Разговор с палубным кнехтом

Алексей Ерин 2
 Сколько раз бывал в Питере, а на крейсер «Аврора» ни разу не поднялся. Решил взглянуть на посудину  изнутри. Почувствовать забытый запах корабельного железа не мечтал, «Аврора» - музей, не более. Заплатив в кассе за входной билет,  понял, что пенсов здесь не любят, поднялся на палубу по широким сходням.

Вижу, нет здесь ничего из славной истории корабля, даже прославленное бАковое орудие заменили в 1922 году, всё декорация.

Внутри - фотографии висят, утварь всякая флотская. Мой интерес вызвали только материалы по походу Тихоокеанской эскадры на Дальний Восток и помощь братскому сицилийскому народу в Мессине. «Героические люди русские моряки» - подумал я, и вылез обратно на палубу по не корабельному широкому  трапу.
Смотрю - кнехт на полубаке, старый такой, вросший в палубу со дня постройки, обласканный всеми океанами и побитый в боях под Цусимой.
«Вот тебя- то  я и искал, дорогой, теперь рассказывай!»
«Было дело» - говорит кнехт.
« Да ладно трепаться» - отвечаю ему – «Ты далее ста лет не распространяйся. Плавали – знаем!»
«Так, это…» поперхнулся кнехт - « А чё, уже можно?»
« Валяй старик, ниже палубы не опустят» - успокаиваю чугунину.
В аккурат, как Николай Второй, обвиненный народом в шпионаже и коррупции, кинул нас по всей программе, написав отказ от самодержавия, тут всё и началось.

Мы тогда в ремонте стояли, экипаж – сплошные салаги, даже офицеры чуть старше двадцати лет от роду.  Внезапно ремонтные работы  прекратились,  это рабочие завода стали митинги устраивать.  Дескать, царя теперь нет, жизнь новая, свободная, и надо как-то этой свободой распорядиться.  А чего, думаю, вам не хватает? Зарплата у вас – работяг приличная, на месячное жалование, можно корову купить, а то и домик в деревне. За такие деньги, я бы себя ежедневно свежей красочкой лакировал.

Командир наш, капитан 1 ранга Михаил Ильич, мужик героический, в войне русско-японской участвовал, в дальних походах бывал. Старые моряки его бесконечно уважали, и он их тоже, на Вы называл. Да только где они? Те, кто живы остались, произведены, за подвиги свои, в кондукторы, так их по пальцам можно перечесть.

А салажня их не уважает, глумится и ерничает. До чего дошло, что на кнехтах сидят, и окурки за борт бросают, нечисть!
Так вот командир наш, Николькский, решил матросов этих  на завод отправить, чтобы  делом занимались, и крейсер  ремонтировали быстрее и качественнее.
Так нет, рабочая молодежь сбила с панталыку наших сопляков. Сдружились с ними наши матросики, стали о беспорядках думать и митингах всяких глупых. Николай Михайлович позволял, на те митинги ходить, но только в свободное от вахты время, а потом спать детки служивые.

   В городе начинались погромы, Михаил Ильич  пытался  удержать ситуацию под контролем и строит экипаж по сигналу «Большой сбор». Объясняет  матросам происходящее в Петербурге беспорядки изменой и провокацией называет, организованной немцами, но его никто не слушает.  После проверки командир обошел все подразделения, говоря, что матросы опозорили корабль, что это легло пятном на него, и грозил всякими бедами на глупые головы.
  Команду распустили, усилили караул до тридцати человек, офицеры ходили по палубам и требовали, чтобы все немедленно ложились спать. Настроение команды было нервное, хотелось какого-то конца. Среди некоторых матросов высказывалось мнение о том, чтобы выключить свет и убить командира и других офицеров.

