Спрут

Константин Корсак
    
Окрик командира полка застал меня в неловком во всех отношениях положении: во-первых я стоял задом к нему наклонившись, чтобы проскользнуть под шлагбаумом , во- вторых, через пару минут должен был подойти начхим полка, чтобы тайно свозить меня в дуканы.
 Начхим по давно заведённому обычаю был тут   комендантом «зелёнки», не той зелёнки в которой обитают злобные душманы, а той зелёной, «безопасной» зоны Кабула, где располагаются правительственные учреждения, посольства, триста семнадцатый паращютно-десантный полк  и, конечно же магазины.

Пока кэп дошёл до меня, я успел принять пристойный вид и раз сто подумать за каким же лешим я ему понадобился если только пять минут назад получил от него на совещании все ценные указания и благословение на командировку.
- Матвеев, - сказал он и разродился долгой паузой в которую тут же нагло влезли какие-то команды, матерки и даже гул далёкой улицы, что пряталась за сосновым парком.
- Не всё так просто с твоей командировкой, как я говорил на совещании. Сапёров своих ты там, конечно, проверишь. Кто там у тебя? Знаком с ними?
- В Шахджое – Мельник, в Калате Терещенко, старшие лейтенанты. Лично не знаком – толи Пскобари, толи Туляки…  Полкан нахмурился – я ещё не знал откуда он, а Тула и Псков у нас, Каунасских, ценились не выше чем ЗабВо у мотопехоты.
 Жизнь в России  куда скуднее чем на национальных окраинах – всё в дефиците. От нас Московская проверка уезжает  пахнущая копчёностями, из Болграда и Кишинёва вином и фруктами, даже из Кировабада знаменитым шоколадным коньяком и восточными сладостями, а из Пскова и Тулы с актами проверки. Верно презрительная нотка обидела, сам , поди, ты откуда-нибудь оттуда, командир. Про то, что знаю комбата Марченко я стыдливо промолчал.
- Но не это главное… Недавно в Шахджое было боестолкновение… С нашей стороны один раненый, тяжело, зрения лишился. Духи своих не оставили, но бросили часть каравана. Оружие –несколько единиц, груз медикаментов… Комиссия армейская работала, вроде всё чисто, кровь нашли, гильзы стреляные китайского производства… Но мне кажется, что там какая-то мафия.
- Почему?
- Со мной вступил в связь  мой однокашник по академии, полковник, он был с комиссией у спецов, а отправили его в Кандагар экстренным бортом вместе с нашим раненым… Он сверху наблюдал завершения боестолкновения ( боги мои, как можно не сбиться бормоча то, что можно только писать!) И он отметил, что с нашей стороны были замечены пуски реактивных снарядов, которых на вооружении, как вы знаете, у нас нет, если, конечно не считать «Град». И там же были отмечены Разрывы, напоминающие разрывы фосфорных зажигательных боеприпасов. О чём в донесении не указано. Понятно?
- Не понятно ничего. На месте определюсь.
-  С какой стати караван с медициной попёрся прямиком на заставу, когда мог обойти её за кишлаком? Зачем им бросать груз и оружие и уносить трупы? Темно рядом хребет? И почему они не бросили ничего из снаряжения или личных вещей? Спальники, например? – кэп вдруг стал говорить по человечески.
 
   Тут я чуть было не рассмеялся – и было отчего: командир наш новый ( так принято говорить), а старый, заядлый охотник, не оставил ему трофейного пухового спальника. Так вот – теперь этот самый новый  на выездах пользовался удивительным продуктом отечественной промышленности. Мешок этот спальный – всем спальным мешкам мешок -  трёхслойное произведение искусства, удовлетворявшее, по всей видимости, всем требованиям гигиены, санитарии, практицизма и безопасности космических полётов. Снаружи оно покрыто брезентовым чехлом, который застёгивался на оригинальные пуговицы, имитирующие деревянные палочки ( видимо, чтобы заменить таковыми в случае непреднамеренной утраты), внутри - белый вкладыш, пошитый из простынного материала, а между ними был собственно ватно-стёганый мешок. Его снаружи не мог из-за брезента испачкать посторонний, а изнутри, из-за простынного вкладыша – обитатель. Сам мешок мог быть чистым вечно. Вот только носить его в горах мог только былинный Илья Муромец, тем более, что сшит он был явно для него. Хотя, быть может, он просто был двуспальным…

- Сегодня ночью борт на Кандагар с молодёжью. Вы всё поняли?
- Так точно! – Всё я понял: без спальника лучше не возвращаться! (это я не вслух)
И домой через два года тоже лучше не возвращаться. Потому, что мимо нас прошёл начхим, полуобернул свою черноусую физиономию отдавая честь командиру, притопнул, сел в автомобиль и укатил. Дело в том, что я ещё более новый чем кэп, неделю  принимал дела у своего предшественника – такого же начальника инженерной службы полка как и я, и уже принял.
По обычаю его семья передавала со мной те литовские вкусности, которые не враз испортятся и вкусной советской водки. А я, соответственно, должен был передать с ним платок из рюлекса, люрекса или хрюлекса, косметичку и брасматики жене. Тот, кого я сменил, улетает завтра. Но поезд, скорее начхим, уже ушёл…

         В аэропорту Кабула выяснилось, что у меня есть попутчик. 
- Завтра ночью будете в Шахджое,- заверил он меня, а мне ещё до Калата добираться.

           Завтра ночью.

Через рампу в самолет поднялись солдаты. Мы протопали следом.
- Садитесь здесь, - сказал летун. – Гермокабина занята, там полковники проверяющие сидят. Рампа закрылась, и он стал инструктировать слегка напуганное войско.
- В прошлом годе у нас один уснул, и кислородная маска из-за пережатия шланга перестала подавать кислород. Он помер,- сопровождающий команду прапорщик сильно округлил глаза и вдохновился. – Свет в полете будет отключен, поэтому проверяйте состояние своего соседа. Если почувствуете, что он не отвечает, просто проверьте трубку, подающую кислород.

И какую-то еще чушь он говорил, но наконец-то мы взлетели. С курсантских временя не бы в АН-12, или не сидел прямо под крылом никогда. Но двигатели так свербели через зад во внутрь организма, что я показался себе деталью этого аппарата. Через иллюминаторы луна создавала в самолете полупрозрачный мир, в котором металась тень озабоченного асфиксией прапорщика.
- Щас завалится, - отодвинув маску, буркнул в ухо мне сосед. Ответить я не успел. Сосед поднялся и побежал приложить к маске шустрое тело. Что уж  там он ему говорил, я не знаю, но до ,Кандагара все долетели живыми, и никто больше не мельтешил в лунном свете.

Глубокой ночью нас встретил бодрый розовощекий прапорщик, сошедший с плаката ( если бы такой был) «Приходите в Советскую армию!»
- Товарищ капитан, машина у рампы, едем.
Минут через двадцать заканчивается асфальт, дувал, ворота. Прапорщик выходит и широким хозяйским  жестом отведя  масксеть   проводит нас  в маленькую восточную сказку.  Деревья окружают круглую беседку, под сводом которой горит лампочка. В центре беседки- бассейн, отсвечивающий боками золотых рыбок. Скамьи по кругу, будто ждут нас.
- Ужинаем? – спрашивает прапорщик. Старлей кивает, а я пока думаю. И пока не знаю, о чем.
- Или после бани? – говорит хозяин.  Старлей смотрит на меня, и я понимаю, что лучше после бани…
Утром, просто утром, потому что часы мои оказались в кармане, хозяин сказал, улыбаясь:
- Хотите скорее в Шахджой? Вставайте к завтраку. Будут спецы на облете, к обеду будете на месте.
 
Когда Кандагар слегка оплавился от жары, прапорщик сопроводил нас до вертолетов.  С нашим попутчиком сели мы в разные. Я, наверное, в главный. Напротив меня сидел суровый крупный спец в горке, которого я сразу принял за руководителя спецоперации. Вертолеты заверещали, зависли, опустились, разбежались и взлетели.  А вот на вертолете-то я летал впервые.  И пока мы летели над гладью пустыни, мне надоедал громкий шум, но вдруг земля наклонилась и бросилась в лицо – вертолет пошел в гору. Теперь, вместо безликой желтой равнины в блистер за открытой дверью бросались камни, уходили вниз расщелины. Было ощущение, будто ты прыгаешь с трамплина. Потом снова склон, какой-то поворот, и вдруг внизу лазоревая змея реки, опушенной, несмотря на осень, густой зеленью, снова поворот. Мы быстро,  будто бегом, поднимаемся по склону. Вершины справа и слева, и снова желтая  до следующих гор равнина. В вертолете произошло движение. Худенького паренька, сидящего у переборки, борттехник одарил гарнитурой. Тот встал и что-то сказал. Все изменилось. Верно ,взгляд мой изображал такое недоумение, что тот, командирского вида, сидевший напротив меня, прокричал мне, приложив ладонь рупором ко рту:

-  В Калате два трехсотых. Мы назад в Кандагар. Придется вас оставить там.

 Вертушки плюхнулись на пыльную полосу, и, крупный, которого называли доктором первый спрыгнул вниз. Я за ним. К нам задом сдавал грузовой «Урал» с откинутым задним бортом, из кузова торчали ручки носилок и четыре огромных грязных ступни с нестрижеными с самого призыва ногтями.
- Почему разутые? – перекрикивая шум винтов спросил доктор сопровождающего.
- Стреляли в тапочках, - непонятно ответил тот.
- А головы что так замотаны?
- В инструкции написано, что при возможной травме глаз делается светонепроницаемая повязка на оба глаза…
- Так они не видят, оба?
- Да пока повязку не наложил, видели, но у одного уши сильно обгорели…
Раненых уже с размаху забросили в салон, доктор заскочил следом, а я вместе с Калатскими , остался . Вертолёты поддали газу, да и были таковы, а из-за пыли вышел мой давний попутчик.

