Новым приятелям, как и моей маме, было лет по сорок. Они нисколечко не походили на тётю Женю с дядей Витей, однако тоже имели лёгкие бесхитростные характеры, с которыми и "море по колено", и "горы по плечо". Увы, несмотря на разухабистые нравы, судьбы обоих складывались ахово. Тётя Валя выходила замуж три раза. С первым супругом-деспотом еле развелась, в одном платьишке сбежала к матери с дочкой на руках. Немолодая больная сибирячка приняла их без радости, но и без упрёков, свою Валюху обогрела-приодела и снова отправила в Хабаровск на поиски счастья. А ребёнка взялась воспитывать до совершеннолетия.
Умненькая и прелестная внешне Иришка прижилась у бабушки и стала любимицей её соседей. Мама навещала её раз в год, однако деньги на текущие нужды высылала регулярно - беды не знали. Всё бы ничего, да стареющая женщина частенько прикладывалась к рюмочке. Самодельное вино в доме не переводилось, и девочка лет эдак с двенадцати запросто черпала из бидона по полкружечки. Никто по этому поводу не тревожился и литры дурман-напитка не считал.
Второго законного мужа соседка похоронила молодым, он тяжело болел туберкулёзом. Пожили вместе недолго, но сына родить успели. Владик в младенчестве подцепил заразу отца и после перенесенного менингита стал немного слабоумным, при этом был контактным, смешливым, безобидным, обучаемым - закончил восемь классов спецшколы. Однако хоть каким-нибудь ремеслом не овладел и работать не стремился.
Старики и старушки жалели местного юродивого, привечали конфетами и баранками, изо дня в день наставляли на путь истинный. Дети роем кружили возле Владика, толкали его, поддразнивали, ставили звонкие щелбаны, обманом дотянувшись до лба. Правда, сильно не обижали, звали играть то в футбол, то в прятки, то в догонялки. Зимой закидывали снежками, летом вымачивали до нитки, поливая из пластиковых брызгалок.
Дворового шута, часами торчащего на улице и пускающего по ветру клочки ваты, знали абсолютно все. Кликали не иначе, как Гомулкой. Я сначала не понимала, что это значит. Лишь когда подросла, обнаружила, откуда "ветер веет". Владислав Гомулка, видный политический деятель Польши, в те годы встречался с лидерами СССР по важным вопросам, и одно время заграничная фамилия была на слуху у россиян. Кто-то прилепил её Владику, приметив, что они тёзки. Может, и внешнее сходство сыграло роль - оба высокие, круглолицые, широколобые. Главное, прозвище не было оскорбительным. Такое не всякому умному доставалось.
Меня Гомулка обожал, вот только по имени называл редко. Приметив издалека, что иду из школы, бросался наперерез, желая обнять, и кричал во всю ивановскую:
- Как дела, хромая? Пятёрку получила? Покажи дневник! Дай тебя поцелую!
И некуда было деться от этого позора, чуть ли не ежедневного! Поначалу я ненавидела долбанутого соседа, потом привыкла к его предсказуемым выходкам. Он только болтал лишнее, а плохого ничего не делал. Мама много раз объясняла, что Владик больной на голову, ему простительно ненормальное поведение, и я без обиды, но грозно замахивалась портфелем:
- Отвали подальше! Пожалуюсь твоему отчиму, мало не покажется.
Великовозрастный шалун побаивался мужа матери. Похоже, жилось пареньку несладко - одет был неряшливо, порой не по сезону, пах плохо, волосы вечно непромытые, нечёсаные, зубы нечищеные. Тётя Валя только руками разводила:
- Ну что с дурачка возьмёшь?
А за собой и муженьком она следила безукоризненно вот уже восьмой год.
Дядя Вася появился в Хабаровске невесть откуда с пачкой денег, обшарпанным зонтом и худым чемоданом. Ни родных, ни знакомых, ни крыши над головой. Засиделся в шикарном ресторане аэропорта, тут и познакомился с первой попавшейся дамочкой - хорошенькой официанткой Валентиной. Мигом её обольстил и скоропалительно взял в жёны. Больного ребёнка принял снисходительно, друзей завёл, работу нашёл. Вроде, всё как у людей получилось, только старшая дочь тёти Вали так и осталась с бабушкой.
