- Отец, всё, я твёрдо решил идти на подвиги! – я гордо расправил свои неширокие плечи и сурово сдвинул соболиные (как называла их мама) брови.
Должно было получиться грозно, как у отца, когда он на что-то сердится, но отец посмотрел на меня и чуть не расхохотался. Иначе как объяснить этот ехидный прищур серых глаз и поползший вверх уголок рта?
- Отец, я серьёзно! – продолжая хмуриться, повторил я.
Царь Иван, а именно он был моим отцом, продолжая ухмыляться, скрестил руки на своей широкой груди и довольно кивнул русыми кудрями:
- Да понял я. Серьёзно, так серьёзно. Иди.
Ничего себе! А где увещевания?! Где напутствия и предупреждения на дорогу?! Я не понял, он что, издевается?!
- Отец, я ухожу! – ещё раз грозно повторил я.
- Скатертью дорога, - хохотнул родственник. – Попутного ветра.
Да что ж это такое?! Любимый и единственный сын в поход собирается, а отец и ухом не ведёт! Хотя чего ему ухом вести, он же не оборотень. Уши как уши, вполне себе человеческие. Но это его равнодушие всё равно напрягало. Как и отсутствие матушки. Интересно, а она почему не пришла сына в дальний поход проводить? Неужели всё равно? И это после того, как она с причитаниями и плачем не отпустила меня освобождать царевну Любаву из плена злого Кащея? И не дала биться с Чудом-Юдом на Калиновом мосту. А ещё на Змея-Горыныча не пустила в поход вместе с отцом. Хотя тогда отцовским ратникам тяжело пришлось. Отец на матушкины расспросы даже отвечать сразу не стал, лишь махнул устало, потом, мол, и в баню отправился.
Так, что-то я отвлёкся, а надо на подвиги идти. Всё! Ухожу!
- Прощай, отец! – гордо вскинул я голову и наконец вышел из дворца.
И всё же, где матушка? Она же не увидит, как эффектно я сажусь на коня, отправляясь в неведомые страны. А ведь получилось не хуже, чем у отца. Раз! И я в седле. Расправил плечи, кинул последний взгляд в сторону родительского дома, не без труда развернул Сивку мордой к лесу (ну не рвался конь на подвиги ратные!) и поскакал навстречу неизведанному.
Отъезжавший царевич не видел, как к стоящему у окна царю Ивану подошла его любящая супруга, царица Алёна. Лицо царицы было бледно, меж соболиных бровей, таких же как у сына, залегла тревожная складка, синие глаза с тоской провожали любимое детище. Царица вновь промокнула кружевным платочком выкатившиеся из глаз крупные слёзы.
- Не плачь, - крепко обнял её муж. – Иначе он никогда настоящим мужчиной не станет. И так парня разбаловали.
- И что в этом плохого? – всхлипнула царица. – Зато мальчик знает, что его любят.
- Знает, - грустно усмехнулся царь. – Да только на мужа и защитника он совсем не похож. Так-то.
- Матери у тебя не было, вот ты и не понимаешь, - уткнулась царица в плечо мужа. – Хоть бы попрощаться дал.
- Чтобы он никуда не уехал? И так три дня собирался да настраивался. Нет уж, хочет подвигов, вот пусть и получит их.
- Ваня! – уже в голос зарыдала царица.
- Перестань, Алёна, - сурово прервал её муж. – Ничего с ним в лесу не сделается. Нечисть уже не та стала, что раньше. Не погибнет наш сынок.
- Точно? – с робкой надеждой посмотрела царица в суровое лицо мужа.
- Точно, - сказал он со вздохом, целуя её в золотистую макушку.
Я ехал по лесу и если бы знал какую-то подходящую героическую песню, наверняка пел бы её. А так на ум шла только детская песенка: «Солнышко лучистое улыбнулось весело, потому что мамочке мы запели песенку…». Спев про мамочку я невольно нахмурился. Странно. Почему же она всё-таки не пришла? Отец что ли не позволил? В том, что мама меня любит, я не сомневался. Как и в том, что проводы на подвиги ратные будут сопровождаться слезами и причитаниями, кои я мужественно снесу. Хотя… Я вдруг представил несчастное матушкино лицо и усомнился в собственной мужественности. Пожалуй, провожай она меня, да ещё так, как представлялось, вряд ли бы я собрался куда-нибудь из дома, как бы ни хотелось стать героическим героем вроде отца. Внешне мы с ним похожи: оба русоволосые, кудрявые, сероглазые. Только нос у меня не прямой, как у отца, а курносый, да и в плечах я намного уже, вообще тощий какой-то, неуклюжий. Не герой, а смех один. А хочется-то как в книжках: махнул мечом раз – улица, другой – переулочек. Ударил врага палицей и по колено в землю вколотил. Красота! Палицу, правда, я не брал, тяжёлая слишком и везти неудобно, по ноге всё время стучит. Зато меч взял в оружейной палате самый красивый, блестящий. Вон как на солнце играет!
Я вытащил меч и стал любоваться бликами солнца на его ярко начищенном лезвии. Красота! Скорее бы уже подвиги.
Но лес был светлым, нарядным, словно праздничным, не предвещающим ничего героического. Над головой кружились две сороки, непрестанно что-то стрекоча на своём сорочьем языке. Сивка пружинисто шагал по преющей, издающей неповторимый сладковатый запах хвое. Вот в ветвях молодой сосенки ярким огоньком мелькнула рыжая белочка. Миг, и пропала.
Я пригляделся к сосенке, пытаясь рассмотреть в игольчатых ветках красавицу белочку. Нет, не видно. Скрылась куда-то. Может, на сосенке сидит, а может, уже на другом деревце. Вон их тут сколько.
Залюбовавшись пёстрым летним лесом, я не заметил, откуда появилась стоящая передо мной старушка. Жизнь её, похоже, не баловала. Платочек на голове чёрный и рваненький, на плечах не пойми что, подол тёмного сарафана отдельными ниточками свисает к земле. Да и сама бабуся какая-то скрюченная, сморщенная, нос длинный, а изо рта зуб кривой торчит. Старушка стояла тяжело опершись на суковатую клюку.
- Заблудилась, бабушка? – спросил я её, соскакивая с коня.
Маленькие блёклые глазки изумлённо воззрились на меня из-под чёрного платка.
- А ты разве, молодец, не за подвигами едешь? – проскрипела, иначе не скажешь, старушка.
- За подвигами, бабуся, только тебе сначала дорогу укажу. Да и проводить могу, если хочешь.
- Куда? – бабуся даже голову подняла над клюкой. Хотя совсем распрямиться ей мешал горб.
- Куда скажешь, туда и провожу. Полезай на коня, - хлопнул я по спине Сивку, соскочив с седла.
- Зачем это? – попятилась от меня старушка.
- Так тебе же ходить-то наверно тяжело, - намекнул я на клюку. – Садись, на Сивке отвезу.
Она вроде бы что-то хотела сказать, даже рот открыла. Но потом, видимо, передумала и подошла к коню. Я легко подсадил её на спину Сивке и спросил:
- Куда едем?
Бабуся как-то странно зыркнула на меня из-под платка, а потом проскрипела:
- В избушечку. Во-он там.
И указала куда-то в чащу. Ну что ж, в избушку, так в избушку.
- Едем, - хлопнул я Сивку по боку и потянул за повод.
Конь недовольно фыркнул, но всё же пошёл.
- Ты, главное, бабуся, направление не теряй. Здесь заблудиться недолго, - сказал я, шагая в чащу леса.
Избушка была старая, замшелая, с соломенной крышей и почему-то на куриных ногах. Она как раз переминилась на этих самых ногах, когда мы подошли к ней.