- Попали вы, - сказал он. На что прапорщик так доходчиво всё объяснявший доктору сказал:
- Отдохнёте немного – тут у нас хорошо, по домашнему всё. И сразу же стал объясняться:
- Я сам не в медицинском учился, в начальники аптеки попал из-за поноса. Положили меня в медпункт, а начмед  узнал что у меня образование с производством спирта связно, вот и выманил из роты. Вот я здесь всё инструкциями все стены и оклеил, чтоб не опростоволосится. Меня полковники из Кандагара проверяли – так чуть со смеху не померли. Вот я и наложил им повязки на глаза по инструкции.

Я, по правде, тоже хотел, начать помирать, но мы, похоже, уже пришли. У ворот, через которые нам предстояло войти стояли двое. Один невысокий, коренастый сзагорелым до черноты широким лицом и чёрными как смоль усами, другой  повыше, много светлее, и отчего-то, несмотря на жару, в белом полушубке.
- Это Андреич и комбат, - шепнул мне сопровождающий.
- Марченко здесь? – недоумённо спросил я пытаясь опознать знакомого комбата.
- Да нет, чуть задумавшись сказал прапорщик, - это замкомбата и Василич, командир батареи.
Ну вот и стало всё понятно.  Я хотел было представиться, но цыганистый Андреич прохрипел:
- Заходи, сапёр, гостем будешь.
 
Мы вошли во двор ограждённый каменным дувалом и двинулись вдоль белой стены с гаражными воротами к белому же отдельно стоящему домику с окнами творчески заложенными саманным кирпичом глиняного, так скажем, цвета. Нестерпимо белые на ярком солнце стены пестрели тысячами щербин всевозможных размеров и форм, что, безусловно оживляло их некоторую невыразительность. Сразу за дверью домика оказалось просторное полутёмное помещение – Ленинская комната судя по наглядной агитации покрывающей стены, а слева, за дверью – помещение поменьше. Светлое из-за наличия в нём окна за которым находился торец ещё одного здания и, огороженный решёткой склад обломков реактивных снарядов. Собственно говоря, это были бесхвостые ракеты с металлическим цветком вместо головной части. Видно я засмотреля – Андреич, наливавший в кружки чай сказал:
- Собираем, чтобы не спотыкаться.
Присели с кружками чая на кровати, между которыми разместился, стол, достойный лучшего применения.

- Да, - произнёс хозяин и в цветах и в красках поведал о тяготах жизни в мусульманской стране. И о том, что злодей – прапорюга, уезжая в отпуск, припрятал змеевик. И о том, как он, будучи советником при формировании Воздушно-десантных войск Мозамбика заработал там долларов на «Волгу», а здесь разве что только изжогу… Я кивал.

- Не дай тебе бог спиртное у них в дукане купить – как пить дать отравят. Сами –то  они не пьют! – бушевал он. –Вот в Мозамбике,  океан, бывало, в отлив уйдёт на километр, и ходишь рыбу собираешь в водорослях. Раз мурена на меня из какой-то кучи как собака бросилась – насилу отошёл от испуга…  А тут… Их даже свои собаки на дух не переносят. На наших – ноль внимания, а  афганцев порвать готовы.
- Эта собака, - я указал на сидящую в углу немецкую овчарку.
- Эта? – будто удивился он,  - нет это Кора, а Калата ты, что не видел? Он бодро вскочил и исчез за дверью, я за ним.
- Калат, окликнул он негромко, и то, что на пути сюда я принял за копёшку старого сена, сваленную у стены, выпростало огромную голову с выразительными глазищами и большим, качественной юфти, носом. Пёс открыл пасть, немного подышал с высунутой портянкой языка, и снова уронил голову между лап.
- Овчарка местная  - алабай, - сказал Андреич, - а лает только на местных…
 
Снова пили чай. Пришёл доложиться сапёр, хотел было  показать своё хозяйство, да Андреич остановил:
- Дело к вечеру, ближе к месту надо быть. Завтра погуляете.
- А успеем? - спросил я.
- Успеете, - уверенно ответил он.
По  хорошему моё пребывание в Калате должно быть чисто символическим – знакомство с подчинёнными и обстановкой, ну полдня, не больше. Командир полка просил не задерживаться, и я побаивался пропустить очередной вертолёт в Шахджой. Все мои попытки просто пройтись Андреич тоже пресёк. Всё завтра. Сам же до заката часто выходил на улицу без особой нужды.

  Враз стемнело, загудел  «Урал» со спущенными колёсами, к которому умельцы приладили генератор вместо того, чтобы его, генераторский движок, чинить. «И ток медленно пошёл по проводам, в домах один за другим загорались огни», - пришла на ум бессмертная цитата из романа «Далеко от Москвы»
- Пошли на ужин – обстрела не будет, сказал тогда Андреич, а я поинте6ресовался:
- Почему? Духи доложили? – и красноречиво взглянул на торчащую у него из кармана диковинную японскую радиостанцию вроде тех, которыми у нас прорабы матерят крановщиков.
- Обстреливают на закате, не принял он юмора, - днём опасно, подлётное время вертушек из Шахджоя – полчаса. Шансов сбежать нет. Ночью пуски как на ладони, да и никакой корректировки.
 
Вошли в столовую и пожелали приятного аппетита. За офицерским столом в углу суровый замкомбата  Василич вещал что-то про банжу с нагаром, и про то, что это второй такой случай с «Ноной». В Союзе доводили. С артиллерийского он иногда переводил на человеческий.  Банжа оказалась досыльником, а укупорка – снарядным ящиком.
- Хорошо что жара, всё что можно открыто, а то потеряли бы мы и бойцов и орудие, - оптимистично завершил  одетый в белый полушубок докладчик. Я поперхнулся – без перевода это  выглядело: пушку от боевой машины. Артиллерия, однако!
      
     Утро вошло в каморку светом, отражённым от белой стены напротив, топотом и фырканьем – войско занималось зарядкой.  Андреича не было. Вчера он расстроенный рано лёг спать. Мы подзасиделись за разговорами на ужине шли оттуда через Ленинскую комнату как раз когда бойцы смотрели программу время. По экрану телевизора брели, махая руками Михаил Сергеевич Горбачёв вместе с супругой, пребывающие ныне   не то в Америке, не то в Германии. Толпы народа по обе стороны дороги махали на них флажками, тыкали пальцами и громко вопили: Горби, Горби…
- Тьфу, - сплюнул в сердцах Андреич, - Кого горби? Водят,иху мать, как цыгане медведя, а он и лыбится рад стараться. Сказав ещё непечатное он рухнул ничком на кровать и затих. А я ночью летал. Говорят, что во сне летают дети, но про себя я бы не сказал так. Может быть запамятовал, может быть разучился, а так всё просто оказалось. Главное подпрыгнуть и убедиться, что держишься в воздухе. Потом резко наклоняешь тело, и, когда понесёт вперёд, слегка прогибаешься и поворачиваешь под углом к потоку ладони полураскинутых рук для набора высоты… Я летал над склонами, и за хребтом с замиранием в груди пикировал вниз, я куда-то летел, но не успел – проснулся. И теперь выйдя во двор, я всё не мог избавиться от очарования полёта – за дувалом склон уходил вниз к речке, дальше, в тени гор земля вновь поднималась вверх, а восходящее солнце, оседлав  плато Табаксар, изобразило его чёрной почти правильной трапецией. Свежий сухой воздух утра, звал в полёт не давая расстаться с иллюзией… Где-то там у плато бойко застрекотал пулемёт, сзади прокричали: Закончить зарядку! И мир переменился – загомонил голосами, зазвенел сосками умывальника и заплескал водой.

  После завтрака пошли с местным сапёром фортификацию смотреть – инженерное оборудование то есть. Право слово не Карфаген и не Константинополь смотрели, но за это время я успел услышать всю родословную гарного хлопца Юры Терещенко – предки его большими делами до революции, оказывается, ворочали. Дома в Киеве, предприятия какие-то, при этом он успевал давать пояснения по этому самому оборудованию…
- А это что? – как вкопанный остановился я у огромного кратера с внушительным языком оползня.
- Тут горушка была, сказал Юра, - Взводному мешала, обзор закрывала.
- Сколько же вы тротила сюда вбухали?
- Немного, шурф глубокий вырыли, пороха туда, доппучки ненужные в смысле, снаряды некондиционные. В общем всё, что подлежало уничтожению.
- Короче и рыбку съели…
- Короче, товарищ капитан, у Секаная опять стёкла вылетели..
- У Секаная?
- Здешний первый секретарь. Его вилла следующая за нашей.
- Почему опять?
- Первый раз когда укрытие строили мы стальную трубу пластитом разрубали надвое. 
- Додумались.
- Мы же в яме, в будущем укрытии. У нас все стёкла целые.
- И на этот раз?
- И на этот у нас целые, а на вилле ГРУ и у Секаная … Ладно еще ГРУшная ближе к месту взрыва, а Секанаевская так за нашей вроде скрыта.
- Судьба значит.

