В конце осени мы прибыли в Ростов-на-Дону. Нас поселили в каком-то бараке, где помимо нескольких жильцов размещалась бухгалтерия и начальство базы. Отец был назначен главным геологом Тематической партии в Ростовской геологической экспедиции. Думаю, отца такое положение с жильем страшно уязвляло, да еще как! После фешенебельного гостиничного номера со всеми удобствами в Пекине оказаться с женой и двумя детьми в жалкой лачуге с печным отоплением, с ветхим деревянным сортиром на улице, и с колонкой в 150 м от дома! Контраст после Пекина – разительный, он бросался в глаза даже нам, детям. А ведь отцу уже 45 лет. Не скажу, что нас с сестрой отсутствие элементарных удобств сильно расстраивало. Скорее наоборот, веселило и забавляло, ведь в Пекине такого не было. Экзотика, да и только. Но родители, понятное дело, думали иначе.
Вскоре отца пригласили в Сталинград, где еще только создавалась Сталинградская комплексная геологическая экспедиция. Обещали квартиру. Поскольку квартирный вопрос в нашей стране всегда был одним из самых главных, это обстоятельство взбодрило отца, но он выдвинул условие: квартира должна быть трехкомнатная, и точка. Требование было по тем временам очень серьезное, если учесть, что многие наши сограждане ютились в коммуналках, целыми семьями с детьми и престарелыми родителями в однокомнатной квартире или в рабочих общежитиях. Кроме того, в доме, который уже начали строить, по проекту предполагались только однокомнатные и двухкомнатные квартиры. Ну уж больно хотелось руководству экспедиции заполучить такого известного специалиста, каким был отец. Экспедиция обратилась к главному архитектору города Вадиму Ефимовичу Масляеву, с сыном которого мы впоследствии стали друзьями, и проект здания был изменен. В марте 1959 года отец переехал в Сталинград и стал главным геологом в комплексной геологической экспедиции. Поскольку дом, в котором нам предстояло жить, еще не достроили, мы остались в Ростове, а отец жил в Сталинграде на съемной квартире в частном доме. В одной половине – хозяйка, в другой – он, правда, вход был раздельный. Домик находился совсем рядом с церковью, в каких-нибудь 80 м. Кстати сказать, эта церковь – одна из двух уцелевших в Сталинграде церквей за время атеистического советского периода.
Совершенно неожиданно в сентябре 1959 г. отца вызвали в Москву и предложили двухгодичную командировку в Албанию. Отец не горел желанием: работа за границей – это не туристическая поездка, но все же согласился и отправился в Тирану, расположенную в межгорной долине у подножия горного хребта Круя-Дайти, в 40 км от Адриатического моря. 1614 год считается годом основания Тираны, в этот год Сулейман Паша Баргийни основал здесь мечеть, турецкие бани, пекарню и несколько магазинов. Выгодное расположение на пересечении торговых путей способствовало его развитию.
Отец без раскачки сразу взялся за дело. Однако очень скоро выяснил одно обстоятельство, которое круто изменило его планы на пребывание в этой стране. Это касалось нас с сестрой. Оказывается, преподавание в русской школе велось только до 4-го класса. Никакого английского. А в Сталинграде, он уже знал, совсем недалеко от места нашего проживания находилась английская школа. Отец ничтоже сумняшеся расторгнул договор и в октябре 1959 г. вернулся на родину. Мы с сестрой уже учились: она во втором классе, а я в первом. Зимой, в дни школьных каникул, отец приехал за нами в Ростов, и мы все вместе уже окончательно перебрались в Сталинград. Как мы разместились в этой крохотной конуре, к тому же заставленной мебелью и книгами, вчетвером – ума не приложу. К счастью, ютиться нам пришлось недолго, всего несколько месяцев.
Летом 1960-го, когда закончился учебный год, мы въехали в шикарную трехкомнатную квартиру только что выстроенного двухэтажного дома. Конечно, по нынешним меркам, квартира, может, и не супер – комнаты смежные, санузел совмещен… Но это сейчас, а тогда это было что-то совершенно фантастическое. Площадь квартиры 54 кв. м – по тем временам это почти дворец китайских императоров! Кухня, зал и детская окнами выходили на юг. Здесь всегда было много света и солнца. Спальня родителей – на север.
