В этом году весна ранняя и уже в середине марта, не было снега. Ещё не просохла земля, а из тяжёлых, серо - стальных туч, полились ливневые дожди, ночью превращаясь в мокрый снег. Ветер, пронизывая насквозь, гулял по промокшей, хлипкой земле, заглядывая в каждую лазейку, пытаясь вывернуть как бы на изнанку весь посёлок, состоящий из маленьких землянок чуть ли по окна врытых в землю, построенных ещё во время войны и домишек, где белёных, а где просто обмазанных глиной, сделанных из саманных кирпичей, с окошками побольше и даже со ставнями.
Дождь льёт, которые сутки, посёлок стал не только не проходимым, но и машины вязли, не доезжая до переулка, что вёл к дому. Тротуаров не было, вместо них были сбитые необтёсанных брёвна, которые проваливались на три четверти в воду. На углу, подле фонаря, весящего, как бы на треногах столба, бревенчатый настил, втоптан в землю и залит водой.
Домик, к которому торопилась Аня, стоял в конце переулка огороженный покосившимся с редкими кольями заграждением, наподобие заборчика. Вокруг домика садик из трёх яблонь и двух вишен, а чуть дальше разместились грядки - здесь скоро будут посажены овощи, самые необходимые, кроме картошки, для неё места мало. Из трубы на синей черепичной крыши, ели виднелся светло - серый дымок, сразу понятно, что печь почти прогорела. Это был ухоженный домик, стоящий на низеньком фундаменте, выбеленный ещё осенью, но по углам, проглядывала глина, мороз зимой сильно кусался. Окошки, а их было четыре, ночью прикрывались с двух сторон расписными, ставенками. Сейчас в ставни бил ветер, он бы их давно сорвал, но Аня, уходя в ночную смену, на работу, заключила их крючочками. Крошечные деревянные сенцы, голубого цвета, с расписанной загадочными, сказочными цветами дверью, видны издалека. Маленькие двустворчатые оконца, занавешены ситцевыми, голубыми в мелкие малиновые цветочки, занавесками, понятно, что здесь царствовал любимый сине-голубой цвет.
- Настя наверно ещё не проснулась - подумала Аня - надо поторопиться, а то опять будет плакать. Господи! Что же делать? Куда её нести завтра? Нельзя больше одну оставлять. - Аня только успела переступить порог, как услышала голосок, только - что проснувшейся дочки. Быстро скинув пальто и набросив его на вешалку, раскрыв и поставив в угол на полу, насквозь промокший зонт - пусть сохнет, она прошла прямо из коридорчика, ведущего влево на кухоньку, вправо в небольшую комнатку. В углу, подле окна, в кроватке сидела Настенька, кулачком левой ручки, растирая заспанные глазки, правой держась за обрешётку кроватки:
- Мамаська, ты плисла? Я пласнуясь и не пьякала, - обаятельная улыбка озаряла только - что проснувшуюся, мордашку малышки.
- Подожди солнышко, печку растоплю, чтобы тепло стало, а то холодновато становится, на улице опять дождь льёт и льёт, да и ветер сильный. Гулять не пойдём, простынешь опять. - Господи, сидит! – одними губами - Сама села... Рученьками маленькими держится за кроватку, но ведь сидит, сидит - чуть ли вслух не крикнула... - слёзы градом лились из измученных голубых глаз. – Ещё вчера смотрели врачи и безнадёжно мотали головами – безнадёжная. Мамочка, да оставьте её здесь, в больнице, она никогда не сядет, не то, чтобы ходить – в один голос твердили врачи с упорством - смотрите, сколько здесь таких, как ваша Настенька. Поймите, Вам же будет легче. Ну, что так маяться. Родите ещё себе ребёночка, дочку или сыночка, - подсовывая уже почти готовое, чьей-то подлой рукой написанное заявление об отказе от больного ребёнка, но только без указания имён, росписи и даты, - Теперь уже и прививочку деткам при рождении делают, так что и ваш малютка будет привита, такую заразу уже и не подхватит. Подумайте о своём будущем, а так вы только свою жизнь испортите, да и вряд ли Настя проживёт долго, вон, сколько этих горемык помирало.
До сих пор в ушах этот скрипучий ужасающий голос, мурашки так и не прошли, по коже бегают. Хорошо Вани рядом не было, а то... Нет, я ему говорить не буду...
Аня подчистила топку печурки на кухне, засыпала углём, сейчас разгорится и будет тепло.
Печь, её боковая стенка входила на треть в комнату, уже начала дарить своё тепло. Комнатка хоть и маленькая, но уютная, даже со скудной самодельной мебелью. Деревянная кровать застеленная, сине – голубым покрывалом и тремя подушками, положенными друг на друга, прикрытыми вязанной крючком белой накидкой. Круглый стол, накрытый связанной, тоже крючком, голубой с белыми вставками скатертью, стоял посередине комнатки, а вокруг него четыре стула с мягкими, в тон скатерти, подушечками. Около детской кроватки этажерка, крутящаяся в разные стороны с книгами, здесь были разные книги, много было и детских. У глухой стены, тоже самодельный шкафчик с одеждой. На полу лежали вязанные крючком ярко пёстрые, плотные дорожки. Около печки коврик, поверх войлока, две маленькие мягкие подушечки и разные игрушки - это был Настенькин уголок. Здесь, подле печки, всегда тепло. Стены комнатки, муж ещё до госпиталя, окрасил в лимонный цвет, а между окон, даже нарисовал незабудки, любимые цветы Ани:
- Настенька, моя милая крошка, - вытирая тайком слёзы, - сидит, сама сидит... назло всем предреканиям, пусть пока ещё не твёрдо, но ведь сидит и ручонками почти не держится. Нет, слёз показывать нельзя, да и удивление тоже, так будет лучше и для меня, и для неё.- Аня, улыбаясь, подошла к дочери, взяв предварительно горшочек со стульчика. Настюша замотала головкой:
- Нет, я хотю на пою. Так нада! Я узе бойсая!