Отобедали и снова я к подчинённым. Скрипнул калиткой – за ней вытянулся по стойке смирно боец в застиранного цвета синих трусах. Шапки на голове нет, так он от неожиданности чуть здрам-желам не заорал. Я то отмахнулся, а в руке его вижу патрон с пулей навыворот – острым концом она, значит, в гильзу вставлена.
- Зачем же ты, -говорю, -Над изделием оборонной промышленности издеваешься? А он мне в ответ:
- Спичек нет, товарищ капитан, выкручиваемся.
- Как?
Он сигаретку с камня поднял, в рот её себе, а железкой, что рядом лежала – бац по пульке на тот же камень положенной. И зашипел себе трассерок, зафейерверчил. Боец прикурил и ловко метнул свою зажигалку в железную бочку, которая была и урной и, видимо, пепельницей, поскольку он туда же стряхнул пепел не обращая внимания на то, что там что-то загорелось.
- А если, - возмутился я…
- Нет там никакого если – сгорело всё…
Да, в этой рыжей вовсе стороны перекошенной бочке с пупырышками и надрывами на боках горело, видимо , всё, да всё ли, вот , сгорело.

- Терещенко! Что у тебя творится? – купеческий потомок как раз выше на крыльцо. Боец пантомимой из-за моей спины тут же, наверно, разъяснил ему обстановку, потому, что он не спрашивая про что есть что сказал:
- Спичек нет.
- Как нет?
- Они есть, солдатам сигареты выдают и спички. Вот только спичек почему-то не хватает никогда и нинасколько…
- Терещенко!!! Спички одну копейку стоят…. Я замолчал. Юрик улыбнулся. Вот так – где здесь копейки, где магазины в которых спички по копейке…
- А печурки свои тоже так растапливаете?
- Нет! –оживился боец, - Так неудобно. Я щас покажу!  Метнулся внутрь виллы, принёс автоматный затвор и окружную газету ТуркВО .  Газету смял, пулю из патрона вырвал, сообщив тут же, что тут трассер не нужен.
- Тут ПС сойдёт – пуля не нужна. Порох отсыпал в смятую газету, гильзу с его остатками заправил в затвор и ловко тюкнул по бойку железкой – газета предсказуемо хотя и чуть пугающе вспыхнула.
- Вот она сила окопной правды,- прокомментировал поджигатель
- А что, другие так не горят?
- Да вы что, товарищ капитан, другие на другое, я щас…  И уже подаёт мне два куска газетной бумаги:
- Вот помните и поймите.  Я мну и смотрю на фокусника – что ещё, паразит, затеял, а тот:
- Ёщё, ещё, прямо в шарик до мягкости, до самой такой мягкости. Берёт у меня шарики и разворачивает – один целый, а второй весь в надрывах.
- Вот она центральная пресса, - тычет он мне целым листком - сила , мяконькая как киска, и целенькая вся, а эта в дырках да и шероховата. Кто с такой на большое дело пойдёт, по нужде в смысле. Вот потому Правду, Известия, Комсомолку так ценят - у них Бумага, никто ими печурку растапливать не будет!
- И, что, совсем не читаете?
- Все читают, даже те , кто на гражданке газет не видел. Буквы забыть не хочется. Я заканчиваю читать газету на строчке с количеством экземпляров. Но центральные газеты всё равно лучше…

   В комнате офицеров засиделись за трёпом, пока за окном не завопили:
- Обстрел, и сразу же громкое короткое «бум» и так четыре раза.  Юра уже набросил на меня тяжеленный бронежилет и нахлобучил каску.
- Вам на КП, крикнул он мне, и показал пальцем на своего соседа связиста, тот уже бойко трусил к выходу. Вопль «Пуски» застал нас на дороге, и связист плюхнулся на землю у дувала, я и не заметил, как оказался рядом с ним. В небе разноголосо пело, потом бум, бум, бум, что-то фыркнуло над нами и так долбануло сзади, что мой бронежилет попытался подбросить меня вверх, мимо метнулось куда-то плотное облако пыли и  сверху посыпалась всякая всячина. Связист вскочил и резво засучил ногами по направлению к КП. Прыти его я поразился, но сам не отстал – ещё никто ничего не успел возопить как мы оказались в полутёмном подземелье. По пути я ещё многое успел: чихнуть от залетевшей в нос пыли, заметить как из стоящего поодаль «Града» с пушечным выстрелом улетела ракета, вытереть лицо и удариться каской о притолоку входного лаза. Присев на скамью огляделся – вокруг связисты с коробками радиостанций, пара офицеров и Андреич. Единственный без панциря и шлема зато с вражьей рацией в кармане.  Бойцы слушали голоса в наушниках, у Андреича в кармане тоже бормотало, офицеры, видимо, думали, но все постоянно посматривали на меня. Будто ненароком, но как-то уж больно часто. В американских романах про войну солдат непременно ходил под себя при первом обстреле, поэтому я незаметным движением проверил сухость штанов. Отметил с гордостью про себя, что ста двадцати миллиметров калибра для меня маловато –окружающие отметили тоже прыснув чуть ли не внутрь себя. Тут я в попытке понять что же не так откинулся к стене и гулко стукнулся железякой о стену, потрогал – каска на затылке. Лихо так заломлена. Все прыснули уже
наружу, а Андреич вышел наверх.

-Товарищ капитан, лицо у вас какое-то грязное, сказал сквозь смех ротный.
- И глаза круглые, - добавили из темноты
- Это потому, что только их и видно, добавил полумрак другим голосом.
- Неприятно?
- Да я этих разрывов за службу столько наслушался, зачем-то сказал я.
- Так там вы рвали, а тут вас…
- А вы что читали? «Нагие и мёртвые» или «Взвод»?- сумничал ротный.
- И то и другое, и ещё кое что…
- Заметно, - Сказал кто-то под дружный хохот,  - кто не читал, штаны во время обстрела не щупает. Тут уже рассмеялся я представив себя со стороны.
Наверху грохотало на разные голоса: «град», гаубица, «нона», иногда вклинивались разрывы. Андреич высматривал наверху пуски, а потом спускался вниз, когда казалось, что  будет так бродить вечно, он велел артиллерии заткнуться, чтобы послушать. Наверху грюкнул один разрыв и всё затихло. Потом мы услышали
- Отбой, - и вышли в сгущающиеся сумерки…
После ужина Андреич снова перебил мне всё желание смотреть телевизор. Там, в программе «время» седовласый министр иностранных дел СССР с трудом пережёвывал русские слова.

- Шёл бы ты овец  допас…, - сказал мой спутник походя в каморку. Я досмотрел новости, прожектор перестройки и пошёл  за ним. А ночью я снова летал, но никуда не долетел…
Проснулся в полёте и посмотрел на часы. Мои «командирские» ярко светили циферблатом в темноте, но стрелок не было видно. Хотел было протереть стекло, но палец почувствовал неровности циферблата. Стрелок не было и в помине. Чёрт его знает, засыпать, не засыпать? Куда делось стекло? Ладно, его я мог сковырнуть во время вчерашнего спурта. А после обстрела я на часы не смотрел, и раздевался в темноте… Хорошо, будем считать что со стеклом всё понятно. А со временем? За окном скорее серо, чем темно, и, кажется, становится всё светлее. Зычный выкрик: подъём в прах разметал мои сомнения. А солнце от неожиданности  метнуло на край крыши розовую полоску.

 После завтрака я спросил Андреича когда же будут вертушки.
- Не сегодня, - огорошил он меня.
-Завтра?
- Не знаю, в Кандагаре проблемы с топливом.
- Почему?
- Задерживается колонна из Кабула. Есть там, конечно, свои резоны-мазоны, но под Шахджоем спецы перехватили солидную банду, которая явно ждала колонну. Группу потеряли.
-Духи?
-Спецы. У духов- банды, понял?
Во дворе истошно взвыл двигатель.
- Завёл армяшка! – Андреич хлопнул себя ладонями по коленкам, завёл зараза. Дуб дубом в технике, а завёл.
- Это тот в «горке», грустный такой?
- Авианаводчик, Армен. Навёл тут – поневоле загрустишь.
-Кого навёл?
- Заказали БШУ (бомбо-штурмовой удар) по Табаксару. Зелёные, союзники наши, решили там пост организовать. Неделя прошла- тишина. Тогда они без подготовки туда выдвинулись. И, прямо как по заказу один штурмовик стал их утюжить по полной. Армен со своей  радиостанцией бегает, вопит туда, понять ничего не может. А что тут понимать – штурмовик-то афганский, им хоть по армянски ори. Накрошили они там. Только раненых человек сорок довезли. А у них видно про промедол и не слышали, и носилок нет. Везли навалом в грузовиках – ор на весь Калат стоял, колёса задние у машин –будто по грязи ехали, кровь. Тут ещё одна неприятность была, короче, местные на нас окрысились. Толпами тут ходили под стволами. Сейчас, вроде, успокоились. Так что наводчик наш под впечатлением. Вот и мучает уже неделю дохлый  УАЗик.

