... и, наконец, нарыв прорывается.
На следующее утро, не спав всю ночь, готовлю завтрак и пытаюсь поднять мужа раньше обычного – он не встаёт. Накануне мы разошлись на прогулке – после того, как я снова задала один из страшных вопросов, навеянных бессонным безумием.
Зазываю мужа, описывая как вкусно то, что я приготовила, уговариваю встать и оценить это, пока всё горячее, но он не реагирует.
Тут у меня снова происходит щелчок – мне ясно – что делать дальше. Я должна идти на дачу и жить там – я сумею там всё обустроить. Сумею там прокормиться. Это будет моё место жительства. Будет развод - оставлю за собой дачу - там, наконец, встречусь с ним, с любимым.
Решено - ухожу жить и работать на дачу.
Беру зонтик – на улице идёт дождь, пакет с шоколадкой и бутылкой воды. Кладу карманные деньги в нагрудный карман куртки - там лежит телефон. Я - Мэри Поппинс - я устала перевоспитывать маленького мальчика, которым является мой муж. Ветер переменился и я отправляюсь в путь.
Бодро отшагиваю почти двадцать километров, под мелким дождём, тихим шёпотом разговаривая с ним, моим любимым.
Незадолго до конца пути, рядом останавливается "Газелька" - шофёр предлагает подвезти - я не пыталась его остановить, шла по пешеходной стороне дороги.
После недолгого колебания, сажусь в машину и, за три оставшихся километра, успеваю выплеснуть большую часть эмоций.
То, как я говорю о муже, поражает водителя - так обычно говорят о женщинах.
К тому же, в выражениях я не стесняюсь - даёт о себе знать череда моих заходов...
Я зла сейчас - очень зла на него.
На даче развиваю бурную деятельность - жгу то, что считаю мусором, в железной печке и стаскиваю весь металлический хлам в одно место. Надо сдать лом, мне нужны деньги. Периодически звоню и посылаю смс тем близким, которые хоть немного в курсе происшедшего. Деньги на телефоне стремительно подходят к концу.
Делюсь своими проблемами с соседями по даче.
Внутренние тормоза сорваны напрочь - обнажаю перед соседкой всю свою подноготную. Та, кажется, верит, по крайней мере, отчасти; сочувствует; удивляется, что муж какое-то время совсем, казалось бы, не вспоминает обо мне - не звонит, не приезжает. Ночую у неё на даче, она же обеспечивает мне пропитание, кроме того, что в готовом виде выросло у меня на участке. Я ничего не прошу, она сама предлагает и стол, и кров на ночь - ключей от домика я не захватила, на дачу пробралась через два забора.
Оказалась достаточно нормально выглядящей, чтобы мне поверили и пустили через свой и соседский участок люди с соседней линии. Оказалась достаточно разумной, чтобы они же доверили мне коробок со спичками. Оказалась вполне соображающей, чтобы не устроить пожар. Но недостаточно разумной, чтобы правильно и адекватно общаться с самым родным, самым близким...
В одно сливается придуманный мной и реальный мир. В этом мире муж снова - сексуальный монстр, жадина из жадин, шпион из шпионов, а мой любимый - бестелесная сущность, бесконечно близкая и бесконечно далёкая для меня.
Я беседую мысленно только с тобой и никто нас не разъединит...
Через два дня оказываюсь в больнице – на дачу приезжает скорая, вызванная мужем.
В скорой еду, сопровождаемая двумя полицейскими - мужчиной и женщиной. Не умолкаю ни на минуту - снова страшно весело.
Муж едет за скорой - кокетливо машу ему ручкой и посылаю воздушные поцелуи.
Я весёлая, я очень весёлая - внутри я такая рыжая, что аж красная - поэтому он снова и снова сдаёт меня в больничку, но поэтому он и не может без меня долго... Я точно знаю - он снова придёт ко мне через пару дней, - говорю этим служителям порядка.
