Билл сидел в кресле-качалке на крыльце своей хибары, которая была расположена у небольшого, но живописного пруда, и тренькал на стареньком банджо. Был поздний вечер, солнце уже почти спряталось за горизонт и сейчас окрашивало облака алыми красками. Билл любил это время суток: ужин съеден, вечерняя молитва прочитана и сейчас можно спокойно греть пузо в последних лучах засыпающего солнца. И играть на банджо. Не то чтобы он хорошо играл, но звуки, которые издавал инструмент, напоминали ему о детстве - прекрасном времени босых ног и трелей фургончика мороженщика. Времени, которого не вернуть.
- А куда это, Ма, все опоссумы перевелись? - Билл обратился к сидящей ядом женщине. Она так же сидела в кресле-качалке по правую руку от мужа, но уже давно дремала, сраженная однообразной дневной работой в саду. Ма выращивала цветы и продавала их на рынке. Это был единственный ее и мужа источник доходов (не считая государственной пенсии, которая, впрочем, была очень скромна) потому что Билл был ленив от природы и в молодости зарабатывал на жизнь лишь тем, что воровал или отбирал у слабых. Но сейчас Билл был уже слишком стар, чтобы разбойничать, а работать он отказывался из принципа.
Ма мирно спала, убаюканная неумелой игрой мужа. Ей снились чудесные времена ее молодости, когда ей казалось, что этот мир создан для нее одной и все двери открыты. Постепенно и Билл стал задремывать, его пальцы уже давно водили по струнам больше по привычке, нежели в попытках извлечь из инструмента милые душе звуки. Он отложил банджо, потянулся и на мгновение закрыл глаза и сладко зевнул.
Это тело он позаимствовал у дворового кота неделю назад. Десять лет назад его, молодого четырнадцатилетнего маменькиного сынка, залетная банда байкеров «пускала по кругу». Они веселились, смеялись, тушили об него окурки и обливали пивом. А он стоял обнаженный, весь в пивной пене и собственной крови – какой-то бородатый хер нацарапал на его груди имя «Дейзи». «Теперь тебя будут звать так! - смеялся хер – Подойди сюда, я тебя везде поглажу! И тебе это понравится!». Он плакал, прикрывал ладошками свою наготу и просил отпустить его домой, а они смеялись и выдыхали едкий табачный дым ему в лицо, а потом кто-нибудь из них хватал его своими волосатыми ручищами, огромными словно шпалы, и разворачивал к себе задом. На рассвете они отпустили его. Вернее оставили его на дороге одного в одних кедах и без одежды. Ближе к вечеру водитель школьного автобуса сообщил в полицию, что видел тело мальчика на дереве, когда вез детей из школы по своему обычному маршруту. Он повесился на шнурках.
Билл открыл глаза, на часах было уже около полуночи. На небе уже давно правил бал месяц и звезды выстроились вокруг него, чтобы воздать почести своему рогатому повелителю и господину. Рядом тихо сопела Ма. Билл повернулся к ней и поправил сползший плед. «Спи спокойно, жена – пробормотал Билл – Я люблю тебя». Он говорил ей эти чудесные слова в глаза только два раза в жизни. Первый раз сорок лет назад в стогу свежего сена и второй раз у алтаря, представ перед очами Господа. Все остальное время, проведенное с ней, он вел себя, как черствый сухарь, но Ма и так знала, что он любит ее, потому что больше нигде на планете не было человека, который мог бы также о ней заботиться. Билл занял привычное положение в кресле, откинувшись на спинку, и потянулся. Он думал сыграть на банджо еще что-нибудь, но тут мужчина заметил в саду два огонька глаз. Огоньки принадлежали бездомному коту, который крался по направлению к крыльцу вдоль дорожки.
- Кися, что там? Увидел мышь или опоссума? – прошепелявил Билл, - Иди сюда, кися, я тебя поглажу.
Сильный порыв ветра колыхнул траву и сверчок, который вот уже как около полутора часов замещал Билла на посту музыканта, стих. Кот присел и прыгнул.
Ма проснулась от того, что ей стало холодно. Месяц был уже высоко. Было, наверное, уже два часа ночи, если не больше. Старушка пошарила рукой по коленям, так и есть: плед окончательно сполз с нее на деревянный пол террасы, открыв ее немощное тело ночной прохладе. Она позвала: «Билл». Билл неподвижно сидел рядом, склонив голову на грудь. В его сне было что-то небрежное и по-детски безмятежное. На коленях у старика, свернувшись клубочком, спал кот. Билл гладил его, а когда потом укрыл его своими руками: так они согревали друг друга, пока Морфей не победил Билла окончательно и не утащил в свою волшебную страну. Ма подняла плед и укрылась им снова. Но с пледом было что-то не так. Его край весь был покрыт какой-то темной липкой жидкостью. Ма присмотрелась внимательнее, постепенно ее глаза привыкали к темноте, и в свете месяца она увидела, что вся терраса залита этой жидкостью: от самой лесенки, ведущей на дорожку, до входной двери, ведущей в дом. Ма ощутила себя жалким островком посреди этого бескрайнего мерзкого моря. Но самое ужасное было то, что темная речка струилась из горла ее мужа, по его животу, рукам медленно текла вниз, на деревянный пол, а оттуда сквозь щели заливала лысую землю. Внезапно женщина ощутила на себе чужой холодный взгляд.
- Билл? – позвала она и попыталась найти взгляд мужа, но вместо этого ее глаза встретились с горящими глазами кота.
Кот выбрался из под закостеневшей руки Билла, потянулся и зевнул, широко раскрыв пасть. От ужаса Ма не могла пошевелиться. Ее побелевшие губы стали шептать молитву, которая оборвалась на полуслове и превратилась в жуткий визг, когда кот прыгнул ей на колени…