- Ко-ко? – встрепенулась избушка при виде нас, хлопнув соломой.
- Гости у нас, - ответила старушка своему жилищу и обратилась уже ко мне. – Так снимать-то меня с коня будешь?
Ой, правда. Заглядевшись на это чудо природы (или строительства), про бабусю-то я и забыл. Быстро снял её с коня, и бабуся бодро заковыляла в дом.
- Ну заходи, чего встал? - буркнула она мне через плечо и вдруг гаркнула неожиданно зычным голосом, - Серый!
- Здесь я, - недовольно зашевелилась куча тряпья недалеко от избушки.
Признаться честно, у меня волосы встали дыбом. У этой бабки всё живое! И избушка, и вон тряпки на полянке. А что дальше? Ложки по столу скакать будут?
И словно в подтверждение моих предположений возле зашевелившихся тряпок бодро подскочили сапоги. На первый взгляд обычные охотничьи сапоги, серые, тупоносые, широкие. Но почему они как будто всматриваются в меня? Откуда это ощущение того, что они живые? Может быть потому, что, подскочив, они крепко встали друг возле друга и вытянули вверх свои невысокие голенища?
Я шарахнулся в сторону от ожившего тряпья и не менее живой обуви и прижался к захрапевшему Сивке. Бедный конь! Он не меньше меня испуган.
Тем временем тряпки встали, и оказалось, что это был лохматый, грязный сероволосый парень, в лице которого было что-то волчье. «Оборотень?!» - мысленно ужаснулся я, трясущейся рукой пытаясь успокоить припадающего на задние ноги Сивку.
Бабуся же продолжала ворчать:
- Опять спал, бездельник. По дому ничего не поделано, а он дрыхнет.
Парень лениво стряхнул с головы приставшие хвоинки, потянулся, широко зевнул и ответил:
- Ну спал, и что? Я же ночью охотился.
Сапоги подошли к нему поближе и, клянусь, потёрлись о ноги как два котёнка. «Интересно, а они не муркают?» - мелькнула мысль, и я попытался прислушаться к окружающим звукам. Но услышал только бабусино ворчанье:
- Охотился. Знаю я эту охоту. Давно, видно, слуги царя Берендея тебя дубинами не колотили.
Парень воровато оглянулся и подскочил к бабусе:
- Давай помогу в избу зайти.
Сапоги же почему-то тихонечко стали отступать к ближайшим кустам. Странно? С чего бы это?
- Гостю лучше помоги, - всё так же ворчливо ответила старушка. – А то трясётся как осиновый лист.
- Ага, - торопливо кивнул парень и подскочил ко мне. – Заходи в избу.
Сивка нервно заржал, поднял передние копыта и всерьёз намерился ударить оборотня в лоб.
- Ну ты! – обиженно крикнул парень. – Я же тебя не трогаю!
- Зато жар-птиц… - начала из избушки бабуся и тут же перешла на крик. – Серый! Убью!
Сапоги широким прыжком спрятались в кустах. Оборотень торопливо присел, закрыв руками голову. И вовремя. Как раз в этот момент у него над головой просвистела увесистая сковорода. С гулким стуком она врезалась в стоящую за Серым берёзу и упала, продемонстрировав нам вмятину от столкновения с деревом. Сковорода была не мыта. На ней всё ещё отчётливо видны были потёки масла с прилипшими к нему какими-то блестящими жёлтыми перьями. Таких красивых перьев я никогда в жизни не видел, а потому, опасливо поглядывая на избушку (вдруг оттуда ещё что-нибудь вылетит?) подошёл и уставился на сковородку.
Оборотень тем временем аккуратно залез в растущие неподалёку кусты и затаился там. И опять не напрасно! Бабуся уже выскочила из поджавшей от страха ноги избушки, воинственно размахивая своей клюкой. Ничего себе! Я и не знал, что она так умеет.
- А ну выходите, трусы! Опять всё изгадили и по столу натоптали!
Мне показалось, что от её крика даже деревья пригнулись, а куст, в котором спрятались оборотень и сапоги, вообще замер.
- Где они?! – грозно напустилась на меня бабуся.
Я пожал плечами и зажмурившись втянул голову. Всё. Теперь, не найдя Серого, она обрушит свою мощную клюку на меня. Конец. Всему: и подвигам, так и не начавшимся, и жизни молодой, и… Чему ещё конец, додумать я не успел, поражённый поведением бабуси. Она стояла принюхиваясь и вертя головой туда-сюда. Зачем бабуся принюхивается, догадаться было не трудно: любой оборотень в любом обличии издаёт характерный специфический запах. Особенно если этот оборотень такой грязный и нечёсаный как Серый.
Он, похоже, догадался о причине затишья, потому что куст, за которым он сидел, вдруг зашевелился, обозначая место отхода Серого к более безопасному укрытию.
- А-а-а, вот ты где, касатик, - медовым голоском пропела бабуся. – Сам выйдешь или силой вытащить?
Какой именно силой она собралась его вытаскивать, я не понял. Старушка не производила впечатления богатырши, но, похоже, боялся её оборотень гораздо сильнее всех богатырей вместе взятых, потому что заговорил он не показываясь из укрытия:
- Ягусь, ну не сердись, ну забыл сковородку помыть. Бывает.
- А почему это каждый раз у тебя бывает? И почему твои сапожищи всё время по столу бродят? – всё тем же медовым голоском поинтересовалась бабуся, ближе подходя к укрывающему оборотня кусту.
Тот отреагировал мгновенно:
- Не подходи! А то убегу!
- Куда? – ехидно поинтересовалась старушка, опираясь на клюку. – Уж не к Берендею ли?
Дальний куст грустно вздохнул и замер. На полянке воцарилась тишина, которую вскоре прервала старушка:
- Ну что, Серый, уже к Берендею побежал?
- Да ладно тебе, - горестно махнул рукой внезапно появившийся из кустов слева оборотень. За ним уныло свесив голенища топали сапоги.
Бабуся резво обернулась и схватила Серого за ухо.
- А-а-а! – завопил он. – Больно!
- Это ещё не больно, - возразила Яга и несильно ударила его клюкой по спине.
- Убьёшь ведь, - скривился оборотень, тщетно пытаясь выдернуть ухо из цепкой бабусиной хватки.
Я не мог на это смотреть. Конечно, это не мужественно, но оборотня мне стало жалко. Да, он грязнуля и жулик, но так-то зачем!
- Бабуся, - осторожно дотронулся я до плеча разгневанной старушки, - ну отпустите его. Хотите, я эту злосчастную сковородку помою и стол?
Они оба уставились на меня в немом изумлении. Сапоги тоже вытянулись и удивлённо округлили голенища. Яга даже отпустила ухо оборотня. А что я такого сказал?
- Ты что, дурачок что ли? – подозрительно прищурилась бабка.
- Не дурачок, а царевич, - обиженно пропыхтел я, пытаясь понять, почему такая реакция.
- Царевич? – заинтересованно спросил оборотень, потирая стремительно распухающее ухо. – А какого царя сын?
- Ивана, - гордо расправил я плечи.
- А мать Алёной зовут, - уверенно произнёс оборотень.
- Ну, да, - ошарашенно подтвердил я, тщетно пытаясь вспомнить хоть какую-нибудь волчью родню. Странно. Вроде нет у нас в роду оборотней.
- Так, быстро в избу, - погнала нас в дом Яга. – Серый, забери сковороду, после обеда с остальной посудой намоешь. И стол как следует намоешь. С мылом! – грозно закончила она.
Оборотень недовольно скривился, но промолчал.
