Дела давно минувших дней - Солист ансамбля
( +18 )
Осенью 2001 года перед увольнением в запас я находился в окружном госпитале города Читы на медицинской комиссии для определения степени годности моего здоровья. В палате на шесть человек с нами лежал сержант сверхсрочной службы - Иваныч, солист окружного красноармейского ансамбля песни и пляски. Грузный, с солидным жи…зненным опытом, свисавшим у него через резинку спортивных штанов, лет под пятьдесят пять.
По жизни этот не в меру упитанный "солист" ужасно заикался.
Но когда начинал петь, заикание пропадало само собой. А пел он действительно хорошо, приятным бархатистым тенором. А вот выпить, как, наверное, и все служители искусства, Иваныч любил от души. И почти каждый вечер к нему приходил странного вида мужичок в гражданке и непременно приносил больному передачку с жидким сорокоградусным лекарством.
А по вечерам после ужина наш певец, запив таблетки принесённой с воли микстурой, выходил в фойе к телевизору. Мы стали замечать за ним некоторую странность. Иваныч начинал неприкрыто флиртовать с молодыми солдатами. Короче, контроль за собой терял по полной. Но так как дело дальше флирта не заходило, окружающие, в том числе и солдаты, к его выходкам относились как к безобидным чудачествам стареющего артиста.
И вот накануне ноябрьских праздников наша больничная палата опустела, кого выписали, а кого отпустили на побывку домой. Остались лишь мы вдвоём с Иванычем. Мне от Читы до Братска двое суток езды, а ему просто не хотелось возвращаться в свою пустую холостятскую квартиру.
После ужина приземлились за праздничным столом, собранным у себя в палате на скорую руку. Вечер за разговорами изрядно зятянулся. Сосед заикаясь, долго и нудно, в прямом смысле этого слова, рассказывал про многочисленные гастроли своего ансамбля за границей, про то, как его бросила жена, про свою неустроенную жизнь.
Не смотря на свою повышенную массу тела, пьянел солист, к удивлению очень быстро. И чем дальше продолжались наши посиделки, тем чаще он стал дружески похлопывать меня по плечу, руке, колену. Мне было немного не по себе от навязчивых дружеских знаков внимания. Я решил покончить с затянувшимися посиделками и, сославшись на позднее время, предложил ложиться спать.
Собеседник, как ни странно, с радостью принял моё предложение. Встал из-за стола, подошёл к ближайшей кровати и, ухватившись обеими руками за её спинку, встал и повернулся ко мне спиной. Затем расставил ноги и, наклонившись немного вперёд, замер.
Я, что бы утром не спалиться перед медперсоналом, убирал со стола следы нашего незатейливого банкета. Помыл тарелки, стаканы и вынес пустую, теперь уже бесполезную посуду из под водки. Иваныч же, слегка покачиваясь, продолжал стоять в принятой им ранее позе.
- Медитирует что ли, - с юмором подумал я о захмелевшем соседе. - А может, занимается йогой для расслабления перед сном.
Я вытер со стола крошки, и окончательно убрав остатки праздника, с чувством выполненного долга, пройдя мимо живой статуи, завалился на свою кровать с книгой в руках. И только теперь внимательней посмотрел на соседа. Он стоял и плотоядно сверлил меня глазами.
- Что? - почувствовав себя неуютно под пристальным взглядом, спросил я.
- Н-ну, т-т-ты ч-чего? - Он смотрел на меня так, будто я что-то ему должен, пообещал отдать, но жестоко обманул.
- Иваныч, я не понял.
- Н-ну, т-т-ты же с-с-сам сказал, д-д-давай спать.
- Ну, сказал и чего? Иди и ложись!
- К-к-как чего?- в его голосе зазвучала обида. - С-с-сказал спать, а с-сам на кровать с книгой з-з-завалился.
Я посмотрел в нетрезвые глаза Иваныча, и, не понимая, что же его не устраивает, переспросил:
- А я что, по-твоему должен делать?
- Он слегка замялся, но потом всё же выдал: - Н-н-ну, это с-со мной....п-п-переспать.
- Иваныч, ты чего еб...ся? Или шутки у тебя такие?
Но ещё раз, взглянув в налитые водкой и кровью глаза, понял, что шутками тут и не пахнет.
И только теперь я трезво осознал и оценил обстановку. Моментально всё взвесив, пришёл к выводу: изнасилование мне не грозит. Ибо Иваныч, хоть и был раза в два крупней меня, но позу занял выжидательную, по-видимому по жизненной привычке. Поэтому солист явно был не из "активистов".
- Н-н-ну, ты ч-чего?- он продолжал стоять, держась руками за спинку кровати.
- Так, Иваныч, давай договоримся, ты мне ничего не говорил, а я ничего не слышал. Понял? А теперь иди и ложись.
Сосед, опять же к моему удивлению, послушно оторвался от спинки кровати и пошёл на своё место.
Я попытался продолжить чтение, но мне уже было не до книги. Первый и, надеюсь, последний раз в жизни, я вплотную столкнулся с данной ситуацией. Понимая, что с чтением уже ничего не получится, я разделся, выключил лампу на прикроватной тумбочке и лёг спать. Палата погрузилась в темноту.
Иваныч, поначалу молча лежавший, снова подал голос. Жалобно и просительно:
- М-м-мальчик, н-н-ну давай...- это обращение, меня изрядно позабавило.
Ни хрена себе, нашёл мальчика, лысого майора сорока пяти лет! Я лежал молча, закинув руки за голову, и смотрел в потолок. Иваныч же продолжал нудеть на одной ноте.
- Вот же запевало хренов, - думал я с раздражением. - В музыке семь нот, а этот всё на одной скулит.
- Н-н-ну, м-мальчик... - тем временем не то что бы не унимался, а даже наоборот распалялся мой сосед по палате.
Терпение моё наконец лопнуло и я на всю палату строгим командным голосом, не терпящим возражения, приказал:
- Товарищ сержант! Разговорчики в постели! Быстро спать!
Кто бы мог подумать и поверить, но это подействовало! Вот что значит воинская дисциплина! Иваныч послушно замолчал, долго ворочался, вздыхал и охал, и как мне показалось, даже пару раз всхлипнул. Но вскоре всё затихло и раздался уже привычный для меня его здоровый и богатырский храп, под который мирно заснул и я.
На следующий день, Иваныч прятал глаза и, стараясь не оставаться со мной наедине в палате, сидел в фойе у телевизора. Ну а я, как и обещал, сдержал слово и делал вид, что ни кто ничего не говорил, а я ничего и не слышал!