-Уже не дохлый, - я встал и вышел прочь от видения  машин едущих по лужам крови.
УАЗик с громким воем вынырнул из ворот и встал на своё место.  Зеваки окружили его.
- Нэ тянет, с едва заметным акцентом сказал водитель спустившись на землю, -на вторую переключаю, нэ тянет.
- Может смесь очень бедная? – сумничал кто то.
- А заводится нормально?
- Нормално, - Армен заглушил и снова запустил двигатель. И недоумённо уставился на на свою «Антилопу Гну».
- Может свеча какая не работает?
- Троило бы, на Газоне восемь цилиндров, и то сразу чувствуется. А тут смотри, - и говоривший сдёрнул со свечи провод. Двигатель продолжал ровно гудеть. Все замерли с открытыми ртами, зеваки глядя на автомобиль, Армен на зевак. Кто-то тут же сдёрнул провод с другой свечи. Мотор и это проигнорировал. Сорвали с третьей – тот же эффект.
- Он что это, на калильное зажигание перешёл или дизелем заделался, - глаза у старлея  стали совсем круглыми, и он сдёрнул последний провод. Произошло то, во что уже никто не верил – движок заглох.

- Фу, напугал Козлевич, -съязвил один из зевак.
- И что тепер делать, - рассмешил новоиспечённый  Козлевич всех вокруг.
- Проверь свечи, другие лучше поставь и провода. Искру проверишь –потом вкручивай. Да…  эти все, которые вокруг, знали таки всё, а крутил тот один, который ничего не знал…

   На обеде стали кучковаться для поездки на рынок, все оказались заняты по самое всё.
- Товарищ капитан, нет желания поехать? – предложил взводный Серёга.
- Желание есть – денег нет.
- Продадим что-нибудь ненужное!
- Чтобы продать что-нибудь ненужное, нужно вначале его купить, -процитировал я кота Матроскина.
- Тут вам не Простоквашино – всё не так.
- Ну раз не так…
- Собаку с собой возьмите, - буркнул Андреич.
- Да мы спящего Калата втроём в машину не загрузим.
- Кору! Какого к чёрту Калата – он весь рынок сожрёт. Совсем с ума сбрендили? И с харчами там аккуратно – отравят!

Ничего ненужного у себя я ненашёл, поэтому припёрся к УАЗику с одним только автоматом. Армен держался за руль, будто с утра не отпускал его, на заднем сиденье Серёга поглаживал сидящую с важным видом овчарку. За сиденьем торчали несколько «стаканов» от разорвавшихся реактивных снарядов и ящики из-под боеприпасов.
- Им, что, тех РС которые на них падают не хватает?
- Наверно нет, просто ответил взводный.
На рынке нас окружила выросшая будто из-под земли толпа ребятишек-бачат, кабы не басовитый рык Коры – идти бы нам отсюда пешком. Детки явно намеревались растащить наш открытый транспорт по винтику. О, мудрый Андреич! Тут завидев наше добро подошли два бородача душманского вида. Серёга спрыгнул к ним, чтобы не смущать разгневанную Кору. Они стали махать разноцветными бумажками, на что Серёга только мотал головой. Зато его визави сопровождали манипуляции с банкнотами громким криком и устрашающей пантомимой. Я уж хотел было снять с предохранителя автомат, но один претендент, видимо, натасовал в своей колоде нужную сумму – Серёга выхватил её движением фокусника. Всё стихло, другой торговец махнул рукой, сверкнул глазищами на всех участников и ушёл.  Добро из-под собачьей охраны мы передали победителю аукциона.

 Лавки, построенные из саманного кирпича на манер наших гаражей, вытянулись в длинный ряд и убогостью своей не сулили ничего путного. А внутри я оторопел – пещера Али-бабы! Вашу маму! Стены до потолка увешаны тряпьём всех форм и размеров. Джинса простая и варёная ( кто, интересно по Калату в ней разгуливает?) несусветные фасоны национальной и европейской одежды. В углу бушлаты, берцы, сапоги и блестящие резиновые калоши. Пол уставлен коробками с бытовой техникой всяких моделей, а на столах у входа россыпь мелочёвки. Армен стал что-то спрашивать, точнее показывать пальцем на побрякушки, торговец в ответ на земляном полу чертил ему цифры. Ни одного ценника на скромном миллионе всякой всячины, а он не боясь ошибиться, строчит цены как из пулемёта… а вот и часы, те самые «Сейко» и «Ориент» без которых ни один офицер не вернулся ещё из Афганистана. Те самые, которые вызывают шок в парилке и в бассейне, те, что на спор кипятят и бросают на пол. Чёрные строгие циферблаты, прочный стальной корпус, блестящий браслет, и плоское хрустальное стекло, которое не сковырнуть как ту скорлупку из плексигласа, которая вчера улетела с моих «Командирских». Я задумавшись достал своё неисправное сокровище, и сравнил с тем, что на столе. Даже браслет на моих выглядел какой-то самоделкой. Торговец тут же выхватил их у меня, осмотрел, и, цокая языком, вернул. Потом стал бормотать и прикладывать к моей руке вражьи часы. В конце концов умудрился напялить мне на запястье какую то красоту, и стал моей же рукой тыкать мне под  нос произнося непонятные, но явно хвалебные речи. Не зная ни слова я понял, что на моей руке эти часы смотрятся так, будто для неё и делались, и что ни рука без часов, ни часы без руки… Короче, вынул я из кармана ту тоненькую пачку афошек, что сменщик мне на мелочевку дал, прекрасно понимая, что на часы там при всём желании не хватит.

  Серёга добавил мою долю от проданного. Дуканщик крякнул от досады увидев мои капиталы, но надолго не задумался – ткнул пальцем на карман куда я положил часы. Уставился на них будто рентген в глазу включил, поцокал, вздохнул тяжко, и вынул из часового развала часы с надписью Rickon и белым циферблатом. По его горестному виду я понял, что часы эти он отрывает от сердца и отдаёт даром только из огромного уважения к моим заслугам перед человечеством. Мои неисправные он сунул в ящик вместе со всеми моими же сбережениями, а новые запустил в стену, хорошо так метнул. Они шлёпнулись об саман и поскакали по земляному полу. Пока я нагибался, чтобы подобрать их, продавец налил в пиалу кипяток из термоса и показал мне пальцем, опускай мол.  Часы в кипятке я прополоскал и белый циферблат показался мне уже не таким страшным…   Да и то, в стране, которую мы уже восемь лет спасаем от войны нищеты  и разрухи, в Калате, окружённом вражьём. Почти задаром на наши деньги, короче дарёному коню в зубы не заглядывают.

   Перед  ужином был обстрел. Близко от нас не упало ни одного снаряда. Глядя на исколупанные осколками стены и прочие следы прошлых битв я не мог сложить картинку: за два обстрела только один снаряд упал поблизости от нас, сколько же должно было быть обстрелов до того? Василич на ужине  успокоил:
- Это косвенный признак того, что мы уничтожили специалистов. Сейчас огонь ведут с большим разбросом, практически неприцельно.
- А прямых признаков нет? – поинтересовался я, -как оно вообще стрелять вслепую?
- Попадаем же, хотя с корректировщиком во сто крат лучше. Но обстрел ведут перед закатом, и вертолёты не успевают подлететь.
- Я, вот в «Зарубежном военном обозрении» читал, что у вражин делают беспилотные самолёты, для таких целей.
- Сложная наверно, машина?
- А что сложного: большая радиоуправляемая модель, какие пионеры в кружках делают. Только мотор посолидней, вроде как от бензопилы, да камеру с передатчиком. Летай – не хочу.
- Собьют игрушку!
- Выше семисот метров стрелковое оружие неэффективно, ПЗРК не захватит, не будут же духи зенитную установку с собой таскать.
- А что, Василич, дело говорят, - сказал взводный Серёга. – Ящики, укупорку твою, сдадим, купим в дукане мотопилу и камеру, связист радиоуправление спаяет, а Армен самолёт сделает. Все сдержано прыснули. Василич смеяться не умел, он задумался:
- А что, машину то отремонтировал, а в самолётах он наверняка разбирается.
         
 На следующий день я понял, что крепко влип. Никто никаких вертушек не обещал,  вид праздношатающегося офицера вызывал, видимо, уже недоумение. Тут даже непркаянный Армен был занят делом – привинчивал к автомобилю какие-то блестящие предметы и тёр ёго со всех сторон в перерывах между поездками по кругу. На обеде меня пригласил в расположение своего взвода старший лейтенант по имени Гурий. Крупный такой специалист своего дела чем-то похожий на артиста Моргунова. Он стопудово хотел похвастаться снесённым им бугром, а я и не стал его разочаровывать своим знанием и его супервзрыва и стёкол в виллах- всё не мельтешить  у всех на глазах. Позиции Гуриевы назывались островом, полукругом вдоль реки они ощетинились стволами полузарытых БМП, всё остальное скрывалось в паутине траншей. Других офицеров взводный видел только во время совместной трапезы, поэтому свободные уши он обрабатывал по полной программе перескакивая с одной темы на другую. Когда он добрался до восхваления преимуществ АКМ перед  АКС-74, я решил поспорить.
- А ты сам проверял?
- А что проверять – так всё понятно: пуля тяжелее, скорость полёта меньше – ветку ломает, а маленькая скоростная – рикошетит.
- Как же такое недоразумение приняли на вооружение?
- Ну боекомплект легче…  А так мы можем и проверить. Гурий подошёл к стоящей прямо в траншее пирамиде и вынул оттуда АКМ
- Вот, смотрите, товарищ капитан, а это китайский, показал он на другой. Вот на нём иероглифы, есть детали фрезерованные, а бывает даже штык-нож складной. Плюются они после третьего рожка. Я попытался передёрнуть затвор автомата – шиш там сказал им кшиштоф, он и не подумал передёргиваться.

