Это был тёплый осенний день. Природа уже успела проститься с летней порой, и словно замерла, в ожидании долгой зимы. Воздух, пропитанный свежестью, был приятен, а опавшая листва тихо шуршала под ногами.
Дела привели меня в родные места, где я не был уже много лет. Однако милая провинция ничуть не изменилась и будто пребывала во сне, в этом быстро меняющемся мире. Большие свершения ей были не по плечу, а малые без надобности. Оставаясь патриархальной, она казалась теперь мне чем-то, даже вернее, кем-то вроде старушки, которая надела на голову чепец в кружевах, и приветливо улыбалась.
Я брёл по старой аллее парка, вспоминая давно ушедшее детство. Голоса, запахи и прочие забытые ощущения, будто здоровались со мной после долгой разлуки заставляя чувствовать себя другим человеком. Они словно хотели поделиться со мной чем-то важным, но, увы, безнадёжно ушедшим.
Аллея привела меня к воротам старого кладбища, на котором покоились и мои далёкие предки. Желание посетить их пришло само собой, но войдя в ворота, я понял, что не смогу отыскать их могилы. Последний раз я был здесь с родителями в детстве. Потом случился переезд в столицу, где мои мама с папой завершили свои годы и были преданы земле.
Я стоял в растерянности, пытаясь обнаружить хоть какие-то подсказки, когда меня кто-то тронул за рукав плаща. Обернувшись, я увидел уже не молодого мужчину, который с любопытством разглядывал меня, не пытаясь о чём-то спросить.
- Здравствуйте, - растерявшись, сказал я, и в знак приветствия приподнял шляпу.
- Меня зовут Пётр Алексеевич. Я смотритель кладбища, - произнёс мужчина.
Его слова вернули меня в действительность, и, представившись, я объяснил свою ситуацию.
- Кладбище для захоронений давно закрыто. Поэтому, я думаю, смогу помочь найти ваших родственников. Вы помните даты их смерти и фамилии? – спросил он.
Я ответил утвердительно, после чего он повёл меня по аллеям кладбища.
Переходя от одного захоронения к другому, я всматривался в поросшие мхом могильные плиты и невольно читал фамилии и имена умерших. Заметив мой интерес, Пётр Алексеевич стал рассказывать, кем они были при жизни, и, нередко, какой смертью умерли. Старики, дети, люди зрелого возраста – смотритель не видел разницы, и, казалось, уже разговаривал не со мной, а с ними, называя по имени-отчеству, и прикладывая словно для приветствия, руку на памятники. Таким образом, мы отыскали моих родных и смотритель немного отошёл, давая мне возможность остаться с ними наедине. Мысли, казалось, разбрелись в разные стороны. Хотелось сказать что-то тёплое, оправдывающее моё долгое отсутствие, но слова не складывались. Отметив про себя, что могилы содержаться не хуже других, я подумал, что нужно отблагодарить смотрителя кладбища. Затем, подойдя к нему, спросил:
- О них вы тоже знаете?
Пётр Алексеевич утвердительно кивнул.
- Не понимаю, как вам удаётся запомнить все эти истории, - в смущении пробормотал я и, оступившись, угодил ногой в достаточно глубокую лужу.
Почувствовав растекающуюся внутри ботинка воду, я огорчённо развёл руки.
- В такую погоду с мокрыми ногами простудиться очень легко. Просушиться сможете у меня дома, - коротко сказал смотритель и жестом пригласил в видневшийся неподалёку, на территории кладбища, маленький домик.
Мне не оставалось ничего иного, как благодарно принять приглашение.
Жилище Петра Алексеевича внешним обликом напоминало скорее старый, но ещё довольно крепкий склеп, в каменных стенах которого проделали небольшие проёмы для окон, а в крыше пробили выход для трубы дымохода. Внутри, одна большая комната, являла собой пример опрятного холостяцкого быта, в котором каждая вещь заключала в себе свойства нескольких предметов сразу. Так стол, на котором аккуратными стопками были сложены тетради, несколько книг, и стояла чернильница с перьями, судя по расположившейся рядом тарелке с нарезанным хлебом, служил и обеденным целям. Высокий, старинный диван с резными, гнутыми ногами был одновременно и кроватью, а в печи, напоминавшей своим видом камин, готовили пищу. Довершала содержимое комнаты невысокая этажерка, тесно уставленная книгами.
- Проходите ближе к теплу, - пригласил хозяин и пододвинул к камину низкое кресло, - я сейчас сделаю вам горячий чай, а вы снимайте ботинки и протягивайте ноги к огню.
В печке-камине потрескивали угли, и мне не оставалось ничего иного, как последовать указаниям смотрителя.
- Удивительно, как тесно наши миры переплетены между собой, и в тоже время, насколько они далеки друг от друга, - вдруг сказал он.
- Простите, о каких мирах вы изволите говорить? – не понял я.
- Ну как же. Забор разделяет вселенную на два мира. По одну сторону – кладбище, мир умерших, по другую – мир ещё живых.
- Ах да! Вы про это. Да, пожалуй, вы правы, - согласился я.
- Казалось бы, такая условная грань, - задумчиво проговорил он.
