2015 год.
-Устала я жить, доча, чужую жизнь проживаю.Она смотрела на меня глазами, полными слёз.
-Не говори так, пожалуйста.
-Всё болит, молю бога о своей смерти. Смерть Коли (первого сына) до сих пор не пережила. Трагически погиб на работе. Вот, наверное, и живу за него. Однажды как-то стояла в очередь за хлебом и, общаясь с земляками, упомянула про погибшего сына. И тут одна женщина сказанула:
-Ну, ничего страшного, у тебя еще вон сколько детей.
Мой ответ был краток:
-Какой палец не укуси,больно.
Да, хватает таких змей. Случай был такой в жизни. Очереди за молоком, талоны на масло, сахар. И когда я в магазине попросила без очереди налить хотя бы литр молока больного раком мужу, одна тетя Мотя выкрикнула:
-А зачем ему молоко, он же все-равно подохнет!
-Бог ей судья, а не я. Такое ощущение, что люди живут одним днем, рассыпают своё зло и не задумываются, что в жизни нам всем воздастся за содеянное.
-Ты давно в церкви была?
-Давно не была. Что попусту руками размахивать. Бог должен быть в сердце. Свечи ставлю, молитвы читаю.
Минут пять она сидела, молча перед окном.
-Смотрю на людей: на машинах катаются, с женами, детьми. Работают, довольные ходят. А мои дети все тяжело живут. Не повезло ни в семейной жизни, ни денег нет, ни счастья.
-Может, ты преувеличиваешь, считая, что нам плохо.
-Я,мать! Вижу всё. Наверное, плохо воспитала вас. Старалась приучить к труду, не позволяла лениться. Мои дети слишком правдивы, не приучены к легкой жизни и наживе. Своим примером учила. По сердцу резанула фраза, брошенная зятем.
-Что он сказал?
-Сказал, ты гордишься, что твои дети воспитаны хорошо. Но ты не научила их жизни, не научила ни воровать, ни врать, они слишком правдивы.
-Это скорее похвала тебе как матери.
-Не скажи. Я понимаю, что вы не добились высот, просто живёте, и в большинстве своём бедно. Снится мне сон сегодня, что я у бога смерти прошу. А мне голос говорит со стороны: «Ты еще не всех детей на ноги поставила». "Да Вы что, - отвечаю, - они у меня почти все на пенсии". А голос опять: «Так посмотри!»
I. Сильный характер.
Моей маме, Наталии Яковлевне Багаевой 85 лет. Ровесник округа. 50 лет живет в ХМАО. Родилась 26 августа 1930 года, в деревне Круглые Полянки Уржумского района, Кировской области, в семье крестьян Якова и Устиньи Курочкиных. Проработала на благо Самзасского леспромхоза 31 год. За эти непростые годы работала истопником, прачкой, сучкорубом, рабочей шпалоцеха, сторожем. Работая в лесозаготовительных бригадах, была неоднократным ударником коммунистического труда, победителем социалистических соревнований. В 1972 году Наталье Яковлевне было присвоено звание «Почётный ветеран труда» Самзасского леспромхоза объединения «Тюменьлеспром». Многодетная мать, воспитавшая шестерых детей, награждена медалями материнства.
С 1965 года мама живет в поселке Коммунистическом. Нет ничего постояннее временного. Приехав в Югру на год-два, осталась навсегда. Возможно там, в Кировской области, она была бы счастливее. До сих пор часто вспоминает кировские поляны с земляникой, кирпичный отцовский дом и постоянно видит во сне любимую мамку. Много потерь пришлось ей пережить. Но через трудности помог пройти сильный характер. Раньше мама часто плакала. От обид, безденежья, потерь и воспоминаний. Когда мама начинала петь, мы знали, что сейчас начнутся неистовые рыдания с причитаниями, песнями, молитвами. Было жутко. Хотелось спрятаться, не слышать. Не понимали мы, почему мама так горько плачет. Даже папке становилось нехорошо, и, прокашлявшись от комка в горле, он говорил: «Опять началось! Да ладно тебе, мать, прекращай! Детей пугаешь!» А мама как будто не слышала и продолжала петь и плакать. Так могло продолжаться и час, и два. И если вы считаете, что это удел слабых, то глубоко ошибаетесь. Нужно было бороться и выстоять, а на людях не показывать, как тошно и плохо. Сейчас мы понимаем, как маме было тяжело. Слезы и пение помогали ей, лечили от груза и тягот повседневной жизни. Мама плакала и пела:
…Когда б имел златые горы
И реки, полные вина,
Всё отдал бы за ласки, взоры,
Лишь ты владела б мной одна!
…По диким степям Забайкалья,
Где золото роют в горах,
Бродяга, судьбу проклиная,
Тащился с сумой на плечах…
Человека нельзя отрывать от Родины. Мама окружила себя многочисленным семейством, но оставалась одинокой. Так получилось, что с отъездом на Север связь с родней у неё прервалась. В то время причин и обстоятельств находилось много. И о многом мама сожалеет сейчас.
