Ничто не предвещало беды. Мы вернулись загорелые и веселые из Сочи за неделю до первого сентября. Папа нас не встретил на вокзале. Но, дома нас ждали два огромнейших арбуза, который он купил к нашему приезду.
Начался учебный год. Все радовались встрече в школе. С середины осени папа стал болеть. Вернее заболел он раньше, но только осенью болезнь стала очевидной и для нас, детей. Теперь боли были настолько сильными, что скрывать от семьи было невозможно. Все чаще вызывали участкового врача. Её лечение не помогало. Отец стал раздражительным, ночами не спал.
Наступил 1963 год. Прошла зима. Диагноз был не ясен. Бюллетень открывали и закрывали, и он шел на работу. Через какое-то время опять вызывали врача. Лекарства, предписанные участковым врачом, не помогали. И вновь бюллетень открывался и закрывался. Папа шёл на работу.
Пришла весна. Как-то в ожидании папы, я вышла на балкон и увидела его прислонившегося к стене. Он, прижавшись к стене дома, медленно сползал на тротуар. Я помчалась в кухню к маме, и мы с ней кинулись на улицу. Картина была ужасная: папу с трудом поддерживала соседка тётя Женя. «Держись,Гога за меня, держись!»- повторяла тётя Женя.
Мама подхватила папу с другой стороны, и они помогли ему идти. Шли медленно, то и дело останавливались в ожидании, когда боль отпустит. Так же с остановками они втроем поднимались по лестнице на второй этаж. Я шла за ними и дрожала.
Ночью несколько раз приезжала Скорая. Наутро вызвали участкового врача. Её, похоже, волновал ни больной, ни как его лечить, а только то, что она вынуждена часто выписывать ему бюллетень. И в один из приходов, она раздраженно заявила: Вы- тунеядец и не хотите работать». Я сидела за своим письменным столом, который стоял впритык к кровати отца. Услышав эти слова, я вскочила и посмотрела на маму. Мама перехватила мой взгляд, показала жестом «Молчи». Папа сидел на кровати совершенно беспомощный, с трудом сдерживая боль, привстал, схватил подушку и швырнул в сторону врача. Выругался. Я никогда раньше не слышала таких слов от папы. Папа побелел и упал на кровать. Мама кинулась к нему. А я заорала: «Убирайтесь. Вы плохой человек». Она ушла. А папа весь вечер пытался мне объяснить, что врач молода и неопытна. Он будто оправдывал её.
Все чаще и чаще к нам на вызов приезжала Скорая помощь. В конце мая врач скорой помощи предложил отвезти папу в больницу. Папа повернулся в мою сторону и спросил меня, ехать ему в больницу или нет. Я в замешательстве посмотрела в сторону мамы. Она стояла у двери будто каменная. Почему она молчит, подумала я и нарушила молчание:
- Папочка, в больнице много врачей, они помогут. Ты же сам говорил, что не все врачи, как наша участковая.
Я говорила искренне. Мне было четырнадцать лет. Я ничего не знала о страшной болезни, которая косила людей в 60ые годы. Мне было всего четырнадцать, и я верила, что папу вылечат в больнице. На дворе был XX век.В стране лечить рак не умели. Порой даже распознать не могли.
- Хорошо. Я еду, - согласился папа.
Мама помогла ему одеться. В дверях папа обернулся, на мгновенье задержался и улыбнулся мне. И они уехали в клиническую больницу им.Симашко.Там маме сказали, что он обречен. А через неделю мама взяла меня с собой в больницу по просьбе папы. Ни я, ни младшая сестрёнка ничего не знали о диагнозе папы.
Это был солнечный день, начало июня. Я так радовалась, что еду к папе. Приближаясь к больнице, я заметила, что мама очень медленно идет. Я же скакала рядом, торопя её. Мне так не терпелось встретиться с папой. Соскучилась. Так хотелось похвастаться, что перешла в восьмой класс, что я –старшеклассница. Мы поднялись на второй этаж и вошли в коридор. Тут я понеслась, толком не зная, где папина палата. Ноги сами принесли меня к нужной двери. Я шагнула в палату. После темного длинного коридора, палата показалась большой и светлой. Три койки. Трое лежат под тонкими одеялами, настолько тонкими, что, кажется, будто одеял и нет. Я шагнула и сразу же остановилась. «Кто из них мой папа? Кто из трёх?» - пульсировало в голове. Я испугалась. «Где он? Почему они похожи друг на друга? Как это может быть?!» - один за другим вопросы пронеслись в моей голове. И тут я подумала, что забежала не в его палату. Но в это время, слева от двери раздался родной голос: «Я тут дочка. Подойди ко мне». Если бы не мама, которая в этот момент вошла и подтолкнула меня, я не смогла бы сдвинуться с места. Медленно пошла я на родной голос, а подошла к совершенно незнакомому исхудавшему человеку. Это же мой папа!- удивилась я и тихонечко поздоровалась:
- Здравствуй, папа.