Совместных детей "молодожёны" не планировали, очередной отпрыск зачался случайно, родился недоношенным, зато вполне жизнеспособным. Мамаша называла Эдика поскрёбышем и сетовала, что обратно его не засунешь. Та ещё была болтушка-хохотушка, любила привлекать внимание. Душой любой компании тётя Валя становилась моментально, и ничего в том удивительного: выглядела она броско и моложаво, отвисший живот утягивала эластичным поясом, брови и ресницы подкрашивала, волосы отбеливала. По последнему писку моды делала высокие причёски, носила яркие блузы, недлинные юбки и обувь на тонких каблучках.
Даже по мелким поводам наша соседушка цепляла на себя бусы и броши, окручивала шею расписными шёлковыми платками и нанизывала на пухлые пальчики массивные золотые кольца. Очень любила духи с резким запахом, светлую пудру, красную помаду, посиделки на дворовых скамейках, свежие сплетни, званые обеды да вечеринки. Мужчины всех возрастов замечали голубоглазую блондинку, забрасывали её комплиментами, заглядывали в глубокие вырезы платьев, целовали ручки, при этом держались правил приличия и не вызывали видимой ревности мужа.
Дядя Вася смотрелся иначе - строго и солидно. Он отличался тяжёлым взглядом, залысинами благородного вида, отсутствием бровей, округлым брюшком, короткой и толстой шеей, что сложилась в упругую складку вторым подбородком. Едва заметный акцент с приглушёнными "р" и "г" выдавал человека приезжего, но не мешал быть своим в доску среди людей разного социального уровня.
Василий Павлович, будучи заправским телемастером, бытом совершенно не обременялся и после работы "на хату" не спешил. Он допоздна сшибал халтуру, не пропуская ни одного дружеского застолья, где выставлялись сорокаградусные напитки. Поспевал всюду, однако вдрызг не напивался, с опустившимися пьяницами не якшался. Супругов всё время куда-то приглашали, где-то ждали.
Со стороны пара казалась красивой и благочестивой, но порой (вовсе не редко) личные отношения выяснялись с кулаками и отборными ругательствами. Тётю Валю и дядю Васю такое житие устраивало, в молчанку они не играли и быстро мирились. Посторонние люди в скандалы не вмешивались, полагая, что "муж и жена – одна сатана". Меня это заключение удивляло резкостью суждения и количеством нечистой силы: почему одна, если их двое? Может, не всё так страшно? Как бы там ни было, нашему приятельству внутрисемейные разборки не мешали. Я радовалась периодам благополучия и щедрым угощениям, их дополняющим.
В еде тётя Валя толк знала! Всё готовила мастерски – от окрошки и сборной солянки до мясных и рыбных деликатесов, пирогов и тортов. Застолья устраивала царские! По праздникам я пробовала невиданные блюда, пила кофе глясе, фруктово-молочные коктейли и дефицитные марочные вина. А две наши собачки изысканно питались курочкой, колбасными и сырными нарезками, бифштексами, ромштексами и прочими котлетками, собранными соседкой в конце смены со столов богатых клиентов. Приткнув носы к двери, дворняги безошибочно улавливали шаги благодетельницы и кидались ей навстречу. Для них и для нас с мамой тётя Валя стала родной. Да и дядя Вася был нечужим. Отношения с соседями выстроились не просто тёплые, а на редкость надёжные.
Эта дружба продлилась лет пятнадцать, может, и того больше. Мы искренне ободряли и поддерживали друг друга, вместе грустили и радовались. Однако с Эдиком я совсем не общалась. Он был моим ровесником, невысоким, худеньким, пугливым, молчаливым. Школьные занятия прогуливал, но сильно не хулиганил. Книжки вообще не читал, друзей не имел, учился плохо, втихаря покуривал, спрятавшись за гаражами. Отец безрезультатно воспитывал негодника матерщиной, подзатыльниками и ремнём. Мамка сына не била, хорошо кормила и одевала, совсем не помышляя о других потребностях. Я сочувствовала мальчишке, могла и с уроками помочь, и чаем угостить, только он в упор не замечал инвалидку. Мы даже не здоровались. А с его родителями по устоявшейся привычке часами играли в шашки, лото или домино.
После ускоренного обучающего курса я полноправно примкнула к команде заядлых картёжников. Поддавшись азарту, дядя Вася терял степенность, становился очень разговорчивым. При проигрышах он слегка поругивался и заодно расширял мой без того небедный словарный запас полублатным "фольклором". Смысл неблагозвучных оборотов я улавливала без пояснений, потешные выражения запоминала, но повторять не торопилась. Скорее всего, острые словечки были собраны по молодости лет в местах не столь отдалённых. Сосед эту тему замалчивал.