- Неодолимая грань, - напомнил я.
- Для мёртвых – да. А для живых… Один раз в жизни её каждый пересекает. Вы знаете, я служу здесь уже двадцать два года. Пришёл молодым парнем и не думал, что задержусь здесь надолго, - Пётр Алексеевич подбросил угли в камин, - но теперь, жить по-другому я уже не смогу.
- Многие, отдавая себя одной должности, не мыслят иное существование, - вставил я.
- Но не многие не захотят жить вне её.
Я непонимающе посмотрел на него.
- Не нужно много говорить, насколько отличается мир живых от мира мёртвых. По одну сторону забора тишина, покой, неизменность. По другую – суета, переживания, перемены, и Бог ещё весть что. Живые маются, всевозможные терзания захватывают их. Рядом с радостью неизменно следуют горести, но они думают, что только так можно жить, ибо это и есть жизнь.
- Я не знаю никого, кто бы думал иначе, - признался я.
- Точнее, не знали, потому что перед вами человек, который иного мнения.
Пётр Алексеевич протянул мне кружку с горячим, ароматным чаем.
- Когда я пришёл служить на кладбище, во мне не было ни обид, ни разочарования в жизни, - как бы предугадывая мой вопрос, сказал он, - но и не было её понимания. Книги дают лишь отдалённое понятие её сути. К тому же, авторы заслуживающие внимания, как говориться всех времён и народов, давно мертвы, - словно доказывая правоту своих слов, он повёл рукой в сторону этажерки, на которой ровными рядами стояли книги римских и греческих философов, библия, и иная, подобного направления литература, - их слово твердо, как прежде, но звучит оно из мира мёртвых.
Смотритель сделал паузу, во время которой прошёлся по комнате.
- Вы спросили, как мне удаётся запомнить истории умерших, когда мы искали ваших родственников, - продолжил затем он, - но прежде, я хотел бы узнать, как вы их смогли забыть?
Этот вопрос ввел меня в некое замешательство. Видно, не ожидая ничего иного, Петр Алексеевич продолжил.
- Память – вот в чём сила мёртвых и слабость живых. В мире, с которым живу я, не помнить, забыть, считается самым большим преступлением. А кто осудит строго за забывчивость в вашем мире?
За окном заметно темнело, и Петр Алексеевич зажёг керосиновую лампу.
- Трудно поверить, но большинство могил на этом кладбище уже давно никто не посещает. Про них забыли, вычеркнули из своей памяти. Живущие люди не хотят помнить своих родственников. Это всё равно, что отказаться от них, заставить умереть ещё раз…
Он подошёл к окну.
- Не думайте, что я злюсь на людей. Я, как и мои мёртвые, умеем не обижаться на то, что происходит за забором. Рано, или поздно, каждый пока ещё живущий, делает свой шаг за забор, и, становясь частью нашего мира, начинает понимать происходящее.
Смотритель ещё раз прошелся по комнате, затем, продолжил:
- Каждый раз, проходя мимо могил, я разговариваю с умершими. Конечно, не в полном смысле этого слова, но как-бы читаю их жизни. Ведь и чтение книг – это своего рода разговор с автором. Некоторые истории я узнаю от навестивших их родственников, а иные, приходиться выискивать по архивам.
После небольшой паузы смотритель продолжил:
- Смерть всего лишь переносит человека из одного мира в другой. Но существовать он продолжает ровно столько, сколько о нём будет помнить хотя бы один человек. Не важно, родственник, или нет. Поэтому я разговариваю с ними, - он показал рукой в сторону могил, очертания которых уже смутно различались за окном.
Огонь успел подсушить мой промокший ботинок, и я, отблагодарив Петра Алексеевича, поспешил распрощаться. Проводив меня до ворот, он долго смотрел мне в след.
На следующий день мне уже нужно было уезжать, и время не позволило навестить ещё раз умерших родственников. Однако всю дорогу домой я пытался оживить в памяти их образы, и много думал о словах смотрителя кладбища, после чего твёрдо решил ближайшее время ещё раз посетить родные места. Но, как часто случается в нашем мире, такая возможность мне представилась далеко не скоро. Только через двенадцать лет я вошёл в знакомые ворота старого кладбища и с удивлением заметил спешащего ко мне молодого человека.
- Чем могу служить? – приветливо улыбнулся он.
- Вы помощник Петра Алексеевича? – спросил я.
- Нет. Я новый смотритель, а Пётр Алексеевич умер год назад. Если хотите, я могу проводить к его могиле. Его разрешили похоронить здесь.
Я кивнул головой и проследовал за молодым человеком. Глядя на скромное надгробие, я вспомнил образ старого смотрителя, и его слова ожили в моей памяти, будто он вновь произнёс их. Затем, я обратился к молодому человеку с просьбой проводить меня до могил моих родственников, местоположение которых я, увы, опять забыл. Он охотно согласился, но в этот раз, их поиски были долгими. Мой проводник то и дело ошибался и, не умолкая, весело пересказывал истории из студенческой жизни. А я, переходя от могилы к могиле, невольно думал, что многие из лежащих в них, со смертью старого смотрителя умерли ещё раз, теперь уже навсегда.