Слёзы покатились по лицу. Да, это он, мой папа. Его глаза, его голос, его рука, которую он протянул мне и слабо потряс. Я опустилась на колени и уткнулась в его грудь. Он попытался меня обнять и почти шепотом произнес:
- Не плачь. Всё нормально. Лучше скажи, как твои дела? Как проводишь время?
Говорил он медленно, почти шёпотом. Я, глотая слезы, захлебнулась и закашляла. Ответила мама: «Читает целыми днями».
Узнав, что читаю на «Сопках Маньчжурии», он похвалил. Папа воевал в тех местах. Сказал, что там он видел барса и посоветовал внимательно почитать главу, где описывается очень похожая встреча с барсом.
Я пожаловалась на маму, что та не дает мне его военный «Справочник переводчика». Эта была достаточно пухленькая книжечка. В ней на английском, на японском, на турецком и на арабском, с русской транскрипцией были написаны необходимые фразы для военного переводчика. Когда мне удавалось брать ее в руки, меня просто трясло от радости, что я могу читать на разных языках. Дома мама всё спрятала: и папину планшетку, и его медали, и ремень, и этот справочник. Папа посмеялся и обещал вернуться и всё показать мне. Слёзы мои высохли. Настроение поднялось. Ещё бы, ведь папа скоро будет дома. Однако, когда мы ушли, на улице я вдруг заплакала. Мне вновь стало так жалко папу.
Через пару дней, 14 июня мы с Милочкой были у тётушек. Сидели у окна на тахте тёти Риты и читали. Я нашла в шкафу два тома Голсуорси «Сага о Форсайтах». На первой странице первого тома я увидела надпись «Любимой сестренке Тамарочке от братишки Гоги,1957г.» Рукой я погладила размашистый с наклоном влево папин почерк и принялась за чтение.
В это утро, мама пришла в больницу пораньше. На сердце у неё было особенно тревожно. Накануне муж с трудом произнес: «Прости меня. Оставляю тебя одну с девочками». Мама и его сестра Рита были возле папы, когда его сердце остановилось. А мы с Милочкой сидели рядом в комнате на Гоголя 6. Я листала книгу, не заметив, как ушла с головой в сюжет. В какой-то момент, не отрываясь от чтения, я услышала скрип двери и шаги. «Тётя Рита пришла из больницы, значит мама у папы»,- подумала я.
Рита вошла в комнату и закрыла дверь. Я подумала, почему она так долго передвигается. От входной двери было шагов пять до двери второй комнаты, где мы с сестрой сидели. Я оторвалась от книги и увидела, как медленно переставляя ноги, тётя Рита вошла в комнату. Остановилась у зеркала и так же медленно стала расчесываться. Делала она это без гребешка, рукой. Потом так же медленно повернулась в нашу сторону и пошла к нам, странно раскачиваясь из стороны в сторону. Наконец- то, она подошла, протянула руку и стала гладить Милочку по головке. Губы её двигались, она что-то говорила. Я напрягла слух и услышала её шёпот: «Сироты вы мои». Книга упала у меня из рук, я вскочила и закричала:
- Не-е-ет, не говори ничего. Я не хочу-у-у-у…
Мой крик перешел в рёв. Я оттолкнула её руку и побежала. В дверях меня перехватила тётя Нора, и мы, обнявшись, стояли и плакали. Я продолжала реветь и твердить: «Он обещал мне, обещал вернуться, обещал…» Вечером, вместе с тетушками мы вернулись домой к маме.
Наутро подруга мамы, Татьяна Давыдовна, принесла черное платье и платок, который я сорвала с мамы и разорвала, расплакавшись. Отказалась надеть коричневое платье-школьную форму. Достала любимое платье папы, красное в мелкий горошек и надела его под маминым осуждающим взглядом.
- Женя, оставь её, -сказала Татьяна и увела маму на балкон.
Я вышла на лестничную клетку, постояла там, посмотрела во двор. Меня позвала тётя Тамара, мама моей подружки Милы, и я спустилась к ним. Далее я не помню, как папу привезли, где мы с сестрой провели ночь?