Когда мы вошли в избушку, я понял, что так рассердило Ягу. Блестящие даже в тусклом свете от маленького окошечка перья валялись повсюду: на полу, столе, скамье, печи. Одно умудрилось даже застрять в щели потолка. А на столе отчётливо виднелись следы сапог. Каких, не надо было и спрашивать. Тех самых, которые нашкодившими котятами жались к ногам бабуси. Та их не отпихивала, хотя всё ещё продолжала хмуриться.
- Тут что, блестящих кур гоняли? – не удержался я от вопроса.
Оборотень смущённо хмыкнул, а Яга ответила:
- Не кур, а жар-птиц. Этот паскудник опять их ночью у царя Берендея свистнул, а запереть по-хорошему ума не хватило. Вот и устроили мне тут бардак.
- Ну чего ты, - мне показалось, или в голосе оборотня послышались скулящие интонации?
- А ничего, - резко оборвала его скулёж Яга. – Всех сожрал, или хоть одна осталась?
- Да ты что! – вполне искренне возмутился оборотень. – Ты за кого меня принимаешь?!
- За неряху и разгильдяя, - устало опускаясь на скамью ответила Яга. – Давай уже обед-то. Чую, в печи большой чугун каши с мясом.
Серый метнулся к печи, споткнулся о сунувшиеся под ноги сапоги, чуть не упал, но всё-таки устоял, ухватившись за печку. Потом смахнул с шестка пару блестящих перьев и открыл тяжёлую заслонку. Мама дорогая! Какой пошёл аромат! Как вкусно пахнет варёная зайчатина, приправленная… Стоп! Почему зайчатина? Ведь оборотень должен был сварить жар-птиц?
Судя по озадаченному лицу Яги, момент с зайчатиной она тоже не поняла. А потому, ещё раз шумно втянув носом воздух, прищурила свои и без того маленькие глазки и медово спросила:
- Ты из чего это, касатик, суп-то сварил?
Разливавший по мискам ароматный, дымящийся суп оборотень, равнодушно произнёс не прерывая занятия:
- Из зайца. Вчера, когда с охоты возвращался, зайца поймал. А жар-птицы сегодня все разлетелись. Ну… кроме одной.
Он опасливо покосился куда-то в угол. Мы с Ягой разом обернулись в ту сторону. На полу в каком-то мусоре копошилась совершенно как обычная курица переливающаяся, но с изрядно помятыми перьями невиданной красоты птица. Вернее, она могла бы быть красивой, если бы не встрёпанный, перепачканный её вид. Перья частично отсутствовали, частично торчали и практически не блестели из-за потёков грязи.
- А эта почему не улетела? – растягивая слова, произнесла Яга, поворачиваясь к оборотню.
- Ну-у-у… - замялся он.
Глаза оборотня воровато забегали из угла в угол. Сапоги торопливо спрыгнули с лавки, куда уже было уселись, и тихонечко спрятались под неё.
Бабуся демонстративно пристукнула клюкой об пол.
- У неё случайно крыло сломалось, - зачастил Серый, отскакивая от Яги к другому концу стола.
- Случайно? – ехидно переспросила бабуся, удобнее перехватывая палку.
- Ну, когда они все тут залетали, я хотел их поймать… Ай!
Парень схватился за макушку после молниеносно опустившейся туда клюки.
- Нет! Так невозможно! Я точно уйду! – плаксиво запричитал оборотень.
- Иди, не держу, - сурово проговорила Яга. – Мне тоже надоело от Берендея из-за тебя всё время гадости выслушивать. Иди-иди, мне только легче станет. Уборки меньше.
- Ну что вы в самом деле! – не выдержал я. – Да надо просто эту птицу царю вернуть и извиниться за разор.
- Ты точно не дурачок? – подозрительно прищурившись спросил оборотень.
- Сам дурак, - обиделся я.
Ну в самом деле! Что может быть проще?! Верни птицу, извинись и больше не причиняй вреда. Что тут непонятного?!
- А что? – ухмыльнулась Яга. – Это мысль. Проводи-ка его, царевич, до Берендеева царства. Да смотри, чтоб дорогой не сбежал. Тут тебе самый что ни на есть подвиг и будет. Кстати, можешь на нём и поехать, как твой отец в своё время на его папаше ездил.
- Ещё чего! – взметнулся оборотень. – Там накладка вышла. Отец у Ивана царевича коня съел. Случайно…
- Ага, - не стала спорить Яга. – А потом нарочно его на себе возил. На подвиги.
Я кое-что слышал о той давней истории, в результате которой познакомились мои родители. Но, помнится, у нас дома её вспоминали несколько по-другому. Надо будет в дороге подробнее Серого расспросить. Вдруг не откажет?
Мы вновь уселись за стол. Возле меня примостились сапоги, нетерпеливо переминаясь и как бы поглядывая на Серого.
- Не клянчить! – прикрикнула на них Яга.
Сапоги прижали голенища, но потом вновь подняли их и повернули в сторону Серого.
- Ягусь, ну можно? – жалобно попросил Серый.
- Да дай ты им супу, что я, зверь что ли? – проворчала Яга.
Сапоги радостно подпрыгнули на лавке.
Серый налил немного бульона в каждое голенище, и сапоги блаженно втянули их, наслаждаясь едой.
- А они что, суп едят? - не удержался я от глупого вопроса.
- А то как же! – ехидно подтвердила бабуся. – Потрескать-то у нас все любят. Да, Серый?
Тот покраснел и буркнул:
- Да ладно тебе.
- В поход не забудь своё сокровище взять. А то изведутся без тебя и мне жизни не дадут, - грустно усмехнулась бабуся.
- А как вышло, что сапоги живые? – вновь не удержался я, глядя на счастливо уплетающие вторую порцию бульона сапоги.
- И правда? – с деланным удивлением округлила глаза Яга, в упор глядя на Серого.
- Как, как, - проворчал тот, краснея до ушей. – Что я, виноват что ли, что у меня всё живое получается?
Я замер, переваривая услышанное и не решаясь задать новые вопросы, которых роилось в голове великое множество.
- Ужин взять не забудьте, - деловито сказала Яга. – Сейчас соберу.
И быстро начала складывать в узелок нехитрую снедь.
К тому времени как мы доели суп, скромный ужин уже был увязан и ждал нас на краю стола.
- А коня всё-таки здесь оставь, - напутствовала меня бабуся. – Он от Серого всё равно шарахаться будет, так что никуда ты на нём не уедешь. Пусть лучше отдохнёт животинка на свежем воздухе. Ничего ему тут не сделается.
Сивку было немного жалко, но в словах бабуси был толк. Конь категорически не подпускал близко Серого, а без него моя поездка к Берендею не имела смысла. Ну в самом деле, как я буду объяснять своё появление в царстве с украденной жар-птицей, у которой вдобавок ещё и крыло сломано? Глупость полнейшая!
Крыло жар-птице Яга вроде бы подлечила каким-то заклинанием. Во всяком случае так можно было объяснить её невнятное бормотание над развалившейся на коленях несчастной пичужкой. Которая, кстати, несчастной совсем не выглядела, а после лечения и вовсе отказывалась покидать избушку Яги, тщетно пытаясь вырваться из цепких пальцев хозяйки.
Серый по этому поводу начал ворчать:
- Я же тебе говорил…
Но Яга, ловко зажав птичку под мышкой, так пристукнула клюкой по полу, что парень стал отмывать тарелки с удвоенным рвением. Да-да, от обязанности мыть посуду и стол его никто не освобождал.
Я же тем временем не без труда запихал упирающуюся птицу в мешок, подмёл пол (Яга хотела, чтобы мы перед отбытием оставили хотя бы видимость порядка) и, закинув за спину походный мешок, вышел на улицу.