Раньше мама слыла прекрасной рассказчицей. Её рассказы, случаи из деревенской жизни с прибаутками и пословицами мы могли слушать без устали.
Раньше мама каждый эпизод рассказывала колоритно, да ещё и с подобающей интонацией, мимикой и жестами.
За свою непростую жизнь связала не одну тысячи носков и варежек. Умела прясть, вышивать, запрячь лошадь, молотить хлеб, вязать снопы, косить, колоть, печь. Да, всё умела. И ко всему подходила с юмором и жизненным оптимизмом.
Сейчас еле передвигается и память уже не та - забывает. Иногда маму «прорывает» на воспоминания. Я слушаю рассказы в тысячный раз…
Обещаю мама, я напишу о тебе. Я постараюсь донести до внуков, и правнуков тебя, героическую, - нашего «генерала». Генерала? Да, так маму зовёт моя старшая сестра Люба. Пока жива наша мама, есть мы. Боюсь дня, когда мамы не станет. Кажется, что жизнь рухнет, и не будет иметь смысла.
II. Любовная лирика.
«…Вера. Надежда. Любовь. Я хотела назвать вас так. Шли три девки подряд. Первую назвала Любовь. Ох, грешница я большая. Молю бога только о том, чтоб простил меня за грехи тяжкие. Со второй аборт я сделала. Большой срок был. Девочка. Могла быть Верой или Надеждой. Выхода не было на тот момент. Муж катался по России, искал лучшей жизни. Не было в нём Веры. Но всё равно муж у меня хороший был, светлая ему память. Да, нельзя вам это говорить. Не понимаете жизнь, не видите её. Не тех людей выбираете, не тем верите. До моего Бориса вашим мужьям далеко!
Не умеете вы сейчас любить, девчонки, не понимаете, что такое любовь! Вот вы, мои дочери, знайте, недовольна я вашими мужьями. Лучшего хотела для вас. Сама очень грешна, вышла замуж, не дождавшись жениха из армии несколько дней.
Деревенские звали меня Талькой. В молодости я заводная была: плясунья, певица и шутница. В юности думала, что любовь одна и на всю жизнь, и только с Сашкой. Друга звали Сашей Курочкиным. Однофамилец мой. Прозвище Салмёнок. Прозвища в деревнях всем давались. Кому по фамилии, кому по имени мужа, а то и просто так. Любовь была чистой, дружба долгой, да судьба вмешалась. В 1951 году, 21 года от роду уехать пришлось из деревни. В колхозе стало очень трудно жить. Зимой по повестке в лесу работаешь, а летом на поле за пустые трудодни. Никакого продыха крестьянам не было. Посовещавшись с мамкой, я решила в уехать на заработки в лесоучасток Буйский Уржумского района. Заключила договор, но с колхоза не отпускали, документы даже не отдавали. Решили с подружкой уехать тайно. Председатель, Николай Леонтьевич, прознал так по дороге за нами бежал, сумки отбирал, грозил мамке управой. Саша к тому времени служил в армии. Салмихе, Сашиной маме, не нравился выбор сына. Старалась при случае очернить. Нет, не хочу вспоминать об этом. Бог ей судья!»
В 1951 году отправили молодежь с Буйского лесоучастка в командировку в Усть - Кильмез, сплавлять лес на плотах. Там и познакомилась мама с высоким, красивым, младше на два года Багаевым Борисом. Среди «своих» за силу и могучесть мужики прозвали его Александром Невским. Поддалась обаянию, неожиданному всплеску любви. Растерялась, как маленькая пичужка (ростиком - то небольшим), перед напористым, молодым и сильным мужчиной.
«…Всё случилось как во сне.Плакала, когда поехала домой. Что скажу мамке? Борис сказал, что приедет в деревню, возьмёт замуж. Сказал: «Заяц трепаться не любит!» Поговорка была у него такая. Ждала. А мамка ещё и подначивает: «Не приедет он! Кому ты сейчас такая нужна!»
А Борис-то забрал её! Увёз в родную деревню ЛиповцевоЛебяжского района. 29 октября 1952 года расписались они в Комарихинском сельсовете. Не на что свадьбу было справлять. Но радости Наташиной не было предела. Она - жена этого красавца, жена Бориса! И каково было Натальино недоумение, знала, что идёт в дом свекра, председателя колхоза, да не ожидала того, что увидела. Дом старый, хозяйство развалившееся.
«…По дому куча мужиков ходит. Братьев Багаевых было шестеро. Один женатый, жил под одной крышей с родителями, да еще и друзья. Наварят чугунок пельменей или каши, поставят на середину длинного стола, пока тянешься с ложкой, а там уже ничего и нет!» Стеснялась молодая жена, да однажды не вытерпела и шепнула мужу, что не наедается. Свекровь стала кормить её отдельно, на кухне. «…Да от этого ещё стыднее было! Вроде как особенная! Потом-то пообвыклась, поняла, что «в большой семье клювом не щелкают». В девках-то, при мамке, сытно жилось. Мамка припасливая была».