В памяти остался тот жуткий день похорон. Мама несколько раз просила меня зайти в комнату, но я отказывалась, оставаясь в коридоре. Потом спустилась на первый этаж к Миле. Наступил момент выноса тела. Все стояли во дворе, я продолжала оставаться у подружки. А когда заиграл похоронный марш, я забежала в их кухню и залезла под стол, заткнув уши. Ко мне примкнула подружка Мила, обняла меня, и мы ревели. Её мама, обнаружив нас под столом своей кухни, сумела уговорить меня выйти во двор. Мила обняла меня, и мы вышли во двор, за тем на улицу, куда уже вышла вся процессия. Я ничего не видела, слёзы мешали. Так в обнимку с подружкой я вошла в автобус, где сидели мои одноклассники. Одна из них, услышав, как стучат мои зубы, сняла свою черную кофту, и накинула на меня. Ехали молча. На кладбище я держалась в стороне. И вновь Мила и её мама сумели продвинуть меня к могиле.
- Не хочу я хоронить папу. Не хочу! - шептала я сквозь слёзы.
- Так надо, милая,- обнимая меня, говорила тётя Тамара.
- Давай вместе, сказала Мила.
Мы наклонились, собрали горсть земли и протянули руки над могилой .
-Бросай,- прошептала подружка.
- Не могу.
-Так надо.
И мой комок полетел вниз.
Потом мы все уехали, оставив папу там, в тупике номер 17 на армянском кладбище.
«Если бы я не посоветовала папе ложиться в больницу, он был бы жив. Это я виновата», - много лет эта мысль мучила меня.
Теперь в этом тупике лежал мой отец и его старшая сестра Аида. Очень скоро, весной следующего года, ушли его сестры одна за другой: младшая Нора и старшая Рита.
На дворе XXIв.В Азербайджане уже более двадцати пяти лет как нет армянского кладбища.После того как бакинские армяне вынуждены были спасаться бегством, в Баку приняли решение сравнять армянское кладбище.Провели дорогу, умастили её надгробиями вместе с изображениями ушедших в мир иной и надписями. Отплясывали и восхваляли Аллаха. Нелюди.
Теперь мы должны были научиться жить без папы. Это было тяжело. Как -то осенью, я стояла на площадке второго этажа у дверей, наслаждаясь последней осенней солнечной погодой. Пожелтевшие листья на нашем тутовнике то и дело падали во двор. Я смотрела на этот золотой полет листьев с некоторым сожалением. Дверь у соседей открылась и на площадку вышла врач. Она прошла мимо меня, сделала два шага по лестнице и, обернувшись, спросила:
- Как отец?
-Папа так мучился, а вы его не лечили. А теперь его нет. Умер папа. А я вас ненавижу. И тут я плюнула в её сторону и заревела. Она, ни слова не сказав, торопливо стала спускаться. Ко мне подошла соседка бабушка Марго и обняла меня.
Последняя встреча с этим врачом состоялась через четырнадцать лет. Мы с мужем оформляли мед карту в поликлинике перед выездом на работу в Йеменскую Арабскую Республику. Обойдя все необходимые кабинеты, мы зашли к главврачу. Я узнала её. Это была она, врач Гариянц. Думаю, что она всё же узнала во мне ту несчастную, зареванную девочку. Но мы обе сделали вид, что в нашей жизни не было такой печальной встречи.
После смерти папы я ещё долго вечерами прислушивалась к шагам, что раздавались за стеной на лестнице.Вот поднимается дядя Коля. А вот, шаркая, уставший с работы идет дядя Ашот.Сын его Игорь несется через ступеньки. Однажды, возвращаясь с урока музыки, где- то в районе детского сада, меня обогнал мужчина в военном кителе. Папин военный пиджак, приталенный, воротник- стойка. Я ускорила шаг. И тут поняла, это не мой папа. Не его походка, не его рост. Я остановилась, утерла слезы и пошла домой. Как-то в нашу дверь постучали три раза с интервалом. Мы с мамой переглянулись, подумав об одном и том же- так стучал в дверь папа. Я бросилась к двери, закричав «папа». Мама перехватила меня, потянула к себе и крепко обняла. То был электрик из ЖЭКа. Пришел поменять нам абажур на люстру, которую принесла нам Татьяна Давыдовна, сказав, что абажуры уже давно не в моде. Да, жизнь шла своим чередом.
Только без папы. Стоило кому-нибудь заговорить о папе, я с трудом сдерживала слезы.
Ощущение пустоты долго не покидало меня, подростка. Я стала колючей, резкой, обидчивой. Мне так не хватало отца.