ПИСЬМА ЕКАТЕРИНЫ II ПРИНЦУ ШАРЛЮ ДЕ ЛИНЮ.
Продолжение
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. )
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к принцу де Линю о взятии Очакова, о Потемкине и о самопожертвовании русских
(Начало февраля 1789 г.)
(перевод с французского)
Из письма вашего от 16-го января, которое я только что получила, я вижу радость вашу по случаю взятия Очакова. Прежде чем начать приступ этого города, фельдмаршал князь Потемкин, разумеется, испытал все другие средства. Самым удобным временем для этого предприятия было неоспоримо то, когда Лиман, покрытый льдом, делал недоступною со стороны моря помощь для осаждаемых; взятие же города предоставляло время для принятия необходимых предосторожностей в будущем. Но нетерпение молодых людей, полных отваги, или в большей или в меньшей степени легкомысленных, завистников, врагов открытых и скрытых, конечно, невыносимо в подобном случае и подвергли бесконечным испытаниям непоколебимую твердость и настойчивость фельдмаршала, что и доставляет ему в моих глазах самую большую честь. Между прочими прекрасными и даже великими качествами его души, я всегда видела в нем способность прощать своим врагам и воздавать им добром; этим-то именно он и умел одерживать верх над ними. На этот раз он в полтора часа разбил турок и обезоружил тех, кто его осуждал; теперь говорят, что он мог бы взять Очаков ранее; это правда, но никогда не мог бы он взять его с меньшею невыгодою.
Не в первый раз у нас больные выходят из госпиталя, чтобы идти на приступ: при всех важных случаях я видела то же самое. Скажу вам еще больше: нынешним летом, когда король шведский напал на нас неожиданно, я оповестила по деревням государственных крестьян, чтобы они выслали рекрут и чтобы они сами определили число, которое каждая деревня может выставить. И что же вышло? Одна деревня в тысячу душ прислала мне семьдесят пять хороших рекрут; другая, из четырех тысяч, выслала двести пятьдесят человек, третья, из Царского Села, где - три тысячи душ, доставила четыреста лошадей с людьми и телегами для перевозки запасов армии. Они-то и совершили весь поход в Финляндию; но это еще не все: окрестные губернии, а затем дальше и дальше другие, услыхав, что делается здесь, предложили мне по батальону и по эскадрону с каждой губернии. Один город Москва доставил бы десять тысяч человек, если бы я это только допустила. Наш народ воинственнен, и рекруты наши недурно обучаются; дворяне, старые и молодые, все были на службе, и когда приходит действительная надобность, то никогда и ни на что не возражали: нет, а всякий спешил на защиту государства или Отечества, и не нужно никакого усилия, чтобы заставить их идти.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 3 – 5).
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к Принцу де-Линю о происхождении и службы Суворова по поводу ложных о нем известий в немецкой газете
Мнесейчас попалась, милостивый государь, в № 123 Геттингенской газеты, одна из величайших неправд, которую только возможно вообразить: там сказано, что генерал граф Суворов – сын Гильдесгеймского мясника. Не знаю, кто автор подобной нелепой сказки, но верно то, что он или не знал, илине хотел сказать правды. Фамилия генерала Суворова русского и дворянского происхождения; отец его был генерал-аншеф и генерал-губернатор королевства Прусского, когда оно было покорено Императрицею Елизаветою. Сверх того, он был подполковником Измайловского гвардейского полка, сенатором и кавалером ордена Св. Андрея Первозванного; это был человек неподкупной честности, и очень образованный, и говорил на семи или восьми языках живых и мертвых. Кроме того, сказано в той же газете, что Суворов был определен на службу генералом Бауером, и это – другая ложь, так как генерал граф Суворов служил уже во время семилетней войны в наших войсках, которых никогда и не покидал, т.е. служил тогда, когда генералу Бауеру и в голову еще не приходило поступать на русскую службу [1].
[1] После 6 октября 1789 г., так как Суворов в это время получил графское достоинство за победу на берегах Рымника.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 40 – 41)
*
Собственноручная черновая записка Екатерины II к пр. де-Линю о взятии Бендер Потемкиным
(Ноябрь, 1789 г.)
(перевод с французского)
Мы только что получили приятное известие о том, что город и крепость Бендеры сдался безусловно фельдмаршалу князю Потемкину Таврическому, 4 ноября, ст. ст., и чтоэто не стоило не одного человека из войска, находящегося под его командованием. В городе оказались: один сераскир, двое трех-бунчужных пашей, не менее двадцати тысяч войска и сверх того большой запас боевых снарядов и продовольствия.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 49 – 50).
*
Собственноручное письмо Екатерины II к прпнцу Де Линю о новом императоре, преемнике Иосифа II
(От начала апреля 1790 г.)
Милостивый государь, прииц Де-Линь. В среду, на неделе перед Пасхою, получила я ваше письмо от 17-го марта; в этот день исповедуются все, готовящиеся к причастию в Великий Четверг.
Ваше письмо от 17-го марта, проповедующее покаяние, дошло до меня сегодня, в среду страстной недели; все причащающиеся в Великий Четверг, идут на исповедь сегодня вечером, что касается до меня, то я . . .[1].
Сейчас получила я ваше письмо от 17-го марта. Признаюсь, что это - третье на которое я должна вам отвечать, но когда чувствуешь себя не в духе, то лучше молчать; вот мое положение и мое извинение - в продолжение этой зимы. Но наконец нужно же дать вам ответ, и я скажу вам, что в эти шесть месяцев было много обстоятельств и происшествий, одни неприятнее других; было между ними много и таких, которые очень способны закрыть источник веселости. Петр смеялся и плакал откровенно и от всего сердца; и в этом я также подражала ему, смотря по обстоятельствам. Но что доставляет мне особенное удовольствие в нынешние времена, это - образ действий, которым заявляет себя любезнейший племянник моего великого и дорогого друга Императора Иосифа II, блаженной памяти [2]; да благословит Бог вашего молодого венгерского короля и да поможет ему продолжать быть мужественным без суровости, твердым, добрым, приветливым, ободряющим, утешающим, выслушивающим и действующим так, чтобы поработить все умы и сердца, и таким образом исполнится пророчество относительно его царствования; в течение шести недель счастие и успех воспоследуют неминуемо. Прощайте, будьте здоровы, я остаюсь все та же [3].
[1] Сначала до крестика зачеркнуто.
[2] Он умер 9—20 февраля 1790 г.
[3] В напечатанных письмах Линя к Императрице Екатерине II («Oeuvres du Prince de Ligne, Bruxelles, 1860, т. II, стр. 175 и сл.), мы, в письме от 12 (23) февраля 1790 г., находим самый сочувственный отзыв Линя об Императоре Иосифе II и его характеристику.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. C. 71 – 72).
*
Копия с собственноручного письма Екатерины II к пр. Де Линю о ходе шведской войны, о прибытии гр. Ланжерона; о событиях конца XVIII века
(28 мая 1790 г.)
(перевод с французского)
Милостивый государь, принц Де-Линь. При громе пушек пишу я вам ответ мой на письмо ваше от 25-го апреля. Вот уже несколько дней, как господа шведы бьются с вице-адмиралом Крузе: наступают, отступают, смотря по тому, откуда ветер дует, а ветер обходит все румбы в продолжение двадцати четырех часов. Наконец вчера или третьего дня произошло соединение моих флотов, ревельского и кронштадтского, несмотря на все старания герцога Зюдерманландского воспрепятствовать этому. Теперь, говорят, что он забрался в шкеры со своими кораблями. Еду сегодня в Петергоф, а оттуда в Кронштадт, чтобы видеть все это несколько поближе, так как с кронштадтской обсерватории можно ясно различить все эти битвы. Та вот одно из чудес Епифании, которое двинулось за скалы Балтийские, откуда, я думаю, несколько трудно будет ей выбраться. Граф де-Ланжерон прибыл сюда; кажется, что он не посещал клуба Пропаганды, а придерживается правил того французского дворянства, во главе которого Генрих IV и Людовик XIV называли себя, считали себя и были непобедимыми.
