Сам не знаю, почему я тогда подчинился деловитому напору Айрони Мак-Марель - совсем молодой девушки, девочки, юной и неискушённой. Возможно, всё дело было в том внешнем сходстве с Шерлоком Холмсом, которое бросилось мне в глаза. Оно затронуло в моём подсознании какие-то особые струны, заставляющие доверчиво подчиняться, занять привычную позицию ведомого. А может быть, я и в самом деле был тогда слишком опустошён, слишком растерян, слишком никчёмен и, встретив вдруг человека, не чужого мне, не захотел тут же потерять - пусть и ценой нашей общей безопасности. Но я и тогда понима, и теперь понимаю, что такое попустительство с моей стороны и такая уступка ей были преступны, эгоистичны - да попросту опасны. Я увлекал ребёнка с собой на путь неверный, отчаянный, не имея представления о том, что сам-то на нём делать буду. Хуже, чем в самый грязный притон - в неизвестность, в отголовсок своего тёмного прошлого. И, тем не менее, поступи я иначе, в моей судьбе, возможно, никогда не произошли бы те чудесные изменения, за которые я и сейчас, через столько лет, не устаю благодарить бога. А тогда я только сказал:
- Меня крайне беспокоит судьба Мэртона. Мало того, что мы бросаем его, раненого, не зная даже толком, что с ним произошло, но догадываясь, что пострадал-то он, вернее всего, из-за меня,так мы его ещё и обокрали.
- Но вы же понимаете, что для нас это сейчас единственный нейтральный выход, - пожала плечами Айрони. - А мистеру Мэртону, как его посланнику, никто не мешает написать дяде и потребовать возмещения убытков с него.
- Полагаете, дядя ваш должен с радостью финансировать наши разбойные планы?- скептически хмыкнул я. Но Айрони мой скепсис не смутил:
- С радостью или без радости, должен или нет, а будет. Если дядя имел в виду спрятать вас здесь, как и меня, то ничего у него не вышло, и ему придётся, если он, конечно, не имеет в виду нас с вами уничтожить руками этих ваших приятелей, тоже менять свои планы. В какой-то степени я этому даже рада, потому что быть пешкой в чужой игре - роль незавидная. В двенадцать лет куда ни шло, но в шестнадцать можно попробовать воспротивиться.
- Мне за сорок, - вздохнул я, - но воспротивиться, коли речь зашла о вашем дяде, я сам, думаю, не решился бы.
- Ну а вместе возьмём, да и решимся. Думаю, роль пешки и вам не по сердцу. Правда, в решении есть и минус: в вашем положении искать работу вряд ли возможно сейчас, а мне и вовсе с моими навыками только в прислуги идти или гувернантки, да в этих краях гувернанток не держат, а прислуга найдётся разве в пяти-семи домах, которые все на виду. Так что как бы нам самим не пришлось обращаться к дяде. Ну а что касается Мэртона, ему, пожалуй, дядя тем более должен - он же пострадал, исполняя его поручение. И жаль, что не было времени выяснить всех обстоятельств.
- Ладно, хорошо, - окончательно сдался я. - Вы претендуете на роль полководца, отводя мне роль солдата. Командуйте же.
- Прежде всего нам нужна тихая пристань, - по-прежнему без малейшего смущения принялась загибать пальцы Айрони. - В Хизерлэнде, в Хизерхилл-вулидж она у нас будет, если доберёмся без приключений. Во-вторых, нам нужна будет информация. Ну, тут к нашим услугам уши, глаза, газеты и местные сплетни - ваши знакомые, коль скоро вы им так нужны, рано или поздно объявятся, важно, чтобы мы узнали о них скорее и больше, чем они о нас. Третье, нам и впрямь придётся связаться с дядей, да так, чтобы письмо нас настичь могло без труда, а сам он - нет.
- Думаете, это возможно? - снова с недоверием спросил я.
- Всё возможно, если хорошенько подумать, - рассеянно ответила она. - Нужно только не подставлять горла чужим зубам, но это - вопрос гибкости и комбинативности собственного ума.