Спали молодые на единственной деревянной кровати. «…Стоило только повернуться на бок, раздавался ужасный скрип, и сверху, с полатей летели валенки (дескать, спать мешаем)». Свекровь моя, Варвара Ерофеевна, дай ей землю пухом, хорошая женщина. Тихая, понимающая и терпеливая. Свекор, Сергей Ефимович, не подарок был. Вроде бы председатель колхоза, а в доме шаром покати. Жили бедно, хуже любого крестьянина. Когда мы с Борисом поженились, у него одни портки были, да подшитые проволокой валенки».
Многие заглядывались на статного Бориса, увести из семьи пытались.
«Однажды его поклонница по прозвищу Лапша утопить на речке пыталась меня. Досталось тогда этой бабе по полной программе от Багаева! Борис меня никогда в обиду чужим не давал. Конечно, безумно ревновал! Я - общительная, интересная, всё с прибаутками да со смешками, нравилась мужчинам, что греха таить. Но лишнего не позволяла. Почти всю жизнь в лесу, сучкорубом, в мужском коллективе, а там и крепкое словцо, и взгляды, и шутки. Отпор давать умела! Знала, по-другому нельзя.
Любу родила в 1953 году. Иду как-то в соседнюю деревню и встретила прежнюю любовь – Сашку. Всколыхнулось в груди что-то. Н, виду стараюсь не показывать, замужем всё-таки. Ждала, что позовёт с собой! И ушла бы на край света с ним. Только разочаровалась. Предложил Саша оставить ребёнка мужу и к нему перейти. Ну уж нет, раз тебе моё дитя не нужно, то и я тоже! Как-то поругалась с Борисом и назло ему сделала татуировку на руке «САША». Остаток жизни Борис при ссорах корил меня Сашкой.
Как бы мы с Борисом жизнь не жили, но прожили сорок годков. Было всё: драки, скандалы, обиды, обзывания. Большинство мне попадало от мужа за проказы детей. Он брал ремень или кипятильник с резиновым шнуром и пытался «отхвостать» ребенка. Я прикрывала своим телом проказника очередного и муж от этого еще больше зверел. Что проучить не давала. Спина моя в «хвостнях» была не раз. Детей шестеро, кто-нибудь да натворит пакость. Бывало, младший сын зажжет сарайку, стоит, смотрит, как красиво горит, то заберется в сундук, вытащит материал новый или майки, рубахи (ситец, сатин были рулонами куплены, лежали на «черный день») и изрежет, сошьёт кукол. Мечта у сына была выучиться на актера кукольного театра. С детства шил кукол с открывающимися глазами, ртами. Часто показывал кукольный театр дома. На актера поступил, но драматического театра. Не было набора на кукольный театр.
…Заболел Борис неожиданно. Он скрытный был насчет здоровья. Ляжет, бывало, навзничь на диван и долго лежит. А я ору, что он ничего не делает, надо поросят покормить, надо дрова складывать, надо за ягодами идти. Надо, надо, надо…. А однажды пришел с работы утром (сторожем работал) и проговорился, что сейчас чуть сознание не потерял. Возле столба стоял, держался, чтоб не упасть, а кто-то из проходивших женщин спросил: «Вам плохо, дядя Боря? Вам помочь?». Он сказал: «Нет». Пошел в местную больницу, отправили в район. А уж там, как я считаю, поэкспериментировали. Ну, вот скажите, зачем человека оперировать, если диагноз поставили последняя стадия рака? Зачем человеку говорить, что операция прошла успешно? Зачем врать? Нам на вопрос о том, как прошла операция, врачи сказали, что открыли и зашили, потому что ВСЁ. Я вызвала детей и внуков, чтоб приехали повидаться с отцом и дедом. Никто не знал, сколько он проживёт, но надежда была. Борису было приятно такое внимание. «Мать честная (его поговорка по жизни была), да зачем вас мать вызвала?» Три месяца Борис мучился. Старалась, как могла его вытянуть, молилась, чтобы бог не отнимал у меня мужа, поила травами, заставляла кушать.
Когда Борис умер, я потерялась в этой жизни. Пыталась заглушить боль разными способами. И спиртным в том числе. Непростыми путями, можно сказать, шла к душевному успокоению. Было сложно и морально, и материально. Опять выживание. Дрова заготавливать, воду таскать, печи топить, за поросятами ухаживать. Дом большой, двухквартирный. Его нашей семье выделили в 1969 году. За эти годы обветшал, топи, не топи - холодно. Много лет живу без мужа, и каждый день вспоминаю его. Раньше, бывало, в сердцах всё орала ему при ссоре, что дай бог тебе пережить меня, чтоб понял, как это трудно. Сама пережила его. Уже на двадцать два года.
