Дочь смотрит на мать. Мать смотрит на дочь. Кто кого? Кто выиграет в этой схватке характеров?
Мать сердится: ей надо собираться на работу, а каша из незакрывающегося дочкиного рта выпадает крупитчатыми облачками-бомбочками на застиранный слюнявчик. Подмигивающий непонятно кому гриб в шляпке набекрень - штамповка на слюнявчике - раздражает не меньше. Похоже, он в группе поддержки сопротивления.
Дочь знает, что сила на ее стороне и пытается форсировать сражение, очень натурально изображая рвотные позывы. Мать выхватывает ложку из неуверенного зажатого кулачка и заправляет кашу в положенное ей место, заодно другой рукой легонько, но очень неприятно, хлопает по дочкиной попе, ерзающей на стуле возле кухонного стола. Однако мамина атака с двух флангов оказывается провальной - каша теперь выползает вся, целиком, вместе с той, что уже отправилась было в живот, прикрытый щитом с эмблемой ехидного гриба. Дочь бурно освобождается от всех манных комочков, которые были впихнуты настырной ложкой вместе с кашей и фальшиво ревет во весь голос. Победа! Мать ловит брошенный исподтишка торжествующий взгляд дочки. Проигрыш!
- Танька, дрянь такая, вот что ты наделала?!
Попе в малиновых колготках достается несколько уже увесистых шлепков после того, как ее хозяйку стаскивают со стула, моют над рукомойником лицо, грубо обтирают сырым полотенцем и под сопровождение более-менее натуральных рыданий рывками одевают - в ясли.
Танюшке два с половиной годика. Она уже взрослая - здоровенная кобыла, как говорит мама, когда Танюшка прыгает по комнате. Маме надо зачем-то ходить на Работу. Что такое Работа - не ясно, но, по тому, как мама каждый день по утрам торопится и злится, понятно, что это нечто очень важное и очень нужное - нужнее, чем дочка. Видимо, поэтому Танюшку отдали в ясли. Слово "отдали" ужасное, горькое. Каждое утро она противится всеми силами "отдаванию", каждое утро сердце уходит в пятки от мысли, что ее отведут и больше не заберут из чужого дома и от чужих тетенек. Поэтому по дороге в ясли она прилипает к папиным рукам и не отдирается от них по нескольку минут, судорожно цепляется за папины брюки и спрашивает, заглядывая в глаза: "Папичка, ты заберешь меня, да, па? Заберешь, да? Папичка, заберешь?". Поэтому в яслях все время хочется плакать, играть нет желания, к тому же игрушки там чужие, некрасивые, почти все поломанные, у кукол не хватает глаз, рук или ног, кубики обгрызенные. Тети, которым оставляют голосящих на всю улицу детишек, строгие, в белых халатах. От них пахнет чужим борщом и чужими духами. В игровой комнате дети смотрят друг на друга недоверчиво. Когда Танюшка пытается познакомиться, они молчат и прячут за спину игрушки, что успели первыми вытащить из-под столиков у окон.
В яслях хороши только компот в обед и обязательный после этого тихий час - в это время Надежда Валерьевна, чье имя выговорить удается только двум или трем детям, да и то не до конца, бывает доброй. Она становится перед рядом кроваток вдоль синей стены, в которых лежат притихшие дети, и рассказывает, как надо складывать ладошки лодочкой под щечку и закрывать глазки. Танюшка делает так и убеждается, что это отличный способ на некоторое время забыть и про тетю Надежду Валерьевну, и про водянистое пюре с холодной невкусной котлетой на обед, и про необщительных детей, и про то, что ее "отдали".
У Танюшки несколько имен. Папа ее почти всегда называет "Танюшка", а еще "Танюсиком" - когда они играют в ежика. Когда папе становится надоедает, он целует ее в нос и говорит: "Ну все, Танюсик, иди сама поиграй". У мамы три имени: Танька - как явный признак приближающегося наказания, Таня - холодное, чужое: "Таня, иди бабушку поцелуй"; "Таня у нас ходит в ясли"; "Таня не ест шоколад", "Таня, иди в свою кровать, мы с папой спать хотим". Третье имя - Танюха - редкое у мамы. Это когда она лежит на диване и можно забраться к ней на колени и прижаться щекой к щеке, или сделать что-то такое, отчего мама становится доброй, смеется и прижимает к себе дочку. "Что-то такое" у Танюшки редко получается, она пытается угадать, что же это, но до сих пор еще не разобралась.
На улице все серое - дома, дорога, люди, небо. На Танюшке вязаный зеленый костюм, который раньше носил двоюродный брат. Костюм чужой, для мальчиков. И бантик не привязали. И небо серое, и скоро - через две остановки - ясли. Танюшка кривит губы - плакать, смотрит искоса на маму, прикидывая, как ее можно разжалобить, но, видя хмурое лицо матери, понимает, что бесполезно.
Но в этот день случается событие. На игровой площадке впервые за все время Танюшку позвали играть. Причем именно та девочка, что очень нравится Танюшке. Ее зовут Ира, у нее на щеках получаются ямочки, когда она улыбается. На Ире всегда красивое платье, а темные волосы заплетены в косичку с бантом. Танюшка давно следит за ней, но подходить боится - а вдруг она тоже молча спрячет игрушку за спину и будет хмуриться. И тут такая радость.
- Будис в дощки-матеи игвать? - спрашивает Ира, дергая Танюшку за штаны, когда она проходит мимо песочницы.
- А меня зовут Танюшка, - первым делом надо познакомиться. Танюшка еще ни разу ни с кем не играла, только с папой, да и то в ежика. А вот так - в песочнице, да еще в дочки-матери - фантастика, сказала бы она, если бы знала такое слово. Ответственность какая. Надо показать себя с лучшей стороны, надо понравиться Ире, а там, может, и тем другим девочкам, которые уже не раз играли в углу площадки в эту непростую и очень серьезную игру, что было видно по их сосредоточенным лицам.
