Безродный пес-барбос со странной кличкой Астон вывернул из-за угла дома и направился к подъезду. Тень хвоста отвлекала его от приятных мыслей, даже раздражала. Он только что виделся с Маркизой, такой красивой и соблазнительной. Жаль только встреча была короткой. Ее почти сразу увели домой. Ее пупсик громко кричал и махал на нее руками. Но что он может понимать, когда у них такая любовь! И от этого Астон бежал сегодня, высоко подняв хвост, поглядывал на проходящих старушек, кричащих школьников, заметил на балконе третьего этажа вечно недовольную и кидающуюся пылью с половиков Аграфену Петровну.
День клонился к закату.
Напротив своего подъезда, на краю песочницы Астон увидел друга Филиппыча. Тот сидел, понурив голову, глаза его были закрыты, но он не спал. Притворялся. Зачем? Сложный вопрос, тем более ни для кого не секрет, что сегодня Филиппыч опять принял эту гадость. Как можно пить отравленную воду. И ходить потом как… Ладно, это его жизнь. Только надо его забирать домой. А то жрать охота. После таких свиданий всегда хочется есть. Жрать. Насыщаться. Объедаться. А потом отсыпаться.
Эй, Филиппыч! Не чует, что я его зову. Какие же они эти люди не внимательные. Ничего не могут понять, пока не подашь голос, как будто это самое главное. Говорю то я не глоткой, не голосовыми связками. Это вы не умеете никак по-другому разговаривать, кроме болтливого языка. А мы общаемся по-другому. Мы действуем.
Филиппыч!
Астон ухватил своего друга за штанину и сильно дернул. Ткань треснула, но осталась целой. Филиппыч покачнулся на краю песочницы, приподнял голову, ухватил себя за челку и замотал головой из стороны в сторону.
– Астон! Собака! Ты меня разбудил. Сейчас ты получишь по ушам, тварь безмозглая. Пошли домой.
Говорящий друг Астона снова покачнулся, рывком поднялся и направился к двери.
– Ух, и надрался же я, Астон, как собака. Хотя нет. Ты вот собака, но так надраться как я сегодня, ты не сможешь.
Эти его слова оказались пророчеством.
Подъездную дверь Филиппыч сумел-таки открыть, а дверь квартиры была открыта настежь, поэтому Астон вошел и сразу же двинулся в кухню к своей миске. Она была пуста.
Филиппыч!
Пес опустил голову и сбоку посмотрел на друга.
А друг уселся на табуретку и собрался опять уснуть. Астон сначала тихо гавкнул, потом громче, потом залился таким долгим несмолкаемым лаем, что из комнаты вышла супруга Филиппыча Надежда.
– Приперлись! Хватит лаять, скотина! Опять тебе этот хмырь ничего не припас для жрачки. Замолчи, я сказала. Иди, ешь.
Надежда открыла холодильник, достала вчерашний суп и вылила его из кастрюли в миску.
Что было делать. Жрать охота. Но даже холодный суп после сегодняшней встречи был на удивление ароматным и вкусным. Астон подошел к Надежде, потерся головой об ее ногу.
– Вот еще, телячьи нежности. – Надежда улыбнулась. – Ты где его нашел?
– Это не я его нашел, он сам пришел, – проговорил Филиппыч в полусне.
– Ленка! Иди, забирай своего родимого. Забодай его комар!
Из комнаты показалась голова тринадцатилетней девочки, которая подцепила Филипыча под руки и поволокла его в комнату на кровать. Отец все-таки.
Вот денек выдался, думал пес-барбос, уминая суп. Какая она все-таки красивая. Кудрявая, высокая, стройняшка. Лапы сильные, и усы над глазами как стрелочки. Гончая! Ох и порезвились мы с ней.
– Проголодался, псина? – Надежда опустилась на табурет, который совсем недавно еще занимал ее благоверный, тяжело вздохнула и засопела.
Астон мотнул пару раз хвостом, давая понять, что он слушает, только сейчас немного занят.
Женщина тихо завыла, слезы закапали из глаз.
– Что ты будешь с ним делать. Алкоголик! Только и знает свою водку. Ни дня без нее проклятущей не может. Нисколько не бережет ни себя, ни нас с Ленкой.
Этого Астон не любил. Он бросил еду, враскачку подошел к женщине, заглянул ей в глаза. Гавкнул, опять посмотрел ей в глаза и вдруг закрутился на месте волчком, пытаясь ухватить себя за хвост.
Надежда прервала плач, поглядела на Астона.
– Иди ко мне, моя скотинка! Сухарик хочешь?
Пес подошел ближе и положил голову женщине на коленку.
– Ах ты, мой утешитель. – Надежда потрепала пса за ухо.
Он вывернулся. Было больно и неприятно. Но деваться было некуда. Астон знал порядок. И строго его соблюдал. Лаять сейчас больше нельзя. Надо проведать Филиппыча, как он там.
Дочка сидела рядом с отцом, гладила его по голове как ребенка. Увидев Астона, она протянула к нему руку. Пес подошел, лизнул протянутую ладонь. Упал на спину и, открывая брюхо, глянул на девочку.
– Ах ты, собака. Ласкушка. – Девочка погладила пса по оголенному брюху, ухватила его за ухо, легонько потрепала. – Спасибо тебе. Ты опять его спас. Если бы не ты, остались бы мы без папки.
Ухо от нескончаемых ласк уже начинало ныть. Одна потрепала, теперь другая. Или они думают, что ему это нравится? Ладно, за жрачку можно и потерпеть. Тем более скоро на боковую.
