Вот хорошо быть доброй! Чудо как хорошо! И как это есть люди, которые этого не понимают?! Ходят злые, брюзжат нехорошее, ругаются, жизни не любят, ну и она к ним – взаимообразно. Слава богу, мы с девчонками не такие! Мы жизнь любим!
Но без печали и у нас не обходится. На днях вот - кота нашего заводского собаки какие-то подрали. Уж мы плакали-плакали, Мурзика своего вспоминали: как кормили, вкусненьким баловали… А как не баловать?
На работу встанешь, - разбитая, сонная, никакая; на завод идешь, – все бесит, а зверюшек увидишь, - трое их у нас: две собаки, Рыжий и Барик, и Мурзик вот был, – и на душе полегчает. Рыжий – небольшой, едва ли до колена будет, поджарый, верткий. Нас увидит, обрадуется, и давай прыгать, повизгивать, в глаза заглядывать, и все поцеловать норовит - в лицо лизнуть. Барик, – тому не до прыжков, – медведь эдакий. Огромный, бурый, мохнатый, лаять не лает, – «бУхает» бывает, но больше молчит. Зато глаза… у людей такие не часто встретишь: большие, выразительные, добрые, – а сколько преданности, души! Мурзик, сдержанней всех встречал, - на то и кот, - но встречал обязательно. Ну и мы – кто котлетку даст, кто колбаски, косточек. А то из столовки, – там тоже девки хорошие, добрые работают, – просрочки подкинут: сметанки жирненькой, вкусненькой или салатика какого.
И ведь как хорошо получилось: мы добрые, - и животных добрыми сделали. Собаки наши с Мурзиком душа в душу жили: чтобы поссориться или подраться - отродясь такого не бывало. И быть не могло. Кого угодно спросите, кроме Василича, конечно.
Этот ни в животных, ни в людях не понимает и доброты душевной ценить не умеет. Злой – не злой, но точно не добрый. И ладно бы только не добрый: не нравится что-то – иди себе мимо, так нет же, обязательно недовольство свое вслух выскажет, чтоб, значит, людям настроение испортить. То за свинину выговорит: таким мясом кормить - глистов разводить; то за котлеты с сосисками: дескать, перец там, соль, химота всякая, не для животных это; то за просрочку – не боитесь, мол, отравить? сами-то, небось, не едите. Мы уж ему объясняли-объясняли, что это человек всякое природное чутье утерял, а зверюшки получше нашего в еде разберутся, а в случае чего – сами травкой и вылечатся. Вон Мурзик: толстоват это да, есть такое дело – так ведь жрет сколько! Рыжий – молод еще болеть, а Барик - крупный, отсюда и беды его, мамонты вон, от собственной массы повымирали. Только Василич, он ведь не за лапулек наших переживает, он на доброту нашу злиться. Тут уж говори не говори…
А то совсем ерунду придумал:
- Не дело это - кота с собаками в одном месте кормить. Сцепиться могут. Инстинкты…
- До сих пор кормили и ничего, - отвечаем. - Инстинкты, Василич, от голода бывают. А у нас еды на всех хватит. Хочешь, тебя накормим?!
Он то ли шутки не понял, то ли не услышал, все свое бубнит:
- Лучше б развести животинок-то. Собак в одном месте кормить, кота в сторонке. Оно бы спокойнее было…
- Сам бы… в сторонку… куда подальше шел. Надоел, сил нет! – крикнула Людка. Она девка бойкая, задорная, за словом в карман не лезет. Василич плечами пожал и ушел. А мы еще постояли, поболтали, все понять не могли, откуда такие зануды берутся. Поболтали да забыли.
А в понедельник приходим, – собачки как всегда, чуть не у проходной встречают, а Мурзика нет. Ну нет так нет. Мало ли у котов дел своих котовьих. А когда он и во вторник не появился, - тут уж искать стали: в столовке у девчонок спрашивали, в других цехах, в общем, у всех, кроме Василича, конечно. Этот только гадости говорить умеет. Тем более если что-то и вправду нехорошее, - лучше от кого другого узнать.
Узнали от охранника… Вот тоже думали, - нормальный человек, а он, видать, у Василича злобы понабрался:
- Подрали вашего Мурзика, – говорит. - Еще на выходных собаки подрали.
Мы, конечно, расстроились, распереживались:
- Вот ведь Василич накаркал! Совсем что ль, подрали-то?
Охранник головой кивнул.
И так нам больно, тошно стало:
- Нашлись же твари! Не пожалели кроху такую! И небось хозяева есть! Посмотреть бы, что за люди! Как их земля носит!
- Так это… - протянул охранник. Мы замерли: думали, сейчас скажет, чьи собаки. А он, гад, посмеяться решил. – Чего смотреть-то? Рыжий это с Бариком и подрали.
- Чего-чего? – грозно накатила Людка.
- Чего слышали, - окрысился охранник. – Вон, записи есть, – махнул он в сторону комнаты для охраны, как будто скинув с себя тяжкие подозрения. – Показать?
А чего мы там не видели? Мало вокруг похожих собак и котов?! Тоже придумал! Разве ж техника доброе от злого отличит?! Это ж дело сердечное, только человеку понятное, ежели он, конечно, не какой-нибудь Упырь Василич. В общем, не могли Рыжий с Бариком Мурзика тронуть. Не могли и все. Не такие они. А что охранник наговорил, - так ему своей головой думать лень, вот он за Василичем и повторяет. Ну да бог с ними, с дураками.
Я ж не про них хотела, не про печали всякие, - это так, к слову пришлось - радость у нас!
Котенок появился! Утром девчонки на завод шли, слышат, пищит кто-то у дороги, глянули, - и на тебе находочка! Хорошенький такой, пушистый, сладенький. Это нам за Мурзика, за огорчения наши – чудо такое! Мы ему уже и закуток выделили, и тряпочек с бумажками накидали, из столовой сметанку и бульончик с хлебушком принесли. В обед добавка будет. А уж завтра с утра откармливать начнем. Вырастет наш котеночек большим и сильным, и будет у Рыжего с Бариком новый дружок, заместо Мурзика.
И знаете, хочется, ужасно хочется, и мне, и девчонкам, чтобы это такая дружба была, такая крепкая, добрая, настоящая, чтобы Василичу нашему стыдно стало за злобу свою, за себя, перед животными стыдно! Чтобы понял он, и он, и охранник, и все кто понять не хотят, что люди добрыми должны быть!
До-бры-ми!