Сердце обливается кровью, когда я думаю о понесенной нами утрате [1]; привязанность ваша, унаследованная мною, по вашим словам, вызвала слезы на глаза мои, я не в состоянии об этом говорить.
Много чего могла бы я сообщить вам, но так как у вас болят глаза, то я щажу их. Впрочем, вы так далеко отсюда, и так много воды утекло с тех пор, как мы не видались. Конец этого стоетия очень странный, он представляет государства, хоршо управляемые – одни – в состоянии анархии, другие – в воспламененном состоянии; такое-то ведет войну, а воюющие жаждут мира; то, которое наиболее в нем нуждается, не хочет о нем слышать. Много тут материала для серьезных и комических опер, для трагедий и пьес-пословиц; эрмитажные же погружены в очень глубокий сон. Прощайте, принц, будьте здоровы и уверены в продолжении моих чувств дружбы и особенного в вам уважения.
Подписано: Екатерина.
[1] Т.е. потеря Иосифа II.
*
К предыдущему письму. Это письмо, как первоначальная редакция другого, окончательно подписанного, помещается тут в приложении к предыдущему Екатерины II к пр. Де Линю от того же числа
(перевод с французского)
Милостивый государь, принц Де-Линь. Мне кажется, что с некоторых пор и вы, и я, и многие другие, прошу не погневаться, смахиваем на сов. Ваше письмо утверждает меня в этом мнении; смею надеяться, что воспаление глаз не заставит вас моргать; чудеса Епифании содержат в себе, чем привлечь отверстые очи. Граф де-Ланжерон прибыл сюда; не похоже на то, чтобы он посещал клуб Пропаганды, напротив того, он, кажется, с такою же благородною преданностию, как и с удовольствием облачился в архиаристократический мундир зеленого сукна с красным камзолом и такого же цвета подкладкою; он напоминает то Французское дворянство, во главе которого Генрих IV и Людовик XIV считали себя, находили себя и были непобедимыми.
От остатка чумы в Сирмии и Сербии, на который вы жалуетесь, вам следовало бы отделаться, отправить бы его, например, в тюке к врагам христиан, которые беснуются и не могут жить в покое.
Сердце кровью обливается, когда я вспомню о понесенной мною утрате; ваша привязанность, которую, как вы говорите, я унаследовала, вызвала у меня слезы на глазах. Я не в состоянии говорить об этом: кто мог бы подумать, что такая душа, такой ум, такой гений не успеет довершить свое поприще? Никогда я не видала ничего безотраднее, ничего злополучнее этого. Я чувствую, что могла бы очень многое сказать вам, но так как у вас болят глаза, то я щажу их, впрочем, вы так далеко отсюда и столько воды утекло с тех пор, как мы с вами виделись, и в комнате моей так холодно, что пальцы у меня так же окоченели, как и голова потрясена событиями конца 18-го века; об этом веке: в половине его говорили, что это самый мудрый, самый просвещенный и лучший из веков; далеко же он шагнул, и хорошо усовершенствовался род человеческий; из нескольких государств, хорошо управляемых, одни дошли до анархии, другие находятся в воспламененном состоянии; такое-то ведет войну, между тем как воюющие желают мира; то, которое наиболее в нем нуждается, не хочет слышать о нем, вероятно, для того, чтобы видеть и другую сторону фронта разбитою; довольно же тут материала для опер, серьезных и комических, для трагедий, комедий и пьес-пословиц; эрмитажные же спят глубоким сном.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 81 – 84).
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к пр. Де Линю о смерти Фельдмаршала Лаудона и о ходе шведской войны
(После 14 июля 1790 г.)
(Перевод с французского)
Я вполне разделяю огорчение, которое должна была вам причинить потеря фельдмаршала Лаудона [1]. Это истинная потеря: герои так редки. Мне нечего рассказывать вам о балтийских событиях: вы знаете о них. После достопамятного разгрома при Выборгском заливе, где нам досталось много судов и шведского народа, гребная флотилия подверглась крупной неудаче, но это поражение не было для нас так чувствительно, как первое для шведского королевства. Ваш (Л. Нарышкин) так называемый невозмутимый, имел над чем упражняться нынешним летом, и так как дела приняли оборот, соответственный нашим желаниям, то приходится согласиться, что кое-где и кое в чем были случайности очень - кстати; в этом-то, обыкновенно, более всего и нуждаются.
Прощайте. Будьте здоровы.
[1] Фельдмаршал Гедеон Эрнест Лаудон умер в Моравии 3/14 июля 1790 г., в письме от 3/14 июля 1790 г. принца Де-Линя к Императрице он ей сообщает о тяжкой болезни и смерти маршала Лаудона (см. «Oeuvres du prince de Ligne», Bruxelles 1860 г., т. II, стр. 243), следовательно, письмо это написано после 14 июля 1790 г.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 90).
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к принцу Де Линю о мире с Швецией, о нежелании видеть свои письма в печати, о г-же Кардель, об эрмитажном бюсте, о последствиях ложной свободы, о неумении писать стихи, о национальном собрании во Франции
(Начало августа 1790 г.)
(Перевод с французского)
Вот, посмотрите, милостивый государь, принц Де-Линь, я отвечаю вам на ваше письмо из Альт Тешена, на границе Силезии, в ожидании... 14-го июля, пишу тем же самым пером, которым возвестила князю фельдмаршалу Потемкину-Таврическому о заключении мира со шведским королем, подписанного 3-го августа, в пять часов вечера, в открытом поле, между Верельской долиной и Кюменью, при посредстве ген. пор. барона Игельштрёма [1] с моей стороны и барона Армфельдта состороны Густава III. Вот каким образом дошло до меня ваше письмо, во-первых, княгиня де-Клари передала письмо отца своего моему посланнику в Вене, посланник доставил его официальным путем вице-канцлеру, который запечатал его в огромный пакет с письмами на мое имя; получив письмо, я поражена была его объемом, потом я увидела, что оно адресовано в Кронштадт, открываю его и нахожу подтверждение той скуки, которую вы испытываете в ожидании… У вас руки чешутся поскорее схватиться с врагами христиан. Нет, нет, не с ними, а с союзниками нехристей, и вот, с досады вы взялись за перо и наполнили четыре страницы листа, такого же крупного формата, как тот, на котором изложен мирный трактат, подписанный в открытом поле без предварительного или всеобщего конгресса. Но как отвечать на это объемистое письмо иначе, как еще более объемистым, на прочтение которого у вас, может быть, не будет ни времени, ни охоты, потому что скука ваша в ожидании… вероятно, пройдет, когда вы получите мой ответ. Меня берет охота послать вам комментарий вашего письма – по изложении его истории; такого рода произведения читаются на досуге, и вот, с чего я начинаю. Вы меня жалеете за то, что мне приходится со всех сторон обороняться; предупреждаю вас, что сожаление – плохое средство ухаживания за мною, потому что я никогда не желала внушать сожаление, и что если я предпочитала, чтобы мне завидовали, за то сама не чуствовала никогда зависти ни к кому на свете.