После смерти мужа приходили мужчины знакомые, предлагали «сойтись», жить вместе. Работница-служанка им нужна была в дом, чтоб их обстирывали, кормили. Думали, если содержу большой дом, огород обрабатываю, живность держу, то «бой-баба». На старости лет чужие штаны стирать, когда свои-то надоели! Одного соискателя в приличном возрасте пустила в дом поговорить, чаю попить, а у него свой расклад:
-Давай, Наталья, будем жить вместе. Не бойся, приставать не буду, и спать отдельно.
Чтобы отвадить его навсегда с такой темой,пошутила:
-А зачем тогда мне такой мужик, который приставать не будет?
У мужичка лысина разом вспотела, оторопел от такого неожиданного для него поворота дела. И, извинившись, удалился.
Что теперь прошлое мусолить. Было и было. За мои прожитые годы столько произошло, что не стоит знать многим. И какой интерес?»
III. Воспоминания, волнующие душу.
Три брата Курочкиных были красавцами: Яков, Иван, Василий. Яков Семёнович Курочкин овдовел в 43 года. Остался с пятерыми детьми: Петькой, Шуркой, Натальей, Федяшкой, Ванькой. Трудно одному. Посватался к 27-летней девке, Устинье Даниловне Пентиной. Хозяин хороший, поэтому и отказа от невесты не услышал. И молотилка своя, и сеялка, и просторный кирпичный дом, и корова, даже маленький кирпичный заводик. Яков получил жену и здоровую работницу, а Устинья—доброго мужа. Страшно молодой жене было, дети у Якова большие. Много пришлось гадостей и унижений вытерпеть от пасынков и падчериц.
«Мамка моя мастерица была: ткала, вязала, пряла. Бывало, соберётся ткать, а дети Якова от первой жены обрежут нитки. Вредили постоянно. Отцу жаловаться боялась, так как он строгий был со своими детьми. Мамка рассказывала, что однажды отец на непослушание дочери Натальи, которая больше всех ненавидела мамку, замахнулся на неё топориком, да и рассёк руку. Мамка тогда сильно поругалась с отцом, промыла Натке рану. Через некоторое время рана загноилась, и она втайне от отца увела Наталью к врачу. Отец удивлялся: «Что ты их защищаешь! Они же издеваются над тобой!» На что мамка отвечала: «Они же дети!» Лучше всех к нам относился Федяшка. Однако, когда отец, чувствуя близкую смерть, написал, где хранил деньги, именно Федяшка их вытащил. Знаю, что Петька с войны не пришёл. Ванька, старший, был с 1914 года».
«Моя бабушка по матери Елизавета Артемовна и дед Данил Григорьевич Пентины жили бедно. Дед работал в Царицыне, сплавлял лес. Там и погиб. Сгорел. Бабушка в этот же год сломала руку, упав со стога. Рука срослась неправильно. А мамке Устинье гулять некогда было, помогала управляться с живностью, работала. Мамин брат, Иван Данилович Пентин, уехал в 50-х гг. в Красноярский край, работал на сплаве. Постоянно писал нам письма, присылал фотографии.Жену звали Евдокия. Дочери Ольга, Мария, Прасковья, сын Иван ».
Устинья родила мужу Якову Курочкину дочек: Анну и Наталью. Якова, как человека основательного назначили председателем колхоза. Всё нажитое добро пришлось в числе первых сдать в колхоз. Здоровье, подорванное непосильным трудом, и больные почки в 1934 году подкосили Якова Семеновича.
«Было мне четыре года, но помню, как отца повезли на телеге в больницу. Вдруг завыла и заплакала его любимая собака Цыганка. Мы с мамкой шли за телегой по деревне. Поцеловал нас на прощанье и сказал: «Я уже не вернусь». Умер он в больнице 9 декабря. После себя оставил письмо, в котором объяснял мамке, где хранятся накопленные деньги. «Устинья, деньги с уличной стороны клети в правом углу. На всю жизнь хватит тебе с детьми, если экономно будете пользовать». Федяшка успел раньше вытащить деньги. Так мы остались ни с чем. Для меня началась другая жизнь.
Закончила всего три класса, потом мать скомандовала: «Хватит, иди работать!». Каждый работник на счету. Работала в колхозе, собирала колосья с поля, снопы вязала, кирпичи и землю таскала.
А во время войны в колхозах работали на износ. Тогда многие погибали от непосильного труда и от недоедания. Всё лучшее для фронта! А в тылу люди пухли с голода. С благодарностью вспоминаю председателя тогдашнего Петра Павловича Курочкина (однофамилец). Он знал, что колхозники голодают, поэтому ночью делил зерно, горох между жителями. Но кто-то проговорился, и в скором времени его увезли. Говорили, что посадили. Не видели мы его больше».