Вечерело, птицы перекрикивались над головой на разные голоса, макушки деревьев легонько трогал лёгкий тёплый ветерок. К ночи, наверно, похолодает, но пока было ещё тепло, светло и радостно на душе от предстоящих приключений. Я твёрдо верил, что они непременно будут, и что всё закончится хорошо.
- Возвращайтесь, мальчики, - услышал я за спиной причитания Яги и обернулся, чтобы помахать ей.
Бабуся стояла рядом с избушкой и промакивала редкие слезинки концами своего чёрного платка.
- Да не убивайся ты, - сказал ей неведомо как оказавшийся возле меня Серый. – Хочешь, вообще никуда не пойдём?
То, как посмотрела на него после этих слов бабуся, заставило парня резво зашагать прочь от избушки. За ним преданным псом затопали сапоги.
- Вот и делай добро, - услышал я недовольное бормотание Серого, произнесённое так тихо, чтобы Яга не услышала. Похоже, он её здорово опасается.
Это было настолько интересно, что, отойдя от избушки на приличное расстояние, я не удержался и засыпал оборотня вопросами:
- А почему ты у Яги живёшь? А где твой отец? Почему ты её боишься? Это ты сапоги живые сделал? И зачем тебе жар-птицы?
- Да бросил меня отец, вот у Яги и живу из милости! – зло рявкнул оборотень.
Остановился, тоскливо посмотрел на верхушки елей и продолжил уже спокойнее:
- Нельзя нам засветло к Берендею появляться. Его дружинники меня в прошлый раз чуть не убили, а в этот уж непременно убьют. Давай-ка пока до темноты привал сделаем. Там недалеко озеро есть. Посидим, темноты дождёмся, тогда и пойдём. Ничего с этой птицей до ночи не сделается, а жизни себе сохраним.
Вопросов у меня осталась целая куча, поэтому я охотно согласился на привал. Посидим, побеседуем. Я о себе расскажу, глядишь, и оборотень тоже о себе расскажет. Главное сделать это ненавязчиво, как бы невзначай. Убедил же я в конце концов отца отпустить меня на подвиги.
Воспоминания о доме почему-то отозвались щемящей грустью. Как-то они там? Матушка, наверное, плачет, она же такая чувствительная. Целый день грустная ходит, голова опущена, а по щекам слёзы текут.
Мне стало совсем тоскливо и жалко себя до слёз. Дались мне эти подвиги! Шатаюсь теперь по лесу в сомнительной компании, и ещё неизвестно, что ночью будет. Тут же захотелось бросить всю эту дурацкую затею, вскочить на любимого Сивку и скакать домой без оглядки, чтобы к ужину успеть. Наверняка сегодня жареную курочку подадут, а потом ещё морс брусничный.
Жалость к себе застилала глаза, а потому я не заметил попавший под ногу корень и со всего маху растянулся на земле. Тут же перед носом появились знакомые серые носки сапог, а к щекам прижались пахнущие лесом и пылью голенища. Надо же! Жалеют. От этого на душе стало теплее.
- Ты чего с ног валишься? – с усмешкой спросил Серый, помогая мне подняться. – Потерпи уж, вон оно озеро.
Он махнул рукой в сторону. Я проследил взглядом и увидел небо. Да, именно небо, отражающееся в кристально чистой озёрной воде. Расступившиеся сосны как будто преклонялись перед этой небесной красотой. Эх, и почему я не художник или хотя бы поэт?! Непременно бы запечатлел.
Сапоги радостно подпрыгнули и бодро поскакали к воде.
- Давай шевели ногами, - вывел меня из восторженной задумчивости голос Серого. – Нам ещё ужин готовить.
Он что, не видит этой красоты?! Оборотень, одно слово.
Затевать спор я не стал. Помог Серому собрать сушняк для костра, зачерпнул воды в котелок и сел на землю, подперев щёки руками и глядя, как заходящее солнце окрашивает озёрную воду светло-оранжевым цветом, постепенно переходящим в красный. Рядом пристроились сапоги, тоже мечтательно глядевшие в озёрную гладь и свесившие чуть не до воды голенища. Тихо не было. Как оказалось, лес никогда не молчит. Вот рассыпалась раскатистая дробь не уснувшего ещё дятла, проскрипела где-то в чаще неизвестная мне птица, с тихим стуком упала сзади меня шишка. Тихо не было, но эти звуки умиротворяли, настраивали на лирический лад.
- Вы долго ещё на воду пялиться будете? – прервал (в который уже раз!) моё умиротворение Серый. – Садитесь, уха уж давно сварилась.
- А даму не угостите? – кокетливо прозвенел рядом со мной незнакомый девичий голосок.
Я даже подпрыгнул:
- Кто здесь?!
- Я.
Русалка выбралась на сушу рядом со мной. Молодая, симпатичная, хотя и лицо зеленью отливает, и волосы цвета тины как-то странно смотрятся, да и огромный рыбий хвост вместо ног тоже немножко пугал.
Пока я пытался собраться с мыслями, одновременно с ног (простите, хвоста) до головы рассматривая русалку, оборотень не без ехидства заметил:
- А к костру-то ты сама доползёшь или тащить прикажешь?
- Грубиян! – кинула она в него шишкой. – Всегда таким был.
И осторожно, чтобы не соскользнуть снова в воду, придвинулась ко мне. Заглянула в глаза своими мерцающими тёмными глазами и почти пропела:
- Пожа-а-луйста, принесите даме ухи.
Я уже ничего не видел кроме этих затягивающих словно бездонные омуты глаз. Всё куда-то пропало, остались только мы: я и эта водная красавица. Она манила, притягивала, вызывала невероятный восторг и готовность подчиниться первому требованию. Что она просит? Ухи? Да сколько угодно! Я повернулся к костру...
А оказался почему-то в воде. Как? Откуда здесь вода?! Да ещё и так много. Отплёвываясь, барахтаясь и тщетно пытаясь сориентироваться в наступившей внезапно темноте, я уже почти запаниковал, когда одним резким, сильным движением был выдернут из воды и брошен на усыпанную хвоёй землю. Ой! Зачем же так грубо?!
Проклятые иголки словно того и ждали, впились в тело рассерженным ежом (был у меня в детстве такой опыт). Да что ж это! Уже и утонуть спокойно нельзя!
Последнюю фразу я, кажется, произнёс вслух.
- Тони, - прозвучал над ухом насмешливый голос оборотня. – Я не знал, что ты так этого хочешь.
- Да не хочу я.
Наконец-то мне удалось сесть на землю и хотя бы попытаться отряхнуть проклятую хвою. Да уж! Ничего не скажешь. Подвиг!
- А где русалка? – спросил я у своего спасителя, не обнаружив водную деву ни на берегу, ни в воде. Хотя, признаться, в наступившей темноте вообще вряд ли что-либо мог разглядеть. Разве что почти погасший костёр.
- В воде, - пожал плечами оборотень. – Где ж ей ещё быть?
- А как же… - начал было я, но споткнулся, не зная, с чего начать расспрос.
- Да всё просто. Это озеро ведь не зря Русалочьим называют. Здесь они и живут. А людей в такой глуши почти не бывает, вот и развлекаются девчонки как умеют. Не переживай, не утонул бы, - ободряюще похлопал меня по плечу Серый. – На край с ними бы остался. Водяным. Тоже весело.
- Очень, - буркнул я, воочию представив у себя вместо ног огромный рыбий хвост.
На озере что-то шлёпало по воде. Негромко, но часто: «Шлёп, шлёп, шлёп».
- Что это? – испуганно спросил я у Серого и тут же устыдился своего испуга. Ещё решит, что я трус. А я не трус, просто… страшновато как-то.
