-- Афоня, Афанасий Петрович, отец родной! Помоги, век помнить буду! – слезливо-дурашливо взмолилась докторша Романова, с которой директор когда-то вместе заканчивал эту же саму сельскую школу, в которой сейчас учились их дети – дочь Афанасия Петровича Любка и сын Романовой Алёшка.
-- Прекрати, не юродствуй! – поморщился директор и он же преподаватель физики и математики Поляков. – Почему ты вообще ко мне прибежала, -- сама врач, тебе и карты, прости, Господи, в руки!
-- А здесь не врач нужен! Может быть, мне психиатр со временем и понадобится, но с Алёшкой в смысле медицины всё в порядке! Я же тебе толкую: здесь фи-зи-ка!
-- Ну, причём тут физика? Если у пацана половое созревание, терпеть надо! Бог терпел и нам велел! Что ты вообще взгомонилась?
-- А как бы ты сам реагировал, если бы твоя Любка заперлась в своей комнате, никого к себе вообще не пускала и стонала от сексуального восторга, как последняя шлюха?
-- Ну, ты не забалтывайся, пожалуйста, всему своя мера должна быть, в том числе и твоим фантазиям!
-- Какие на хрен фантазии, Афоня? Ты думаешь, я сына не чувствую? Я пришла-то к тебе не за тем, чтобы ты меня успокаивал: пойми, он в своей комнате с кем-то реально сосуществует, и существо это – живое! Они вместе спят, разговаривают, устраивают оргии, потом исчезают куда-то на несколько часов, снова появляются, смотрят телевизор, которого раньше в Лёшкиной комнате не было, и много ещё чего делают, чего я и сама не знаю, но чувствую!
-- Через дверь чувствуешь?
-- Через дверь! Что же мне остаётся? Лёшка пригрозил вообще уехать, если надоедать буду!
-- Ну, и что же ты хочешь от меня?
-- Пойдём, ты для него единственный авторитет в деревне! Пашке я звонить не хочу: примчится, шум поднимет, а толку никакого! Пусть он там со своей молодой женой в городе развлекается, а ко мне не лезет!
-- Но ведь отец же!
-- Ой, умоляю: ты знаешь какой он отец! Наше дело не рожать!..
-- Ох, и язык у тебя, Ольга! Ладно, заинтриговала, -- пойдём!
Они вышли из директорского дома и, чтобы срезать расстояние, направились не по улице, в обход, а по плотине через пруд; лето в нынешнем году выдалось ранее, и с утра тот берег пруда, что положе, местный «пляж», был в это субботнее солнечное утро усыпан ребятишками и молодёжью. «И почему у них время всегда для загорания находится, а в нашем детстве мы вечно на огородах с тяпками пропадали?» -- подумал директор и вспомнил вечно недовольную мать, которую затащил отец в эту глухомань, и свою юную соседку Светку, которая наоборот, казалось, была рождена для счастья, и что бы ни делала, колокольчик её смеха был слышен на всю округу, что и определило его выбор: Светка со временем стала его женой, в чём он никогда не раскаивался, а дочь, Любка, своей жизнерадостностью пошла в мать, и Афанасий Петрович втайне наделся, что со временем она выйдет замуж за башковитого Лёшку. Но вот уже, кажется, возникли кое-какие препятствия…
Лёшка пацан действительно одарённый. Прошлым летом, когда Афанасий Петрович подсунул ему набор конкурсных задач математической олимпиады, и Лёшка отщёлкал их как орехи, то провожая его в Академгородок на Летнюю олимпиаду при НГУ и физматшколе, директор напутствовал:
-- Алёша, береги свою голову! Поверь, она того стоит: не потеряешь – будешь академиком! Уж я-то знаю!
Но вот -- в Новосибирске не потерял, а наслушавшись лекций, домой вернулся совсем другим человеком. Может, и правда не стоило парня посылать, а следовало бы настроить на аграрный университет, тем более, что содержание в таком случае полностью оплачивало районное начальство.
-- Если бы да кабы, то во рту б росли грибы, -- пробормотал он, и докторша подозрительно глянула:
-- Что это ты бормочешь?
-- Да так, своим мыслям, -- отмахнулся директор.
Дом докторши стоял около сельской больнички, прямо в кромке бора. Внешне выглядел он довольно запущенным, белёные стены облупились, ничего похожего на огород рядом даже не просматривалось, только небольшой цветник, да из собачьей будки равнодушно выглядывал огромный чёрный пёс-водолаз, а роль самой будки выполняла гигантская опрокинутая на бок деревянная бочка. Афанасий Петрович вспомнил, что некогда стояла она во дворе магазина сельпо, скорее всего, Лёшка её попросту спёр. Но крыльцо дома было свежепомыто, и директор снял свои пыльные башмаки.
