Рассказ
Внучке, Екатерине Спиридоновой - с надеждой и любовью
Днём по-весеннему светило солнце, подтаяло. К вечеру поднялся ветер, проталины покрылись льдом. У входа в метро образовался каток, и прохожие, замедляя шаги, обращали внимание на высокого худощавого мужчину - продавца газет, и большого кота, сидящего на скамейке рядом. На шее кота висел плакат с надписью:
«Подайте на пропитание».
Ветер безжалостно рвал нежную пушистую шкурку, но кот сидел неподвижно, только щурил глаза от колкого снега. Редко кто проходил, не купив газету и не бросив на блюдце коту мелочь.А во взгляде его хозяина было что-то до боли знакомое... «Неужели, Курков?» - подумала я.
Столько лет прошло... Целая жизнь!
То же характерное лицо. Та же сутулая, по-прежнему худощавая фигура... Вот только бородка и седые пряди уже редких волос... Я подошла и, расплачиваясь за газету, спросила:
Курков, Володя?
Он вздрогнул от неожиданности и ответил вопросом:
А вам, собственно, что?!
На меня с неприязнью смотрел незнакомый мужчина с отёкшим, испитым лицом. Я невольно погладила кота и услышала грубый окрик: «Кота не трогать!» Молча взяла газету и пошла к метро.
...Тот Володя Курков нравился тогда многим девчонкам в институте. Он пришёл к нам после ординатуры, увлёкшись темой, которой мы занимались...
Я вспомнила эту старую, тогда нашумевшую историю, виновником которой он был. О ней рассказывали много лет студентам-медикам...
...Обычно в конце рабочего дня Зинка проплывала волнующей походкой между столами, и сладким голосом не то пела, не то проговаривала: «По рюмочке, по маленькой», - и собирала по рублю. Были очень кстати эти сто грамм с нехитрой закуской, особенно когда предстояло ехать домой в холодную погоду. Порою складывались повторно, Зинка была женщиной достаточно молодой и привлекательной. Хлеб, который она покупала для бутербродов, был только мягкий, колбаса и солёные огурчики - в самый раз. Неудивительно, что пользовалась она особым вниманием самого начальника лаборатории.
Мих-Мих, как все называли Поспелова, в свои пятьдесят неожиданно открыл в себе талант хозяйственника: тащил в свою лабораторию всё, что могло пригодиться. Первое, что он сделал, когда стал начальником, - приобрёл для своего кабинета кожаный диван, про который много шутили и порой говорили липшее, а также большой шкаф, в котором вместе со служебной документацией и специальной литературой хранил свои личные вещи, поэтому ключи от кабинета носил с собой.
Жизнь лаборатории и его собственная приобрели новый смысл, когда ему по случаю удалось достать стальную бочку внушительных размеров - длиной в шесть метров и два в диаметре, которую он приспособил под барокамеру для лечения водолазов от кессонной болезни. А когда за рубежом появились первые медицинские барокамеры, в высоких инстанциях решили использовать ту, что в лаборатории Мих-Миха, ещё и в исследовательских целях. Правой рукой Мих-Миха стал Володя Курков.
День обещал быть жарким. Мих-Мих распорядился убрать и полить двор. Кого-то ждали, у входа записывали опоздавших на работу. Зинка в новом летнем платье с утра обежала ближайшие магазины, и с полной сумкой и букетом сирени проскользнула во двор, минуя проверяющих. Один из них, заметив, как она ловко затерялась в толпе, видно, чтобы обратить на себя её внимание, окатил её водой из шланга. Зинка с досадой отряхнула платье, поставила сумку на скамейку у пристройки, где стояла барокамера, и стала стирать потёки туши с лица. Она обратила внимание на девочку лет восьми с чёрной чёлочкой, в голубом платьице, и рядом сидящих с ней на скамейке мужчину и женщину в тёмных одеждах. Все трое, глядя на Зинку, улыбались. Что-то жалкое было в улыбках, в облике каждого из них... «Что они тут делают?» - подумала Зинка. Вытащив из букета ветку сирени, она протянула её девочке.