«Мамка, чтобы спасти нас с Нюркой от голода, дома втайне пекла белый хлеб, а на народе мы кушали хлеб из травы. В 1944 году сестру Нюрку угнали на военный завод в Сосновку. Я так поняла, что этот завод был эвакуированный. Работала она молотобойцем вручную. Там их кормили очень плохо.
Однажды прибежала соседка, кричит: «Там, на дороге, Нюрка ваша еле-еле идёт, похудевшая, страсть!» Выбежали мы с мамкой, привели сестру домой. Сказала, что отравилась грибами. Плохо ей было, очень плохо. Долго болела, а вскоре умерла. Всего ей было 20 лет. Я подростком была и помню, как Нюрка лежала на печи. Мамка самые вкусные кусочки Нюрке туда клала, а я съедала, бессовестная. Еще и грозила сестре, чтобы она меня не выдала. Стыдно-то как…»
«Мамка рассказывала, что в конце 20-х, начале 30-х годов крестьян, имеющих корову, зерно, сено, впрок заготовленное, считали зажиточными. Заставляли вступать в колхозы и сдавать все нажитое добро. У не желающих отдавать – забирали силой. Кто? Да такие же крестьяне, только не умеющие и не желающие работать. В деревне их «коммунарами» звали. И мать моего друга Сашки Салменка была в их числе. Придут к нам, достанут из печи хлеб, подоят корову, и молчи, не скажи им слова поперек».
Как-то колхоз посетил секретарь облисполкома или райисполкома. Устинья, недолго думая, пожаловалась на коммунаров, дескать, забирают все продукты, утаскивают. Совет секретаря удивил: «А ты, Устинья Даниловна, когда в следующий раз под корову полезут коммунары, возьми вичу (ветку сухую), да и пройдись по спинам гостей непрошеных». Устинья так и сделала.
«Мамка так и прожила вдовой, замуж больше не вышла. Конечно, пробовала сойтись с одним мужиком, да я начала ревновать, и выла, и наговаривала, и скандалила. Мать потом всё время мне говорила, что она из-за меня осталась одна. Через много лет, будучи замужем, я ухаживала за ней, потерявшей память и рассудок. Несешь на себе в баню, она еще и понужает, будто лошадью. Или как закричит: Убивают, помогите!»
Сколько помню, мама во сне кричит «Мамка!», и часто видит её во сне. Чувствует за собой какую-то вину. Какую? Пусть мы об этом не узнаем никогда.
«В жизни деревенской было всякое в то время. За своего же теленка еще и деньги платили. Жили – то в колхозе, у каждой крестьянской семьи было хозяйство, коровы, куры. Так вот, если теленок родился, то нужно было обязательно передать колхозу, а у нас семья большая, кормиться надо. Зарезали мы теленка, колхозное начальство как прознало, так штраф нам дали.
-Пришли и сказали, платите деньги?
-Милиционер пришел и заставил писать объяснительную. Я говорила Борису, не пиши. Вот соседям ничего не было. Борис меня не послушал, и нам выписали штраф 700 рублей. А раз денег нет, то Борис несколько месяцев работал бесплатно».
«…В то время домработниц многие держали. Не знаю, платили ли им и сколько. Чаще всего эти женщины жили прямо в семье и работали. Так вот и у нашей соседки Прасковьи была домработница Лидия Алексеевна. У нас с Борисом кур был полон двор, и если курица перелетала через плетень в огород хозяйский, домработница ломала ей ноги и перекидывала обратно к нам через забор. Смотреть на это невозможно было. Борис не вытерпел, пошел и поругался с хозяйкой. И что? Посадили на 7 суток. Кур я после этого в огород не выпускала».
«Представляешь, у меня срок был, чуть в тюрьму не посадили. Работала я тогда сучкорубом в Лебедёвском ЛПХ Буйского района. И опоздала на работу на 1 день. От деревни Полянок до Лебедёвского 50 километров. На меня донёс начальник участка Гатенов. Был суд. Дали 6 месяцев принудительных работ. Это был 1953 год. В скором времени умер Сталин, и я попала под амнистию».
«Кого не возьми в поселке взрослых, из тех, кто тут долго живет - я всем заговаривала грыжу или лечила от сглаза, испуга. Знахарка – не знахарка, но способность лечить была. По наследству ремесло отошло, от мамки Устиньи Даниловны. Мамка, конечно, больше умела: присушивала на любовь, лечила травами. Знатная бабка в деревне была, и меня учила, но я слово себе дала, что любовь – дело божье. А вот помогать младенцам – моё. Заговаривала с помощью молитв. А как узнали, что умею? Да всему виной длинный язык. Проговорилась Оботниной Маше. И потом, когда приносят ребенка и просят помочь, как можно отказать? В поселке время от времени даже слухи возникали, дескать, я — ведьма белая. Всё по человеческой дремучести. Слышать такое обидно, да на каждый роток не накинешь платок. Господь с ними. Грех на их душе, не на моей».