- Это сапоги за тебя мстят. По воде у берега топчутся. Переживают. - добродушно усмехнулся Серый и почти строго сказал, - Ну что, водяной, уху будешь есть?
- Буду, - горько ответил я, неприятно задетый его насмешкой.
- Да ладно, - примирительно протянул Серый.
Он унёс от воды к костру изрядно намокшие сапоги и налил всем ухи. Протягивая мне миску с исходящей ароматным паром ухой, серьёзно сказал. – Я в том году тоже чуть не утонул. Яга вытащила, с тех пор у неё и живу.
- Правда? – заинтересованно придвинулся я к своему спутнику. – А что она там про наших отцов говорила? Ужасно интересно.
- Точно, ужасно, - согласился оборотень. – Мой папаша твоего на своём хребте возил. Как конь скаковой. Потому что перед этим в запале его коня задрал. Вот и отрабатывал. Но это ещё не самое страшное, ему по ходу пришлось ещё в настоящего коня перекидываться, а потом и вовсе вместо царевны за какого-то старого хрыча замуж выходить. Он аж свирипел, как вспоминал про это.
- Странно, - протянул я, с аппетитом прихлёбывая ароматную уху. – Мой отец совсем по-другому рассказывал.
- Ещё бы, - хохотнул оборотень. – Кому охота такой срам вспоминать. Они же дважды на воровстве погорели.
- А мы? – вдруг спросил я.
- Что мы? – не понял оборотень.
- Ну как же. Ночью влезем во дворец с краденой птицей. Ой! – хлопнул я себя по лбу. – Птица!
- Вспомнил, - расхохотался оборотень. – Да я её уж давным-давно из мешка выпустил. А то бы сдохла там. Прикинь, были бы не только с краденой, но ещё и с дохлой птицей.
- Не смешно, - оборвал я его неуместное веселье.
И в самом деле, смешного в нашем положении было мало. А ну как, и правда, поймают нас во дворце Берендея? Как объяснить, что мы не воры? Ужас!
Опять очень захотелось домой, в свою тёплую горницу, на пуховую перину. Туда, где нет холодной ночи, сырого воздуха от озера, сомнительной компании и предстоящей ночной вылазки. Матушка! Как ты была права! Дались мне эти подвиги!
- Ну чё, нажалелся себя? – грубо спросил Серый. – Дальше-то пойдёшь или здесь меня бросишь?
Я мысленно вылетел из тёплой постели и грохнулся на твёрдую, остывающую лесную землю. Потом! Потом себя пожалею, когда всё закончится. А сейчас надо помочь незадачливому оборотню исправить нанесённый Берендею вред. Затея была моя, значит мне её и выполнять.
- Идём, - решительно поднялся я с земли. – Закончим уже с этим.
Серый странно зыркнул на меня исподлобья и молча стал тушить костёр. Рядом с ним топтались сонные сапоги.
- Не надо было, наверное, их с собой брать, - пожалел я наших маленьких спутников.
Те встряхнулись и вопросительно вытянулись в мою сторону.
- Попробуй не возьми, - хохотнул Серый. – И бабусе житья не дадут, и всё равно сбегут следом. Так что никуда мы от них не денемся.
Подхватил довольные сапоги на руки и размашисто зашагал в лес.
Я обернулся, пытаясь запомнить удивительно красивое место нашей стоянки. Да что запомнишь в кромешной темноте? Пришлось поспешать за удаляющимся спутником. Впереди ждало настоящее испытание.
Дворец Берендея был велик и чёрен. Хотя в темноте, наверное, всё кажется чёрным. Что меня удивило, так это отсутствие во дворе охраны. Не жалеют что ли добра царского и его персону? Я не замедлил справиться об этом у Серого.
- А где охрана? – свистящим шёпотом задал вопрос внимательно прислушивающемуся к чему-то спутнику.
- Во дворце. Со двора-то красть нечего, - так же шёпотом ответил он и кивнул в сторону какой-то пристройки. – Нам туда. В курятник.
От неожиданности я споткнулся и чуть не полетел с ног. Куда?! В курятник?! Так это что же, курицы, а не жар-птицы?!
- Ну, чего встал? – поторопил меня Серый. – Пошли.
- Серый, - не удержался я, - мы что, курицу несём?
- Курицу, - пропыхтел оборотень, ставя спящие сапоги на землю и закидывая мешок с птицей в какое-то отверстие под крышей курятника. – Только она не простая, а золотая. И яйца золотые несёт. Те, что по двадцать рублей на базаре продают.
- Так ты, - не рассчитав размер отверстия, я сильно ударился головой о верхнюю планку. – Так ты для яиц их крал? Чтобы по двадцать рублей?
- Молодец, догадался, - подтвердил мою догадку Серый, помогая мне спуститься на пол курятника. – А теперь бери эту куру и пихай вон в ту клетку.
Он указал куда-то в глубь постройки.
- Не видно ничего, - честно сказал я после безуспешной попытки хоть что-нибудь разглядеть.
- Могу, конечно, глазами подсветить. Но ты уверен, что не заорёшь от страха? – серьёзно спросил оборотень.
Уверен я не был, поэтому в указанном направлении двинулся наощупь.
- Блин! Смотри, куда прёшь! – зашипел над ухом Серый. – Все лапы оттоптал!
- Я же говорил, что не видно, - попытался оправдаться я. – Может всё-таки подсветишь?
- Только не орать, - наставительно предупредил Серый.
И в тот же миг в курятнике зажглись два жёлто-зелёный огня. Я взглянул на удлинившуюся, совсем волчью морду оборотня со светящимися жёлтыми глазами и заорал что было сил.
- Так и знал, - прокомментировал Серый в кромешной темноте.
Его лицо приняло обычную форму, глаза больше не горели странным звериным светом. Но это было уже не важно. Шум в курятнике стоял невообразимый. Золотые куры метались, сшибаясь и теряя свои блестящие перья, которые толстым слоем покрывали нас как первый снег. За стеной слабо слышался глухой топот убегающих проснувшихся сапог.
- Бежим? – неуверенно предложил я прислонившемуся к косяку Серому.
- Куда? – лениво возразил он. – Вон уже стража бежит.
Действительно, в дверях показался неровный луч света из прыгающего в руке одного из стражников фонаря. Крепкие парни, ни слова не говоря, заломили нам с Серым руки за спину и в таком скрюченном виде препроводили пред тёмные очи царя Берендея.
Очи царя действительно были тёмные, курчавую, лохматую со сна голову венчала наспех надетая корона. Халат, в который спешно запахнулся самодержец, был в весёленький мелкий цветочек. «Видимо, царицын впопыхах надел», - не удержался я от ухмылки, осторожно разминая руки после крепкого захвата молодцев.
- А-а-а, Серый, здорово, - радостно протянул Берендей. – Я смотрю, тебе понравилось, как в прошлый раз дубьём отходили. Снова пришёл. Да не один, а с подельничком.
- Я не подельник! – искренне возмутился я.
- А кто? – так же искренне заинтересовался царь.
- Я… царевич… - этого я и боялся всю дорогу. Попадёмся, придётся оправдываться. И что тогда? Ну кто поверит, что кура в мешке не краденая, а, наоборот, возвращённая. Отец бы точно не поверил.
- Ага, царевич, - недоверчиво усмехнулся Берендей. – И какого ж царя сын, позволь узнать?
- Ивана, - твёрдо ответил я. А что, мне бояться нечего!
- А-а-а, - понимающе протянул Берендей. – Понятно.
- Да ничего не понятно! – возмутился я предубеждённости царя и полному молчанию Серого. Из-за него же всё началось, а он стоит себе, как будто это его вовсе не касается.