- Ну, хорошо, действительно, ты уже большая! Тебе пять лет или четыре? А ну покажи на пальчиках.
Настенька, сидя на горшочке, придержанная мамой, посмотрела на ручку и молча, но гордо, показала всю пятерню.
- В понедельник, наконец - то Ваня из госпиталя приедет, праздник в доме будет, только бы эти проклятые осколки, перестали его не мучить. Тринадцать лет как проклятая война кончилась, а эти железяки мучают его. Нет, не плакать, только не плакать, Настюня не должна меня заплаканной видеть - и уже улыбаясь, спросила дочку:
- Настя, а ты помнишь папу, он тебе качели сделал, что у двери? Наш папа скоро приедет домой - дочка посмотрела на дверь и засмеялась. На качели сидел кот Васька серый в смешную полоску, неизвестной породы и, махая хвостом, раскачивался, пытаясь поймать свой собственный хвост.
- Да, он боел. Папа узе вылитился? Ула! - обрадовавшись и захлопав в ладошки, опять весело рассмеялась.
- Хохотушечка ты моя, давай завтракать, а потом будем учиться правильно, говорить, чтобы ты папе смогла стишки свои рассказать. Договорились? – У Настеньки иногда выскакивали рифмованные строчки, но Анне было не до них, но она всё же заметила, что у дочери уже в столь раннем возрасте проявляется какой-то врождённый талант. Но всё времени не было, его просто не хватало, да и… Аню это не волновало, она думала о том, как дальше жить с больным ребёнком. Как жить с больным после фронта мужем? Как жить? Как? Как? Как?
Перед глазами Ани нет-нет да вставал образ её первенца, сыночка Глебушки умершего за год до рождения Настеньки от брака с первым мужем. Глебушка малыш, ушедший в четыре с половиной года от неизлечимой болезни-рака прямой кишки. И откуда прицепилась эта зараза к малышу? О Боже! Какие боли претерпевал этот крох, врачи только разводили руками. А какой умница был! Глебушку крестил отец Илларион, он же и стал его крёстным отцом. Именно крёстный когда Глебушка подрос, научил его грамоте, счёту, письму. Уже в четыре года он неплохо читал, устно считал, знал таблицу умножения. Глебушка часто находился в церкви рядом со своим крёстным и поэтому знал многие молитвы, любил слушать Библию. И вот на тебе, ни с того, ни с сего, начали появляться боли внизу животика и в области копчика. Болезнь прогрессировала, боли учащались, и за полмесяца до смерти появилась кровь в кале. Даже и тогда врачи не могли поставить диагноз...
После смерти Глебушки, Аня начала винить себя. А в чём была её вина? Она, идя с работы ежедневно проходя мимо кладбища придя на могилку, падала ничком и рыдала, пока сторож, подойдя, не уводил её. Так бы и продолжалось долго пока сама в могилу не… Но вот в один прекрасный день мимо Ани прошёл совершенно незнакомый маляр с ведром и кистью на длинной палке. Это и был Иван. Уже через три дня Ваня поселился в дому, где жила Аня, с родителями так придя в гости, и остался.
Четыре дня пролетели быстро. За это время Настенька научилась твёрдо и уверенно сидеть и уже не качалась. Корсет, который требовали врачи всегда одевать, чтобы спинка была ровной, лежал в шкафу. Он был тяжёлым, жёстким из грубой коричневого цвета кожи и сильно тёр подмышками, поэтому надевали только раз, больше не стали, теперь он вообще не нужен, Настя сама и без него сидит, и притом ровненько.
Хватаясь ручонками то за спинку стула, то за стол, то просто за подоконник, малышка пыталась встать, но ножки не слушались, падая не плакала, только растирала пальчиками ушибленное место. Какая же сила была в этом ребёнке, ведь не умея даже стоять, держась за что-либо, она упорно пыталась подняться с пола хотя бы на стул... Поднялась. Сама села, а стул - то, ползая по полу, придвинула к окошку.
Первая победа! Да, теперь весь мир, пусть и маленький, был перед её глазёнками.
Спасибо Татьяна Алексеевна, за рассказы!!! Читая их я окунулась в пятидесятые, мой брат тоже перенёс, эту тяжёлую болезнь.
15.02.14(22:31)
Лидия Андреечева-Баринова
Татьяна, спасибо я прочитал рассказ. Хорошо читается. У Вас хороший, правильный слог. Надо продолжать.
16.02.14(10:27)
Леонид Городецкий
Прочитала твой рассказ. Очень тронул. Было до слез жалко и тебя, и твою маму. Читая представлялась хорошенькая девочка и миловидная женщина. Написано очень хорошо.
18.02.14(20:18)
Галина Шашина