В тёмных сенях
крадётся
игривое солнце.
Запах листьев.
И мяты пучки на стене.
Жаром пышет
полуденный свет
мне в оконце.
Я ребёнок…
И сколько отмерено мне?
Ничего я не знаю.
А мир этот помню.
Запах хлеба.
Ржаных караваев тепло.
И наполнено всё
бесконечной любовью…
В этом мире так просто,
надёжно, светло.
Был ещё таганок
и огонь, головёшки.
Дымом пахло
от пищи в горячем котле.
Мы тянули к нему
деревянные ложки.
Эхо снова откликнулось
памятью мне.
Я так долго тебя искала.
Я так долго ждала встречи с тобой, деревенька моего детства.
Я помнила через все годы, как мы собирались и ехали к тебе с мамой.
Но я была связана с тобой ещё раньше, в самом своём беспамятном младенчестве.
Начиналось лето. И мама всегда везла нас в свою родную деревушку, которая была на уральской земле и которую она покинула четырнадцатилетней девочкой.
Везла к маме своей. А маму звали Анной или Григорьевной.
И мою маму звали тоже Анной.
И дочку свою я потом назову в их честь Анной.
Меня привезла мама грудной, полугодовалой, замотанной в тряпицы.
Устало села на лавку и положила младенца в приготовленную бабушкой люльку.
Бабушка горестно смотрела на меня, не пискнувшую, терпеливую, не похожую на их зеленоглазую породу.
Из- под тряпицы смотрели на неё чёрные глазёнки.
Волосики на голове были тоже чёрные, а щёчки смуглые.
Она вздохнула и сказала:
- Не в нашу породу уродилась, девка.
Потом кивнула на старшеньких, тоже смуглого и черноглазого Вовочку и Люсю и вымолвила:
- Ишь, исхудала как! Намаешься ты с ними, девка!
А ведь надо трудодни зарабатывать. На поле идти, на жатву.
Поможешь?
Анна молча кивнула.
Утром в окошко кто-то забарабанил.
- Григорьевна! На работу!
Бабушка и мама пошли на жатву. Жали пшеницу, не разгибаясь, до ломоты в пояснице. Захватывая левой рукой золотистые стебли, другой рукой подсекали их серпом. Клали вместе, пучок за пучком.
А когда набиралось на сноп, из соломы скручивали жгуты и вязали снопы. Из снопов делали суслоны.
Под один из таких суслонов мама положила меня.
День был знойный. Вокруг меня вились мухи и комары. Но я не пищала, а сносила всё терпеливо.
И каждое лето бабушка прокармливала нас. Каждое лето одна держала корову. Её звали Марта.
Я помню маленькую её избушку, в которой стоял под божницей дощатый стол. Возле стола лавки. В закутке у печки стояли деревянная лопата, ухват.
В прохладных сенях висели веники и пучки душистых луговых трав.
По утрам бабушка пекла на поду ржаные караваи.
Бережно доставала их лопатой.
Бережно ставила одним боком на лавку.
Потом так же ставила другой каравай.
Сверху прикрывала их тряпицей, чтобы они отдохнули.
И по избушке полз, пробирался во все щели сытный запах ржаного хлеба.
Потом, когда я подросла, меня кто-то привёл ко ключу. Он тёк по большому длинному жёлобу. Возле него гоготали гуси. И пока мама или бабушка набирали в деревянные вёдра воду, я забиралась на горушку, из которой выбегал этот ключ.
Трава там была мелкая с поджаренными каплями земляники.
И вкуснее её я ничего не едала.
А дома эту землянику мяли в глиняной чашке, и мы макали куски ржаного хлеба в мятую землянику.
Весной бабушка собирала пистики на полях. Пистики были зеленоватого цвета, толстенькие. Потом я узнала, что это были хвощи. Пистики бабушка мелко секла ножом, а потом заливала болтушкой из яиц и молока. И ставила в большой чашке в русскую печку. А когда доставала, селянка покрывалась золотистой корочкой.
За огородом был старый колодец. Воды в нём было мало. Я нагибалась вниз и кричала:
-Ау!
Прислушивалась.
И из прохладного колодца кто-то отвечал мне:
- У-У-У!
Я пугалась и уходила.
И я всё время хотела хоть что-то узнать о тебе, моя Талица.
Я представляла нашу встречу. Видела, как отыскиваю знакомые места, как спрашиваю у чужих людей:
- А вы не помните Бортниковых?
Есть ли кто-то из их рода или однофамильцы?
Недавно на своей полосе в одноклассниках увидела фото незнакомой мне женщины. И подпись. Пермский Край. Большое Сосново.
Что-то показалось мне знакомым в этих двух словах. И я написала ей.
- Мне кажется, что я уже слышала в детстве эти слова. Нет ли там деревеньки Талица? Нет ли там речки Сива?
И женщина написала мне:
- Если вы ехали в Талицу, то вы всегда проезжали через село Большое Сосново. Деревеньки уже нет. Жил тут один фермер, да и тот уехал. А речка Сива есть. Могу послать её фото.
И я заплакала.
Как нет моей деревеньки?
Нет лугов и полей?
Нет серебристого ключа и старого колодца?
Нет тёмного кладбищенского оврага за деревней?
В этом овраге отцом похоронен одиннадцатилетний мой братик Вовочка.
И только осталась река, омут которой затянул и погубил мальчика.
Слёзы текли по моему лицу.
Я потеряла надежду, что когда-нибудь встречусь с тобой, Талица.
Ты погибла, как сотни, тысячи деревушек.
Некому плакать на твоём погосте.
И очень далеко я плачу о тебе.
И когда меня не будет, никто и не вспомнит, что ты была.
Что расскажу я внукам?
Откуда пошёл их род?
Что они будут знать о себе, когда войдут в мой возраст печали и сомнений?
Я нашла и посмотрела фото речки Сивы.
Я прочитала на сайте «Поколения Пермского края»:
« Основателем фамилии Бортниковых были Треник(Гришка),
Сави( Савельев), сын Бортник, живший в 1623-24 и 1647 г. в селе Камасино. Сюда он пришёл из Юрьевца Повольского…
Бортник – человек, который делает борти и присматривает за ними.
Борть – это колода для пчёл, а так же деревья с дуплом, в котором селились дикие пчёлы.
фото из интернета