Я со злостью посмотрел на оборотня. Так и есть! Того гляди, зевать начнёт от скуки. Захотелось от души влепить ему промеж наглых глаз. Но драться я не стал, а набрал побольше воздуха в грудь и выпалил:
- Мы эту куру назад принесли! Вернуть хотели! И извиниться! Вот!
- Не ори, - спокойно прервал меня царь, ухмыльнулся и добавил. – Извиняйтесь.
Я опять зло посмотрел на Серого. Тот перевёл взгляд с потолка на Берендея и лениво протянул:
- Извини.
- Раскаяние налицо, - снова усмехнулся царь, зевая в кулак. – Ну ладно…
- Подожди, царь Берендей. За понесённый ущерб мы готовы сослужить тебе службу, - зачем-то снова встрял я.
Сонливость царя как рукой сняло.
- Правда? – с интересом спросил он. – А какую?
- Любую, - твёрдо стоял я на своём. Эта канитель уже порядком поднадоела, но более приличного выхода из ситуации я не видел.
Серый оторвал взгляд от созерцания потолка и с интересом посмотрел на меня. Ну что он всё время молчит?! Неужели трудно помочь?! Из-за него же всё случилось!
- Любую? – протянул царь и ненадолго задумался.
Волк снова уставился в потолок. И что он там разглядывает?! Нет, точно дам ему… по ушам!
- Ну что ж, - деловито продолжил Берендей, снова подавив зевок. – Пойдите к царю Косарю и принесите мне от него То, не знаю что. Принесёте?
- Обязательно, - теряя убеждённость, но всё ещё чётко произнёс я.
- Отлично, - весело согласился царь, вставая с трона. – А теперь спать пойдём. Ночь на дворе. Ермишка! Запри этих двух в кладовой, чтоб до утра не сбежали.
- Не сбежим, - наконец соизволил произнести оборотень.
- Отлично. Кстати, - повернулся к нам царь, - если не выполните поручение, найду и убью. Так-то.
- Мог бы и не угрожать, - пробурчал оборотень ему в спину.
Я же хранил гордое молчание до самой кладовой. По дороге к нам присоединились вернувшиеся сапоги. Стражники недоумённо уставились на них:
- Что это?
Сапоги, поджав голенища, пристроились к ноге Серого. Тот лениво пояснил:
- Так, сапоги-бродилки. Вроде домашнего питомца.
- А-а-а, - разулыбались стражники. – Всё рукодельничаешь, мастер.
- Ага, - не стал спорить Серый.
Я не вмешивался в их разговор, взбешённый поведением Серого у царя. И едва за нами закрылась дверь, накинулся на своего спутника:
- Ты почему молчал?! Неужели сложно было извиниться?!
Бродилки, защищая Серого, мужественно закрыли его собой. То есть попытались, встав между нами. Серый взял их на руки и уселся на пол.
- Ну! Чего молчишь?! – продолжал кипятиться я.
- Ему передо мной извиняться надо, а не мне, - лениво протянул оборотень, растягиваясь на полу.
- Как это? – опешил я.
- Так. Этих курей золотых я ему по заказу делал, а он взбесился, что они все живые получились, и выгнал меня взашей без оплаты. Я обиделся и решил забрать поделки. И ничего не вышло. А этот гад мужиков с дубьём наслал да ещё и Яге нажаловался, что я к нему в курятник залез. Так-то.
Я молчал, поражённый неприглядной правдой случившегося. Оба виноваты, обоим есть за что прощения просить. А я влез как дурак со своими советами, и вот что получилось. Ой, мама дорогая! Хотя нет, матушке лучше об этом вообще не знать. С ума сойдёт от таких моих подвигов.
Я с тоской уставился в чёрную стену кладовки. Лучше умереть здесь, на жёстком полу пахнущей зерном кладовой, чем завтра с утра отправляться к царю Косарю непонятно зачем. И что ж мне дома-то не сиделось?! Бродилки Серого участливо прижались ко мне, гладя по ноге своими короткими голенищами. Это и заставило взять себя в руки и перестать упиваться жалостью.
- Всё, спать, - решительно сказал я, опускаясь на твёрдый как камень пол кладовой. В ногах пристроились успокоенные сапоги. Серый уже спал. Или делал вид, что спит. Во всяком случае приставать к нему с дальнейшими разговорами я не стал. Утро вечера мудренее.
Хмурое утро вполне соответствовало моему настроению, поскольку я не выспался. Во-первых, заснул непривычно поздно (дома куда как раньше ложились). Во-вторых, утоптанный до состояния камня пол кладовой нисколько не был похож на мою лебяжью перину. Да и холодно спать на земле, пусть и под крышей. В кладовой печек ведь нет, вот и тянет по полу стылым ночным воздухом. Да и голове без подушки как-то совсем не радостно. Наверное потому и сны снились какие-то рваные, странные, оставившие после себя лишь неприятный осадок.
На Серого я старался не смотреть, виня его за всё произошедшее ночью. Впрочем он и не приставал с разговорами, молча собираясь в путь. Так в полном молчании мы и покинули негостеприимный дворец царя Берендея.
Лес уныло опустил ветки под непрекращающимся нудным моросящим дождём. Рядом с Серым грустно шлёпали, безрадостно свесив голенища, быстро намокшие сапоги. Птиц и другую живность слышно не было, только тихое шуршание надоевшего к середине пути дождика. Вот блин! Я ведь даже рогожу из дома взять не догадался, чтобы укрыться от дождя. Думал, совершу быстренько подвиг и домой. Мысль о доме неприятно царапнула и заставила горестно вздохнуть.
- Перестань, - угрюмо обратился ко мне Серый. – Я и сам знаю, что кругом виноват. Давай лучше тут на полянке остановимся, хоть поедим нормально, а то этот жмот даже хлеба в дорогу не дал.
С тем, что царь Берендей – жмот, я был согласен. Действительно, мог бы хоть чего-нибудь с собой дать или во дворце накормить на худой конец. А так: поди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что. А я утром из тёплого дворца даже на крыльцо не выйду.
Мы насобирали сырого хвороста, с трудом развели не желавший никак загораться костёр и хмуро стали ждать, когда закипит наша каша «Всё, что было в котомках».
- И что теперь? – глядя в огонь, уныло спросил оборотень. – Домой пойдёшь?
- Почему? – удивлённо спросил я.
- Да зачем тебе это вообще надо? Кто я тебе?
В голосе Серого послышалась такая тоска, что, честное слово, захотелось его как маленького прижать к груди и убаюкать. У матушки это бы очень хорошо получилось. Но матушки рядом не было, а прижавшиеся к ноге Серого сапоги заменить её не могли.
Я тоже не матушка, баюкать взрослого парня не буду, а потому просто ответил:
- Мы же товарищи. Пусть и на несколько дней. И это я придумал к Берендею идти, значит и к Косарю тоже с тобой пойду. Это же так просто.
- Точно дурачок, - проворчал оборотень, поглаживая сапоги. К моей несказанной радости прежнего отчаяния в голосе у него уже не было. – А отец от меня быстро сбежал. Всего месяц вместе и пожили. Как увидел прыгающую по лесу скамейку да бегающие за ней сапоги, сказал: «Ну и дурак у меня сын» и сбежал.
- А я не сбегу. - твёрдо произнёс я и предложил, - Давай уже кашу есть. А то так вкусно пахнет.
Но не успели мы приступить, как меня осенила одна догадка:
- Серый, а избушку Яге ты случайно не чинил?
