Он выглядел нелепо. Слегка одутловатое лицо, полуседой ежик волос, приталенная куртка, больше похожая на жмущий в плечах пиджак. Низковатый зад ещё больше подчёркивали джинсы модного покроя. И глаза…Тёмные, пустые, контрастирующие с сытым и холёным лицом. Их всех отличали эти глаза – мёртвые пустые дырки на стандартном загорелом пятне.
Рука его твёрдо и уверенно лежала на поручне вагона метро, спина выпрямлена, но как – то неестественно напряжена. «Первый» -подумала она. Она уже научилась вычленять их из общей массы – именно по отсутствию индивидуальности – некоей «серийности» и ещё по отсутствию какого бы то ни было выражения на лице. Ни мимических морщин – ни следа эмоций.
Всё началось ещё в прошлом веке. Ей было так хорошо в лесу – она не задумывалась, почему. Как бы не уставали ноги – каждое движение там было осмысленным – каждый шаг встречал ответ – шёпот мха – хруст веток – птичьи разговоры сплетались в единую мелодию с её движениями. Получался какой-то сложный и затейливый танец, когда не надо было думать, зачем и как. Чаще всего не думалось, и куда – ноги сами выбирали дорогу. Обычно эта дорога приводила к ягодникам и грибам, иногда к реке. Остановки тоже были осмысленны и понятны- поляна, берег ручья, холм….Стоило остановиться и присесть – как вокруг устраивались любопытные птицы насекомые и мелкие зверьки. Они рассматривали её с не меньшим любопытством, чем она их. И тени страха не было в их глазах- бусинках. Они подбирались поближе, замирали , внимательно слушали слова, им сказанные и даже отвечали по своему – это было ей понятно и близко. С самых малых лет она знала название каждой травки в лесу, её свойства и время сбора, степень ядовитости, или наоборот – полезности, возможность использования в пищу. И это не было каким-то абстрактным знанием- вроде математических формул. Это было изнутри – из дорождённого «вчера», как и понятие объёмов и форм нерождённой Вселенной. В лесу не бывало ни скучно ни страшно, ни одной- ни с бабушкой.
Правда посторонние иногда мешали. Они вклинивались в эту гармонию громкими разговорами, суетой, какими-то осколками городского, искусственного, чужого. И лес тогда замыкался в себе, сворачивался и замолкал. Она на любила эти походы, терпела с трудом – и возвращалась из них разбитой. К счастью, они случались нечасто – только после больших праздников, когда на дачу приезжала многочисленная родня и друзья взрослых. Первый день ещё был радостен. С волшебными бабушкиными пирогами и чаем… А на второй считалось обязательным идти в лес. Зачем? Ради какой такой надобности наносился этот визит непонятой и нелюбимой природе? С преувеличенными и неискренними восторгами, с ойканьем при виде несчастной лягушки или ящерицы….
Сквозь летящие годы она пронесла в себе эту любовь и близость к лесу – омутам и канавам, бурелому, талой воде и утреннему пару от елей, к паутинкам в солнечном луче и прохладе под пологом раскидистых веток. И к тем, кто постоянно и ненавязчиво мелькал за спиной – то выглядывая из чащи – то замирая, если на них оглядывались. Её параллельные спутники не мешали особо, пока не начинали уже наступать на пятки и дышать в ухо. Тогда приходилось говорить им, чтоб сбавили прыть. С другой стороны – они всегда предупреждали деликатным покашливанием или громким топотом о приближающейся опасности, будь то подозрительный прохожий, стая одичавших собак или просто чужая сущность… Когда речь шла о таких – наступала гробовая тревожная тишина. Деревья наклонялись над ней в полном безмолвии – и она понимала – отсюда надо уходить. Быстро и не оглядываясь.