В настоящее время, не угодно ли вам будет вычеркнуть короля шведского из числа тех, против кого мне приходится обороняться; и так как у меня теперь меньше занятий, то мне удобнее будет ответить вам, но я надеюсь, что наша переписка не будет напечатана, как это случилось, к сожалению, с моими бедными письмами к Вольтеру, что мне было очень неприятно. Пишу я собственноручно только к таким лицам, которые, как я полагаю, любят меня и которыми я дорожу; мне невозможно гоняться за остроумием и отборным изложением, следовательно, я вовсе не для того пишу, чтобы это было напечатано, и ничто мне не кажется таким пошлым, как то, чтО я написала, когда оно мне попадается в печати. Когда Вольтер опасался, что у меня не хватит денег, чтобы покупать его часы, выделывающиеся в Фернее, то это было под влиянием слухов, распространяемых г-м Шуазёлем, который старался представить меня свету, как личность сумасбродную, без денег и без средств. Людвиг Филипп Сегюр нашел, вероятно, весь здешний архив его, наполненный подобными документами, которые влияли на тогдашний двор и министерство и предоставляли распускать павлиний хвост всем тем, кто не любит Россию и чьи виды шли в разрез с моими.
Когда вы представляли себе, что мой подбородок чересчур выдается, вы не знали того, что покойная моя гувернантка, М. Кардель, очень часто напоминала мне, чтобы я подбирала мой подбородок: она находила, что я в детстве привыкла его держать так, что он сделался острым, и говорила мне, что, выдвигая его, я могу наткнуться на всякого встречного. Г-жа Кардель была умная девица и постоянно обвиняла меня за то, что у меня ум неповоротливый и странный; у барона де-Гримма должен быть большой запас изречений, правил и сведений о действиях Госпожи Кардель.
Не знаю, куда девался тот гадкий бюст в эрмитаже, но достоверно, чтоего больше нет там, где вы его видели, что приводит меня в восторг, потому что я не могла пройни мимо него без того, чтобы желчь у меня не расшевелилась. В выражении его было что-то нахальное, именно то, что плохие живописцы и скульпторы называют величественным видом, чем, в сущности, и прикрывают они свою глупость.
Мне кажется, что приют мой гнездится очень высоко, потому что вы находите его недоступным для нелепостей света и свободы. Если бы я высказала все, что имею сказать об этой свободе, то вышел бы еще целый толстый том, тем более, что если эта французская мода обратится в эпидемияю, то я поздравляю турок; сейчас же по утверждении прав человека, они завоюют Европу и, с саблею в руках, обратят всю эту частьсвета в мусульманство, как совершил это, менее чем в год времени, Паша Купрули в Боснии. Говорят, что с 14-го июля все конфедераты каждый день пьяны; так как не бывает последствий без причин, то вероятно существует причина и тому, что в Париже тысячи людей напиваются до пьяна ежедневно. Я думаю, что Вольтер и его сочинения отвлекли бы от фанатизма и нелепостей настоящего времени, которые не могут продержаться; Вольтер не любил никакого фанатизма.
Неучи обоих полов пребывают точно такими же, какими вы их оставили, при вполне признанной неспособности сочинять стихи, несмотря на то, что два почтенных учителя усиленно старались научить меня укладывать в размер мои мысли. Впрочем, я гораздо более люблю стихи, чем прозу г-на Сегюра, посредством которой он нападал на лучших деятелей этого национального собрания, которое все разбивает и ломает, отнимает и не дает ничего, юкоторое, судя по всем принятым правилам и понятиям, лишено зравого смысла, и кроме того отличается в высшей степени неблагоразумными действиями. Я считаю этих людей больными; разве не видывали ходячего гриппа? Басня о членах человеческого тела, захотевших предписатьзаконы желудку, никогда не может быть лучше применена, чем теперь.
Предоставляю вам писать ко мне, сколько вам будет угодно: ваши письма доставляют мне много удовольствия, точно так же, как и отвечать вам. Я не читала писем великого человека к его корреспондентам: к несчастию, когда мне принесли этот громадный ворох писем, мне попались семнадцать страниц, наполненных отъявленной ложью, увидев это, я закрыла книгу, и уже не прикоснуласьк следующим. Нисколько не удивляюсь ни ста телегам, ни двум труппам комедиантов; я все вспоминаю о некотором камзоле, подбитом гоностаем и вышитом блестками, под белым домино, который выставляли напоказ и которым очень кичились. Вот что значит быть лишенным всего до сорокалетнего возраста; в настоящее же время выставляют себя, как подобает выскочке.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 94 – 99).
*
Список с собственноручного письма Екатерины II к принцу де Линю [1] о соседних государствах с Россиею
(16 ноября 1790 г.)
(Перевод с французского)
Милостивый государь, принц де-Линь. Не опасайтесь, никогда я не буду относиться к вашим письмам, как к письмам моих соседей; ваши всегда доставляют мне удовольствие, другие же часть наводят на меня скуку; и потому я немедленно передаю их на глубокое обсуждение моего совета, с мнением которого я всегда соглашаюсь, когда он моего мнения, между тем, как я охотно принимаю на самоё себя заботу отвечать вам. В пекинской газете сказано, что мой китайский сосед с маленькими глазами, о котором вы так почетно отзываетесь, соблюдает с истинной примерной точностию все бесчисленные обряды, которым он подчинен.
Что касается до соседей моих персов, то они постоянно из месяца в месяц убивают друг друга; они таки изрядно похожи на льдины Ледовитого моря, которые сталкиваются между собою и обоюдно разбиваются во время бурь; поляки, чтобы довершить дело свободы, готовы подчиниться самому произвольному военному деспотизму - посредством выбора, тем более добровольного, что от каждого будет зависеть принять или отказаться от звонкой монеты, которая будет ему за это предлагаема; Селим и его диван заблагорассудили отдать себя под опеку и предоставить опекуну возиться с их делами; это, по крайней мере, удобно; а пока мы их бьем и будем бить, по нашей похвальной привычке, на море и на суше; вы улаживаете мир…… [2].
Двое баронов собираются упрочить мир Верельский посредством обоюдного посольства; Англия вооружается; Испания ведет переговоры; прусский король заявляет притязания на диктатуру, которых не было у его дяди в 1762 году; Франция имеет 1200 законодателей, которым никто не подчиняется, исключая короля; Голландия предпочитает приобретать посредством торговли, чем издерживаться на вооружения, и проч. и проч.
Но я забываюсь, мне следовало только говорить о моих соседях, а вместо того я сделала обзор и Европы и Азии. Граф Людвиг Старемберг, доставив мне ваше письмо, на которое это служит ответом, избавил меня от почтовых издержек, и таким образом вы помогли моим финансам, которые, по словам тех, кому они более известны, чем мне, находятся в очень дурном положении, потому что я вела две войны за-раз, не прибегнув ни к малейшему налогу, за неимением средств, а может быть, по неумению.
Вы очень счастливы двоюродными братьями: граф Старемберг кажется очень любезен, я желаю, чтобы он возвратился довольным своим пребыванием здесь и чтобы он нашел вас более здоровым, чем каким он оставил вас. Прощайте, принц, будьте уверены в неизменности моего образа мыслей в отношении к вам [3].
Петербург, 16-го ноября 1790г. Екатерина.
[1] Из собственноручной копии приведенного ниже письма, списанной берлинским посланником гр. В. Нессельроде, видно, что это письмо Императрицы Екатерины было ответом на письмо принца де Линя, представленное ей племянником принца, графом Людвигом Старембергом, но в копии выставлено 6 (17) ноября, а не 16 ноября, и есть разночтения, а потому здесь помещены оба списка.
[2] Точки эти находятся в черновом подлиннике.
[3] Сохранились копия и черновое письмо Императрицы. Копия получена 16 октября 1869 года от Его Светлости Князя Александра Михайловича Горчакова.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 125 – 127).
*
Другой список с собственноручного письма Екатерины II к принцу де Линю о соседних государствах с Россиею
Из С.-Петербурга, от 6 (17) ноября 1790 г.