Вскоре в институте все знали, и Зинка в том числе, что в барокамере Мих-Миха сегодня будут делать операцию на сердце этой девочке, которая сидит с родителями во дворе, что зовут девочку Мананой, и спасти её может только срочная операция в барокамере. Стало известно, что Манану на днях привезли из Грузии: единственная пригодная для этих целей барокамера была в лаборатории Мих-Миха. Все бегали смотреть на Манану из окон, выходящих во двор, где в пристройке стояла барокамера...
Приехал Егоров, известный кардиохирург, который доложен был оперировать. В сопровождении свиты врачей он вошёл в пристройку, где рядом с барокамерой наспех оборудовали специальную одноместную палату. Манана не боялась. К врачам она привыкла, ей сказали, что после операции она будет бегать и играть, как все дети.
Пришла Ольга, медсестра. Манане предстояло провести с ней ночь после операции. Высокая, стройная, в коротком белом халатике и белой шапочке, она понравилась Манане. Дети любят красивых. Манана доверчиво позволила "ей увести себя. Родителей Мананы куда-то увезли. Во всей округе воцарилась тишина. Похоже, прекратилось движение транспорта в маленьком переулке, недалеко от центра Москвы...
Все ждали результата. На карту была поставлена жизнь девочки, многолетний труд большого коллектива, явно и незримо причастного к этому событию...
Наконец, после нескольких утомительных часов, разнеслась радостная весть о благополучном исходе операции. Это была победа медиков, инженеров, маленькой Мананы. К шести часам вечера с Мананой остались сотрудники лаборатории, врач Курков и медсестра Ольга.
На сей раз Зинка превзошла себя. На сдвинутых столах, помимо традиционных бутербродов, стояли украшенные свежей зеленью говяжий студень, салат оливье и селёдка «под шубой», - всё из ближайшей кулинарии. Принесли с рынка капусту провансаль и маринованные помидоры, отварили картошку, посуду взяли из институтской столовой. Забежал Мих-Мих, принёс спирт, посидел несколько минут и ушёл. Пришёл Курков. Выпив и поспешно закусив, он пошёл за Ольгой. Манане они поставили капельницу, позвонили начальству и вернулись вдвоём. Курков был в центре внимания. Прошёл слух, что Мих-Мих уходит в Министерство, и начальником лаборатории станет Курков. Всех интересовали возможные кадровые перестановки. Курков рассказывал о блестящей операции, сделанной сегодня, на которой присутствовал. Рассказывая о своих планах, он многозначительно поглядывал на Ольгу, за которой ухаживал последнее время. Его обычно бледное лицо раскраснелось. Говорил он интересно, с увлечением...
А в это время от сердечной недостаточности, а скорее от страха, очнувшись после наркоза в незнакомой обстановке и никого не обнаружив рядом с собой, умирала маленькая Манана. Трудно сказать, слышала ли она песни под гитару Куркова, нестройный хор подпевавших ему с пьяной удалью...
Утром Мих-Мих обнаружил мёртвую девочку, а Куркова и Ольгу - спящими на диване в его кабинете «в сильном алкогольном опьянении», как написал он в докладной записке, забыв при этом, что ключи от кабинета сам услужливо предложил им накануне. Как и казённый спирт.
Эта история получила скандальную известность. Куркова лишили диплома.
...Мороз крепчал. Я оглянулась. Мужчина, похожий на Куркова, зябко поёживаясь, одел и натянул на лоб чёрную вязаную шапку. Закурив, он пристально смотрел на меня, видимо, узнавая... Ветер трепал его тощую бородёнку...
"Они были: девочка с бантами... И ещё много других... Они все здесь умирали, в этих палатах. И сейчас присутствуют. Напоминают. Не дают забывать о главном... А что главное? Может быть, совесть?" Николай Михайлович Амосов