- Дайте мне, Гурий схватил своими лапищами автомат и стал краснеть лицом, пытаясь оттянуть рукоятку. –Вот маймуны, автомат ничей, никакая падла не почистила. Убью гадов! Он поставил  оружие прикладом на землю и стал колотить пяткой по рукоятке затвора – раза с десятого она отошла назад. Ладонью взводный дослал затвор вперёд, и с одной руки запустил очередь в белый свет. Я очумел. Стали мы лупить по установленным в чаще мишеням. И никакого тебе преимущества не выявили, тогда Гурий принёс ручной пулемёт, который ПКМ и с пояса эти мишени поразил, ну или очень напугал плотностью огня.
-Дай- ка я попробую, попросил я у него чудо машинку. Попробовал и увлёкся – стоит чуть затянуть очередь и отдача просто сносит с места, пули рубили заросли и поднимали тучи пыли. Затвор клацнул напоследок и всё стихло. Довольный Гурий забрал у меня пулемёт, а я вдруг обнаружил масляное пятно на правой поле моего нового хэбчика, попытался оттереть.

- Это гильзами подкопченными замарало, - Взводный лыбился так, как будто одарил меня сокровенным, - стирать надо! Мне бы бежать оттуда сразу – так нет. Решил подколоть взводного по поводу автомата китайского:
- Ну а китайский, говоришь, плюётся после третьего рожка?
- Надо проверить, - не очень уверенно ответил он мне, - Эй Цыпин, снаряди три, нет пять магазинов 7,62! Тут Гурий увидел мои новые часы:
- Новые, товарищ капитан?
- Вчера купил.
- Проверяли?
- Дукащик кипятил, в стенку бросал, - Чёрт дёрнул меня снять часы с руки и аккуратно, за браслет уронить их на землю. Раздался негромкий дзинь, и часы я поднял уже без стекла.
- На камешек может быть попали, или точкой такой особой ударились, где напряжения сходятся, - Успокоил меня добрый Гурий.
Испытывать китайский автомат я не остался, пошёл со своей бедой к подчинённому. Юрко, купеческий наследник, посмотрел на часы и отдал их связисту. Тот поморщил лоб и сказал:
- Попробую из оргстекла вырезать, но воду держать не будут, да и поцарапаются быстро.

     На ужине, после дежурного, вялого и крайне неприцельного обстрела вновь помянули добрым словом погибших духовских артиллеристов.
 Ночью я снова летал, но никуда не долетел, а с утра, часов в десять прилетели вертушки, я было обрадовался, но оказалось, что они привезли солярку и полетят назад в Кандагар.
Топливо выбил полковой начальник автослужбы, который вначале обещал выбить зубы всем солярщикам из службы ГСМ, убеждавшим его , что соляры в природе не существует. Пока выкатывали бочки «восьмёрки» колошматили винтами ни в чём не повинный воздух, а над нашими головами ошалело бесновалась пара «крокодилов». Потом все эти аппараты тяжелее воздуха сбились в стаю и утарахтели за горизонт. Гарнизон наш снова погрузился в тишину.
- Почту не привезли, паразиты, ругнулся Андреич. А я подумал, что с почтой получу свою долю ласки за не купленные подарки. Если, конечно, когда-нибудь смогу покинуть Калат. После обеда пошёл к связисту – он сказал, что часы сделал, но забыл принесть. Это он говорит так. Пошёл я к этому радиомяханику –связисту, он часы отдал, сел в уголок и пригорюнился. Кивнул я Юре на него – чего он мол? Юра махнул рукой и говорит:
- Боится, что останется здесь навсегда. Я чуть было не рассказал про свои подобные опасения, но Юра продолжил:
- Его с машиной  спецсвязи совсем-совсем неисправной сюда начальник связи прислал – насмотрелся на наши воронки и развалины и приволочил её с колонной на верёвке чтобы тут её разбомбили. Мы её и на пригорок специально поставили, и антенну развернули, - Юра увидел моё очумевшее лицо и пояснил:
-Эту спецтехнику списать практически невозможно и в Союз везти…
- Незнамо как, - закончил понурый связист.
- Мы её уже как катюши капитана Флёрова заминировали, провод куда надо вывели и стакан от РС положили. Всё вдвоём тайком. А тут снаряды перестали к нам залетать чтоб мы под них сработали.
- Думали это так-как, а оно вон как, - связист потянулся к большому зелёному сундуку всеволнового своего приёмника и щёлкнул каким-то тумблером.  Где-то за стеной так садануло, что я присел и услышал свой крик:

- Вы что-о-о???
- Может гаубица? – растерянно спросил связист.
- Нет, разрыв, - ответил Юра. Тут с улицы долетели громкие сочные маты, объединившие в немыслимой своей вязи Кулибина, Гагарина и Циолковского. Мы вскочили и помчались в гущу событий. Дым рассеивался над виллой советников, что через виллу Секаная от нашей. К матам  обвинительным присоединились маты оправдательного характера.  Советники оказались перевозбуждёнными.
- Я сначала хотел посмотреть как полетит, а потом как пороховую дорожку поджёг – шмыг в укрытие, - размахивал короткими мускулистыми руками замполит из Новосибирска

- Лучше б уж ты посмотрел, - мягко сказал интеллигентного вида москвич из МУРа. Третий советник матом подтвердил, что так было бы значительно лучше.
- Не понимаю, почему она взорвалась? Порох-то горит медленно
- Бездымный порох может быть бризантным взрывчатым веществом в нескольких случаях, - сумничал Юра, большое количество, замкнутый объём, детонация от детонатора или другого ВВ…
- А как-же Рсы летают?
- Там флегматизированный монолитный заряд
- Монолит из артпороха можно сделать
- Мо…, - Успел сказать Юра
- Молчите, юноша! Умоляю вас сохранить нам жизнь, прервал его МУРовец. К чему нас защищать от духов, если этот бес нас тут прикончит.
- Ловко вас тут с двумя полками полурота со сводной батареей защищают.
- До вас мы тут из всего что есть отбивались, - он шагнул внутрь помещения и вынес ручной пулемёт с торчащим сверху магазином, - Чешска Зброёвка 1937 год.
- Антиквариат, - сказал я.
- Скорее винтаж, поправил меня москвич. Переспрашивать  шо це таке я не стал, только кивнул понимающе.
- Из него какая- нибудь Чешская проститутка стреляла во время Пражского восстания, - высказал мнение замполит.

- А почему именно проститутка?
- Да он год женщин без паранджи не видел, вот и мечтает о белокурой чешке за полкармана афошек. Это чтобы без ухаживаний, пояснил москвич. Замполит махнул рукой и ушёл. Не успели мы распрощаться , как на заднем дворе рвануло. Граната? Из-за виллы вылетел возбуждённый замполит:
- Слыхали? Доппучки гранатным запалом! Молодец сапёр! Может…
- Не может, сказал москвич. Тут раздался басовитый лай Калата, - Вашу маму! – москвич схватился за голову, - у Секаная-то поди, опять все стёкла в хлам. Замполит растворился в недрах виллы, а в калитке появился Андреич с двумя сопровождающими. Один – пуштун с княжеской осанкой,на котором национальная одежда выглядела фраком, а другой – басмач с густой чёрной бородой в панаме и в форме, которую, видимо, товарищ Сухов выбросил из-за ветхости.

- Саид, переводчик ГРУ, представился он мне, - вы же недавно из Кабула? Товарищ Секанай хочет узнать что там и как. Я хотел было сказать ему что я знаю о делах в Кабуле, но он стал переводить  Секанаю подробности о неудавшемся космическом полёте. Что уж он там переводил, я и не знаю, но ни на один язык мира я бы не перевёл ни одного слова из сказанных  Андреичем.
    В доме Секаная мы увидели солдатские ботинки – внутри помещения по ковру, покрывающему весь пол бродили два бойца и привычно собирали осколки стекла. Мебели в доме – никакой. Только японский телевизор с видиком в углу, да куча разных подушек.
- Пошли к нам, - Саид кивнул на разруху, - у меня и плов есть.

       На вилле Саид с Секанаем что-то долго решали на своём.  Казан с пловом на столе, овощ порезан, а они всё курлыкают.
- На полу сядем,- сказал вдруг по-русски Саид, и пока я формулировал вопрос стащил покрывало с кровати и расстелил на полу.  Блюда заняли своё место на этом ковре – мы своё.
- Такой, понимаешь, култур-мултур, пояснил басмач цитатой из анекдота, и достал из-под кровати литровую бутылку диковинной формы с содержимым прозрачности утренней слезы.
- А как-же? – Спросил было я. Но ответ был запасён давно:
- Аллах не видит в помещении. Не рефлексируй, капитан, всё в порядке! Мы выпили и стали вкусно есть. Настоящий плов с бараниной, а не с тушёнкой, овощи, которые мы не покупали чтобы не помереть от поноса…
- Кушай помидор, не бойся, у нас дома тоже такая жара. Ничего – живём не болеем. Тут, конечно, грязи побольше, вода в дефиците. Даже соплеменники наши не такие.
- Не какие такие?
- Тут узбеки живут, таджики, туркмены, понимаешь, но они все мелкие. У нас в Союзе в среднем на голову выше…  (басмач и вправду высок и мордаст) и тупы они здесь как бараны. Давай ещё, и он разлил. Выпили, закусили. Саид стал что-то говорить Секанаю и снова стал похож на курбаши…

- Я рассказал ему новости, которые ты привёз из Кабула, пояснил он мне наговорившись.
- Ну и как новости?
- А как плов?
- Вещь!
- Ещё по рюмашке и кушай, кушай ещё, а я ему дальше переводить буду…
Саид попереводил и снова повернулся ко мне:
- А знаешь почему местные быстро про убитых забыли?
- Почему?
- Когда раненых от вас увозили, обстрела же не было?
- Не было.
- Вот они и решили, что виновных расстреляли…
- Простенько, но со вкусом…
- Зауважали.