Ира не проявляет интереса к знакомству и нетерпеливо переспрашивает: "Ну, будис?"
- Буду, - тут же соглашается Танюшка.
- Я буду мама, а ты дощка.
- Ладно.
- Ты будис слусаться?
- Буду, - никаких сомнений, их и быть не может.
- Давай мы будим ваить касу... понаоску.
- Давай, - заветное слово "понарошку". Танюшка его слышала уже, но как варить кашу "понарошку", еще не знала.
- Иди, доща, погуляй.
Ага, вот оно с чего все начинается.
- Хоошо, мама (мамоська - поправляет ее Ира), - Танюшка, не зная, как правильно гулять, решает, что походить вокруг дерева возле песочницы на игровой площадке подходяще. В этот день, в первый раз за все время пребывания в яслях, ей не хочется идти на обед и потом ложиться спать. Впереди открывается небывалое будущее.
Но обед неизбежен. Танюшка почему-то так устала, что не хочет есть запеканку, даже любимый компот не пьется. А потом ее тошнит. Прямо на зеленый костюм. Походит Надежда Валерьевна, как-то странно смотрит на Танюшку, щупает ей лоб и кричит нянечке: "Открывайте изолятор!"
"Изолятор" - еще одно страшное слово. Мальчика из их группы - Танюшка не знает как его зовут, потому что он молчун - как-то раз там закрыли, он громко и долго плакал, а потом пришли родители и вынесли его оттуда на руках, сам он идти не мог.
В изоляторе - комнате, отделенной от игровой стеклянной перегородкой, - стоит топчан, обтянутый желтой клеенкой, белая тумбочка и стул. Танюшке велят лечь на топчан, где на противной холодной клеенке положена подушка, накрывают одеялом, но в изоляторе так холодно, что у Танюшки зуб на зуб не попадает. Она сворачивается под одеялом калачиком и трясется от озноба.
Одно только интересно - что с ней будет теперь в изоляторе, придут ли папа и мама, чтобы унести отсюда Танюшку?
Она просыпается у папы на руках. Ну вот, проспала самое интересное. Но, оказалось, что они с папой и мамой сидят в машине.
"А куда мы едем?" - "Тиши, тише, спи, Танюшка" - отвечает мама. И тут Танюшке становится страшно, в животе что-то больно поворачиватся, и снова начинает тошнить. Машина останавливается, мама распахивает дверцу, а папа на руках быстро несет дочь вверх по белым ступеням. Танюшка знает это место. Там всегда пахнет чем-то неприятным, зловещим. Там сердитые нянечки в синих халатах гремят швабрами и тазами, там в кабинетах стоят топчаны с желтыми клеенками, а коварные врачи обманывают и норовят сделать укол.
Танюшка слабо плачет. У нее нет сил. Она не сопротивляется, когда ее кладут на топчан, и дядя в белом халате больно нажимает пальцами ей на живот.
- Что она ела? - спрашивает он, недобро посматривая на маму и папу.
- Утром кашу... Но почти все вырвала... - тихо отвечает мама. Танюшка смотрит на нее. Мама смотрит на Танюшку, и в маминых глазах слезы. Но Танюшке это не нравится. Она не хочет, чтобы мама плакала.
- Аппендикс в норме, вздутия нет. Видимо, пищевое отравление. Идите в процедурную, там вам сделают промывание.- дядя в белом халате садится за стол и что-то пишет в книжице. Он поднимает голову и спрашивает, - а в садике?
- В яслях...
- Хорошо, в яслях... Что она ела? Спрашивали?
- Нет, - папа забирает дочь с топчана. Он тоже напуган. Руки у него дрожат. Танюшка не хочет, чтобы папа боялся. Она хочет играть с ним в ежика, но у нее нет сил.
В процедурной тетя в желтом клеенчатом фартуке, надетом на белый халат, заставляет пить воду из большой белой кружки. Танюшка пьет через силу, папа ее подбадривает "ну, еще, еще немножко", мама гладит по голове и целует в макушку. И Танюшка пьет. Скоро в животе больше не остается места. Животу не нравится холодная вода: он булькает, сжимается, поворачивается, и выбрасывает из Танюшки воду в подставленный вовремя таз. Потом снова сжимается и снова вода льется в таз, обдирая чем-то острым горло...
Танюшка с любопытством разглядывает то, что вернул живот вместе с водой в таз и догадывается, что стало причиной ее недомогания. Она косится на родителей и понимает, что они тоже догадались. Каша.
***
Как же хочется угодить маме. Особенно когда она такая ласковая.
- Ну, давай, давай. Вкусноооо... - мама гладит Танюшку по руке, - ну?
- Мамочка, я не хочу.
- А ты немносько. Попьобуй, ну...
- Мамочка, а ты тоже ешь.
- Мама не ест касу.
Ну да, не поспоришь.
Мама смотрит на дочку. Дочка смотрит на маму. Можно, конечно, покапризничать. Но только не в этот раз.
Танюшка вздыхает, берет листик с горкой сырого песка, слизывает понарошковую кашу и, морщась, проглатывает. Дочки-матери - серьезное занятие для взрослых девочек. Тут слабаков нет. Танюшка озирается - видят ли другие дети. Эх, как нарочно, никто не смотрит в их сторону, а мама так сладко уговаривает - "Ну, ыбощка, съесь есе каски, съесь", и на ее румяных щеках появляются веселые ямочки.
Песок противный, но Танюшка хочет быть хорошей дочкой, поэтому надо терпеть.