IV. Дорога на Север или Самзасская рапсодия.
«В 1965 году по деревне Осиновке, где мы тогда жили, слухи пошли, что леспромхозы закроют. Местные мужики кинулись работу искать. Кто-то прочитал в газете «Лесная промышленность» заметку о создании новых лесоучастков на Севере. Борис поехал узнать обстановку. Почему его выбор пал на Самзу? Познакомился в пути с Колей Оботниным, и решили друзья обосноваться здесь. Я пока его ждала, продала корову, дом кирпичный. Собрала пожитки в сундуки, троих детей, и на Север. С собой везла мешок муки, масло топленое, зеленые помидоры, варенье. И как я решилась на такую дальнюю дорогу? До Кирова ехали на машине, в Ивделе пересадку на другой поезд делали. Там нас и встретил Борис. Состав до Самзы ехал очень тихо. Сразу с вагона выходишь - и в грязь. Кругом сухие деревья, елки. Вместо дорог - непролазное грязное болото. Да как тут жить? Плакала, ругалась на Бориса, дескать, куда привез.
Поселок состоял из нескольких двухэтажек-восьмиквартирников (кстати, строили их как временные спальные квартиры, чтобы рабочие приходили поспать), вагончиков да бараков, в которых были конторы. Две недели жили у Маши и Коли Оботниных на квартире. Потом перешли в восьмиквартирник недостроенный. Тяжело было, но постепенно обустраивались. «Кировских» много тогда приехало. Все люди помогали друг другу, и жизнь грустной не казалась. Встречались с друзьями, дружили семьями. Все люди были открытые, без злости. Квартиры даже не запирали на замок. В поселок воду завозили на тракторах с речки Юган (я только в 2011 году узнала, что настоящее название речки Емъеган). Канистру большую поставят во дворе, на стирку, на питье. И еще не хватало, приходилось с болот ближайших таскать. Только детей выпустишь погулять, а они опять «по уши» грязные. Больница, школа, администрация в Зеленоборске. В нашем посёлке работали практикантки из медицинских училищ, которые ничего не умели, боялись прикоснуться к нам. Тебя знаешь, как рожала? Больница в Зеленоборске. Схватки дома начались, а родить не могу. Мучаюсь, кричу, а практикантки сидят, едят чернику, боятся подойти, не знают, что делать. Тут одна из них с ножницами ко мне полезла. Я как увидела, тут же с испугу родила. Старшая дочь Люба ездила учиться в Зеленоборскую школу. А здесь с первого по третий класс учились. Пока Славик был маленький, топила печь и прибиралась в старом клубе. Платили 20 рублей. Потом заведующий ОРСом Иван Дмитриевич Якимов, из наших «кировских», предложил стирать на ОРС. Согласилась. Что говорить, за любую работу бралась. В 1968 году открыли первый детский сад «Березка». И сразу стало легче. Утром кого в садик, кого к няньке, троих в школу.
В 1966 году устроилась в лес, сучкорубом, заработки хорошие были. Сначала делянки были рядом, в четырех километрах, поэтому ходили пешком. Потом на работу нас доставляли на машинах, автобусах. Приезжали домой поздно вечером. А еще сготовить и постирать надо. Уставала ужасно, откуда только силы брались.
Хорошо жилось в «вокуевские» времена. Н. Т. Вокуев работал председателем райисполкома Советского района. Постоянно приезжал в поселок. Красавец мужчина. Строгий, требовательный, внимательный к людям и простой. Уважение и любовь людей к Нифонту Трофимовичу Вокуеву были безграничны.
Вот сейчас вспомнила случай. Направили как-то нас, несколько женщин, в район, то ли на слет женщин, то ли на конференцию. Мы бабы молодые, от 30 до 40 лет, работяги, сучкорубы, победители соцсоревнований. Приехали в какой-то ДК, послушали Н. Вокуева, еще какое-то начальство выступало. Женщины с прическами, в дорогих платьях, на каблучках, вышагивающие важно, смотревшие свысока. Мы сидели как ненормальные, подшучивали, смеялись, когда у них шиньон отпадет в ответственный момент, или каблук отвалится. Наши руки были без маникюра, и прически нам делать некогда. Разрывались между ударной работой и детьми. Конечно, сейчас мне стыдно за такое поведение. На нас и смотрели как на деревню. Приехали с достойного леспромхоза и сидим, потешаемся. Дурочки деревенские. Потом объявили, что участников приглашают в кафе. На столах были глазунья, рыбное желе, вино. Кушаем, радуемся, думая, что нас угощают. В конце подходит к нам официант и говорит, что мы должны заплатить приличную сумму денег. У нас был шок. Со всех карманов вытащили мелочь, заплатили, вышли на улицу. Поезда ждать до вечера. Что делать? Айда гулять по посёлку Советский. Бродили по улицам, взахлеб смеялись, вспоминали, как вытянулись наши лица от суммы в кафе. Ну что ты сделаешь с молодыми бабами, для которых этот выезд был приключением! Прохожие были ошарашены, а мы как малые дети прыгали по дороге, смеялись, согнувшись напополам, обезьянничали и передразнивали прохожих.