       Я ушёл, когда закончилась бутыль, они остались. Непростой таки этот переводчик – язык чистейший литературный, одежонка застиранная до белизны, но без пятнышка… О чём он говорил с Секанаем? А мне нужно? Сегодня после общения со связистом мне показалось, что и я останусь здесь навсегда. Будет круг: утро, Армен с машиной, обед, подготовка к обстрелу. Андреич, убеждающий, что  поспевать пораньше на «а почему?» к командиру полка не стоит… А теперь  стало полегче…
 Ночью я снова летал, но не долетел. Очень хотел узнать что-же там, но проснулся. Часов в десять улетел Армен. С вечера ещё снял колесо с машины – перебортировать  зачем-то хотел, а с утра: давай брат восвояси – из Шахджоя пролётом вертушки. Машина так и стоит без колеса – все кроме меня заняты делами. А мне это колесо, ну, примерно, как пятое в телеге…
   
 Сижу со связистом. Тот ловит что-то в эфире. Наконец приятный женский  голос останавливает его поиски:
- Дорогие советские друзья! Продолжаем изучение китайского языка! Повторяем: се-се, хорошо, се-се, хорошо.
- Се-се – хорошо невольно повторил я. Печальный связист схватился вдруг за живот и расхохотался.
- Ещё раз,- пропел голос, - Се-се – хорошо.  Тот ещё сильнее зашёлся смехом.
- Что не так?
- Она говорит –се-се, а вы се-се..
- И что?
- Так не похоже совсем.
Мне тоже показалось, что у китаянки голос был куда как приятнее, чем кваканье  связиста, но суть мне познать не удалось. В комнату влетел посыльный и завопил:
- Товарищ капитан! Вертушки.., срочно! Товарищ майор уже пошёл.
Посыльный не умолк ещё когда я пробегал мимо УАЗика третий день стоявшего без колеса, выхватил из Андреичева закутка свой скарб и помчался на аэродром. В небе хороводились два «крокодила», а восьмёрки пылили на взлётке. Бортач из проёма двери отчаянно махал мне, но лестницу, паразит не повесил. Уже на ходу помог забраться внутрь и мы полетели, минут через двадцать наступила та самая завтрашняя ночь, что обещал мне старлей в Кабуле.

  Мы с Андреичем вышли на металлическую полосу аэропорта Шахджой как цари – каждый из своего вертолёта. Прямо перед нами по обрыву в сторону неба поднималась тропинка. В конце её на самом верху, на лавочке, на какой обычно сидят старушки, восседал комбат, над ним была только бездонная синева.  Он встал когда мы подошли и сказал:
-Наше вам, господа. Объятий и поцелуев господам не предполагалось. Пошли. В сакле управления сидел майор плакатно-славянской внешности и конспектировал что-то из занудных книг.
- Сергей, ты своди полкового инженера в баню пока то да сё, день сегодня мужской. Майор напыжился, размял все члены, фыркнул и сказал:
- Баня, она ещё никому в жизни не навредила, идём?
-Идём.
И пошли мы в баню. Кругом саманные строения цвета земли, да земля цвета саманных строений. Майор что-то показывает, обзывает, а оно всё одно – саман, глина, камень…  Зашли в какую-то дверь. Раздевалка, ну мы и разделись. Тело ещё горело от зноя, а за следующей приоткрытой дверью в полумраке ртутью отливал бассейн. Как возопил я за майором следом плюхнувшись в воду не опишешь пером, но как я взвился из пучин уже и не нарисуешь. За стенкой где-то раздался женский визг в ответ на на наши отзывы об ощущениях. Бабы в бане посреди пустыни!?!
- Там мужики! – пели сирены за стеной
- Какие мужики? – бархатно отвечал им майор, - тут я да инженер полковой, и никаких таких мужиков.

- Сидите там в бассейне, мы уже уходим.
- А поплавать?
- Поплавать? А приплыть?
- Недоверчивые вы какие-то, у нас только хорошее на уме.
- Кабы у вас один ум был, да и от того, говорят, только горе.
Они ушли, мы попарились, поплавали, назад идём. Майор всему удивляется: дозанимался – день мужской с женским перепутал, а соловьём- то как запел, к Союзу готовлюсь, не иначе. А комбат –то, всё же помнит, а послал в баню. В баню? Ну не на … же!
 
   Вернулись, комбат только что-то хотел изречь, как телефон заверещал.
- Пронто,- сказал комбат в трубку, - си, си, си, ариведерчи. И нажал клавишу отбоя. Отпустил, дождался ответа телефониста и сказал: ладно, не надо.
- Знакомься, наша мафия, он ладонью очертил комнату. Толстый Равануза – наш зампотыл.  Полноватый майор оторвался от своих записей и кивнул. Лаудео, зампотех по совместительству – совместитель осклабился  набором серебристых зубов, изготовленных, видимо, из клапанной стали. Начальника штаба ты уже знаешь, Андреича тоже, а это наш ЧВС
- Кто?
- Член военного совета, будущий, пока просто замполит батальона. Преданный боец партии, практически комиссар Катанья.

- Кончай, комбат, - замполит, потупив взор, улыбнулся   застенчиво.
- Что значит кончай? – герой не должен стесняться своего места в мироздании. Паша, ты правая рука моего разума, линия партии проходящая через моё сердце. Есть вещи на свете, которые я могу доверить только тебе..
- Ну, не  надо, комбат…
- Надо, Паша, надо. Надо пойти и лично провести развод. Объяснить бойцам всю серьёзность момента. Против нас здесь воюют  « чёрные аисты» Салом Кучи, Мулламаддат и весь американский империализм. Иди!
- Да что, комбат, разведу.  Замполит вышел .
С кровати в углу поднялся своим кепи со звёздочкой и восточным лицом очень похожий на самурая офицер:
- Заместитель командира батальона по медицинской части капитан Ким.
- А это будущий президент Южной Кореи, -пояснил комбат, - Хватит нам уже Ро Дэ У и прочих. Там уже два Кима заявились на президентов. А наш Ким Ро Ман на днях как раз в Союз уезжает. Третьим будет.

- Роман, - подошёл пожать мне руку «самурай»,- батальонный доктор.
- По местам, - шумнул комбат, и в комнате сразу всё зашевелилось. Отдёрнутая  занавеска обнажила нишу, тетради Раванузы и учебники начштаба отодвинулись от своих владельцев. Люди же с кружками пошли в нишу, где из потайного шкафа появились бутыль, ломти хлеба, лук, соль и вскрытая банка тушёнки.
- За встречу, - поднял тост хозяин, и мы стали выпивать.   С аппетитом, но недолго.
- Пожалуй ЧВС уже закончил, пора и нам, объявил комбат, и помещение приняло прежний вид. Включили телевизор.
- Пронто, - сказали оттуда.
- Слушаю, - пробубнил переводчик.
- Вы продолжаете следить за Раванузой?
Мать вашу! Вот откуда мне показались знакомыми прозвища батальонной мафии. По телевизору шёл бесконечный фильм про итальянскую мафию, просто в Союзе у меня не было времени им увлечься. Мельком видел в Кабуле. И про Южную Корею тоже из этого ящика – он же для них окно в мир. Я вот, в Союзе и знать не знал, что в Корее кого-то выбирают…
Вместе с клоком ночной черноты вошёл ЧВС^
- Развёл, всё в порядке… - начал было он.
- Верю как себе верю, сказал комбат,- мы сейчас на юбилей, дело мира на земле оставляем на тебя.
- Комбат, но, вы там, это…
- Лично проконтролирую, Никаких нарушений по линии указов партии и правительства не допустим. Трезвость – норма жизни.

Управление цепочкой ушло за комбатом в ночь, будто играл он на волшебной дудочке. Редкие лампочки освещали саманные пятна, остальной, чёрный  мир,  делился зубчатой линией на звёздную и беззвёздную части. Где-то в этом мире праздновали день рождения неизвестного мне лётчика.
- Слушай,  - приотстав комбат сказал мне, там дама новая приехала, ещё ничья. Приглядись высокая, тебе пойдёт.
- Это день победы, что-ли,- хрипло произнесла темнота голосом Лаудео
- Новенькая, которая. Почему день победы? – спросил темноту комбат.
- Год рождения у неё сорок пятый, - пояснил голос Раванузы.
- А ты присмотрись всё таки…
 В столовой светло, за сдвинутыми столами масса народа в форме. Нам навстречу шумят.
- Представляю вам, - комбат в своём репертуаре, - инженера полка. Дам прошу обратить внимание, парень видный, и, так сказать, на выданье…

- Да представляем мы его –  мы в бане с ним мылись..,- сказала дама.  В мёртвой тишине заскрипели ботинки повернувшегося ко мне комбата, буравчики чёрных глаз кольнули больно, усы встали дыбом, а нижняя челюсть рывками миллиметр за миллиметром стала опускаться вниз. Когда она замерла, видимо встав на стопор, зал разом грохнул. Сели за столы. Я с любопытством уставился на странные металлические рюмки с дном будто у пожарного ведра – не поставишь на стол, падает.
- Нурсики, пояснил мне сидящий рядом лётчик – гильзы от тепловых ловушек.
- А как же с ними пропускать?
- Спрячь в карман когда разливают или держи в руке до следующего тоста.
К комбату, сидящему с другой стороны подошёл с заговорщицким видом офицер в горке и с ножом на поясе. Удивляться чему-то после Калатского Василича в тулупе я не стал.
- Товарищ майор, всё путём? – спросил он хитро косясь на меня.
- Всё прекрасно, Ярик, все свои, - ответил комбат.
- Ну и хорошо, бог не выдаст, свинья носа не подточит,  - изъяснился Ярик.
- Это капитан Горошко, будущий герой Советского Союза, представил Ярика комбат. «Да, после президента Кореи и ЧВС? – подумал я.
- Представление уже послали , - сказал Ярик без всякой иронии.
После третьей я спрятал свой нурсик в  карман – дел завтра много. Столы шумели. Где-то напротив новенькая с экзотическим прозвищем увлечённо рассказывала о вахтах, нефтяниках и Тюменском Севере.

