Когда яркое афганское солнце обозначило центр высокого го-
лубого небосвода, командующий взводом Саня Силин вышел по-
болтаться на перекладине. В этот знойный час никто не толпился у
снаряда, и он без оглядки на страждущих стал выполнять нехитрые
упражнения. Взвода своего Саня в глаза не видел уже несколько
месяцев: сначала длинный-предлинный отпуск, потом командовал
обозом по причине отъезда в Союз зампотыла, а как нашли ему за-
мену, так оставили при боевых машинах, собранных на базу со всех
горных застав.
На перекладине он не просто поддерживал форму — приду-
мывал письмо. Все длинные, длиннющие его варианты, чтобы по-
том оно свободно разместилось на одном тетрадном листе. Кому
письмо? Ей… Она пришла на пятый день отпуска, как раз тогда,
когда все уже успели навестить отпускника. Невысокая, с чудесной
фигуркой, подчёркнутой лёгким платьем, с колючими глазками,
тонкими губами и каким-то серым волосом:
— Здравствуйте, — сказала она. — Я вам письмо писала про
вашу жену.
— Проходите, — сказал Саня.
— И про своего мужа, — добавила она проходя.
А сзади-то она ещё красивее, заценил Саня. В Афганистане он
получил письмо, в котором дама обличала его жену в измене с её
мужем. Он не особенно проникся и в переписку не вступил. Было
отчего. Санька частенько, под видом службы на учебном центре,
ездил с приятелем на выходные в Калининград, и не было случая,
чтобы они не находили ночлега в этом городе. Похоже, вся мужская
часть населения была водоплавающей и часто и надолго уходила
в свои моря, потому и свободного места в супружеских постелях
хватало. Экстраполировав ситуацию на перспективу длительной
командировки на войну, Саня стал готов ко всему.
— Так что же мы будем делать? — спросила визитёрша.
— А что нужно? — спросил её Саня.
— Но нужно же что-то делать с вашей женой…
— А что с ней делать?
— Ну, побить её. Они, представляете, чеки, что вы присылали,
вместе в «Берёзке» тратили.
— Зачем же я её бить буду, она стирает, убирает, готовит. —
Саня не стал говорить, что чеков он не присылал: не стал расстра-
ивать даму.
— И что? Никто не будет наказан?
— Давайте я вашего мужа слегка покалечу, — предложил по-
сильную помощь Саня.
— Чтобы я с калекой жила? Вы, десантники, можете что-
нибудь, кроме калечить?
Саня не сказал, что ещё может думать, и не сказал, что можно
просто развестись. В комнате повисла тишина, дама кусала губу.
— Но что-то же нужно делать?
— Нужно отомстить, — подсказал Саня.
— Как?
— Ну, вы могли бы изменить мужу…
— С кем? У меня никого нет!
— Со мной.
— Вы идиот?
— Почему? Очень даже удобно: вы — со мной, я — с вами. Ни-
кого посторонних и вовлекать не надо в процесс мести.
— Нет, нормально! Да я вас знать не знаю, и вы мне не нрави-
тесь!
— Знать не знаю? А кто письма мне писал?
— Вы это что — серьёзно?
— Серьёзно. И потом, я же вас замуж не зову, в любви не объ-
ясняюсь. Это месть, просто месть.
— И когда я приду и скажу мужу об измене, он меня убьёт?
Нормальная месть!
— А зачем говорить?
— А если он не будет знать — в чём же смысл мести?
— В том, что знаешь ты. И можешь злорадно ухмыляться. В
том числе и по поводу моей жены.
Глаза дамы округлились, губы шевелились беззвучно.
— Иначе зло окажется безнаказанным. Идите в душ, пока я не
передумал! — И Саня за руку увлёк очумевшую диву в ванную.
