Девчонки-практикантки, тихо закрыв за собой дверь, вышли из одноместной крошечной палаты, где умирала совсем еще не старая женщина. Только что, по распоряжению старшей медсестры Антонины Егоровны, они перекрыли капельницу. В самом деле - какой в ней толк? Исчерпавший все ресурсы организм жаждал покоя... И он его почти обрел!
По щечкам будущих медицинских сестер текли слезы. Так всегда бывает, когда сталкиваешься с умирающим на больничной койке человеком впервые. Это потом, для тех из них, кто останется работать в этом страшном отделении, чья-то смерть станет практически повседневностью. Но это - потом! А сейчас девочки тихонько оплакивали уходящую жизнь, терзая свои юные сердца риторическими вопросами: "За что ей это?!" и "Почему такая молодая?!"
В длинном сводчатом коридоре стайку в беленьких накрахмаленных халатиках встретила Антонина Егоровна. Подбоченясь, она сурово сквозь очки оглядела своих практиканток.
- Ну, что раскисли? Капельницу-то перекрыли? Теперь - за мной! - и широко зашагала в свой кабинет, поджав тонкие губы.
Девочки расселись на стульях вдоль стены в кабинете старшухи. Самая смелая осторожно спросила:
- Чем больна эта женщина... Ой, была больна... - покраснела, закашлялась. - В общем, от чего она умирает?!
- Она-то? Да рак у нее, как и у других... Рак печени! Крайняя стадия... Метастазы повсюду... Жить уже просто нечем ей! К вечеру отойдет раба Божия, тут не останется... Так, девочки! Завтра жду вас к половине девятого - будет интересная манипуляция в 13-й палате, увидите, что такое лапароцентез*.
Антонина Егоровна отпустила девчат. Те, невеселые и подавленные, торопливо покинули кабинет. А старшая медсестра, сняв очки в тонкой оправе, стала смотреть в окно, за которым вовсю разбушевалась осенняя непогода.
"Эх, Валентина, Валентина... Вот вся жизнь у тебя - словно это ненастье за окном... " - подумала Егоровна и тяжело поднялась со стула. Надо бы зайти к умирающей - попрощаться.
... Валентина Белоусова, 38 лет от роду, уходила из жизни в онкологическом отделении, где Антонина Егоровна была старшей медсестрой вот уже без малого тридцать лет. Пациентку Белоусову Егоровна знала с рождения - Валя была соседкой, дверь в дверь! Родители девочки умерли рано, и Валя, предоставленная сама себе, зажила во всю мощь подростковых придурей.
Квартира вскоре стала самым настоящим притоном. Вся неформальная молодежь города гудела ночами напролет. Вызовы участкового давали коротенький терапевтический эффект; где-то на неделю все стихало. С тем, чтобы возобновиться с новой силой, словно наверстывая упущенное.
Егоровна была дружна с родителями непутевой Валюшки и девочку по-своему любила. Всячески старалась ей помочь: устраивала на работу (благо связи всегда были!); проводила многочасовые душеспасительные беседы; забирала с собой на дачу на выходные... Но все было тщетно. Весело сверкая белозубой улыбкой, Валечка говорила:
- Теть Тонь, да ты не трать на меня свою душу и время! Пропащая я! Вон, что все бабки во дворе талдычат... Не обижайтесь, но спасать меня не надо! Уж как ни крути - не пропаду! Назло бабкам! А в жизни надо попробовать все! - и лихо "пыхала" забитым "косяком"...
Горестно вздыхая, Егоровна только головой качала в ответ на эти эскапады.
Как-то вечером Валентина робко переступила порог соседской квартиры.
- Чего тебе, Валюша? - спросила Егоровна, разогнув спину - она как раз заканчивала мыть полы в прихожей.
- Теть Тонь... Я беременна...
Тряпка смачно плюхнулась на мокрый пол.
- Да ты что! А кто отец-то?!
- Не знаю... Их столько было... - и Валентина завыла, страшно и протяжно, как собака в предчувствии чьей-то смерти.
Егоровна обняла девушку.
- Ну, ладно, не реви. Без отцов дети тоже растут! Не ты первая, не ты последняя!
- Да нет же, теть Тонь! Ты меня не поняла!- Валя резко отстранила соседку. - Не собираюсь я никого рожать! Ты бы мне помогла с абортом, а?
- Еще чего! - нахмурилась Егоровна. - Первая беременность- и на тебе! Ты хоть соображаешь, что говоришь?!
- Соображаю... Теть Тонь, ну кого я рожу?! Пила, курила все подряд, спала, с кем попало... Ребенок нормальным попросту родиться не сможет! Помоги!!! А не поможешь - я сама что-нибудь придумаю! - и Валя выскочила из квартиры соседки.
Ну дела... И ведь придумает! Эта - придумает...
... Егоровна долго стучала в дверь напротив. Ответа не было. Тогда Антонина обошла дом и полезла в приоткрытое окно Валиной квартиры (благо, этаж был первый!).