- А как же, - хохотнул он. – В первый же день нашего знакомства. Очень хотелось ей что-нибудь полезное сделать. Она когда результат увидела, дара речи лишилась. Я даже испугался, что совсем говорить перестанет. Но она ничего, к вечеру уже говорила и даже кидалась в меня чем ни попадя. Это избушку так расстроило, что та даже заревела. Мы её вдвоём с Ягой еле успокоили. А пока успокаивали, Яга остыла и оставила меня у себя. Ну всё, давай уже кашу есть! А то скоро слюнями всю полянку закапаю.
К концу нашего завтрака прошёл и дождь. Солнышко радостно переливалось в висящих на концах веток каплях, над головами закружились и неуверенно стали перекликаться первые высунувшиеся из гнёзд птицы. Даже лежащая под ногами хвоя, казалось, приподнимается навстречу солнцу и торопит нас: «Быстрее в путь! Вас ждут великие дела!». Мы послушались этого неслышного зова и радостно зашагали в сторону Косариного царства.
Вот уже и знаменитый на всю округу орешник, а за ним… Точнее, с нашей стороны и перед нами… Воистину не известно что! Нечто кашеобразное, но при этом с руками, ногами, головой и, кажется, грязным распустившимся бантиком на… волосах? Это нечто всхлипывая тёрло руками глаза, не замечая нашего приближения.
- Эй, ты кто? – негромко окликнул я это нечто.
Бродилки на всякий случай придвинулись ближе к Серому. А нечто испуганно вскинуло свою кашеобразную голову и уставилось на меня глазами-смородинками.
- Пыха, - негромко ответило существо, так же пристально вглядываясь в меня.
- А Пыха – это кто? – снова спросил я.
- Пыха – это я, - капризно ответило существо, перестав пугаться.
- Вот уж воистину… - начал я, но Серый прервал мои размышления резонным вопросом:
- А ты чего здесь делаешь?
- Я пошла гулять и заблудилась… - начала шмыгать носом Пыха. – Лес страшный, а ту ещё и до-о-ждь…
Она снова заплакала. Её слёзы тоже были из каши. И вообще больше всего это чудо напоминало ожившую кашу. Если бы, конечно, каша могла ходить и говорить.
Бродилки, будучи по натуре существами жалостливыми, утешая поглаживали Пыху по голове, отчего довольно быстро измазались в каше.
- Пойдём, горе луковое, выведем тебя из страшного леса, - поднял на руки Пыху Серый.
- Я не горе, я Пыха, - радостно ответила та, обнимая его за шею. – А ты хороший.
- Ага, - не стал спорить Серый. – А ещё весь в каше.
Как оказалось, это чудо с бантиком уже искали. Причём вся кухня во главе с главным поваром. Который и оказался «отцом» потеряшки. Пробовал новый рецепт с заморскими травами и вот допробовался. Мы сдали Пыху счастливому «папаше» с рук на руки, после чего Серого с сапогами отправили в баню отмываться от последствий общения с новой знакомой, а я предстал пред блёклые очи царя Косаря.
Говорят, что когда-то, в далёкой юности царь Косарь был очень хорош собой. Пышные волосы цвета спелой ржи, ярко-голубые глаза и высокий рост снились многим девицам и молодым жёнкам. Сейчас от прежней красоты ничего не осталось. Вместо пышной шевелюры – блестящая лысина, глаза поблекли, а высокий рост вкупе с необычайной худобой царя делал его больше похожим на Кощея, нежели на любимого некогда многими красавца. И что самое поразительное, захотел на старости лет Косарь жениться! В молодые-де годы прокапризничал, провыбирал, а теперь уж как бы совсем без наследников не остаться. Словом, если ты, Иван царевич, хочешь что-то от меня получить, то изволь доставить выехавшую из соседнего королевства невесту.
Каким образом этот наследник Кощея умудрился заманить к себе невесту, я понял, только когда с ней встретился. И встреча эта была незабываемой.
Мы с Серым, за спиной которого пристроились бродилки, для верности привязанные к оборотню, уже около часа ехали навстречу этой странной девице, когда услышали впереди стук копыт.
- Невеста? – спросил я у своего спутника.
Тот лишь недоумённо пожал плечами:
- А я почём знаю? Доедем – увидим.
Мы пришпорили выданных престарелым женихом коней и вскоре наблюдали скачущую верхом растрёпанную сероволосую и сероглазую девушку. Странно. На кого-то она похожа.
Додумать эту мысль мне не дал сдвоенный удивлённый крик:
- Васька?!
И тут же мой спутник и незнакомка соскочили с коней. И снова хором:
- Ты чего здесь делаешь?!
В недоумении уставились друг на друга, а потом, опять хором, расхохотались. Обнялись и девушка недоумённо уставилась на опоясывающую Серого верёвку:
- А это что у тебя?
- Да так, - смущённо махнул рукой Серый. – Сапоги.
Те уже вовсю брыкались, пытаясь выбраться у него из-за спины и поглядеть, с кем это он обнимается.
- Сапоги? – округлила и так не маленькие глаза девушка. – Ты их к спине привязываешь?
Я прижал к губам кулак, чтобы не расхохотаться над огорчённо вытянувшимся лицом Серого. Никогда до этого не видел унылого оборотня.
- Да не ношу я их, - недовольно пробубнил Серый, с трудом развязывая узел на постоянно сбиваемой сапогами верёвке. – Это бродилки. Ну вроде домашнего зверика. А к спине привязал, чтобы с коня не упали. Сапоги же.
- А-а-а, вспомнила! – радостно закивала девушка. – Это те сапоги, что ты мне на день рождения пошил. Помню-помню.
Прижала к груди нетерпеливо подпрыгивавшие рядом бродилки и поглаживая их нараспев проговорила:
- Маленькие, и как же вы в лесу-то оказались? Замучили вас совсем с этими походами.
Если бы они могли говорить, наверное охотно нажаловались бы на нас с Серым. Но говорить сапоги не могли, а потому только блаженно распластались по груди девушки.
- Ты сама-то как здесь оказалась? – недовольно спросил её Серый.
- Ой, Вася, - махнула она рукой.
Оказалось, что в невесты царю Косарю сосватала Василису, сестру Серого (которого, кстати, вообще-то зовут Василием) их предприимчивая мамаша. Она активно строила семейное счастье с письмоводителем, доставлявшим корреспонденцию в двух соседних царствах. Этот письмоводитель и рассказал будущей супруге о желании Косаря жениться. Да ещё и портрет будущего жениха показал. Правда, пятидесятилетней давности. Не знавшая про такие тонкости мамаша Василисы сразу сообразила, что может породниться с королевской семьёй, и выслала Косарю портрет своей дочери с письмом, где написала, что её Василиса – царевна самого что ни на есть благородного происхождения. Косарь, не проверяя информацию, с готовностью откликнулся на предложение, и уже через две недели (жених торопил, ну оно и понятно) смущённую Василису мать поцеловала в лоб, посадила на коня и благословила на долгую и счастливую семейную жизнь. Что думает по поводу этой жизни сама Василиса, мамашу не волновало. А девушка спорить с властной родительницей не стала.
И вот теперь она стояла перед нами, отпустив с рук бродилки, потупив глаза в землю и теребя пышную косу. «Красавица, - невольно восхитился я, разглядывая её ладную хрупкую фигурку. – А ресницы-то до бровей». И такую красоту высохшему старцу?! Не отдам!
Я не знал, как, но твёрдо был настроен защитить Василису от несчастливого брака с немилым мужем. В том, что брак будет несчастливым, я не сомневался, а потому сказал дрогнувшим голосом:
- Василиса…
Она робко подняла на меня бездонные серые глаза.
- Царь Косарь тебя обманул. Он уже не тот пышущий здоровьем красавец, что был когда-то. Это сморщенный, высохший старик. Ты действительно хочешь за него замуж?