(Перевод с французского)
Милостивый государь, принц де-Линь. Не опасайтесь, никогда я не буду относиться к вашим письмам, как к письмам некоторых из моих соседей. Ваши всегда доставляют мне удовольствие, а те часто наводят на меня скуку, и потому я немедленно передаю их на глубокое обсуждение моего совета, с мнением которого я всегда соглашаюсь, когда он - моего мнения, между тем, как я охотно предоставляю самой себе заботу отвечать вам.
В пекинских газетах говорится, что китайский сосед мой с узенькими глазками, о котором вы упоминаете, соблюдает с примерною точностию бесчисленные обряды, которым он подчинен.
Что касается до соседей моих персов, то они из месяца в месяц постоянно убивают друг друга; эти люди довольно-таки сходствуют со льдинами Ледовитого моря, которые сталкиваются между собою и обоюдно разбиваются бурями.
Поляки, чтобы довершить дело свободы, собираются подчиниться самому произвольному военному деспотизму, посредством выбора, тем более добровольного, что от каждого будет зависать принять или отказаться от звонкой монеты, которую пожелают дать им за это.
Селим и его диван заблагорассудили отдаться под опеку и предоставить опекунам заботу ухаживать за их делами: это, по крайней мере, удобно. А пока, мы их бьем и будем побивать везде, где только встретим - среди волн или на суше. Вы... вы заключаете мир... Двое баронов собираются упрочить Верельский мир посредством обоюдного посольства. Англия вооружается, не приступая к войне, между тем как Испания ведет переговоры. Король прусский заявляет притязания на диктатуру, которых не было у дяди его, в 1762 г. Голландия предпочла бы, я думаю, приобретать деньги посредством своей торговли, чем издерживаться на бесполезные вооружения. Но я забываюсь: я не должна была бы говорить вам ни о ком, кроме соседей, вместо того я сделала обзор и Европы и Азии.
Граф Людвиг де Старемберг, доставив мне ваше письмо, принц, избавил меня от почтовых издержек, что принесло большую пользу моим финансам, которые, по словам тех, кому они известны лучше, чем мне, находятся в очень дурном положении, потому что я выдержала две войны за-раз, не прибегнув ни к малейшему налогу, за неимением средств, а может быть, по неумению.
Вы очень счастливы, принц, двоюродными братьями; граф де Старемберг кажется мне любезным, я желаю, чтобы он возвратился довольный своим пребыванием здесь и нашел бы вас более здоровым, чем каким оставил вас. Прощайте. Будьте уверены в моем неизменном образе мыслей относительно вас [1].
[1] Сохранились копия и черновое письмо Императрицы. Копия получена 16 октября 1869 года от Его Светлости Князя Александра Михайловича Горчакова.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 127 – 129).
*
Собственноручное письмо Екатерины II к принцу де Линю о содержании первоначальной редакции этого письма, о сыне принца и о Венгерцах
(24 марта 1791 г.)
Копия с письма Ее Императорского Величества г-ну принцу де-Линю, из Петербурга, от 24-го марта, 1791 г.
Милостивый государь, принц де-Линь. Вот уже второй лист начинаю я, для того чтобы отвечать на письмо ваше от 16-го марта. Я должна была отложить в сторону первый, потому что мне показалось, что в нем было недостаточно вкуса и энергии, чтобы произвести впечатление, следовательно оказалось бы мало и читателей, когда оно появилось бы в газетах; но вот его содержание: я говорила в нем об эпидемии и сказала, что умственная эпидемия, есть худшая из всех, и также, что я предпочитаю чистый и простой здравый смысл - системам, в которых ничего не понимаю. Я говорила еще, что не удивительно, что люди бегут из тех мест, где существование, собственность, безопасность - подвергаются насилию - вообще и в частности; что желательно для всякаго эмигранта, чтобы ему пришлось получше там, куда он прибудет, чем было там, откуда он бежит; что и в отношении стран может быть то же, что и в отношении некоторых, отдельных личностей, которые более всего расположены тщеславиться именно теми качествами, которых они вполне лишены. Я высказала еще много других вещей, которых если вы не узнаете, то ничего не потеряете, и уничтожив которые, я хорошо поступила, потому что это не мои дела, а чужие. Но вместо всей этой болтовни, я сообщу вам сегодня о двух обстоятельстах, бесконечно меня интересующих. Во-первых, о том, что, начиная с фельдмаршала князя Потемкина, вся армия в один голос хорошо отзывается о вашем достойном сыне, принце Карле; действительно и буквально он возбуждает всеобщее одобрение; во-вторых, я очарована образом действий венгерской нации; героизм ее внушает мне истинный восторг. Прощайте, Принц, ваша дружба будет всегда лестною для меня, и вы можете быть уверены в неизменности моего образа мыслей относительно вас.
Подписано: Екатерина.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 146 – 147).
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к принцу Карлу де Линю, сыну, с препровождением к нему ордена св. Георгия за храбрость, оказанную при взятии Измаила.
(Апрель или май 1791 г.)
Милостивый государь, принц де-Линь. Пусть уверяют меня, что все люди равны: если ежедневный опыт доказывает мне, что они не равны и что есть между ними сильные, так же как и слабые, то я не поверю никогда ничему, кроме того что вижу; но что еще более меня в этом убеждает, это то что я знаю людей, которые наследуют от отца к сыну, из рода в род - мужество и военные доблести: вы принадлежите к таковым, милостивый государь принц де-Линь; происходя от отца, столь же любезного, как и доблестного, и богатого познаниями, вы унаследовали его счастливые дары; вы блистательно проявили их на глазах у всех прославившихся воинов, с которыми опасности вы разделили, взбираясь без открытых траншей, без пробитых проломов на приступ страшной крепости Измаила, где заперта была целая армия врагов христиан; армейский корпус, овладевший ею, уступал ей в числе, но не в рвении и храбрости.
Орден Св. Георгия, имеющий в основе своего устава законы чести и мужества [1]; всегда в силу своего учреждения спешит причислить к своим храбрым кавалерам того, кто проявил свою воинскую доблесть. Примите, милостивый государь, принц де-Линь, крест Св. Георгия и ленту, при нем прилагаемую, и благоволите носить на шее, в засвидетельствование ваших подвигов среди моих войск. Примите его также как знак моего уважения и моего расположения, заслуженных вашими действиями и вашею почетною раною, и продолжайте подавать миру полезный и необходимый в настоящее время образец того, что добродетели переходят от отца к сыну, из рода в род от предков, прославившихся издавна своими услугами и своею преданностию их законному Государю, и затем молю Бога принять вас под Свою святую защиту.
[1] См. благодарственное письмо принца Екатерине II «Oeuvres du prince de Ligne», стр. 254. и «Спис. кавал.» В.С. Степанова и Н.И. Григоровича, Спб. 1869 г. № 89 - 3-й степени.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 154 – 155).
*
Собственноручное письмо Екатерины II к принцу де Линю о поездке Суворова в Финляндию; о приезде в Петербург Потемкина и английского уполномоченного Фокнера; о графе Сегюре
(21 мая 1791 г.)