Ну а приближение грозы она чувствовала сама – и нисколько не боялась. Сначала в воздухе начинало пахнуть водой – как будто прокатилась по нему морская волна, потом в стихшем небе вспухала, наползая, лиловая туча, потом резко темнело – и начинался благодатный дождь. Его крупные тяжёлые капли, поначалу холодные и сладкие на вкус, постепенно теплели, пробираясь под одежду. И когда она промокала до нитки и сама становилась дождём, ей было уже уютно в мокром насквозь платье, которое только больше роднило её с отяжелевшими от воды ветками деревьев. А потом небо раскалывалось ослепительно-белой трещиной- и на землю падал гром. Он прокатывался через неё, через кустарник, через слежавшийся лесной опад – и с рокотом замирал вдали… И тогда она была частью этого грома – и горячей ,пахнущей кремнием молнии, и потом медленно остывала вместе с лесом, рассыпая вокруг искры принятого заряда.
Так прошло детство. Городские суетные дела казались ей лишёнными всякого смысла. Школьные задания, магазины, справки от врачей. Для элементарных казалось бы действий ей требовались неимоверные усилия – ну как если бы надо было вывернуться наизнанку через собственное горло. Она не была глупой – просто всё городское поднимало в ней чудовищное неприятие и протест.
"Первый» вышел на Октябрьской» - и ей сразу стало легче дышать. Половина вагона забито понурив плечи, жалась к спинкам сидений, вторая всё время украдкой посматривала вокруг, пытаясь понять, какое впечатление производит. И только 2 – 3 человека ехали спокойно, уверенно, не бегая глазами и не сутулясь.
Парк культуры. Она вышла – глянула на часы, подумала, что ещё успеет выкурить сигарету. Ветер задувал огонёк зажигалки. Прямо перед ней был колодец, затянутый сеткой. Она заглянула в его тёмную глубину, полную непонятных механизмов, и ей подумалось, что может в недрах таких вот колодцев непонятного назначения обитает второй, а может быть и третий.
Время поджимало – а она понятия не имела – как и где их искать….С каждым днём таяли шансы на успех… Таяла надежда.
Когда она с грехом пополам закончила школу, и потеряла связь с лесом в суматохе замужества и деторождения, организм тут же дал сбой. Странные, непонятные и лишённые причин болячки почти лишили её возможности жить. Прописанные врачами витамины и биостимуляторы не помогали. Невыносимые боли неизвестного происхождения заставляли врастать в землю посреди улицы. Диагноза поставить не могли.
А потом им дали квартиру на самом краешке Москвы. И там прямо у дома начался… ЛЕС. И всё сразу встало на свои места. Она уходила туда с детьми и одна – в дождь и мороз – утром и поздно вечером. Лучше конечно было одной – проще вести свои странные диалоги с тем, кто прячется за деревьями, удобней сбросив одежду , как бы невзначай прикасаться к веткам и стволам, или лечь лицом в сырую траву и тянуть в себя из её корней силу и здоровье.
И чем глубже она возвращалась в лес, тем дальше уходила от семьи. Не пытаясь поделиться с ней тем, что было её смыслом, идеей и сущностью. А городские сиюминутошные дела наступали, брали за глотку, требовали внимания – энергии – сил.. Не раз и не два она просила мужа уехать из города. Но ни он ни дети не понимали, о чём она. И она всё чаще оставалась в лесу , и входя под его полог, говорила с облегчением –«вот я и дома…»
Второго она увидела сразу же – у входа на работу… Серое пальто - выбритые виски и жидкий хвостик на затылке - спортивные штаны, свободные в ягодицах и узкие книзу – синяя полоска замёрзших голых ног между краем штанов и модными
кроссовками. Третья стояла рядом. Фиолетовые волосы прикрывала проколотые нос и губу – узкий лоб безмятежно гладок – из под кожаного плаща – остатки джинсов и та же ознобная синяя полоса голых щиколоток до кед. Но не это было главное. Глаза…. Те же пустые чёрные ямы – без отражения – без мысли – без блеска. Четыре бездонные ямы – по две на каждый лик…
«И как подобрать к ним ключик?» - подумала она. «Как научиться говорить на их языке? Для этого надо как минимум перестать быть человеком». Такие же глаза были у мента, стоящего у входа в СИЗО, когда она последний раз понесла сыну передачу. Она знала эти глаза – глаза чиновников в разных кабинетах и окошках. Наверное люди, работай они в этих кабинетах, давно сошли бы с ума. Но эти – не люди. НЕЛЮДИ. И теперь надо их просить о помощи.