Мою догадку подтверждала татуировка в виде перстня на среднем пальце правой руки. Я чувствовала нехорошую тайну и стеснялась пристально разглядывать синеватый рисунок. Тётя Валя даже вскользь не упоминала о прошлом мужа, ласково называла его по фамилии - мой Романов. Наверно, любила. В общем, чужие грехи меня не касались. Похабных слов и шуток в наш с мамой адрес дядя Вася не отпускал, грубых слов и жестов себе не позволял, на просьбы о починке электроприборов откликался незамедлительно, денег за услуги не брал. Лишь полстакана водки просил налить и нарезать солёный огурчик, сальца и чёрного хлебушка.
Знакомых у классного мастера было много-премного, он без волокиты выручал всех, а по окончании работы говорил одно: "Ставь черпак и жарь картошку". Под черпаком подразумевалась не поварёшка, а бутылка "Столичной" или "Московской" водки. Народ с благодарностью собирал нехитрую закуску, ставил и ставил эти "черпаки". Желанная расплата через несколько лет превратила ещё не старого дядю Васю в полнейшего угрюмо-безразличного алкоголика. Однажды он пожелтел, распух от отёков, стал задыхаться. Цирроз печени загнал соседа в могилу всего за месяц.
Тётя Валя горевала непритворно. Приглашённый из храма батюшка ночь напролёт читал над гробом заупокойные молитвы. Утром траурная процессия заполонила двор. Духовой оркестр разлил по округе душещипательную музыку, усилив горечь прощания. Знакомые и незнакомые люди в тёмных одеждах строем выставляли венки, по очереди целовали покойника в лоб и прикладывали к своим влажным глазам белые платочки. Самые близкие плакали в голос, а потом, уже на кладбище, осыпали свежую могилу живыми цветами.
Поминали Василия Павловича с размахом всё той же убийцей-водкой. Недлинные траурные речи быстро сменились коротким призывом: "Наливай!". Скорбящие лихо опрокидывали в себя стопку за стопкой, приговаривая: "Вечная память" и "Пусть земля будет пухом". Обильная выпивка в сочетании с хорошей закуской великолепно поднимала настроение! Хмельные разговоры вскоре стали бойкими, громкими, то и дело перемежались матом и неуместным смехом. Я скорее отправилась домой.
Тётя Валя ушла из жизни тоже глупо и преждевременно. Она смолоду страдала сахарным диабетом, но к серьёзному заболеванию относилась наплевательски. Диеты не придерживалась, к рекомендациям врачей не прислушивалась. Укол инсулина сделает, и ладно. По пьянке шприцы кипятила в компоте – и смешно и грешно.
До определённой поры организм переносил издевательства. Когда его резервы закончились, проявились опасные сосудистые осложнения. Трофические язвы на голени по совету "добрых" людей тётя Валя лечила компрессами с мочой. Эта самодеятельность быстро закончилась гангреной. В больницу соседушка поступила в тяжёлом состоянии, смерть настигла её на операционном столе - во время ампутации ноги случился обширный инфаркт миокарда. Медицина оказалась бессильной.
Боль этой потери мама усилила многократно. Незадолго до трагедии давние подруги рассорились из-за какой-то ерунды и демонстративно замолчали. Я надеялась на неминуемое восстановление мира и сильно не расстраивалась. Мягкий нрав тёти Вали гарантировал благополучный исход любой распри. Но в этот раз позиция мамы, не склонной к прощению и компромиссам, оказалась чересчур принципиальной. Она с показушной гордостью открестилась от умирающей приятельницы. Так затянувшееся безмолвие стало гробовой тишиной...
В последний путь любимую соседку мы не проводили, похороны наблюдали из окна. Молча, без слёз. Всё происходящее выглядело ужасно неправильным! Моё сердце разрывалось, протестовало, я мысленно себя корила, но открыто перечить маме боялась: при ослушании родительский гнев мог дойти до проклятий. За семейное бездушие было ужасно стыдно! Тяжкий груз угловатым камнем лёг на душу. Я ещё не знала, что это навсегда.
Фото из сети Интернет.
Продолжение - http://proza.ru/2021/08/27/238