Итак, опять новый регион, новый коллектив и новые задачи. Отец с жаром берется за работу. Он постоянно в разъездах. Начиная с этого лета, он часто берет и меня с собой в командировки (См. гл. «Незабываемые командировки», «Эх, ты, степь широкая»). Мы исколесили на его «козле», так в народе называли «ГАЗ-69», всю Сталинградскую область, а впридачу и близлежащие. Благодаря этим поездкам я ознакомился не только с природой нашего края: придонскими и заволжскими степями, большими и малыми реками, соляными озерами, но увидел жизнь и быт простых людей в деревнях, станицах и хуторах, которые как небо и земля отличались от тех парадных сводок и репортажей, которые давали средства массовой информации. Но было и другое. Я увидел поразительную вещь: несмотря на почти нищенское существование, люди всегда были безгранично добры, гостеприимны и щедры. Это была для меня незабываемая школа жизни.
Лучше всего о профессиональной деятельности отца того периода рассказал его коллега, главный геолог Лазаревской партии Северо-Кавказского ГУ, кандидат геолого-минералогических наук А. Островский. Его статью «Щедрость таланта», опубликованную в газете «Енисейский геолог» от 7 мая 1969 г., я привожу с небольшими сокращениями.
«...С Алексеем Леонидовичем начали работать в 1959 году в Волгоградской (бывшей Сталинградской) комплексной геологической экспедиции Волго-Донского ГУ. Он был ее первым главным геологом вскоре после возвращения из заграничной командировки. В Китайской Народной Республики А. Л. Лосев был советником министерства геологии по углю.
Нелегко было Алексею Леонидовичу начинать службу в незнакомом геологическом регионе, с весьма пестрым по составу кадрами геологов. В «полном портфеле» было много сложных, требующих быстрых решений, заявок народного хозяйства. В этих условиях мало было одного опыта и знаний – нужны были талант и интуиция геолога, способность находить рациональные пути к ископаемому и, пожалуй, главное – умение сконцентрировать на одной цели стремление всего коллектива.
Алексей Леонидович сумел это сделать, сумел вложить в свою работу со щедрым избытком самое блестящее свое качество – научное предвидение и прогноз.
Из нашего тогда «полного портфеля» расскажу об одном из важных заданий. «В самые жесткие сроки, - гласило оно, - обеспечить область сырьем для выработки минеральных удобрений».
Обычно главный геолог начинает поиск со сбора материала и региональных исследований. Но у нас, собственно, первые отсутствовали, на вторые – не было времени.
Алексей Леонидович нашел выход из положения, который, несмотря на кажущуюся легкость, может считаться вполне геологически строгим: он совместил на светостоле две карты – обычную геологическую с аэрорадиометрической. Через месяц на очерченные карандашом пункты пересечения горизонтов стратиграфических несогласий и радиометрических аномалий вышли поисковые отряды. Восемь карандашных пометок А. Л. Лосева стали восемью рудопроявлениями фосфоритов. Одно из них через год стало месторождением и вступило в стадию разработки.
Это – один из многих примеров творческих разработок А. Л. Лосева. Было еще решение очень важной проблемы – поиска песков для промышленности области, успех которой (вместе с серией новых месторождений) принес изящнейший фациальный анализ континентальной толщи, т. н. «ерининской» свиты неогена.
Была разработка прогноза распространения титан-цирконовых россыпей, и снова новые месторождения этих ископаемых.
У Алексея Леонидовича были открытия не только необычные, но и удивительные. Кто бы мог предположить еще 7-8 лет назад, что в Нижнем Поволжье, геологическая изученность которого считалась одной из лучших в СССР, может быть открыто крупнейшее месторождение железных руд? А сегодня в активе нашей страны значится Камышинский железорудный бассейн гидрогетитовых руд, 10 миллионов тонн которых лежат у поверхности и легко доступны открытой разработке.
Небезинтересно, что убедить некоторые «высокие» геологические органы в реальности Камышинского бассейна и получить разрешение на разведку А. Л. Лосеву помог «археолого-исторический метод». За Алексея Леонидовича тогда были всего 2-3 пробы, отобранные вблизи станицы со странным для этих мест названием: Рудня Камышинская.
Против же были многочисленные авторитеты в званиях высоконаучных, детально закартировавших этот район (он, кстати, был базой учебной геологической практики Саратовского университета), и искренне считавших (и писавших неоднократно), что кроме кварца в нижнемеловых песчаниках есть только глауконит.
Говорилось при этом, как обычно, что железные руды в этом районе противоестественны. А идеи Лосева, мол, несерьезны...»
В этом месте я хочу прервать повествование А. Островского и поговорить о Камышинской Рудне более подробно.
продолжение http://www.proza.ru/2017/04/05/560