-- Алёша, сынок, посмотри, кто к нам в гости пришёл! – приторно и искусственно запела докторша. – Сам Афанасий Петрович хочет тебя видеть!
За белой филёнчатой дверью воцарилось молчание. Потом сын отозвался:
-- Здравствуйте, Афанасий Петрович! Входите и ни чему не удивляйтесь! Желательно, чтобы полученная вами информация осталась пока между нами!
Директор открыл дверь, вошёл, и Алёшка тут же плотно закрыл её. Одет он был странновато, в нечто подобное светлой древнегреческой тоге. Но самое интересное было в другом: в углу комнаты на золочёном сооружении, напоминавшем трон, в такой же тоге сидела его дочь Любка и улыбалась.
-- Здравствуй, Люба! – смущённо и нелепо поздоровался Афанасий Петрович с дочерью.
-- Привет, пап! – небрежно ответила она и всё так же загадочно улыбнулась.
-- А что это вы тут делаете? – чувствуя себя полным идиотом, спросил Афанасий Петрович.
-- Решаем судьбу человечества! – вмешался Лешка. Он всплеснул руками в широких полотняных рукавах, и на месте трона с Любкой появился автомат с напитками и бутербродами. Лёшка деловито пощелкал кнопками, автомат зажужжал и выдвинул бутерброд с сыром и чашку кофе.
-- Угощайтесь, пожалуйста! – пригласил Лёшка.
Афанасий Петрович взял кофе, бутерброд, они были горячими, присел к столу, откусил и запил. Бутерброд как бутерброд, кофе не фонтан, но тоже вполне.
Прожевал и спросил:
-- И как это тебе удаётся? У тебя, вроде, жанр другой – не цирковой, а научный?
-- Вы не поверите, но этого я и сам не понимаю! Пока всё на кончиках нейронов!
Лёшка повёл рукой, как в кино-сказке, и вместо автомата возникла светло-серая масса, которая начала двигаться, как живая фигура. Масса подплыла к директору, собрала со стола пустую посуду и сунула её куда-то внутрь себя. Затем она перетекла снова в свой угол и трансформировалась в удобное мягкое кресло.
Лёшка кивнул: располагайтесь, мол!
Афанасий Петрович послушно пересел.
-- А где же… Люба? – запоздало спросил он.
-- Дома, наверное! – невозмутимо ответил Лёшка.
-- Ну, и как ты назовёшь это явление? – спросил директор своего супер-ученика.
-- А чёрт его знает, простите! Наверное, типа «Казус Романова»!
-- Почему казус?
-- Ну, во-первых, потому, что этого в принципе не может быть, потому что, как говаривали классики, этого не может быть никогда!
-- Да, классики на то они и классики! – согласился Афанасий Петрович. – И всё же – это есть?
-- Похоже, что есть! Хотите килограмм золота? Или бриллиант Грибоедов?
-- Алмаз Грибоедов! Он не гранённый! – поправил ученика директор. – Но лучше не надо: что я с ним буду делать? Ещё посадят! То есть ты хочешь сказать, что в принципе, непонятно как, развлекаясь в кромке бора на берегу пруда, решил все материальные и энергетические проблемы человечества?
-- Ну, я так далеко не заглядывал, пока упражняюсь в доступном, так сказать, режиме…
-- Слушай, я тебя очень попрошу, только не увлекайся! Вот помнишь ощущение, когда впервые за рулём машины или мотоцикла? Так и хочется по газам! Не дай бог, понесёт! Законы физики очень внятно экстраполируются на всё остальное: чуть утратил контроль над собой, отпустил на секунду тормоза и помчался к обрыву! Помнишь коней Высоцкого? Чуть помедленнее!
-- Это я понимаю! Уже пару раз обжёгся!
-- Интересно – на чем?
-- Это вам не обязательно знать! В моём возрасте столько неизведанного!
-- Ну, если ты это действительно понимаешь, то дело не так уж плохо, как считает твоя мать! Скажи, пожалуйста, если можешь, а ты с Любой ничего такого не делал?
-- Чего «такого»?
-- Ну, сам понимаешь!
-- Успокойтесь, это вовсе не Любка была!
-- А кто же тогда?
-- Так, масса, субстанция…
-- А эта субстанция случайно не могла, к примеру, забеременеть?
-- Да фик её знает! Думаю, что нет! Я создаю её как бы из антиматерии: сейчас её нет, а вот она уже есть! Сейчас Любка, а чуть погодя – космическая капсула!
-- И далеко ты на ней, гм, летал?
-- Всякое было! В систему планет Глизе, например! 31световой год, между прочим!
-- Это какое созвездие?
-- Телец, вроде!
-- Так-так, значит ты на Любе в созвездие Тельца летал?
-- Да не на Любке! Не путайте меня! Я же говорю – субстанция, масса: сейчас Любка, потом капсула для передвижения в кротовой норе!
-- Ну, и как там?