Чумазая, в порванных пляжных босоножках, в ссадинах от многочисленных деревяшек и железок, от которых пыталась избавиться на даче, - в первый раз принимающий врач предлагает мне помыться в ванной.
Ванная приёмного отделения блещет чистотой - по сравнению с ванной в четвёртом отделении.
Долго размываться мне не дают, но на кого-то я становлюсь похожа после этой процедуры. Ссадины обрабатывают зелёнкой - я вся в боевых шрамах.
И снова знакомое четвёртое отделение. Оксанка всё ещё тут...
Очень быстро меня переводят в знакомое шестое отделение - гламурная заведующая не хочет иметь дело со мной. Кажется, она даже устраивает обмен - готова взять вместо меня кого угодно. Вроде бы я американский шпион, которого поменяли на советского разведчика...
В шестом уже во второй раз, с полугодовым перерывом, а контингент почти не изменился. В основном - знакомые всё лица...
Адекватная женщина-радиоинженер... попадается мне одной из первых, кого хорошо помню. Рассказывает про виолончелистку, которой, всё-таки, уже здесь нет. Говорят, она теперь в женском монастыре.
Вспоминаю, как изощрённо та костерила матом заведующего: Гнойный пидарас, - не самое крепкое её выражение.
Как через форточку перекрикивалась с мужским отделением, стоя на окне, в чужой палате.
Как, в ответ на типично мужской жест - демонстрацию своего мужского достоинства одним из её визави, быстро повернулась задом к окну, сдёрнула с себя штаны и продемонстрировала свои прелести...(Многие возмущались - позорит всю палату, к тому же ту, где она даже не лежит).
Как страшным матом посылала собственную мать, пришедшую поздно вечером - та хотела поговорить через окно в конце коридора...
Как выпрашивала сигареты, залезая в неоплатные долги перед многими и многими...
Так вот, оказывается, кто иногда скрывается под аскетичной чёрной одеждой...
А сама женщина-радиоинженер делится недавно обнаружившейся бедой - у неё обнаружили рак груди. Анализы уже всё подтвердили. Предстоит операция.
Пытаюсь утешить - сейчас это почти научились лечить. У меня есть подруга, которой такой диагноз поставили много-много лет назад. Операция помогла - она жива.
Та говорит непонятное: - Да я не операции боюсь - не люблю таскаться по больницам...
- А где ты сейчас?
- Ну, это другое, да и нервишки у меня на самом деле не в порядке...
На воле много людей, у кого с нервишками гораздо хуже, чем у неё,- думаю я, не понимая. Что это? То самое - подсела на таблетки? Экономит таким образом на питании и проживании? Загадка...
Снова прохожу через страшную «наблюдалку». Опять те же сдвоенные койки, духота, невозможность выйти даже в коридор из этого тесного помещения.
Все вновь прибывшие оказываются в "наблюдалке" независимо от тяжести состояния, все должны вылежать в ней определяемый докторами срок.
Шестое отделение копия четвёртого и тут тоже нет ничего похожего на изолятор.
Снова встречаю здесь Маугли - она одетая, немного отъевшаяся и не привязана к кровати.
Просит: - Расскажи сказку... спой песенку...
Как делают дети лет четырёх-пяти...
Пою: Жил да был чёрный кот за углом и кота ненавидел весь дом...
На это смотрит женщина моих лет - эпилептичка. Сама, своими ногами пришла сюда - всё ей в диковинку, особенно Маугли - нижняя губа у неё наползает на верхнюю в застывшей скептической гримасе.
Почему она должна быть в "наблюдалке"? Почему вообще люди с таким диагнозом должны быть в таком отделении? Загадка без ответа.
За этим наблюдает , но как-то заторможено, молодая блондинка. В тесном помещении, откуда нет выхода, есть только один выход не свихнуться окончательно - человеческое общение. Эта молодая особа кажется одной из немногих подходящих собеседниц, наряду с эпилептичкой Надей.
Блондинка оказывается парикмахером. Она влезла в кредит, который вырос, как снежный ком в оттепель - поэтому здесь.