В этих её словах прозвучала не детская, даже не девичья жёсткость.
Я покачал головой:
- Когда я вас слушаю, я не могу поверить, что вам вот-вот шестнадцать - и только. Вы напоминаете мне…
- Не надо! - быстро перебила она. - Я знаю. Кого я вам напоминаю. Я - не он и не продукт реинкарнации, и я бы не хотела причинять вам боль своим сходством с тем, кого больше нет с вами рядом. Всё дело в том, наверное, что я провела большую часть своего детства в инвалидном кресле и в компании взрослых. Дети - инвалиды, возможно, из-за избытка досуга, а может, и по какой-то ещё причине стремления к равновесию, нарушенному калечеством тела, часто умственно опережают сверстников. Опережают, доктор. Не превосходят. А теперь давайте мы с вами поторопимся, потому что дилижанс уже скоро прибудет. И подумайте заодно, как мы будем представляться случайным попутчикам - дорога делает любопытными даже скромных. Путешествие девушки моего возраста в компании мужчины вашего вызовет, если не подозрения, то интерес, а нам бы лучше избегать повышенного интереса.
- Ну, так станем, пожалуй, дядей и племянницей, - предложил я. Но Айрони поморщилась:
- Это так банально и избито, что даже такие короли банальностей, как авторы бульварных детективов, подметили и высмеяли. Уж лучше представляться двоюродными братом и сестрой. Кузен и кузина не так затёрто, возраст может розниться, а некоторая родственная близость подозрений не вызовет.
- Хорошо, будь по вашему. Кузен - так кузен, ничего не имею против. Только прежде , чем пускаться в путь, нам бы надло придать себе более беззаботный вид, а вам, кузина, хоть кровь с рук смыть. Это Мэртона кровь?
- Да, я напачкалась, когда попыталась приподнять ему голову, - и видя, как снова от мыслей о Мэртоне омрачилось моё лицо, поспешила успокоить:
- Он ослабел от боли и потри крови, но рана не глубока, и даже если его и пытали как-то, то, на первый взгляд, совсем уж страшного вреда не причинили. Ему помогут - да уже помогли, вернее всего, и - я уверена - он сам предпочёл бы, чтобы мы скрылись, пока до вас не добрались. Так что не надо такого трагизма, доктор, на войне, как на войне.
Я тяжело вздохнул, но вынужден был согласиться - наше собственное положение представлялось если не более незавидным, то уж, по крайней мере, менее определённым, чем положение Мэртона.
К дилижансу мы подгадали точно, чтобы не торчать на виду в ожидании и чтобы нас не увидели, кому не надо.
- С этого момента, кузен, зовите меня, пожалуй, не Айрони, а Рона, - попросила моя спутница. - Для уха сельских жителей это будет привычнее, а для уха знавших меня прежде не так привлекательно.
- Я ещё прежде хотел спросить, откуда это странное имя?
- Так звали мою бабку по отцовской линии. Ну, то есть, когда она жила в Англии, её чаще звали Ирид и даже Ингрид, а полное имя её было Айрони - Ирония на ваш лад. Ну а в Хизерленде это, точно, Рона. А ваше имя Джон, и что, мы тут его никак не исказим? - она улыбнулась. - В целях маскировки?
- Насколько я понимаю в здешней лингвистике, для меня уместно будет Джек, - улыбнулся я.
- Кузен Джек, - произнесла она задумчиво, словно примерила.
В дилижансе, кроме нас, ехал только молодой человек в одежде священника с лицом, напоминающем выкрашенную извёсткой стену: белую, ровную, без малейшего изъяна - глазу не зацепиться. У него на коленях был небольшой саквояж, но и его он умудрялся держать совершенно мёртво и безлико маленькими руками в чёрных перчатках. Всю дорогу до станции он просидел прямой, как палка, и безмолвный, и когда мы сошли и расстались с ним, я почувствовал облегчение.
