов и команд, – отмечал Ле Мойн, – так и индейцы, использовали глашатаев, которые посредством голоса подавали сигналы к остановке, атаке, или к выполнению других маневров».
На врага Утина шел один, выступая чуть вперед из середины смыкавших его флангов. Тело короля и его воинов было раскрашено красным цветом.
В завязавшемся сражении король Утина находился в центре образованного его воинами периметра, откуда он отдавал команды на осуществление маневров, абсолютно чуждых военной тактике французов. «Он часто менял уставших воинов на свежих, – отмечал Ладоньер. – Одним приказывал отступать в тыл, других, словно цепных собак, выпускал из тыла».
Согласно правилам ведения войны тимукуанскими племенами, та сторона, которая первой обращала противника в бегство, считалась победителем. Во время боя Утины с союзными сатурива и потано, первыми в бегство обратились последние, поэтому Утина праздновал победу.
Французы в данном случае недоумевали, ведь по их соображением незначительное отступление Сатуривы легко могло перерасти в контрнаступление. Оттигни не понимал, почему Утина удовлетворился этим бегством противника с поля боя, и не развил атаку до такой степени, что позволило бы ему полностью разгромить войска короля Сатуривы и принудить его к капитуляции, от которой потом можно было извлечь существенные бонусы. Как потом выяснилось, менталитет индейцев не предполагал подобного развития событий. Им было достаточно того, что противник отступил, и у них появилась возможность срезать скальпы с павших и раненых в бою воинов Сатуривы.
«С воинов, которые падали на поле боя, сразу же снимали скальпы воины противника, – отмечал Ле Мойн. – Они срезали кожу с волосами с макушки головы кусочком тростника, который был острее лезвия любого ножа. После окончания боя, победившие воины, если было время, копали яму, где разводили огонь, в который бросали мох с набедренников убитых воинов противника. Мох тлел, и над дымом от этого тления, они сушили скальпы до тех пор, пока кожа не становилась твердой как пергамент. Потом они отрезали руки жертв до плеча, а ноги до бедер. Для придания эластичности трофею, кости отрезанных конечностей индейцы измельчали, потом подсушивали их на огне подобно тому, как это они делали со скальпами. Затем они триумфально возвращались домой, прикрепив скальпы к наконечникам своих копий. Что поразило меня тогда, а я, был одним из солдат отряда Оттигни, (то есть Жак Ле Мойн – И.К.), так это то, что они протыкали анусы искалеченных ими трупов своими стрелами».
По случаю триумфального возращения военной экспедиции тимукуа устраивают торжественную церемонию. Все жители селения со скальпами в руках и конечностями врагов на поясах, собирались в выбранном для этой цели месте. Мужчины и женщины рассаживались вкруг, в центре которого всегда восседал колдун, сжимавший в одной руке маленького идола. «Он, глядя на истуканчика, изрекал тысячи проклятий в адрес врага, – отмечал Ле Мойн. – Трое из воинов, стоя на коленях, символически ударяли палицами по плоскому камню в такт бормотаниям колдуна. Двое других воинов, сидевших по другую сторону от колдуна, потрясали погремушками из тыквы. Все это сопровождалось песнопениями в их национальной манере. Этот обряд они проводят всегда, когда возвращаются из похода с пленниками».
Жен, чьи мужья пали на поле брани, король всегда приглашал к себе в одни из наиболее подходящих дней после завершения военной кампании. Женщины подходили к королю, и присев на корточки у его ног, закрывали лица руками, демонстрируя, таким образом, свое горе и скорбь. Они просили короля не только об отмщении за своих погибших мужей, но и выделении для них, средств к существованию на период вдовства. Кроме того они умоляли короля разрешить им после окончания сроков вдовства, повторно вступить в брак. «Король, сжалившись над ними, удовлетворял всех их просьбы, – писал Ле Мойн. – После визита к королю женщины возвращались домой рыдая и стеная, что есть силы, доказывая тем самым остальным соплеменникам ту любовь, которую они испытывали по отношению к погибшим мужьям».
По завершении нескольких дней траура женщины начинали готовиться к похоронной церемонии. Взяв оружие мужей, а также чаши, из которых те пили при жизни, они отправлялись на кладбище, где обрезали свои волосы ниже ушей, разбросав их на могилах. Там же они оставляли оружие и чаши из раковин. Период траура у женщин тимукуа, по словам Ле Мойна длился до тех пор, «пока их волосы снова не покрывали плечи».