Во сне сегодня я не летал, зато видел всех знакомых женщин, Даже жену. Почему? Место такое – ночевал я у доктора, «заместителя командира по медчасти» и будущего президента Кореи и её окрестностей. Полуприкопанная сакля, две ступени вниз и бордовые ковры на полу, невесомые драпировки на стенах, две кровати у противоположных стен, а между ними невысокие тумбочки с настольными лампами. Это место без дам просто быть не могло, даже во сне.
  С утра, пока запрягали, мы с комбатом общались на лавочке. Внизу изгибом струилась речка, правее  на металлической постилке кучковались вертолёты. Горы перед  нами  были ярче неба, а сзади торчали мрачным гребнем.  Я выложил комбату все нюансы секретного поручения и ждал его ответа.
- На что похожа рана? – спросил он меня.
- Неудачная проверка электродетонатора.
- Ну и…
- Откуда там  электродетонатор, который нужно проверять в ночи…
- Запал от гранаты
- Запал? Зачем?
- Прикурить?! Весь вред на земле от курева!  Курящая пьянь горит в домах на диванах. Курящая не совсем, и совсем не пьянь жжёт тайгу. И воняет. Перегаром можно вонять на полметра, а табачной вонью можно провонять всё что хочешь.

- То-то ваш замполит на улице курит?
- Кстати, он не в курсе.
- Как?
- Курил на улице. Потом док ему своё наплёл, а  я назначил на дознание…
- Чего дознание? Он что, идиот?
- Ярик, ну тот, что вчера, успел с группой сбегать и наследить китайскими гильзами. Пулял трассерами в нашу сторону. Бинты с бараньей кровью ещё только подсыхали на момент проверки. Вертушки с полковниками улетали в момент жестокой битвы.
- А просто сдать солдата не проще?
-Ну ты  -инженер, даёшь! Не проще.  Я здесь второй раз. Был в перерыве в Союзе. Его ранение – моя вина, чуть меньше – вина страны. Ты про пацана подумал?  После первого Афгана я своих разведчиков раненых видел. Я радовался!? Нет!!! Не я писал что и как. Писали, что на учениях в соседней стране…. Нет, не в песочнице по глупости он пострадал. Его не мама сюда отправила. Я прошляпил, я отвечу.., а родина…  пусть уж поможет чем сможет. Медаль даст.

   Ладно, комбат, пусть будет так, но солдат не для того проходит подготовку. Чтобы по глупости своей лишить армию боевой единицы…? Разные люди – один сам по себе, за другим глаз да глаз, а кто-то кажется одним, а оказывается другим. Вот бывает один баран в экстазе влетает другому в стропы – чем заканчивается?...  Обычно отпуском – один другого за стропы держит. А вот, на моей памяти однажды нижний запаску выкинул и всё загасил, что можно было. И политрук хотел честно одного покойника в герои, а второго в виновники. А виновник – отличник боевой и политической. Только потому и уладили. С тех пор я при замполитах не пью – тот меня этой частью бытия в процессе шантажировал…  Знаешь, человек не тогда герой, когда, когда рекордный вес со штангой  возьмёт – это достижение, а когда, зная, что  грыжа лопнет, вырвет её на сантиметр чтобы товарища вытащить.
 
   Поехали. Подушки сидений по бокам башни – лучшие места. Зной там становится прохладой, а неровности пустыни не ощущаются вовсе. За БТРом пыльный шлейф в полкилометра. А может быть и больше – ветра с утра нет, с самолёта, поди видать откуда броневик выехал утром даже если уже полдень. А нос БТРа летит над пустыней невысоко только потому, что нет у него крыльев, колёса касаются земли только тогда, когда нужно перепрыгнуть канаву. А так они просто копытят пыль, чтобы лететь над ней и просто тупо пылить. Минут пятнадцать  - и мы  на месте. Декорации к фильму «Кин-дза-дза» - что-то полупогружённое в глину,что-то торчащее оттуда и странные железные инсталляции.  Доложить вышел взводный . Похож он был на кота, что слегка переел сметаны, и , докладывая, всё пытался поправить рвущийся от удовольствия хвост.
- Готово?- спросил комбат.
- Готово, - промурлыкал взводный.
- Веди, показывай.
- Пойдёмте, - взводный наконец припрятал  хвост и повёл нас по местам боевой славы.
На первом сооружении были два блока НУРС от вертолётов.
- Под разные ракеты, - пояснил взводный.
- А зачем?
- Ну, одних не будет, другие будут.  А так, это замполит роты наш бывший развлекался. Варить любил, механизмы мастырить.  Поодаль стояло ещё одно сооружение – на поворотном круге ютилось металлическое сиденье с двух сторон подпёртое многоствольными крупнокалиберными пулемётами.
- И это тоже работает? – спросил я.
- Дневальный! Пулемётчика! – крикнул взводный.
- Кишлак знает? – нахмурился комбат.
- Так точно!
- Давай.
- Короткую,… огонь!

Устройство оглушительно тявкнуло. Бело- оранжевые полотнища  то ли правда парили в воздухе, то ли   у меня в глазах, а гильзы всё падали и звенели и тарахтело что-то в механизме. Полуразрушенный дувал, подхваченный роем пуль , стал на время пыльным облаком…
-Товарищ майор!
- Не надо, не надо, Горбунов, не надо нам показывать место разрыва роковой мины и изодранный бронежилет. Бди! Мы поедем дальше…
 Вернулись на базу к вечеру. Как стемнеет – будут вертушки на Кандагар. Правду мне сказал командир полка – что там в Шахджое больше суток делать. И вправду.
 В сторону реки, по направлению  к закату, болтая, шли двое- невысокий офицер и дама выше его. Солнце пробивало копну её волос  поливая их позолотой. Смеясь она оглянулась. «День победы»!!! Сегодня ты намного красивее. А я, пожалуй, пойду поужинаю.

     Кандагар. Какой-то час полёта по ночному небу и я вновь в оазисе по имени пересылка.  Тут уже двое Калатских – замкомроты и взводный, в отпуск едут. Один внсь колючий: глаза, нос, скулы и язык, другой помордатей и спокойней. При этом оба Сергеи. Спорят нужно ли перед баней немного потаскать железо – значит ужин, таки, после бани. В беседке разожравшиеся до карповых размеров золотые рыбки устрашающе шевелят губами готовые слопать враз полбулки хлеба. В круге света зелень накрытая сверху чёрным нежарким небом и окутанная тишиной, а где-то в другой реальности – пустыня, война и неспокойный Союз, про который  так любит расспрашивать хозяин этого рая…

- А зачем они это делают? – это хозяин спрашивает про «руку Москвы»
- Это же в городской квартире, там бидон с брагой не поставишь. Воняет опять же. А так – перчатка раздувается, весь сивушный запах внутри. Опустилась перчатка – пей.
- ЧуднО! – заливается смехом хозяин, - не верится как-то.
- А ещё, главное, можно бодяжить из карамелек, мармелада, - терпеливо описывает новую жизнь страны Серёга, тот, который не колючий.
- А из карамелек- то зачем, сахар-то дешевле?
- Нету сахара,  - внятно, как слабоумному, поясняет Серёга.
- А зачем много банок ставить, что, пить потом каждый день?
- Кто же знает, когда понадобится, а в магазине спиртного нет.
- А перестоит – прокиснет же?
- Теперь уже ничего не киснет. Выпивается всё. Скоро всю бытовую химию выпьют и клей снюхают.
- Вот- вот мне мать про клей писала, и коноплю, говорит стали курить…
- Какая там конопля – мак в огороде нельзя посадить, вырвут наркоманы.
- И что? У меня мать всегда пирожки с маком печёт – и ни в одном глазу. И семя конопляное пацанами  за милую душу.
- Из мака варево делают и в вену колют.
- Кто колет? Медсёстры?
- Сами себе, падлы, колют.
- Мастера!... Ну, вы, это, ещё что- нибудь про Союз расскажите.
Уже третий чайник кончаем после бани, а наш инопланетный собеседник всё не устаёт удивлённо округлять глаза при каждой новости с далёкой и такой чудной Родины…

- Товарищ капитан, вставайте! – прапорщик трясёт меня за плечо, в окошке светло. Неужели я проспал весь день, самолёт-то вечером. А трясут меня как по тревоге.
- Встаю, куда, зачем?
- Советник на Кабул летит, перекусим и ещё успеем.
- Какой советник?
- Ну, борт, типа гражданского…
А что меня уговаривать. Я уже совсем за, причём  уже за столом.  Что-то, вот только гложет – уже были внеплановые вертушки до Шахджоя!