-- Где? В кротовой норе – никак! Вжик, как в метро, и вот уже Глизе номер такая-то?
-- А там кто? Люба?
-- Ну, вы меня, извините, уже достали: вам везде Любка мерещится! Да там этих девчонок на любой вкус – тысячи! Сонмы, можно сказать! Но когда прилетаешь на чужую планету, там уже не до девчонок, вся энергия уходит на адаптацию, официальные приёмы, совместные исследования и так далее.
-- Интересно! Может, поделишься, или письменно изложишь?
-- Да я уже думал про Академию наук или Роскосмос. Надо, наверное, в известность поставить, как никак -- межгалактический уровень!
-- Вот-вот, ответственность, значит, ощущаешь?
-- Естественно! Можете за свою Любку не волноваться, она, поди, и не знает, что я на Глизе летал!
-- Да где ей, что ты, она же, можно сказать, совсем дурочка!
-- Нет, она не дура, я знаю, но очень заземлённая! Ей пока не хватает раскрепощённости!
-- Да-да, это ты прав: он очень заземлённая и даже в силу этого какая-то примитивная! Ты лучше о судьбе человечества в целом подумай! Вот что с ним будет, а? После всего того, что ты ему предоставишь? Думаешь, оно закончит углеводородные войны, отомрёт за ненадобностью неоколониальная политика, и люди будут вечно наслаждаться предоставленными тобой изобилием и свободой и творить, творить и творить? И всё человечество через несколько поколений превратится в гигантскую массу Леонардо, Шекспиров, Толстых? Парень, ты хоть представляешь, на что ты замахнулся? Кому нужны будут твои гении, если девальвируется само понятие гениальности? Ты хочешь обречь людей на бессмысленное и вечное, абсолютно выхолощенное воспоминание о временах жестокости, кровавых войн, голода и борьбы за существование? Приговорить их к извращённому коммунизму? И ты надеешься, что у тебя это получится, тебе это с рук сойдёт, а вы со своим псом будете сидеть в деревянной бочке, как братья Диогены, и смеяться над вечностью? Плохо же мы тебя, брат, учили, если ты не понимаешь главного – смысла существования жизни!
-- По-вашему выходит, что только кровь и пот!
-- Нет, не только! Ещё борьба, любовь, счастье, покой, свобода и воля, сила и слабость, красота и ум, -- ты хочешь всего этого лишить нас всех вот так, между делом? Может быть, ты осчастливишь людей ещё и вечной жизнью?
-- Есть такое в проекте… -- неуверенно пробормотал Лёшка.
-- А как же Бог? Да не один, а целое созвездие богов!
-- Думаю, Бог един, границы только на земле!
-- Вот видишь, ты тоже об этом думал! Но главное-то в другом! Ты на самого Всевышнего замахнулся! Хочешь конкурентом ему стать?
-- С чего бы это? Что это вы такое говорите?
-- А как же иначе? Ты создаёшь мир с открытыми и безграничными возможностями! В миллионы раз большими, чем при коммунизме. И твои новые возможности, по сути, означают не начало новой эпохи, а конец вообще всему, потому что это конец эволюции; полная чаша означает не просто пресыщение, а невозможность эволюционного развития!
-- Я подумаю!
-- Точно? Обещаешь?
-- Торжественно обещаю! Как пионер!
-- Ладно, верю, да и что мне ещё остаётся… Пошёл я, – сказал Афанасий Петрович, поднимаясь с кресла. Пожалуйста, подумай! Механизм запущен, время тикает! Давай встретимся, не особо откладывая, через недельку. Если ты правильно поймёшь меня, то – давай сделаем так, как в Риме – затопи печку, и я увижу из вашей трубы дым. Если решишь оставить своё открытие в силе – пусть на вашем доме появится… допустим, новая штукатурка. Я всё пойму и сделаю для себя соответствующие выводы.
Афанасий Петрович мягко провёл ладонью по изумительно нежной пушистой поверхности кресла и удивился знакомому ощущению: оно излучало тепло и, как он сейчас только что понял, пахло… котёнком и парным молоком. Он усмехнулся: не всё потеряно, очень хотелось надеяться, что в гениальном мальчишке победит живое чувство.
Он возвращался по плотине мимо пруда, согревшаяся вода кишела купающимися детьми, то и дело мимо них сновали домашние утки, прозрачный воздух, казалось, звенел от счастья, а по мосту грохотал пустой грузовик. На перила моста влез какой-то детина в плавках и готовился сигануть вниз головой в воду, в то время как его снимал на камеру такой же приятель-недоросль.
И над всем этим летним великолепием распростёрлось абсолютно синее небо с ослепительным диском солнца. В вышине ласточки, ни на кого не обращая внимания, в причудливом кружеве полёта ловили крохотных мошек – белковую пыль для своей будущей жизни, которая терпеливо дожидалась их в гнёздах под деревенской стрехой.