- Валентина! Валя, ты где?! - позвала Егоровна.
Тишина. Темнота. И только в ванной горит свет. Скорее туда!
...Так и есть! На полу, скорчившись, лежала юная соседка. Окровавленные пальцы сжимали сломанный зажим Кохера, когда-то пропавший у Егоровны из цветочного горшка (им Антонина рыхлила землю).
- Ах ты, беда какая! - простонала Егоровна и кинулась к телефону.
Валю спасли. Через три недели она была уже дома. Строгая, молчаливая. "Нешто остепенилась?!" - переглядывались удивленные соседи. Только Егоровна не лелеяла никаких надежд на Валино вновь обретенное благочестие. Как в воду глядела...
Через месяц дом снова сотрясали признаки веселой жизни молодой соседки с периодически вытекавшими последствиями. Теперь уже в условиях стационара, "по медицинским показаниям". Так пьяненькая Валентина докладывала Егоровне, рыдая у нее на плече после очередного аборта.
- Ох, и дура ты, Валентина! Ну что ж ты творишь?! Ведь придет время, когда тебе захочется стать матерью! А не получится! - качала головой Егоровна. Ей, никогда не имевшей детей по причине перенесенного в окопах Великой Отечественной аднексита**, Валины аборты давались очень болезненно.
- Не дрейфь, теть Тонь! Прорвемся! - обычно говорила отрыдавшаяся Валентина и уходила в очередной угарный заплыв по мутному морю пьянок и разнузданных оргий.
И снова Егоровна оказалась права. Однажды осенним днем Валентина заглянула к соседке. Трезвая. Торжественная.
- Теть Тонь, я беременна! - радостно сообщила она.
- Плавали - знаем! - поджав губы, отрезала Егоровна. - Когда в абортарий?
- А никогда! Рожать буду! - весело сказала Валя. - Девочку, Маринку!
- Ну и ну! Вот снова сказать, что ты - дура, язык не поворачивается! А ведь дура и есть!
- Это почему?!
- Да потому! Сколько абортов-то наделала?! Восемь, если я не ошибаюсь, за три-то года?
- Семь, теть Тонь! Сее-е-емь! - и Валя радостно обняла соседку, закружила ее по комнате. - А восьмого - не будет! Будет Маринка!
- Ох, Валя, Валя! Ты бы побереглась хоть чуток! После седьмого-то! Силы восстановила бы! Это ж не шутки! Ну ладно, что ж теперь... Ты гляди, не пей теперь, не кури!
- Да ясное дело! Кто ж против?! - озорно улыбнулась Валя и, чмокнув Егоровну в морщинистую щеку, убежала к себе.
- Ишь, словно подменили девку! - судачили бабы во дворе. - Вот давно бы так! Родители-то какие у нее были хорошие люди... Царствие им небесное обоим...
Беда нагрянула через полгода. Для Егоровны не стало неожиданностью появление "скорой" с сиреной и мигалками под окнами ее квартиры. Наспех поверх домашнего халата набросив пальто, она втиснулась в машину вслед за стонущей Валентиной.
- Теть Тонечка, что же это?! Почему так рано?! Почему так больно?! - всхлипывала Валя на груди у Антонины. Та молча гладила светлые волосы девушки и шептала слова молитвы. Известное дело, почему... Господи, хоть бы все обошлось да жива осталась, дуреха!
Кесаревым сечением Валя родила девочку. Видавшая виды смена в роддоме лишилась дара речи при виде новорожденной.
- Инопланетянка! - вырвалось у Ирочки, молоденькой акушерки, первый год работавшей в роддоме.
И правда, внешность девочки была далека от типичной для обитателей нашей планеты. Сине-фиолетовая кожа с красными пятнами. Большущая голова, покрытая бесцветными длинными волосиками, напоминала перевернутую пирамиду. Длинное тонкое тело. Длинные ноги и руки заканчивались длиннющими тонкими пальцами, каждый из которых, казалось, жил собственной жизнью. Ступни вывернуты в разные стороны. Грудная клетка деформирована - посредине вмятина, куда мог войти кулак... А лицо!.. Глаза где-то у висков, огромные, водянистого цвета; нос без переносицы, с вывороченными наружу ноздрями. Огромный рот раскрывался в беззвучном крике, обнажая искривленные челюсти... И - практически полностью отсутствующий подбородок!
- М-да... - вздохнул неонатолог Игорь Игоревич ("Игого", как его, любя, называли сотрудники). Выслушал сердце, легкие, ощупал живот, проверил рефлексы. - Родила царица в ночь... Но не сына, вроде - дочь... Интересно, сколько это чудо проживет? До утра дотянет или нет? Девчата, давайте-ка малышку в интенсивку, и - по полной программе! Назавтра - санавиация, и республиканский центр! Не нашего полета птица!