- Будете лететь назад, я уже, наверное, заменюсь, - грустно говорит прапорщик старлеям, - чуть позже вас Союз увижу.
Машина наша стоит рядом с самолётом. Он и вправду не совсем того: на хвосте вполне себе транспортного АН-12 вместо звезды флажок, под хвостом ни пушек, ни даже самой кабины стрелка. К нам идёт коротко стриженый седой человек. На голове у него нет фуражки, а одет он не в камуфляж, как военлёты, а в какую-то одежду цвета халата нашего школьного трудовика в пору моего безоблачного детства. Это какой-то оттенок застиранно- синего.
- Привет, десантура! Я командир этого корабля, и очень рад, что вы с нами. Сядем где на вынужденную и уже защита ( это он типа пошутил)
- Командир,- следом за седым семенил в таком же фирменном комбинезоне невысокий, но объёмистый летун. Лысины и кудряшек на его голове поровну, но и того, и другого кажется очень много: Командир, у них оружие, и если они станут стрелять в самолёте то наверняка прострелят нам баки. Говорящий ртутно перекатывался и так жестикулировал, что хотелось назвать его весельчаком.
- Может пронесёт,-  успокоил его командир, - А, правда, вы почему в хэбэ и с оружием? Мне сказали, что вы в отпуск спешите.
- Неспроста это, командир! – заволновался заполошный весельчак, - в отпуск в приличной форме едут.
- Полк у нас в Кабуле, там и переоденемся, и ружьишки сдадим.
- Командир,- начал было весельчак, но тот хлопнул его по плечу и сказал:
- Поехали уже, дома заждались.
Через рампу поднялись в самолёт – там вдоль бортов закреплённые сеткой стоят металлические ящики с пустыми бутылками. Парни наши смеха не сдержали.

- Вы думаете это мы здесь собирали? – взмахнул руками весельчак, - Нет это «военторг». Пустые летите, бутылки тоже пустые. Тут ещё десантников подождите….
Мы расселись в той самой гермокабине в которой я до сих пор не был ни разу. Не номер люкс, зато можно лететь без маски. Борт уже покатился по рулёжке, выехал на полосу, притормозил, проревелся и помчался изо всех сил. И минуты не пройдёт как мы оторвёмся от земли. Отрываемся… от сидений и плюхаемся на пол. Самолёт завывает как сбитый «Юнкерс», трясётся дребезжит и скрипит. От резкого поворота нас двигает по полу, а иллюминатор на мгновение накрывает стремительной тенью. Громоподобный грохот заглушает вой пропеллеров. Наш самолёт сбрасывает обороты и останавливается. Где-то потерявший свой загар весельчак хлопает дверями, мельтешит, приносит откуда-то железную лестницу и спускает её в дверной проём. Экипаж как по команде исчезает за этой дверью. Мы тоже не ждём особого приглашения поскольку без них мы явно никуда не полетим. Лётчики уже лежат на бетоне и внимательно смотрят в бездонно синее небо. Такое бездонное и такое синее, что даже не верится в его реальность.  Самолёт стоит на рулёжке чуть наискось, будто отвернув от стыда морду.  На взлётке ветер треплет угол тормозного парашюта не в силах приподнять его целиком. Где-то у другого края планеты виднеются постройки и самолёты. Дальше пустыня, может быть даже Регистан. Мимо протопали два бойца в необмятых ещё хэбчиках. Такой у меня был когда я на пару дней улетал из Кабула. Прихватили парашют с полосы и попёрли его к одиноко стоящему новенькому  «Уралу». Что-то загудело – от строений по взлётке пополз грузовик. С черепашьей скоростью он проехал мимо нас. Старенький кособокий ЗИЛок с выкрашенной кистью ядовито-зелёной кабиной. В его полуразрушенном кузове сидели несколько грустных афганских военных, которые внимательно смотрели под колёса. Неспешно они удалились  к горизонту. Бойцы протащили тормозной парашют назад. При ближайшем рассмотрении он оказался больше похожим на стёганный матрас чем на какую-нибудь занавеску. И ввиду жуткой истрёпанности не нашёл, видимо, никакого применения у вождя этих воинов. Снова загудело от горизонта снова прикатил давешний  автомобиль. Его экипаж обнаружил парашют, и не выразив никакого удивления загрузил его в кузов. Вскоре мир снова затих. Лётчики по-прежнему изучали небо. Колючий спросил Серёгу:
- Как думаешь, свались этот самолёт на нас, шансов бы не было?
- Однозначно, нам вполне хватило бы десяти тонн керосина чтобы прожариться.
- Наверняка хоронили бы в закрытом гробу…
- Оно и лучше – покойники уж больно жалко.., нет, скорее беспомощно выглядят.
- Да уж, конечно, в закрытом  куда лучше.
- Народ закрытые не любит – говорят кого попало могут положить. А ещё газеты литовские сейчас пишут, что там героин перевозили тоннами.
- Как раз про нового начальника училища Слюсаря.
- Да уж, в 79, когда он тут был, про героин даже Высоцкий не знал – промедолом кололся.
- Да брось, Высоцкий водяру глушил.
- Газет ты нынешних не читаешь – темнота.
- Послушайте, встрял я, - а по медальке-то посмертно дали бы?
- Если б опознали после пожара, задумчиво сказал колючий, - тут год или чуть больше назад человек тридцать при пожаре АН-12 погибло так точно не знают сколько и кто.
- А как же списки?
- Там зеваки погибли, экипаж убежал – боялся взрыва бомб…
- Бомбы на АН-12?
- Груз у них такой был. Слетели с полосы, загорелись, бегут, всех отгоняют, а зеваки толпой с самолёту. Тот их дождался и рванул со всей дури.
- Так может это спасатели были?
- Спасателей как раз то и посчитали, но их мало. Там даже женскую ногу нашли…
- Ну, без ноги в туфельке ещё не один самолёт, по моему, не разбился.
- Командир! – вдруг подал голос весельчак, кажется наши пассажиры очень спешат домой, они уже гробы с туфельками примеряют.
- Да ну, - сказал Серёга, - у нас на пересылке такая банька, и тренажёры на все группы мышц, что я ещё бы недельку там отдохнул.
- Банька это хорошо, - мечтательно произнёс командир.
-Командир, вы о чём? Какая банька? Они же сожгут нас там.
- Сожгут? Зачем.
- Как зачем! Сначала тот мордоворот, что этих привёз позанимается  с нами на все группы мышц, а потом скажет, что с такими лицами в Союз можно только в закрытом гробу. И сожжёт в бане, чтобы в гробу героин поместился для успокоения родственников. Водки то как при Высоцком теперь нет.

- И вправду, подзалежались мы, полетим пока без гробов.
На этот раз закрывать дверь в пилотскую кабину не стали, и я смотрел как лётчики умостившись на своих местах стали разными тумблерами включать лампочки и оживлённо болтать по связи. Гудел только один двигатель, когда самолёт тронулся с места.  Между креслами пилотов в каком-то полуподвале возился ещё один член экипажа, а за стеклянным полом его кабинета проплывали ускоряясь  аэродромные плиты. Не так я себе представлял взлёт изнутри – кто-то должен был громко, как на вокзале, сказать:  Вам взлёт! И мы разгоняемся, взлетев докладываем – отрыв…
Поворот, ещё поворот, и гул сильнее и плиты, ускоряя тарахтение, сливаются в серую полосу, и я взлетаю. И лечу снова над склонами. Проваливаюсь в пропасти и снова, огибая рельеф, возношусь. За гребнем долина, и дух захватывает когда я сваливаюсь вниз и возношусь верх. Склон, крутой вначале, становится пологим.  У вершины  зеленеет луг и , среди сосен, стоит красночерепичной крыши  дом. Женщина с рыжим каре и зелёными глазами приветливо машет рукой, а маленькая девочка с задорными хвостами  улыбается шире чеширского кота. Я касаюсь земли и бегу к ним. Понимаю, что приехал домой. А  земля отталкивает и трясёт. Открываю глаза и вижу серые плиты ВПП. Снова Кандагар? Нет!!! Слишком счастливые лица у попутчиков. 
До  дивизии как всегда пешком. Там говорят что уже…  Все бэтэры уехали. Колючий пропал в дебрях городка и сообщил вернувшись, что ночевать здесь не будем. Притормозилась здесь хлебовозка, и мы уже скоро будем  в полку.
 Прапорщик пытался усадить меня в кабину, но старшего оттуда извлекать  - фрайерство. А в будке вполне себе. Спереди лотки с хлебом, а сзади мы.  В щели будки светит солнце, полосы разрезают лица моих попутчиков, замерших у щелей с автоматами.
- Ну что, поехали Фокса с кичи вынимать? – спросил я. Попутчики прыснули, полосы света поплыли по их лицам.
- И хорошо, что машины  над нами не летают, сказал колючий.

  Моя комната в модуле. Моя кровать. Я дома? Похоже. На столе письмо: дорогой, я просто в шоке – ты умудрился подобрать мои любимые цвета в косметичке, и всё, что ты прислал мне на удивление здорово. Ты меняешься?... Меняюсь? На что?...   День ещё не закончился хоть и солнце село. Интересно, командир ещё не ушёл? Вот чёрт, а!? Здесь к командиру полка можно зайти и в полночь – куда он с подводной лодки….  Достаю из сумки пуховый спальник – комбат таки нашёл. Пойду на доклад. Я знаю как и что рассказать . По себе знаю.