В те времена мы трудились до тех пор, пока с ног не свалимся. Уезжали в 5-6 часов утра и возвращались в 12 ночи, а то и позже. Спать хотелось катастрофически. Ложишься в 2-3 часа, встаешь через несколько часов, идешь на автобус, в лес, на работу. Пока едешь, засыпаешь, как слон – стоя. А коллектив в основном мужской, так и пошутит кто-нибудь: «Мужик спать не дал? Сколько?» «Десять», - отвечаю и засыпаю снова. Некогда было отдыхать, некогда было лечиться. Какие выходные? План! Не дай бог больничный взять и подвести бригаду. Температура - не температура, вперед, в лес, по пояс в снегу ползешь, от дерева к дереву, с топором, сучки рубишь. И надо успевать за валкой деревьев!
В 1971 году заболел туберкулезом муж. Целый год лежал в Тюменском диспансере. Сделали ему операцию, домой приехал, а работать в лесу уже трудно. Чтобы быстрее поправиться, необходимо хорошее питание. Развели поросят, а ухаживать приходилось старшим детям, Любе, Тане, Коле. Водились с тремя младшими, и стирали. Летом только рассветает, ребята уже бегут в лес. На зиму мы заготавливали по двадцать ведер брусники. Кроме морса напитков не признавали. Детей воспитывала в строгости. А как иначе, если с утра до вечера на работе? Приучала без дела не сидеть.
Но всякое бывало. Мы со средней дочерью Таней и сыном Колей пошли по бруснику, старшая дочь осталась за домом и живностью присматривать. Урожайный год был. Обратно ягоды тащили не только в ведрах и рюкзаках, а в кофтах, майках. Заходим в дом, а там пляски, песни, танцы, полон дом народа, и стар, и мал. Кушают, пьют. Оказалось, дочь Люба сходила в контору леспромхозовскую, получила за меня зарплату и устроила пир на весь мир. В тот момент те, кто попал под мою тяжелую руку, долго помнили эту вечеринку.
Коля вечно с кем-нибудь дрался. И за это его исключили из Заводоуковского училища, приехал с синяками, в черных очках. Всё искал что-то по свету, в каких только городах не был. Уедет в один город, а телеграмма «Мама вышли денег. У меня обстоятельства» прилетает с другого города. Служил моряком на Тихоокеанском флоте. С армии присылал нам посылки с красной икрой и соленой горбушей. Мы не знали, куда икру девать, даже суп варили. Мореходное училище стало мечтой всей его жизни. И ведь поступил в мореходку, в город Поти Грузинской АССР. Проучился полгода, с кем-то подрался, и опять его исключили».
«В 1969 году переехали в двухквартирный отдельный дом по улице Чапаева. Сруб даже, а не дом. Всё остальное сами доделывали. Рады были переехать из восьмиквартирника, где прожили четыре года. Огород разработали большой, живность завели. Садик «Березка» рядом (его построили в 1969 году). Зарплаты получали приличные, и продуктовое снабжение хорошее. Запас был всегда. Так нас время и жизнь научили. Продукты привозили прямо в бригаду: тушенка, сгущенка, пельмени коробками. Какое хочешь мясо, колбаса, да даже мороженое. Питались все хорошо, если не тунеядничали. Работаешь на одном месте, не пьешь, делаешь план - заслуживаешь уважения у начальства и земляков. А если меняешь место работы постоянно, значит, «летун». Таких на работу боялись брать. За текучку кадров попадало, видать. Одевались, конечно, все одинаково, так ведь и люди были от этого проще. Делить нечего. Ну, только если мужики баб делили. В 1967 году ревность кладбище «открыла», когда Володя Ч. зарубил мужика за свою жену Тамару. Тимофей, тракторист, приехал заработать, да так и сложил здесь свою буйную голову за любовь к чужой жене. Следующим был парень молодой, которого убил зам. директора леспромхоза. Не помню, за что. Случай, когда брат застрелил сестру оставленным отцом заряженным ружьём, потряс поселок. Что было дальше? Да ничего и никому».
«Помнишь, возле станции вагончики стояли? Там в одном из вагончиков жили дед с бабкой, пьяницы. Дед тот, не поверишь, генералом был, но судьба не помиловала. Как в ссылке они на севере были. Зачем и почему в таком преклонном возрасте оказались здесь? Никто не узнает уже».
«Я работала в бригадах Павла Созонова, Михаила Волынца, Ярослава Смирных. В бригаде 7 человек. Бригадир, два сучкоруба (обычно женщины), два вальщика, толкач, чокеровщик. Мне толкачом даже приходилось работать. Берется шестиметровый шест, на конце в виде вилки. Закрепляешь, наваливаешься всем телом, чтобы свалить дерево, подпиленное вальщиком. Валили лес ручными пилами «Дружба», «Урал». Сучья с деревьев требовалось обрубать заподлицо, чтобы никаких неровностей не оставалось.