(Перевод с французского)
Милостивый государь, принц де-Линь. Я очень желала бы вам отвечать, но боюсь печати. Правда, что страх ни на что не годится в этом мире, сказала я, как бы по вдохновению, при виде возвратившегося, весьма неустрашимого графа двух Империй - Суворова Рымникскаго [1], который от нечего делать съездил прогуляться по Финляндии. И после того я снова взялась за перо, но это уже не то, которое подписывало какой-нибудь трактат о мире. Мы не предаемся отдыху и не находимся в утомлении от успехов, как вы говорите, но мы вооружаемся, вооружаемся на море и на суше, без конца и без перерыва; наша невозмутимость только об этом и слышит, при всегдашнем желании от всего сердца - мира. При виде князя Потемкина, можно сказать, что победы и успехи красят человека. Ои возвратился к нам из армии, прекрасный, как день, веселый, как зяблик, блистательный, как звезда, боле остроумный, чем когда-либо; он не грызет более своих ногтей, он задает ежедневные пиры, одни лучше других, он принимает гостей с вежливостию и вниманием, которые производят общий восторг, на зло его завистникам [2]. Гений, которому вы отдаете справедливость, хотя часто и трудно бывает его разгадать, так как путь его вне всяких соображений, подчиненных заурядным расчетам, тем не менее - гений; что касается до меня, то, нравится ли вам это или нет, я могу сказать также, как и кто-то: это не моя вина. Я даже повторю это, если вы сочтете лишь прекрасным сновидением столь значительное слово милейшего (cherissime) графа де Фалькенштейна, что он сопутствовал бы мне и в маленьком обществе, и побольше, и в самом болъшом. Поверьте мне, он был бы еще жив, и окружен славою и почетом, и никогда вы не применили бы к нему слово: злополучный, если бы не убило его это несчастное оборонительное положение. Двойная корона не принесет вам ни убытка, ни выгод, пока вы будете придерживаться одного словесного обещания. Что касается до высокого почитания, то не следовало бы забрасывать им никого, кроме тех, которые желают, чтобы повод к нему прочитывался у них между глазами или на лбу, где он, по-видимому, начертан крупными буквами.
Если ваш двоюродный брат, граф Людвиг де Старемберг нашел наши зимние балы веселыми, то надеюсь, что и летние не не понравятся г-ну Фавкнеру английскому путешественнику, который будет присутствовать сегодня на первом балу, даваемом мною в этом году на даче; правда, что погода стоит не очень теплая, но мы живем в надежде, что она сделается таковою.
Вы видите, что невежество занимается составлением альманахов. Слог, которого вы от меня требуете, уже более не в моде; простота, ясность, достоинство, величие составляют путь справедливости и разума; сойдя с этой большой дороги, попадают на извилистую, темную, увязают в грязи и заблуждаются. Но - туда и дорога, оставим их там. Кажется мне, что я послала вам третий том Драматических грехов Эрмитажа. Господин Сегюр примет на себя заботу внушить папе вкус к произведениям национального собрания; пребывание его в Риме сулит ему приятности; я опасаюсь, чтобы он не зажил пустынником в Риме после того, что он проводил у нас вечера в Эрмитаже. Прощайте, будьте здоровы и уверены, что, невзирая на маленькую досаду на вас, я, все-таки, очень люблю вас.
Сего 21-го мая. День Св. Константина и Св. Елены.
1791 г. В Царском Селе.
[1] Сравн. статью А.Ф. Петрушевского «Суворов в Финляндии, 1791-1792 гг.» Вестник Европы, 1883 г. Октябрь, стр. 745.
[2] Слов: «en depit des envieux» нет в поддиннике; сохранилось в черновом автографе и в копии другой руки; копия несколько обширнее и потому служила здесь к дополнению подлинника, особливо в конце, которого недостает в оригинале.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 163 – 165).
*
Собственноручное письмо Екатерины II к принцу де Линю о полученном от него письме с очерком состояния Европы и Азии, о современных событиях, о Л. Нарышкине, о предложении двух академических задач, о гр. Сегюре и проч.
(30 июня 1791 г.) [1]
(Перевод с французского)
Милостивый государь, принц де-Линь. Если, по величине своего формата, ваше последнее письмо, без числа, довольно похоже на летучего змея, то содержание его в двадцати весьма отчетливых параграфах дает ему на первый взгляд вид окончательного трактата; следует извинить подобную ошибку в такое время, когда ум занят подобными предметами, так как в продолжение десяти-одиннадцати месяцев только и слышатся толки о них, хотя это и не подвигает дела ни на один кубический вершок.
Но перейдем к содержанию вашего огромного письма. В первом пункте говорится о благодарности; вы говорите, что она более чем напечатлелась, но что она врезалась. Вы задеваете меня этим за мою слабую сторону. Я всегда чувствовала особенную любовь к прекрасным психеям. Превосходная память, удерживающая наизусть прочитанное, ни разу не переписанное, была бы, я думаю, наказана, если бы ей больше не доставляли того, что может упражнять ее способность. Предсказания мои похожи на вещания сивилл, к возрасту которых я приближаюсь; опыт прошедшего мог доставить этим дамам некоторые права на предугадывание будущего.
Красивая картина Европы и Азии в миниатюре, доставившая вам так много удовольствия, не была встречена общим одобрением; без сомнения, это в порядке вещей: у всякого свой вкус, и в пословице говорится, что ни о вкусах, ни о цветах не следует спорить, и потому я не желаю заводить спора с кем бы то ни было, точно так же, как и не переменю моего мнения, когда буду думать, что я права. Те, кто прочел содержание этой картины между строками, придали, может быть, более чем стоило, значения словам; тот же, кто искал хоть каплю ободрения, подумал, что встретил ее тут, и проч. и проч.
Ах, Боже мой; что вы мне говорите? Возможно ли не восхищаться нациею, которая говорит: не теряйте ничего: мы вам дадим все, что нужно, берите.
О, как это прекрасно! пусть они прибавят к этому: мы также не хотим ничего утрачивать, ну так и в добрый час; если у них ничего не отнимается, то что за беда, что добрые люди напрасно вымолвили бесполезное слово? Я все-таки, уж извините меня, буду всегда любить их гораздо больше, чем ваших бельгийцов!.. [2]
Эта великолепная легкая конница и та пехота, которая весело движется вперед и ропщет от нетерпения из-за одного шага, который не сократил бы ее пути к победе, вот эти-то люди и могут, действуя согласно, приводить дела к благоприятному исходу и скорее, и вернее, чем те странные перья, обмокнутые в желчь, которые изощряют все свое искусство над составлением каждой фразы, ради того, чтобы поддерживать смуты, в которых никто не нуждается.
Я не согласна с вашим мнением, что нации вырождаются, так как люди во все времена все те же люди. Но верно то, что если адвокаты, прокуроры, люди, не имеющие ни опытности, ни благоразумия, и злонамеренные люди электризуют и перерождают нацию, то в это же время они действуют на нее разрушительно. И так изо всего этого и других явлений, совершившихся на моих глазах в эти последние времена, выходит, по моему мнению то, что для того, чтобы хорошо действовать в этом мире, нужно начинать с того, чтобы иметь доброе сердце и здравый ум, и что без этого не сделаешь ничего путного и, как говорится в песенке, запляшешь неловко с левой ноги.