Когда сыну было лет 13 – ему надо было идти в поликлинику за справкой. Ушёл он весёлый – а вернулся тихий и какой – то убитый. Она спросила – «Что с тобой?» - « Ты знаешь,» - ответил он, - «Пробежав пару десятков кабинетов с каменномордыми тётками я вдруг в какой-то момент увидел как они выглядят на самом деле. И потом в автобусе и на улице – на рекламных плакатах – я увидел их всех – настоящими И мне стало страшно ». – «И как они выглядят?» - спросила она. «Ящерицы. Пресмыкающиеся в жёсткой чешуе» - сказал он. « С жёлтыми мёртвыми глазами – с вертикальными чёрными зрачками и с морщинистой шеей в складках чешуйчатой кожи». Она почему-то поверила ему сразу. Может потому что её всегда мутило от городских запахов, а от городских звуков у неё болела голова. Ящериц она не видела, но чужеродность свою в городе ощущала всем телом. Да и какая разница – ящерицы или отарки?
Сын с той поры съехал на двойки и она не стала его ругать.
По мере удаления её от близких, крепла связь с лесом. Беды , обиды, болезни, всё решалось там. Там писались стихи и находились ответы на вопросы. И наконец, лесной народец вышел ей навстречу.
Теперь она не была одинока – было у кого попросить помощи тепла и защиты. А потом она ощутила связь с силами более могучими и древними, чем маленькие лесные жители.Они вышли из недр Земли и встали рядом - Перун и Ярило, Велес и Ладо...Как будто накрыли её тёплыми руками. Не были они ни чужими ни грозными, свои. понятные,родные.
По мере развития цивилизации, (а может и регресса, как знать) Боги – сильные, могучие, живые , стали отходить всё дальше и дальше. Пока не превратились в абстрактную и безликую силу, абстрактную и недоступную в своём могуществе.
Но она просила защиты и помощи именно у тех, древних, умевших любить, страдать и радоваться, пить вино и рожать детей. Тех, которых человеческая трусость загнала под Землю много веков назад.
И они услышали. И в лесу она была под их защитой. А вот город…. Город подчинялся каким-то другим Богам, жил по другим законам.
И тут её осенило. Надо искать этих – городских ,непонятных и неизвестных, надо найти с ними общий язык. И тогда, может быть, рассеется это выжигающая её душу ненависть. Горожане были от неё не ближе чем марсиане – и так же непонятны.
Она нашла их. Таких разных – страшных и мёртвых в своём равнодушии. Влиятельных политических деятелей - бизнесменов – дельцов – и юных хакеров. И поняла – живых среди них нет. И если надо получить их покровительство и защиту – нужно тоже стать мёртвой. Такой мёртвой, что даже Снежная королева рядом с нею казалась бы огнедышащим вулканом.
Их бездушная мозговая машина безжалостно вращала многочисленные колёсики, да и сам они были колёсиками этого чудовищного механизма. Чуждые по природе всему живому и трепетно дышащему, поющему дышащему, соединяющемуся в объятиях, они
сеяли вокруг смерть. Потому что мёртвое уже не может умереть – и следовательно –бессмертно. И ни о каких договорах с ними не может быть и речи - потому что они чужды и противны самой природе человеческой.
Да и не Боги они на самом деле. Потому что подвластны им только те,
кто отказывается от собственной души. И стоит только захотеть людям - всем, разом, как сметёт их с лица Земли всемогущая человеческая воля.
Она ехала домой с работы, и с грустью вглядывалась в усталые и покорные лица. А над ними монотонно звучали настырные слова."Стоя на эскалаторе, держитесь правой стороны! Уступайте места пассажирам с детьми! При нахождении в вагоне неизвестных предметов будьте осторожны!"
И как бы ставя точку. с двух сторон от последней ступеньки молчаливо стоял ряд облачённых в чёрное полицейских, исключая малейшую возможность нарушения заданной программы.