После себя весь лесной мусор собирали в кучи или весной сжигали. Раньше так требовали. А сейчас в лесу буреломы да валежник. Все в бригаде помогали друг другу. Работали на износ, без выходных. Но бригада была сплоченная. Ругались редко, всё переводили в шутку. Так легче работалось. Смерти не боялись. Деревья иногда падали на рабочих. Бывало, и мне по голове и спине попадало. Зубы выбивало. Историй на этот счет могу рассказать много…
« Работали с напарницей зимой, на расчищенной площадке. Тракторист, проезжая, задел меня хлыстами по голове и плечу. Работать не могу, боль ужасная. В больницу идти нельзя, накажут всю бригаду. Премии лишат (если план выполняется, двойную премию платили). Ну что было делать? Сидела в будке целую неделю. Кипятила чай. От начальства меня скрывали».
«Однажды летом мы с напарницей и подружкой, Ксенией Созоновой, дерево, вывернутое с корнями, нашли. А под ним лужица чистейшей воды. Решили попить. Я подхожу, а это дерево спружинило, и окатило меня водой с ног до головы. Ещё шаг - убило бы деревом. Бог уберег. Потом все гадали, как это могло произойти.
Друзей было много, дружили семьями. Наши дети дружили. Праздники встречали все вместе, за одним столом. Песни пели, танцевали под гармонь. Вместе за ягодами, грибами ходили. Мужья наши рыбаки и охотники. Созоновы Паша и Ксения были веселые и общительные. Их уж нет. Буровы и Ахтямовы подкопили деньжат на севере, и уехали в начале 70-х годов обратно в Кировскую область. Купили дома. Шерстнёвы в 1973 году уехали строить Агириш и остались там. Васильевых Вали, Гук Сони и Власовой Анны уже давно нет. Их жизнь тоже была связана с лесом, кто сучки рубил, а кто в лесу поваром работал. Закадычными друзьями были для нас Якимовы. Катю и Ивана Дмитриевича только хорошими словами вспоминаю. Иван Дмитриевич работал первым начальником ОРСа, Катя продавцом. Помогали нашей семье. Зоя Шерстнева, подружка моя, работала на железной дороге, и в нескольких километрах отсюда в сторону Воньегана зашла в лесок, да приметила, что вдоль леса болотина. Значит, клюква должна быть. На следующий день мы пошли на разведку. Оказалось болото клюквенное большим, урожайным. На это место водила сельчан, и сейчас болото в народе зовут «багаевским».
«Время раньше, было золотое, потому что люди были открытые, честные, незлобливые. Больше доверяли и верили. Помогали, чем могли. Дом закрыть на замок стеснялись, чтоб люди не осудили, ведь всё – равно никто не зайдет».
«Директоров и начальников на моем веку было много. Горбунов А.Б., Пластинин, Кольга, Важинский С., Борисов Г., Федосеев Б.В.. Дегтярев, Киселев,Колмогоров и др. Из директоров самый справедливый, прямой человек - Николай Сметанин. Заботился о людях. А из председателей поссовета запомнилась Л.А.Кулик. Замечательная женщина, добрая, рассудительная, мягкая. Любили её в поселке, кого из старожил не спроси. Нынешние начальники другие.
Обидно было, когда меня с леспромхоза решили сократить. Сначала вызвали как на суд. Стоишь пред начальниками, и говорят, что не нужна ты больше здесь, всё, иди домой, сторожем не работаешь, сиди на пенсии. Пришла домой, перед глазами пелена, нарыдалась, обдумала и успокоилась. А на следующий день приходит ко мне домой Капитолина Суханцева с конторы ЛПХ и говорит: «Наталия Яковлевна, оформляйся, выходи на работу». Отказалась. Обида не дала вернуться.
«Настало такое время, что сегодня происходит – забываешь, а что было пятьдесят лет назад – помнишь. И куда от этого деться?»
Эпилог.
Чем тяжелее судьба, тем человек сильнее и интереснее. Моей маме, Багаевой Наталии Яковлевне, восемьдесят пять лет. И для нас она как монолит. Держит наши семьи, традиции, связь. Мамино мнение, её взгляд важнее всего для нас, детей, внуков, правнуков. Ничего материального не нажила, да и не стремилась к этому. Просто работала, воспитывала детей, внуков. И главное, помогала людям.
«Привет, моя любимая бабуля! У меня всё отлично. Вот уже двадцать три месяца моей службы в армии. Очень, очень по тебе соскучился. Хочу тебя поскорее обнять и поцеловать. Ты- самая лучшая в мире бабушка. Скоро мы с тобой увидимся. Твой внук Андрей».