О варшавских волшебных фонарях я не говорю ни слова. Там требуют во что бы ни стало иезуитов, которыми и вы, кажется, дорожите. По поводу их я часто говорила моему великому и весьма дорогому другу графу Фалькенштейну, что вечно буду сожалеть, что не сохранила этот род людей неприкосновенным и тем лишила себя удовольствия - в случае нужды, снабдить им даром Римско-Католические страны. Заметьте при этом, что покойный прусский король предложил их им по дукату за штуку. Должно быть, что вы еще более, чем г. Фрипор, любите смотреть, как люди дерутся, потому что вы всему миру советуете нападать, между тем, как он находит только, что не следует разнимать людей, когда они схватились в рукопашную. До сих пор, слава Богу, ваших советов не слушались. Если бы со мною случилось все то, что вы говорите, то такого рода карамболь отнял бы у меня и время и охоту играть на биллиарде в эрмитаже. Тут танцевали от всей души этою зимою, как и рассказал вам ваш двоюродный брат, граф де Старемберг; бывали здесь также и спектакли до и после ужина, и ужины, после которых бежали в маскарад под тем предлогом, чтобы забавлять Александров и Константинов; все бывали там с восхищением и в том числе я первая, и всякий старался перещеголять другого маскарадным костюмом. Ну и говорите после того, что обер-шталмейстер не прав, доказывая по-своему и посредством своей физико-комической галиматьи, что веселие способно придать человеку то, что вы называете душою, между тем как все серьезное, печальное и в особенности монотонное леденит до мозга костей. Не находите ли вы странным, что я говорю вам так о монотонности? Но у меня совсем другое в голове: я думаю, что академии должны были бы назначить премию, во-первых, за решение вопроса: чем становятся честь и доблесть, эти, (повторяю), драгоценные синонимы для слуха героев, чем становятся они для современного гражданина при правительстве подозрительном и ревнивом до уничтожения всякого рода отличия, между тем, как сама природа дала преобладание человеку умному над глупым, и что мужество основано на чувстве физической или умственной силы. Вторую премию следует назначить за решение вопроса: существует ли потребность в чести и доблести? И если она существует, то нужно ли уничтожать соревнование или ставить ему преградою его нестерпимого врага: равенство. Мне кажется, что я уже слышу восклицания вашего сына: нет, нет, его нет и не будет (равенства) никогда; его нет в природе, я это доказал и буду доказывать при всяком случае, который представится, возложив на грудь два креста моих и представляя рану мою во свидетельство; мой отец сам находил удовольствие размещать живописным образом эти знаки отличия, равно как и любил носить их тот князь, которому Иосиф II предсказывал, что у него будут и другие знаки отличия; то же самое предстоит и мне, не сомневайтесь в этом. Крысы съели все титулы Александра и Цезаря, но не их деяния, которые всякому из нас известны наизусть. Хищность кошек нашего времени произвела до сих пор, право, не знаю, что... ни одна мышь не была поймана, по крайней мере.
Никогда я не прочла дальше семнадцати страниц из сочинений покойного прусского короля, после чего, не знаю почему, я закрыла книгу и больше не раскрывала ее. У нас тут был граф де-Сегюр, он восстановлял идею как бы возродившегося двора Людовика XIV. Вы встретились с ним потом, как с человеком очень приятного общества во время путешествия в Тавриду. В настоящее время Людовик Сегюр поражен национальною болезнью изнурения, не знаю, хорош ли для него приходится воздух Понтийских болот.
Можно было любить прежних французских рыцарей, не поймешь, что такое современный французский гражданин, ровненький, с прилизанными волосами, в черном фраке, жилете и с тросточкой в руке.
Вопрос, возбудят ли против себя негодование королей - их отъявленные враги, может быть предметом еще и не одной диссертащи.
Что касается до моих 50.000 пик, то они слишком заняты до сих пор, чтобы пускаться в такую даль; следовательно, как вы видите, я в эту минуту не опережаю никого. Было мгновенье, что я порадовалась, узнав, что королевская фамилия выехала из Парижа; нас известили об этом освобождении, совершившемся при посредстве восьми тысяч французских дворян. Но эта радость продолжалась не долго, и так как конвой не противился муниципалитету Сен-Мену, то можно предположить, что он существовал только на бумаге. Если все французские рыцари не сядут на коней в эту минуту, то я отчаиваюсь увидеть их на конях когда-нибудь потом.
Мне очень лестно доверие, которое вы мне изъявляете, вы найдете во мне всегда то же благодушие, которым вы, кажется, несколько дорожите; я убеждена, что и внуки мои, которые прыгают теперь вокруг меня, будут также иметь свою долю его; Александр выше меня ростом на четыре пальца, брат его приходится ему по плечо; если бы вы их увидели, то, думаю, что остались бы довольны ими. Прощайте, принц, будьте уверены в неизменной искренности моих чувств к вам.
Петергоф, сего 30-го июня, 1791 г.
[1] Сохранилось сие письмо в черновом автографе и в копии другого почерка, мало отличающейся от первого.
[2] В подлиннике последней фразы нет.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 181 – 187).
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к принцу де Линю в ответ на полученное от него письмо по назначении его губерпатором [1]
(1791 г.)
(Перевод с французского)
Г. Принц де-Линь. Если бы вы начали писать мне на огромных листах бумаги с тех пор, как вы сделались губернатором в провинции, можно было бы подумать, что вы употребляете бумагу императорских указов для ваших писем, но я могу засвидетельствовать, что получала такого же большого формата до вашего назначения. Что бы вы ни говорили, ваши письма мне не страшны, они доставляют мне напротив много удовольствия; пишите всегда все, что придет вам в голову, так только и следует писать, но таково и есть обыкновение почти всех людей, так как никто не пишет того, чего нет в его голове. Правда, что есть головы! И какие! но довольно, не будем говорить об этом, у всякого своя. Знаете ли, что часто бывает большое несчастье, когда головы не на своем месте, и хуже всего перемещать их. Если вы запоминаете так хорошо то, что я говорю, будьте так добры удержать в вашей памяти следующее: я часто похожа на Шах-Бахама, который сам себя понимал отлично и говорил, что не его вина, если другие не понимают его. Вы говорите, что забавляетесь мылить головы. Это утешение губернаторов, многие желали бы иметь его, не имея на то права. NB. У вас превосходная память, моя не так хороша, и так как вы пишите только намеками, то я не знаю о чем речь, когда вы приводите анекдот об Севастополе и совет, данный моему великому и знаменитому другу. Не думаю, чтоб г. Мельян был слишком восторженный, он давно уже уехал и, как кажется, плохого здоровья; не знаю, дозволит ли ему его здоровье делать важные исследования и много писать. Терпеливее ожидаешь мира, выигрывая сражения, совершенно так же, как отступаешь, чтоб лучше прыгнуть. NB. Не потребуются ли длинные изъяснения (спрашиваю вас), чтоб со временем понимать наши письма.
Ах, Принц! кто лучше меня знает, что есть поверенные, которые не ведают, что в приморских городах находится порт, и отдают землю порта во владение одному, а город в собственность другому, но если бы каждый исполнял свои обязанности, мы и наши чиновники были бы не нужны. Рвение шведского короля к правам королей доказывает всю твердость его души. Желательно, чтоб честь этого права была поддержана с надлежащим достоинством. Я желаю всем сердцем, чтоб вы были призваны уничтожить царство худшего из тиранов: черни. Желаю также, чтоб для этой цели были употреблены храбрые венгерцы, которые говорили: не тратьте ничего, мы дадим вам 60.000 человек и все, что нужно для их продовольствия; это перешло у меня в пословицу, стоющую больше всех указов, предостерегающую от войны, заключающую главный мир, и которая в самом деле прекрасна и величественна. Ответ на приписку. (Не кончено).
[1] Письмо принца де Линя, на которое отвечает императрица, напечатано в Bibliotheque des Memoires, изд. Barriere, т. XX, Pensees et lettres du marechal prince de Ligne, стр. 159. К сожалению, на нем нет года и числа.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 213 – 215)
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к принцу де Линю с изъявлением сожаления о смерти его сына и о неуспешном ходе дел союзников
(До 1-го ноября 1792 г.)
Милостивый Государь, принц де-Линь. Между столь многими различными несчастиями, которых принесло нынешнее лето, или вернее, нынешний год, одно из наиболее тяжелых для меня, от которого сердце мое сжалось вдвое и втрое, это - потеря, которую вы оплакиваете. Если вы можете быть облегчены участием, которое я принимаю в этом печальном событии, то будьте уверены, что сожаления мои равняются тому уважению, которое внушали мне качества и доблестные поступки принца Карла, вашего достойного сына! [1] Отечество его в эту минуту должно оплакивать в нем одного из своих защитников: эта бедная Германия нуж-дается теперь гораздо больше в твердых и непоколебимых в своих правилах героях, чем в робких и лукавых дипломатах; впрочем, она подвергается опасности быть поглощенною новым волканом неисчислимых бедствий. Удивляет меня, что ни раны, ни грязь, ни недостаток продовольствия не препятствуют Кюстину, Дюмурье, Моитескью и Секелю подвигаться вперед. Отчего происходит, что в одно и то же время дождь идет для одних и не идет для других? Почему не обе стороны увязают в грязи? Трава и зерна вырастают ли они под стопами мятежников, между тем как ведущие с ними борьбу, умирают от голода? Все это - загадки, весть о которых и разгадку должен был бы принести нам Меркурий будущего месяца. Увы, увы, увы! Мое утешение слишком ничтожно для того, кто принимает живое участие в великом и прекрасном деле; это потому, что во всем действовали противоположно тому, что я предлагала, и это противодействие привело к тем последствиям, которые мы теперь видим. Сердце у меня обливается кровью, когда я вижу принцев из дома Бурбонов и французских дворян покинутыми, погибающими от нищеты и от голода, лишенных убежища и всякой поддержки - в воздаяние за их преданность делу королей; пример этот, конечно, не одобрителен.