Идею мести она приняла — вышла оттуда завёрнутая в халат
Саниной жены и юркнула под одеяло на заботли-
во подготовленную им кровать. Он же двинул в душ, не столько от
любви к водным процедурам, сколько на рекогносцировку — уточ-
нить, что там на даме осталось. Ключевого аксессуара среди одеж-
ды не оказалось. Саня вздохнул печально, прикрыл полотенцем
чресла и пошёл на месть. Партнёрша его лежала на спине, двумя ру-
ками придерживая у подбородка одеяло, судорожно сжатые её веки
норовили вдавить глаза внутрь головы, а из прикушенной нижней
губы готова была вот-вот хлынуть кровь. Он же, юркнув под одея-
ло, будто ненароком коснулся рукой того места на бедре, где пред-
полагался тот самый аксессуар. Ура! Там его не было. Но дама так
отдёрнулась, что чуть не вылетела за пределы.
Саня присел:
— Нет, — сказал он голосом какого-то мультяшного героя. —
Так я мстить не согласен. Что я тут вас — изнасиловать должен? И
вообще, что в мести главное? Процесс этой… близости? Нет! Вот
поцелую я вашу ручку — и вы ехидно ухмыльнётесь потом при по-
пытке её поцелуя мужем. Меня, мол, тут уже целовали. И надо так
сделать, чтобы места нетронутого на вас не осталось. Чтоб злыдню
поганому взяться было не за что…
Она вдруг прыснула, с трудом сдержав смех, а Саня, подни-
маясь поцелуями вверх по руке, другой осторожно наглаживал, до
поры обходя интимные места.
— И не прячьтесь вы от меня под одеялом, я не оценивать вас
собираюсь, мы мстим, просто мстим… — мурлыкал он. Партнёрша
задышала глубоко, стала подрагивать и прогибаться по-кошачьи.
Саня не спешил в неё. И потом не спешил, двигаясь нарочито мед-
ленно, крепко прижав её и ощущая каждую мышечную волну, про-
бегающую по её телу. А когда его собственное тело в изнеможе-
нии свалилось на спину, он сам, кажется, откатился чуть дальше
и с полнейшей отстранённостью стал смотреть. Смотреть, как она
забросила одну свою ногу на его, Санину, приподнялась на локте и
грудью чуть касалась его груди. Если бы он был там, в теле, он бы
наверняка визжал от восторга…
— Я свихнулась! — хрипло шептала она так, как будто кричала.
— Сдурела совсем. Я же материлась, как сапожник или кто там…
— Ты не материлась, а называла части тела и желания своими
именами, — ровным тихим голосом ответил Саня.
— Да я и не знала никогда таких слов. Я, учитель русского язы-
ка в литовской школе. Обалдеть! Обучу я их такому русскому, тако-
му русскому!!!
Она что-то ещё говорила и говорила. Солнце запуталось у неё в
волосах, огромные глаза сияли, а пухлые губы неподражаемо арти-
кулировали. Как же её зовут? Писала же в письме. Как-то длинно…
Александра? Нет. Но тоже мужское имя… Евгения!!! Женя.
— А мы будем ещё мстить? — спросила Женя.
— Обязательно. И жестоко.
— А когда?
— Прямо сейчас, — сказал Саня, снова ощутив себя в теле, в
котором просыпается желание…
Саня выполнил очередной подход и, пытаясь продолжить
своё мысленное письмо, улыбнулся вдруг: как там, в «Белом солн-
це пустыни»?.. А ещё, уважаемая Катерина Матвеевна… Ну а если
серьёзно, то вывод войск — вопрос решенный. Полк наш стоит в
центре Витебска. Знающие люди говорят, что вокруг леса и боло-
та, помидоры и огурцы растут только в теплицах. Лето дождливое,
впрочем, как и зима. Сама понимаешь — не комильфо. С другой
стороны поговаривают, что командующий пытается перетянуть в
подчинение ВДВ десантно-штурмовых бригад. Тогда появится воз-
можность перевестись в Уссурийск. Там до моря Японского меньше
ста километров, аквалангисты его очень хвалят. Абрикосы там ра-
стут, виноград. Это, пожалуй, лучше, чем до двухтысячного года,
когда я уйду в отставку, мечтать о Таганроге…
Мечтать о Таганроге стала Женя. Дело в том, что месть как-
то незаметно затянулась на весь отпуск. В свободное от неё время
Саня рисовал проекты домов, один хитроумней другого, и рыскал
по книжным магазинам, пытаясь отыскать самую умную книгу по
строительству и садоводству. Не секрет, что порой участники по-
ловой жизни заражаются от партнёров. Вот и Женя заразилась этой
страстью. В пылу болезненного бреда и родился Таганрог как аль-
тернатива прохладному и далёкому от моря Каунасу. Здесь, в Ка-
унасе, Саня более всего любил пивбары, но за год пребывания на
войне отвык от пива и с лёгкостью соглашался на эту потерю. А
вот без пенсии увольняться из армии категорически не хотел. Сорок
нужных для этого лет исполнялись ему аккурат в начале следую-
щего века…
— Товарищ старший лейтенант! К комбату! — от палатки
управления бежал боец в сваливающейся на затылок каске, под-
прыгивающий на нём бронежилет стал бы похож на крылья, если
бы его можно было надеть поперёк. Саня как раз поднатужился,
подтягиваясь, да так и разжал ладони при полусогнутых руках —
уж больно громко проголосил гонец. Только подумал на ходу, что
неплохо бы заскочить к себе и надеть что-нибудь посерьёзнее, чем
висящие на нём шорты цвета картофельной ботвы, сгоношённые из
старых штанов, как из палатки вышел и пошёл ему навстречу ком-
бат.