- Чёрный ворон, - тихо пробормотала в его адрес Рона, когда мы остановились неподалёку от железнодорожной кассы, собираясь купить билет, и увидели, что и наш странный попутчик пристроился у окошка кассира и считает деньги. - Не хотела бы я, чтобы такой венчал меня, да и отпевал бы лучше тип подобродушнее.
- Неприятный человек, - согласился я, убедившись, что он нас не слышит. - Должно быть, само олицетворение занудства и скучной добродетели.
- Добродетели? - удивлённо вскинула брови «кузина». - Как бы не так! Держу пари, внутри этот брусок сучковат и насквозь порочен.
- Да с чего вы это взяли?
- А когда у человека внутри всё достаточно светло и добро устроено, зачем это скрывать так надёжно и прятать так глубоко? Вы же сами видели: он, как закрытый наглухо шкаф.
- Как же легко вы выносите суждения, кузина, - упрекнул я. - Мне пришлось, знаете ли, длительно общаться с человеком скрытным, но это был один из самых светлых и порядочных людей, каких только можно себе представить.
- Раз так, его натура всё равно проглядывала, как луч солнца сквозь облака и туман - иначе просто не бывает. Тем более если вы говорите о Холмсе, а это, видимо, так и есть. А вот за этим туманом, я уверена, никакого солнца нет. Кстати, если вы заметили, мы и дальше будем с этим типом попутчиками - ведь он взял билет на тот же самый поезд.
- Вас это тревожит? - немного и сам обеспокоился я, видя, как мрачно и озабоченно она сдвигает свои тонкие, но густые брови.
- Да. Сама не знаю, почему. Возможно, что-то иррациональное. Но мне не хочется лишний раз попадаться ему на глаза. Давайте-ка мы с вами, кузен, поскорее купим билеты да займём места.
Мне раньше не случалось путешествовать по этим местам, и какое-то время после отправления поезда я не отрывал взгляд от пейзажа за окном, поражаясь его живописностью и какой-то горделивой природной дикостью. Мы проезжали мимо зелёных холмов, покрытых травой так ровно, что они казались застланными коврами, потом вдруг из ложбины взбегал до пояса очередному возвышению густой, отливающий в синеву хвойные бор и тут же сменялся светлым, прозрачным лиственником, но и он сбегал в овраг, теряяся, а исподволь накатывал уже новый холм, покрытый на этот раз щёткой репейника, чей цветок Шотландия вплела в свой герб, и ещё какими-то неизвестными мне цветочными стрелами синего и розового цвета. Несколько раз я замечал вдалеке поселения, над которыми вился дымок и чуть выше по склону паслись клубки белой шерсти - овечьи отары. После Лондонского смога, после всей моей растоптанной и бессмысленной жизни последних лет в этом скучном чаду вся эта сдержанная и неяркая, но величественная красота казалась мне порывом свежего ветра, растрепавшего волосы и пробудившего от сна. Жизнь перестала быть привычным каждодневным бременем - я почувствовал, что хочу жить, хочу возродиться и начать сначала - заботиться о ком-то, любить, читать, работать. Я смотрел в окно, и грудь моя вздымалась возбуждённо, а глаза повлажнели, и я не сразу заметил, как пристально и серьёзно наблюдает за мной притулившаяся в углу своего сиденья Рона.
- Как будто из тюрьмы выпустили, да? - наконец, услышал я её низковатый и глуховатый для такой молодой девушки голос. - Я чувствую то же самое, доктор. Когда-то давно я слышала, что Шотландия похожа на низкую ноту пастушьей свирели. И, кажется, только теперь я понимаю, что это значит.
- Вы музыкальны? - спросил я её. - У вас хороший слух? Умеете играть на чём-нибудь?
- Я пробовала скрипку, - улыбнулась она, - но у меня слишком непослушные пальцы. А на рояле нас заставляли учиться в школе - возможно, я поробую, когда память об этом остынет. Но свирель… У меня не было случая попробовать, однако, мне кажется, я могла бы. А вы?