[1] Принц Карл де Линь был убит при отступлении союзной армии в Шампани.
[2] См. в «Дневнике Храповицкого», любопытные заметки его, от 1-го ноября 1792 г., об этом письме, где он по-своему пересказывает сказанное Императрицей о дурном состоянии дел в Германии («Дн. Храп.», издание Барсукова, стр. 414).
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 230 – 231).
*
Собственноручное черновое письмо Екатерины II к принцу де Линю в ответ на письмо, в котором он жаловался на долгое молчание Императрицы [1]
(1792 г.).
(Перевод с французского)
М.Г. принц де-Линь. Если я не отвечала целых шесть месяцев на ваше последнее письмо, извините меня, я следовала только знаменитым примерам, которые научили меня, что в политике для дел, не терпящих отлагательства, если вам обещают посланного через восемь или десять дней, вы можете ждать его через восемь или десять месяцев, и он всё-таки не выедет и не явится; но это не мешает хорошему хозяйству идти своим порядком. Я довольна своим, особенно с тех пор, как я изнурена праздниками и усталостью, во-первых, по случаю мира с Высокой Портой, во-вторых – бракосочетания г. Александра, моего внука; это Психея, соединившаяся с Амуром. Во время этих празднеств приехал посол Его Высочества; он не делает чести, финансам султана Селима, так как свита его обтрепана по последней моде, лишена самых необходимых для порядочного человека принадлежностей одежды, но все равно: через три дня они объявят мне пожалуй третью войну; это не трудно, надо только пожелать; турки не похожи на христианские государства, они составляют свои планы действий только в позднее время года, что дает им время подумать, а пока виноград поспеет сам собой. Если бы Милорд Св. Елены, возвращаясь из Испании, нашел свою дорогу расчищенною, как я это желала и даже предлагала, он не преминул бы сделать вам второй визит в Бельель и я получила бы от него снова подробное описание о красотах этого прелестного местечка, которое скоро не будет иметь подобного во всей окрестности, если внутренние беспорядки и война будут продолжать опустошать пространство квадратных миль между двумя морями, начиная от Пиреней и кончая Рейном. Что касается до Царского Села, которое, по вашему мнению, в праве удовлетворять всем моим капризам, я украсила его недавно отлогим спуском, ведущим от колонады к саду, и круглым открытым зданием из тридцати двух колон сибирского мрамора. Отсюда хочу я смотреть, как будут бегать по траве мои внуки с их женами и детьми, когда последние будут у первых. Два или три года тому назад слышала я из этого самого Царского Села, со стороны моря, пушечные выстрелы, также как вы слышите выстрелы в вашем замке, стреляя по воробьям; нашим Вобанам прежнего времени многого не доставало, чтоб оставить по себе репутацию гения, признанную за тем, который жил при Людовике XIV и который один без генералов, дисциплины, войска препятствует тремстам тысячам человек проникнуть во Францию; после этого говорите, что все люди равны! И так, несмотря на наших Вобанов, мы вывернулись через два года. Я была бы счастлива знать, что все те, которыми мы особенно интересуемся, победили все ужасные несчастия, которым они подвергнуты так давно. Но что можно ожидать от этой семисотглавой гидры, настолько жадной к человеческой крови, злой и вероломной, что ее надо истреблять без всяких переговоров. Пусть эта война создаст героев, равносильных важности дела, пусть не увлекаются они политикой менее важной, чем эта цель, и тогда можно будет надеяться на успех. А пока, вы кажется очень разумно исправляете поступки ваших подчиненных и этим устраняете много камней преткновения. Генерал-губернатор Тавриды граф Зубов передаст вам деньги, полученные от продажи Партеницы и Нисциты; не знаю, употребит ли он для этого дела пользующегося вашим доверием еврея, или же этот последний умер и погребен. Что касается до моей наклонности к древностям, о которой вы меня спрашиваете, и к билиарду, есть…
[1] Письмо принца де Линя от 17 марта 1792 г. напечатано в названном выше издании Барьера, стр. 165.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 233 – 236)
*
Собственноручное письмо Екатерины II к принцу де Линю о похвалах тому, что она написала по поводу смерти его сына, о Зубовых и о французских эмигрантах
(1793 г.)
(Перевод с французского)
Милостивый государь, принц де-Линь, часто слышала я похвалы хладнокровию; это - прекрасная вещь, без сомнения, однако же, я знаю на свете людей, которые никогда так хорошо не напишут, как в то время, когда их кровь разгорячена обстоятельствами. Это, по моему мнению, заставляет предполагать, что они пишут по чувству; так и было со мною, когда я писала получивший ваше одобрение панегирик в честь принца Карла, вашего старшего сына, о котором я всегда буду сожалеть вместе с вами, но разумеется, я не ожидала, что вы меня сравните с Боссюэтом, Робертсоном и проч. Я, ведь, живу в такое время, когда мода на великих людей совершенно прошла.
Размышления и памятная записка, которые вы мне прислали, имеют только один недостаток: они написаны по образцу старинных правил разума, чести и справедливости! Но я очень довольна тем, что Валериан Зубов одержал над вами победу: по моему мнению, это - личность, подающая блистательные надежды. Брат его Платон, также, превосходнейшая личность. Петербург начинает делаться сборным пунктом всех громких имен, преследуемых во Франции: тут теперь и Монморанси, и Ришельё, и Тулузские, потомки старинных графов Тулузских; так как все они слишком пожилого возраста, чтобы сделаться моряками, то им и не предстоит пускаться в плавание по пяти морям, из которых вам угодно было сделать моих покорнейших слуг. Но они найдут у нас, если не особенно много удовольствия, за то верный и спокойный приют.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 244 – 245).
*
Собственноручное письмо Екатерины II к принцу де Линю о различии между настоящим и прошлым; о средствах восстановить во Франции монархическое правление и дать возможность эмигрантам возвратиться на родину [1]
(3 июля 1795 г.)