— Селин, собирай войско. Шайтан-арбу, пенса, крота, Драчука
и наводчиком кого-нибудь…
— А…
— Распорядись. Штаны надень. Подрыв на сорок первой. Под-
робности потом — пойду, сам ещё уточню.
Пенс — это санинструктор, крот — сапёр, Драчук — прапор-
щик, техник роты и мастер вождения шайтан-арбы, в просторечии
БМП…
— Я с вами. — Комбат с автоматом и в «лифчике» с магазинами
запрыгнул на броню. — Там всё не так просто.
— Здесь не легче, — сказал Саня. — С кротом я поговорил, он
готов систему «Охота» щупом искать и накладным зарядом унич-
тожать…
— Так убьёт же, — удивился комбат.
— Убёт, так убёт, я солдат, — с кавказским акцентом сказал
сапёр.
Комбат в упор уставился на него:
— А где наш… этот… А, обос… обпоносился. Ты, значит, за-
мена.
— Так точно, замэна.
— Борода глазам, — съязвил комбат. И уже — Сане: — На ис-
полнителе там ОЗМ стоят — попрыгунчики. После них в лучшем
случае убьёт, в худшем — фарш сделает.
— Какая тут разница?
— Фарш собирать придётся.
Шайтан-арба выкатилась из пыльного облака на асфальтовую
дорогу и радостно зацокотала гусеницами сквозь свистящий в ушах
прохладным ветром зной. Асфальт, там, где его не тронул фугас, на
десятом году войны был как новый. А ещё говорят, будто наши до-
рожники его укладывали. Врут, поди…
— Наши на противопехотных подорвались, — наклонился к
Саниному уху комбат, — теперь лежат, не шевелятся. Двухсотый,
трёхсотый и ротный санинструктор Галимов. Я запросил на ЦБУ
вертушки, чтобы шумом подорвали лишнее. Думают.
БМП свернула на пыльнющую грунтовку, комбат спрятался в
шлемофон.
Штурм минного поля закончился с появлением вертолётов.
Безрезультатно. Если не считать литров пролитого в раскалённой
душегубке пота. Наружу из неё торчала только голова Драчука,
укрытая бронежилетами поверх каски, — проклятущая «Охота»
могла сработать на шум, тряску, а подскочившая мина издалека вле-
пить в эту самую голову готовый поражающий элемент. Машина
рычала, раскачивалась, карабкалась куда-то, отползала и провали-
валась. А потом встала и заглохла.
— Выходим, — сказал комбат. — Вертушки уже работают.
Ошалевшее воинство выпало наружу.
— Вот это да! — сказал Драчук, взглянув на крутизну склона
с которого они скатились, пытаясь объехать нагромождение камен-
ных глыб. Вернее, он выразился короче, но непечатно.
— Передохните немного, потом попытаетесь заехать наверх.
Селин, командуй.
Комбат без видимых усилий запетлял по склону вверх. Передо-
хнуть немного не довелось — только скрылся комбат за вершинкой,
как оттуда прилетела трассирующая очередь, а лежащая на броне
говорящая шапка заквакала.