Кажется, это один из тех замечательных кредитов, которые можно получить на любом углу. Разбойники с большой дороги прикрываются заманчивыми вывесками, прикидываются лучшими друзьями - молодая симпатичная девица легко оформит бумажку, по которой придётся расплачиваться даже не втридорога, а во многие разы больше...
Быстроденьги, Домашние деньги, Займер, Капуста, МигКредит, Money Funny, До зарплаты...
Взял до зарплаты - попрощайся с ней навсегда, это уже не твоя зарплата - это навечно их зарплата. Всё ценное, что было твоим - окажется в их руках.
Кредит, взятый блондинкой, конечно, продолжает расти и сейчас. Выхода так и не видно...
Писать что-то уже не тянет - выписалась в прошлый раз. Нового сказать ничего не могу. Почти те же люди, совершенно та же обстановка - разве что лето за окном.
Моё вновь появившееся суеверие первое время набирает силу. Верю во все приметы - те, что знала, но в которые никогда не верила, и новые, придуманные мной тут же. Обращаю внимание на то, какая птица подлетела к окну - синичка здесь - к весточке, сорока - тем более, к каким-то новостям. На ходу поворачиваю только в одну сторону (направо - я никогда не хожу налево!), стараюсь ничего не обещать, ни о чём не загадывать - не верю самой себе.
Наконец, через катастрофически долгих две недели, нас, несколько человек, переводят в палату напротив - можно ходить по коридору. Только на тихий час запирают в пространстве палаты.
Моя соседка по койке, та самая эпилептичка, во время тихого часа, с искренним любопытством наблюдает за Маугли (Маугли всё так же в наблюдательной палате).
С её места как раз видна койка, на которой лежит Маугли - видно в широкий проём, как та возится на своей кровати, непрерывно что-то делая с постелью и периодически выкрикивая: И кота ни-на-ви-дил весь дом!
Невольно усмехаюсь, глядя на этот искренний интерес. Хотелось бы мне испытывать здесь что-то подобное.
В этой палате ещё одна эпилептичка - черноволосая женщина, немного постарше меня. Коренная сибирячка - муж вывез её в нашу область давным-давно, но она до сих пор считает, что нет лучше людей, чем в её родном Красноярском крае. Тоже разговаривает матом, как многие здесь, но как-то беззлобно, безобидно.
С Надей они сразу находят общий язык, объединённые диагнозом и, оказывается, даже землячеством - они из одного районного посёлка области. Поговорив, находят общих знакомых, хотя друг друга, до больницы, знать не знали.
Надя и мне говорит:- Я думала, что у тебя тоже эпилепсия - ты вроде нормальная...
А я так и не могу понять - почему они-то должны находиться в такой больнице, в таком отделении? Да ещё должны проходить наблюдалку с настоящим тюремным режимом? Неисповедимы думы твои о нас, Минздрав...
Муж снова ходит ко мне, носит передачи и выслушивает – как же тут плохо.
После четвёртого визита прихожу в палату зарёванная и не могу остановить слёзы и дальше. Передо мной снова открылась истина - только муж способен на такое чувство ко мне, только на него мне можно и стоит надеяться, лишь он один относится ко мне как к нормальному, но потерявшему контроль над собой человеку.
На этот раз вылёживаю ровно 20 дней. Молодой врач даёт разрешение на домашний отпуск. Это происходит неожиданно, как для меня, так и для однопалатниц.
Возвращаюсь в отделение, чтобы собрать вещи, попутно раздаю всё, что может пригодиться соседкам по палате, не обращая внимания на примету - не оставлять здесь ничего, чтобы больше не возвращаться - эта примета уже несколько раз не сработала в моём случае. Прощаюсь со всеми, желая скорейшей выписки - Надя подходит ко мне, обнимает и с чувством говорит:
- Никогда сюда не возвращайся, но не забывай нас, не забывай...
Никогда не забуду, даже если очень сильно захочу.
(фото автора - на фото - работа автора)
http://www.proza.ru/2017/04/03/306