(Перевод с французского)
Милостивый Государь, принц де-Линь. Когда-то, как говаривал г-н Бецкий, когда он обретался в здравом рассудке, когда-то было так, что прежде чем кого-нибудь осудить, давали себе труд его выслушать по крайней мере. Вы очень решительны в вашем суждении; потому что я не отвечала вам в продолжение 18-ти месяцев, вы думаете, что я не желаю больше иметь от вас писем. Мне кажется, что когда-то, прежде чем делать окончательные заключения, было в обычае выслушать словцо причастных делу людей, особенно, если это давнишние 15-ти летние знакомые. Но в эти времена восклицаний увы!, когда все общепринятые правила и установления едва не были ниспровергнуты, без сомнения, не должно удивляться тому, что новые моды, в укороченном виде, устанавливаются и по части правосудия, как во многом другом. К этому, может быть, и привыкнут, как уже привыкли видеть отступление и скачки через реку вспять там, где прежде было все же правилом идти вперед. Неужели же следовало угощать вас восклицаниями увы, описанием бедствий и моего полного недовольства всем, что совершилось, и писать вам, процеживая сквозь зубы скучную критику и увеличивая тем ваши неудовольствия. Нет, я предпочитаю отвечать вам, дождавшись минуты, когда луч надежды явится усладить мое воображение, и мне начинает казаться, что все совершившееся зло может уменьшиться и мигом обратиться во благо, вопреки всем гадким и злым махинациям, ради чего стоит только обратиться к непоколебимым принципам преданности королю, безотлагательно признав королем Людовика XVIII и дозволив его верным подданным употребить все подобающие средства, чтобы сплотиться во Франции. Англичане сделали уже там высадку; если и она будет успешна, то все остальное сделается легким, и мир воспоследует скоро; Франция требует короля, все желают мира: за чем же стало дело? У нового короля не было бы недостатка ни в продовольствии, ни в средствах, все остальное - его забота, не наша. Вы покинули бы тогда ваше прибежище в десять футов в поперечнике, чтобы возвратиться в Бельейль. Мы перестали и горевать о прошедшем времени, и г-жа Лебрень, написав портреты великой княгини Елизаветы, супруги моего внука Александра, и старшей из моих внучек, очень хорошеньких, возвратилась бы отсюда во Францию с остальными эмигрантами. Вслед за тем, мы снова стали бы писать друг другу такие же веселые письма, как и прежде. Прощайте, будьте здоровы и уверены в моем неизменном относительно вас образе мыслей.
Подписано: Екатерина.
В Царском Селе, сего 3-го июля, 1795 г.
[1] Оригинал и две копии.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 254 – 256)
*
К ПРИНЦУ ДЕ-ЛИНЮ
№ 332
(До 1772 г.) [1]
Милостивый государь. Хотя и рискую вам наскучить, но я должна сказать вам, что вчера я получила известие, что генерал-майор Тотлебен [2] взял у турок две крепости за Кавказом: Шерапан и Багдад; он держит в осаде крепость и город Котатис на реке Фассе [3] и стоит не более как в 60 верстах от Черного моря; на лево от него древний Трапезонт. Не находите ли вы, что Мустафу хорошо отделали и что газеты наполнены ложью? Ираклий [4] выиграл одно сражение в мае месяце; Соломон, князь Имеретинский, действует заодно с вышеупомянутым графом; супруга этого князя приходила в русский лагерь и просила генерала позволить ей, чтобы, по взятии Багдада, она могла насладиться честью вступить первою в город; вы легко поймете, что она не получила отказа.
[1] См. вообще о принце Де-Лине и об отзывах о нем «Дневник Храповицкого», издание Н. Барсукова, 1874 г. (по указателю).
[2] В 1770 г. генерал-майору графу Тотлебену поручены были общие наступательные действия против Турок со стороны Трапезонта и Эрзерума; но по взятии Шорапана и Кутаиса Тотлебен был заменен в командовании генерал-майором Сухотиным; в 1772 г. русские войска после неудачной осады крепости Поти выступили из Грузии; при заключены Кучук-Кайнарджийского мира русские не упрочили своего владычества за Кавказом. (См. «Историю военных действий в Азиатской Турции в 1828-1829 гг.». Варшава, 1843 г. Часть 1-я; стр. 26, 28 и сл. См. также I. Klaproth «Reise in den Kaukasus und nach Georgien», II т., стр. 233 и 224).
[3] Купаш на реке Рионе.
[4] Договором 1783 г. 24 ноля, в Георгиевске, с Царем Ираклием II, Грузия признала над собою верховную власть России, а манифестом 18 января 1801 г. присоединена к империи. Имеретия же верховную власть России признала над собой только при преемнике царя Соломона (ск. 1782 г.), племяннике его, царе Давиде. (См. «Донесения Сакена» от 10-21 января 1785 г.) Присоединение Имеретии последовало в то же время, как и Грузии. См. «Историю военных действий в Азиатской Турции в 1828-1829 гг.». Варшава, 1843 г. Часть I-я, стр. 26, 28 и сл. и Германа «Историю Российского государства», т. VI, стр. 69 и сл.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 347 – 348)
*
№ 333
Писанное Императрицею, от имени обер-шталмейстера Л.А. Нарышкина, письмо к принцу де-Линю
(1781 г.)
(Перевод с французского)
Я только что получил письмо без означения числа, места и без подписи. Я с увлечением прочитал его и тороплюсь показать его всем, потому что оно доставило мне безмерное удовольствие; мне досадно только, что письмо было странным образом измято и перепачкано: мне хотелось бы сохранить его, так как каждое слово в нем представляет мне черты того, кто усилил еще мои наклонности, и память о котором будет для меня всегда одинаково дорога. Китайские выражения развеселили меня чуть не до обморока. Да, да, дорогой мой принц, кроме нас двух нет никого в Европе, кто знал бы так хорошо китайский язык. Постоянно занятый пекинским двором, хотя и вдали от него, я сочинил следующую ариетку:
У китайского госу, у, у, у, даря
После выпивки, ки, ки,
Пресмешная ха, а, а, а, ря.
Разве это не патетично? Между тем, как я этим занимался, все убеждали меня отвечать вам, да и сам я имел к тому большую охоту; но кому же неизвестно, что у всякого своя голова, и что часто голова действует совсем иначе, чем бы ей хотелось? А потому, чтобы не вышло ни коротко, ни длинно, я вам скажу напрямик, что я придумал сказать кому-то, кого не назову: «Если бы вы согласились написать за меня этот ответ, вы доставили бы мне удовольствие!». Все присутствующие нашли, что выдумка моя необычайная, и что необходимо привести ее в исполнение.
Этот секретарь знает китайский язык почти так же хорошо, как и я; я не могу сказать положительно, чтобы он был очень красив собою, но он веселый малый, приятного нрава и в особенности ничего мне не стоит, а это бывает иногда очень удобно, особенно для человека, который опоражнивает свои карманы, чтобы покупать на рынке вещи, вовсе не нужные ему. Но как бы ни были пусты мои карманы, сердце мое не пусто: оно преисполнено дружбы и благодарности за таковые же с вашей стороны, принц, которые угодно вам изъявлять мне. Если вам приятно вспоминать о вашем пребывании здесь, то знайте, что это удовольствие взаимно; все те, которых я знаю, вспоминают о вас с живейшим участием; если вы не захо-тите поверить мне в этом, то я скажу вам песенкою Аннеты. Приезжайте к нам, вы убедитесь в этом, вы будете приняты здесь мною с открытыми объятиями; я обниму даже ваших извозчиков, если они прикатят вас во всю прыть; правда, что в качестве обер-шталмейстера я пожалею их лошадей, но у меня будет припасено блюдо пилава для обоих татар. Семейство мое очень признательно за вашу память; все здоровы; после Пасхи я выдаю замуж дочь мою Наталью [1].
Императрица, которой я показал часть письма, относившуюся к ней, поручила мне сказать вам, что она продолжает совершенно особенно дорожить принцем Де-Линем. Князь Потемкин и оба князя Барятинские кланяются вам. Князь Василий Долгорукий уехал в Москву; князь Волконский еще не возвратился из Вены. Кончаю письмо, свидетельствуя вам, на всех языках света, известных мне, уверение в совершеннейшей моей преданности.
[1] Наталья Львовна Нарышкина вышла замуж за графа Сологуба 22 августа 1781 г.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 348 – 351)
*
№ 334
Вы можете, принц, уверить тех особ, которые желают получить сведения об известной девице, что после, по крайней мере, целого месяца тщательных и последовательных розысканий, доказано теперь, почти что, как дважды два четыре, что эта личность до сих пор никогда не бывала в России, и что бывшие по этому поводу слухи и толки в петербургском обществе лишены всякого основания.
(Сборник Императорского Русского Исторического Общества. Т. 42. СПб. 1885. С. 351)