— Вас ноль третий! — Боец, приложивший к уху шлемофон,
протянул его Сане.
— Горбатый в ущелье завалился, дуйте к нему. За горушкой
увидите, — сказала шапка комбатовым голосом.
Саня с ужасом оглядел своё войско: Драчук, крот, пенс и на-
водчик, который на самом деле штатный механик-водитель этого
аппарата. И так не на войну собирались — у каждого по два мага-
зина, так ещё и гранат нет. Накануне указивку дали по сороковой
армии — отобрать гранаты: кто-то там у них подорвался. Отобрали.
— Сейчас! — сказал штатный и полез зачем-то внутрь маши-
ны. Не прошло и полминуты, как он извлёк оттуда кучу боеприпа-
сов для небольшой войсковой операции. Не далее как вчера маши-
ны зачищались от запрещённых предметов. Видимо, не от всех…
Сразу за поворотом увидели вертолёт, потом спустились ниже
и потеряли его из вида, потом снова поднялись — и так много раз,
пока петляющая по склону дорога не привела к продолговатой гор-
ке, напоминающей сложенную из щебня рёлку. На ней, как на взлёт-
ной полосе, стоял совершенно себе целый «крокодил», около него
сидели летуны в неуместном на жёлто-сером фоне зелёном камуф-
ляже и бродил в кроссовках и шортах иссушенный солнцем мужик.
Судя по усам — офицер, а по щупу в руках сапёр.
— С горки не сходите, — подошёл он к Саниному воинству, —
там мины.
— А с вертушкой что?
— Лопасть на хвостовом винте отлетела, и на роторе в лопасти
куска нет.
— Обстреляли?
— Или осколок прилетел, когда над минами летали…
Саня доложил комбату, отдал войску распоряжения и присел в
тенёк продолжать своё письмо.
Конечно, дом можно построить и у самого моря, в деревеньке
какой-нибудь. Но у самого моря до июля морось, туманы и холодно-
вато. С другой стороны, там есть город Спасск с дивным будто бы
климатом, но от моря подальше. В любом случае это лучше Литвы
и Белоруссии. Уедем…
Странно, но они не договаривались об отъез-
де, о каком-то совместном будущем. Просто мечтали, говорили, как
о само собой разумеющемся. Правда, перед самым концом Санино-
го отпуска Женя переехала жить к подруге, но к родителям, живу-
щим где-то рядом с тем самым Таганрогом, не перебиралась. Саню
она не провожала — простились накануне. В Вильнюс, откуда был
рейс на Ташкент, провожали жена и друг Гена. В небольшой сум-
ке — традиционный набор: местные копчёности, сервелат и четыре
бутылки дефицитной водки товарищам. В последний момент Гена,
заговорщицки подмигнул и незаметно (скорее для самого себя) су-
нул ему за пазуху взятый с собой початый коньяк. Саня примостил
его под пояс штанов и ушёл на досмотр. Он уже летел в душе. Ярко
окрашенная пергидролевая толстуха заорала на него:
— Уберите вашу сумку со стола и засуньте её в аппарат!
— Мадам, куда пожелаете, туда и засуну….
— Милиция, — зашлась в вопле мадам, — он меня оскорбля-
ет… И вон у него водка за поясом, да он, наверно, пьян…
— Пройдёмте, — взял Саню под локоток полный милиционер
с лёгким перегаром.
— Пройдёмте. — Сане бояться было нечего: обвинение в упо-
треблении, тягчайшее из обвинений периода борьбы с пьянством,
не касалось его никаким боком.
Однако, когда в дежурке отсмеялись над оскорбительным сло-
вом «мадам» и молодой милиционер, судя по всему литовец, удов-
летворил своё любопытство по поводу того, что бутылка початая,
а запаха алкоголя изо рта отсутствует, оказалось… Оказалось, что
на Санино место посадили уже женщину, летящую по телеграмме.
— Вы извините, мы справку напишем, билет без денег дадут,
но постоять в очереди, знаете, может, придётся. А билеты завтра
будут, точно, — расхлёбывал кашу молодой (тот, что с перегаром, и
ещё один пропали куда-то).