... Через четыре месяца Валя с новорожденной дочкой Маринкой вернулась домой. Егоровна переехала в соседнюю квартиру, ведь помогать Валентине было некому. Удивительная девочка кричала сутки напролет, роняя чистые, прозрачные слезы из огромных бесцветных глаз, расположенных почти на висках. Приходя с работы, Егоровна меняла обессиленную Валю - носила Маринку на руках, бережно поддерживая здоровенную ее головушку, совершенно не желавшую держаться на тонюсенькой шейке. Маринка судорожно впивалась пальчиками-щупальцами в руки Антонины и - кричала, кричала, кричала...
Горы таблеток, литры микстур, бесконечные вердикты врачей, знаменитых и не очень; реабилитационные центры больших городов и безграничные терпение и любовь матери сделали свое дело. В три года Маринка начала ходить, а в пять - заговорила. Она несла разную ахинею, пересказывая почти полностью диалоги из ток-шоу, блоки новостных репортажей. Воспроизводила сцены из слащавых мелодрам. Объявляла прогнозы погоды. При всем при этом на простые вопросы девочка не отвечала, элементарных просьб выполнить не могла - она попросту не понимала обращенной к ней речи. Вот как работал поврежденный мозг ребенка!
Люди на улице, услышав писклявый голосок, оборачивались и - замирали: мало кто из прохожих ожидал увидеть такое чудо! С возрастом черты лица девочки стали еще более гротескными; фигурка была просто фантастически нескладной.
Валя же нарадоваться не могла на дочь. Ее нисколько не смущали косые взгляды прохожих и соседей - это был ее родной, горячо любимый ребенок! Да, не такой, как все! Да, странный и своеобразный, но - ее кровиночка!
- Ничего, Маришка! - ласково ворковала Валентина, причесывая бесцветные реденькие волосы дочери. - Вот смотри: ходить ты - ходишь; говоришь лучше тети в телевизоре... Поедем зимой в Москву, там тебе грудную клеточку исправят - и все! Ты у меня здоровенькая будешь!
Егоровна смотрела сквозь очки на Валю, пестующую больную дочурку, и жалела ее... Ох, как жалела! "Здоровенькая будешь..." Эх, Валюшка,Валюшка! Вот надо ж было тебе "все попробовать", чтобы вот такую куклу поломанную родить! Еще неизвестно, чем операция в Москве кончится - с одной стороны, деформацию надо нивелировать, а с другой - выдержит ли больное сердечко Маришки?!
... Не выдержало! Умерла девочка на операционном столе...
Ни слезинки на кладбище не проронила Валентина - черная стояла на краю разрытой могилы. Бросила, как водится, ком мерзлой земли в яму, куда опустили гробик с Маришкой. Отвернулась и пошла прочь - прямая, как натянутая струна .
И запила Валентина! Ох, как же горько запила! Без "сочувствующих" собутыльников, без "сердобольных" подруг!
Даже Егоровну не подпускала к себе. "Я еще жива, теть Тонь! Еще жива..." - шелестело эхом из-за закрытой двери; раздавались шаркающие шаги, звенели бутылки, разбиваясь о плиточный пол кухни. Утром Валентина тащилась в ларек, покупала паленую водку - и пила ее, пила, пила...
Несколько раз Валю, обессиленную и отощавшую, увозила в больницу прямо с улицы "скорая", вызванная соседями. В одну из последних госпитализаций была обнаружена раковая опухоль в печени. От лечения Валентина отказалась...
... Егоровна бесшумно вошла в палату к умирающей. Присела на стул у изголовья. За руку холодную взяла.
Валентина дышала прерывисто, часто. Пергаментные веки слегка подрагивали. Черты лица заострились. Желтый цвет кожи сменился восковым. Вдруг она открыла глаза, с трудом повернула голову к Антонине. Улыбнулась.
- Теть Тонь... А знаешь, умирать не страшно... Я сейчас такой сон видела... Хочешь, расскажу?..
- Расскажи, Валюша, расскажи! - Егоровна погладила ее, как когда-то, по волосам.
- Иду я по лужайке зеленой... Кругом - солнце, птицы поют... А навстречу мне - невеста... В платье белом... Фатой лицо прикрыто.. Она фату откинула - а это Маришка моя! Только не такая, какая она тут была... Красивая - спасу нет, аж глазам больно! "Мама, - говорит, - мамочка! Я тебя простила давно! Ты не плачь больше, ладно?" - и слезы мне вытерла... Егоровна, да что я тебе сказки рассказываю! Глянь-ка, вот же она! Зовет меня! Моя Маришка-то... - Валя улыбнулась, с трудом протянула руку к окну, вздохнула. - Иду, доченька!.. Иду! - и, со счастливой улыбкой на восковом лице, закрыла глаза.
- Иди, голубушка, иди! Вот теперь ты попробовала все, даже смерть! - прошептала, сдерживая рвущиеся наружу рыдания Егоровна; поцеловала Валентину в холодный лоб и вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
*лапароцентез - применяется при скоплении жидкости в брюшной полости, облегчая состояние больного
**аднексит - воспалительный процесс внутренних женских половых органов