  Тут дружки ихние – работяги, стали подбивать экипаж на кражу  винтовок   с корабля. Командир со старпомом возмутились и применили оружие, защищая арсеналы. Но разбой предотвратить не удалось,  тут их и порешили салаги. Вот ведь негодяи, пороха в жизни не нюхали, а как убивать,  так сразу штыком в горло, хулиганьё, позор на  весь флот.
 Нового командира выбрали тайным голосованием.  Стал им «старлей»  Коля Никонов минёр, добрейшей души человек, но по флотски – тряпка. Навыков управления кораблём нет, возрасту неразумного - двадцать семь, молод  для командира.

Тут конечно, Сашка -комиссар самый главный руководитель. Припёрся  молодой недоумок с  маузером и бумажкой-визиткой. Стал ручонками махать и приказывать с угрозами.

В городе всякие безобразия, анархисты голые по городу ходят, кричат, что протестуют, мерзнут бедолаги, и причинные места руками прикрывают.  Да здравствует Свобода!
Народ  каждый день на митинг, как на работу. Не разумею. Что им там  больше, чем на заводе платят?
Командир Коля посмотрел на этот срам  и слинял с корабля. Ушел навсегда, оставив свои кортик и мундир.

Стало быть, власть Сашки Белышева стала полной и самодержавной.
Приказывает комиссар идти в Неву. Все старые моряки в шоке, такой корабль без командира и на мелководье.  Кондукторы стали вякать, но их заткнули быстро, офицеры гундеть не стали, помня расправу над Никольским.
Крейсер, провернув валы  ринулся в устье Невы, под командованием ничего не смыслящих в лоциях людей.

Увидев, что корабль совершает опасные маневры, старший лейтенант Николай Адольфович Эриксон, внук адмирала и племянник начальника морского штаба  плюнул на свой пофигизм, и прогнав  из ходовой рубки  балбесов, сам встал у руля, приняв командование крейсером. Осторожно вывел «Аврору» к Николаевскому мосту и мастерски бросил якорь. Тем, кто не понимает суть происходящего, поясняю: войти на мелководье и бросить якоря  при сильном течении реки (обычно встают на швартовые бочки - заранее подготовленные «поплавки») требуются опыт и знания.

Пулять по Зимнему дворцу  Николай Адольфович  запретил, дескать  камня на камне не оставите, благодаря этому мудрому решению мы имеем сегодня памятник архитектуры и художественный музей.

Сашка Белышев, восхищенный действиями офицера, впервые послушался «совета». Однако, выполняя  приказ Центробалта, велел зарядить носовое орудие пыжом и произвести выстрел в сторону исторического  здания. Пыж  достиг карниза Зимнего дворца и обрушил его на голову проходящего мимо американского корреспондента Джона Сайласа Рида, который описал эти события в своей книжке «Десять дней, которые потрясли мир».

А вот  через семьдесят лет, не нашлось  человека, который бы остановил стрельбу боевыми снарядами по людям (пусть даже правительственным)  находящимся в здании «Белого дома» в Москве.  Но это уже другая история.

Постояв в минуте молчания, над старым кнехтом я вдруг обратил  внимание на супружескую пару говорящих на французском, заметив мой интерес  к палубному сталагмиту, они сфотографировали нас вместе с друганом, на всякий случай.
При сходе на берег, мне приглянулся старикан при гюйсе и бескозырке, исполняющий на баяне песни про море и моряков, вперемежку с воровским шансоном прошлых лет, послушал, дал ему червонец.

«Как легко  всё нажитое разрушить, и как трудно всё восстановить, превращая страну в тюремную зону, ради выживания. Оставляя за собой «блатное» наследие вместо интеллигентной почтительности» - подумал я,  уходя  с  легендарного крейсера, который совершенно  случайно оказался в нужное время, в нужном месте, благодаря чему  и живет, но уже не пахнет.

Р.S.  Николай Эриксон, предки которого были шведами, не дожидаясь чекистов, спокойно отбыл на историческую родину.
Спасибо ему за спасенный корабль и сохраненный Зимний дворец.