Филиппыч мирно сопел на кровати. Ленка, сидя на кресле, тоже начала клевать носом. Что ж, можно теперь и спасителям отдохнуть.
Астон залез под кровать и улегся в ногах друга.
Однако день не хотел заканчиваться. Раздался пронзительный звонок в дверь. Потом еще раз и еще. А когда после звонков никто не подумал идти открывать, в дверь начали барабанить.
– Филиппыч! – Раздалось из-за двери. – Голос был хриплый, нетвердый.
Астон выскочил из-под кровати и, подбежав к двери, залаял.
В прихожей показалась Надежда, собравшаяся уже лечь спать, поглядела в глазок, открыла дверь.
– Чего барабанишь? Весь дом на уши хочешь поднять?
Вошедший отстранил Надежду, прошел в комнату.
– Филиппыч! Хватит спать. Я пузырь принес. Эй, тетка, дай посуду.
Астон знал вошедшего. Его запахи давно уже витали в квартире, и обновлял он их регулярно, каждый раз принося с собой эту гадость. Кажется, он был родственником Филиппычу.
От хозяйки квартиры пахло нерешительностью и страхом. Она беспомощно махнула рукой и ушла в свою комнату. Ленка, прижавшись к дверному косяку, стояла, глядя исподлобья на нежданного гостя.
Филиппыч поднял голову.
– Колян? Ты как здесь?
Две кривые улыбки слились в одно объятие.
– Василий, гульнем? У нас было.
– А ты сегодня богатый? Мать, дай-ка нам с братаном чего-нибудь закусить. Мать! А, ну, ее. Пошли, Колян, мы сами с тобой найдем все, что нам надо.
Астон двинулся вслед за мужчинами. Улегся на полу у кухонной двери.
Люди гремели посудой, стульями, шелестели какими-то пакетами, бумагой, что-то громко говорили друг другу.
Запахло колбасой, огурцами, хлебом и этой… Кошки их задери!
– Астон! – Филиппыч бросил псу кусок колбасы. Несмотря на то, что рука бросавшего была неверной, колбаса угодила Астону прямо в морду и упала рядом с ним. Астон не пошевелился, продолжал пристально смотреть на гостя.
– Слушай, Филиппыч, у тебя собака сытая, ты чем его кормишь? Эй, скотина, тебя чем кормят?
Гость повернулся к столу, налил полстакана, взял в руку, посмотрел сквозь стакан на лампочку.
– Вася, – восторженно заговорил гость, – а может он тоже с нами выпьет? Давай нальем ему, чтоб он так не смотрел на меня. Он меня прям ест глазами. Тебе налить, скотина?
– Не, Колян, он не будет. У него сухой закон.
– А вот мы сейчас и проверим.
– Да я тебе говорю, он не будет. Нечего на него водяру тратить.
– Тебе жалко что ли? Я еще сбегаю. Я сегодня богатый! Давай тару.
Филиппыч полез в нутро кухонного стола, достал плошку поглубже. Гость вылил из стакана водку в плошку, поставил ее на пол около стола.
– Иди сюда, скотинка. Сюда иди, я сказал. Как его зовут, Вась?
– Астон.
– Астон! Ком цу мир. – Гость почмокал губами. – Блин, Вася, твоя скотина меня не слушается.
Филиппыч нахмурился, повернулся на стуле.
– Ко мне.
Астон встрепенулся. Ослушаться Филиппыча было нельзя, но как не хотелось сейчас подходить к ним. Что-то неладное творилось в этом маленьком замкнутом пространстве. Астон оглянулся. В комнатах и прихожей было темно и тихо. Помощи ждать неоткуда. Что же ты творишь, Филиппыч!
– Ко мне, – повторил Филиппыч. Голос его стал тверже и неприятнее.
Пес нехотя подчинился, встал у ноги друга, заглянул снизу вверх в его мутные глаза. Филиппыч наклонился к Астону, повернул его мордой к плошке и подтолкнул поближе.
– Пей!
Запах сивухи давно уже висел в воздухе, но такой резкий, удушающий смрад от водки Астона чуть не сбил с ног. Он попятился назад.
– Пей! – Филиппыч схватил Астона за загривок и ткнул мордой в плошку. Астон уворачивался, а Филиппыч продолжал его держать и подталкивать к отраве.
– Погоди. – Филиппыч потянулся к столу, взял кусок хлеба, накрошил его мелкими ломтиками в плошку и опять повернулся к псу. – Он хлеб любит, жрет за милую душу. Ешь, Астон, быстро. Ты же хотел пожрать, а?
Астон уже направился вон из кухни, но тут же был схвачен Филиппычем, его Филиппычем.
Борьба была недолгой. Астон принял отраву как необходимое лекарство, как принимают в безвыходной ситуации неминуемое зло.
Он морщился, но все-таки жевал горький хлеб смоченный водкой. Сначала отяжелела его голова, потом лапы стали напряженно терять опору, а в животе стало тепло, как не было никогда. Челюсти уже не слушались, поэтому куски хлеба стали выпадать из пасти.
– Э, глянь, Филиппыч, он брезгует угощением. Ах, ты мразь! Брезговать. Да я тебя…
Гость сильно ударил Астона кулаком в живот, наподдал по загривку. Астон попытался схватить бьющую руку зубами, но промахнулся. И в следующий миг получил ботинком по морде.
В последние мгновения, что он помнил, ему удалось выйти из кухни и забраться под кровать друга Филиппыча. У носа его оказались носки друга, но запаха их Астон уже не чуял. Жизнь пса абсолютно дворянской породы кончилась.
Латая дыры в сердцах других, он не смог спасти свое и умер на посту, никем не замеченный.
26-28.05.2015