Саня поехал в Каунас, но не домой. Дверь открыла Женя. В ха-
лате и с бешеными заспанными глазами. Вцепилась кошкой и глупо
повторяла: «Ты, ты, ты», а из глаз полились слёзы, потоком.
— Какого разревелись на площадке, — за спиной Жени появи-
лась подруга. — Полночь уже. Лейте слезу в квартире. И ну вас к
чёрту, я у соседки посплю. С вами не заснуть, а мне на работу…
— Я видела страшный сон сейчас, — дрожа всем телом, шепта-
ла Сане Женя, — там горели бээмдэшки…
— Мы там на БМП катаемся…
— Всё равно! Для меня бээмдэшка — всё, что на гусеницах и с
пушкой. Но… понимаешь, я просто знала, что в одной из них ты. И
тут ты позвонил. Так, как будто с того света…
Солнечным воскресным утром они прошли спящей ещё Лайс-
вес-аллеей до «Аэрофлотовских касс», и красивая молоденькая
кассирша им, единственным клиентам, с очаровательной улыбкой
выписала билет. Или мы не в Союзе уже, или правда на том свете,
озадачился Саня, но ненадолго. Уехали в Вильнюс и до вечера тихо
сходили с ума…
Небо застрекотало. Две «восьмёрки» присели на «рёлку», перед
тем одарив пыльной бурей со щебёнчатым дождём на зависании. Из
одной выскочили спецназовцы, из другой вылезли спецы. Первых
Саня с сапёрным офицером удержали от выбегания на мины, а вто-
рые сами знали, что им делать. Приладив лестницу, они снимали
повреждённое и прилаживали нужное, а над их головами карусели-
ли два «крокодила». Севшие вертолёты тарахтели и пылили. Кто-то
тронул Саню за плечо. Ба! Капитан из техслужбы вертолётчиков.
В бытность свою обозную Саня менял тельняшки и всякое другое
имущество у него на спирт. Не своё — посредничал. Поскольку не
пил, то всех устраивал. Принесут, бывало, шмотку на обмен и го-
ворят: ты, мол, как в тот раз, вкусный спирт выменивай, а то в этот
раз невкусный был…
— Ты что здесь делаешь?
— Вертушку вашу караулю…
— Ни себе… Я то думал: ты типа завхоза.
— Так и ты здесь
— Да ну бы такое «здесь» к чёрту… А как ты сюда попал?
— Приехал.
— То есть мы улетим…
— А я уеду. Через ущелье.
— Вот ни себе…
Лестницы уже убраны, «крокодил» готовится к запуску, Саня
подбегает к командиру:
— Попроси своих сопроводить нас минут хоть пятнадцать.
Тот вступает в связь с небом и разводит руки:
— Топлива, говорят, мало. А по правде, ЦБУ не даст разреше-
ния — темнеет уже.
Горы на западе почернели, тени их накрывали уже «рёлку», и,
когда стая винтокрылых покинула землю, только небо было свет-
лым, да пылали горы за ущельем, где и была база.
— Дима, — спросил Саня Драчука, — ты куда хочешь?
— За наводчика.
— Нет, Дима, механиком будешь. Лететь надо, а стрелять и ду-
рак может.
— А людей?
— Всех под броню. Мин, скорее всего, нет, от гранатомёта
увернёшься. А из стрелкового могут хоть обстреляться.
— Главное, чтобы мин…
— Главное — кишлак пролететь, не касаясь земли, понял?
Пушка заряжена ещё тогда, когда спустились к вертолёту, сто-
пор башни снят. Клуб дыма на мгновение перекрывает обзор. Ма-
шина клюёт носом, задирает его, потом начинает крутиться под
башней, повторяя изгибы горной пыльной дороги. А у Сани перед
глазами — только пылающие вершины над базой, жёлтая полоска
кишлачного дувала с игольным ушком прохода в нём и бросающие-
ся из стороны в сторону детали обочин. Саня хотел было вернуться
к письму, но мир сузился вдруг до похожего на прорезь целика про-
хода в дувале и мушки вершины над ним. Не сейчас… не сейчас,
милая. Домечтай за меня… если что.