И чуть не умер, ожидая ответа. А вдруг согласна? Всё-таки царь.
Но она тихо ответила:
- Нет, не хочу. Это матушка придумала. А я вообще за Косаря замуж не хочу, не люблю его. Нисколечки.
Этот ответ воодушевил меня. Я радостно произнёс:
- Не бойся, дева! Я спасу тебя от ненавистного брака!..
И смущённо прервался, глядя на медленно хлопающего в ладони Серого, то есть Василия.
- Ты чего?
- Ничего, - равнодушно ответил Серый. – Просто интересно, как ты Ваську спасать будешь? Сам что ли за Косаря пойдёшь?
Она тоже смотрела на меня. Со страхом и надеждой. Потому подвести я не мог.
- Ты пойдёшь, - бодро ответил я Серому.
- Я?!
Я даже не знал, что у него могут так глаза выпучиваться. А у сапог голенища округлились так, что ещё немного, и точно упадут. И чего, спрашивается, всполошились? Ну что я такого сказал?
- Ты примешь облик своей сестры. Ну хотя бы попытаешься, - примирительно поправился я, глядя на пятящегося спиной от меня оборотня. – В конце концов ты же оборотень. Ну вспомни, как наши отцы одного такого жениха уже обманули.
Уговаривал я его час. Раз даже задушить хотел за упрямство и трусость. Да глянул на стоящую скромно в стороне возле бродилок Василису и раздумал. Всё-таки брат её. Но какой же он упрямый!
Сошлись на том, что после окончания всех наших подвигов я попрошу у папеньки щедро наградить героя-мученика (это Серый сказал). Причём награду, паразит, вытребовал чистым золотом, сколько сможет унести. А парень-то он сильный, много поднимет. Ну ничего, главное, что согласился перед старым Косарём Василисой предстать. Жаль только, что дива этого нам увидеть не придётся. Договорились ждать нашу «невесту» за городской стеной во избежание дальнейших недоразумений. Мало ли что. Потом в красках расскажет.
Но, видимо, благосклонность судьбы была конечна. Потому что просто дождаться Серого за оградой не получилось. На Василису напали три самых настоящих разбойника. Привлечённые красотой девушки они очень доступно дали понять, что ищут взаимности и отказа не примут, и приступили к решительным действиям.
Мне было совершенно плевать, что их трое, и каждый толще меня в два раза. Плевать, что с настоящими разбойниками я никогда не дрался. Плевать, что таким методам борьбы меня никто не учил. Плевать на всё! Главное – заступиться, не дать в обиду беззащитную девушку. Иначе и жить незачем. Стоящие рядом бродилки воинственно притопнули, полностью одобряя мой план.
Драка была короткой. Я честно пытался отражать мощные удары привыкших к уличным потасовкам разбойников. Бродилки старательно мне помогали, пиная со всей силы с разных сторон нападавших мужиков. Но много ли вреда нанесут сапоги, не надетые на ноги? Их просто грубо смяли и отшвырнули в сторону. А вскоре и меня настиг сокрушительный удар. В глазах потемнело, в ушах раздался мелодичный звон и я повалился на землю. И всё бы у негодяев получилось, если бы не Серый. Как-то подозрительно быстро он управился со своим «женихом». Хотя для нас с Василисой как раз вовремя. Он молча и быстро раскидал разбойников в разные стороны и, глядя на них жёлтыми волчьими глазами на вытянувшейся морде, отчётливо произнёс:
- Если, пока считаю до трёх, вы не уберётесь, съем. Всех. Раз…
Наверное, так быстро разбойники не бегали даже в далёком детстве. Серый помог мне подняться с земли, отряхнуться и ухмыляясь произнёс:
- А вы, я погляжу, тоже недурно время проводите.
- Да уж, - проворчал я, стараясь не глядеть в глаза поглаживающей бродилки Василисе. Вдруг стыдится своего незадачливого заступника?
Но она осторожно поставила сапоги, всхлипывая прижалась ко мне, снова свалив с ног, и поцеловала. Мне показалось, что я сейчас взлечу.
- Мда… - глубокомысленно изрёк её брат и деловито продолжил, - А я, значит, пришёл к старому сморчку в сарафанчике, который между делом на базаре купил, и давай ему заливать про нелёгкое житьё сироты. Мол, так и так, царство разорили-пограбили, есть-пить нечего, и вот стою я теперь вся такая разнесчастная перед моим благодетелем. Благодетелем почему-то старый хрен быть отказался. Отправил сиротку на кухню, велел накормить, и только я спиной к нему повернулся, как он уже снова в портретах рылся. Новую невесту искал. На том и разошлись.
- Спасибо, - искренне сказал я и пожал Серому руку.
Тот, не привыкший к благодарностям, кивнул и продолжил:
- Вы может тоже есть хотите? Я под шумок кой-чё с кухни стянул. Не пропадать же добру, старику одному всё равно много не надо.
Мы с Василисой кивнули и так и поели, крепко обнявшись. Может это и не очень удобно, зато приятно наверняка.
К царю Берендею, не выполнив поручения, возвращаться не хотелось. Но мы же слово дали! Вот только как его выполнить?
Мы сидели у городской стены в горестных раздумьях, когда на колени к Серому плюхнулась Пыха:
- Наконец-то! Я же за тобой от самого дворца бегу, вся запыхалась. Куда так торопился?
- Да я… - начал было Серый, но я радостно его прервал:
- Вот оно! Точнее она! То, не знаю что!
- Я не Не знаю что! Я Пыха, - обиженно пропыхтела кашка.
Впрочем, дулась она недолго. Василиса взяла это кашеобразное чудо на руки, обняла, погладила по голове. Рядом пристроились довольные сапоги. Пыха блаженно прикрыла глаза, а мы снова стали думать: что отдать царю Берендею? Ну не Пыху же в самом деле. И не бродилки же. Так ничего не придумав и поехали к царю. Может быть всё-таки удастся договориться?
Разговаривать с царём не пришлось. Ему вообще было не до нас. Царица Апраксия вот-вот должна была разрешиться первенцем, а потому никаких гостей во дворце не принимали. Я честно отправил царю записку о том, что мы вернулись и хотели бы поговорить с ним, но в ответ получил краткое: «Отстаньте. Не до вас. Поезжайте домой». Передав через слуг пожелание доброго здоровья всей царской семье, включая будущего первенца, мы отбыли восвояси. Кажется, история наша подходила к счастливому концу.
Добравшись без приключений до избушки Яги, мы не без усилий забрали раздобревшего, упирающегося Сивку, пожелали бабусе доброго здоровья и отправились в сторону милого моему сердцу родительского дома. Промакивающая платочком слёзы бабуся махала нам вслед. Как и не вытирающая слёзы избушка, которая, чтобы лучше нас видеть, даже немножко подлетела над землёй, используя в качестве крыльев соломенную крышу. Надо будет к ним обязательно вернуться.
Эта светлая грусть сопровождала нас до самого дома. А потом сменилась бурной радостью встречи. Как нас встречали! Как сияло лицо маменьки, как светился от гордости отец, как весело переглядывались слуги! Какой богатый накрыли стол! Как звонко бренчали гусли, как резво плясали скоморохи! Как озорно блестели глаза моей (да-да, моей!) ненаглядной Василисы! Как смущённо улыбался Серый, почему-то глядя в основном на боярскую дочку Алёнушку. Как заливисто хохотала Пыха. Как весело приплясывали бродилки. А я чуть не забыл, как же хорошо дома. А что до геройства и подвигов, да ну их. Зачем куда-то скакать, когда нас здесь и так любят?