- У меня слух нехорош, - улыбнулся я. - Разве на фортепьяно я что-то смогу изобразить, а на гитаре - просто подыграть себе, если придёт фантазия спеть куплеты. Когда мы стояли лагерем в долине Шантадирага, у нас была гитара, был и человек, владеющий её, была и масса свободного времени, которое не знаешь, куда девать - многие невольно научились.
Рона улыбнулась этому «невольно».
Мало-помалу, однако, монотонность поездки и ровный перестук колёс оказали на нас усыпляющее действие - глаза у меня начали слипаться, Рона, как я видел, тоже задремала в своём углу, ехать оставалось ещё несколько часов, и я позволил себе заснуть, поудобнее устроившись на жёстком диване купе и накрывшись казённым пледом.
Проснулся я нескоро, разбуженный удивлённым возгласом своей попутчицы. Начинались сумерки, но закат ещё не отцвёл, и в купе было золотисто от последних лучей.
- Никогда не думала, что это так выглядит, - сказала она. - Смотрите: мы, словно в небе. Да просыпайтесь, просыпайтесь, кузен - вы себе сна на ночь не оставили, да и скоро выходить.
Потирая затёкшую шею и сдерживая зевоту, я лениво выглянул в окно, но тоже был изумлён - мы ехали по узкой, едва ли шире железнодорожного пути, гряде между и впрямь голубых, как небо, озёр, отражающиеся в которых облака дополняли иллюзию. Вряд ли эти озёра были существенной глубины, но ширина их завораживала - простираясь и с той, и с другой стороны до дальних холмов, они казались океанским заливом.
- Мы уже почти приехали, - сверяясь с моими часами, заметила Рона. - Это земли Хизэленда. А Хизерхилл-вулидж будет где-то через пару часов - ну, точнее, не он сам - станция.
- Откуда вы знаете? - удивился я. - разве бывали здесь?
- Нет, - рассмеялась Рона. - Просто умею сверяться с железнодорожным расписанием и картами. Вот они, там, на столике - не заметили?
Действительно, на столике перед ней я увидел целый ворох расписаний, путеводителей и большую карту местности. Рона по-прежнему руководила нашим предприятием. А мне была отведена роль ведомого и послушного солдата. Ну что ж, я свыкся с этой ролью - она не тяготила меня.
Поезд наш миновал чудные озёра и съехал с узкой гряды в низинку, по обеим сторонам потянулись теперь деревья - мы въезжали в лес.
Как вдруг колёса без всякого предупреждения громко заскрежетали по рельсам, паровоз засвистел отчаянно и надрывно, и жёсткий толчок резкого торможения чуть не сбросил нас на пол. Поезд встал.
- Что-то случилось? - быстро спросила Рона, потирая ушибленный при толчке локоть - ловкости в движениях ей явно не хватало.
Я прислушался - в коридоре топотали раздражённые шаги проводников и пассажиров, переговаривались сердитые голоса. Пассажиры принялись выглядывать из своих купе, спрашивая друг у друга, что случилось.
- Успокойтесь, господа, успокойтесь, - раздался вскоре властный голос начальника поезда - он шёл вдоль состава быстрым шагом, успокаивающе помахивая руками на пассажиров. - Дерево упало на рельсы - только и всего. Должно быть, подгнило, и свалило ветром. Сейчас его уберут, и мы поедем дальше.
- Дерево? - переспросила Рона и прежде, чем я успел её удержать, выскользнула из купе и побежала своим тяжёлым неуклюжим бегом к голове поезда. Что мне было делать, как не последовать за ней?
На рельсах и впрямь лежал огромный дубовый ствол, со всеми ветками и свежим оскалом древесины. Мужчины из поездной бригады, пыхтя, старались оттащить его в сторону, а двое карабинеров - поездная охрана или местная стража - зорко обшаривали взглядами окрестности, вглядываясь между кустов и стволов.
- Как же «ветром», - саркастически хмыкнула Рона, когда я подошёл. - Ствол-то подпилен, и не гнилое оно ничуть. Это так, успокоительная сказка для пассажиров. То-то поезда по этим местам с охраной ездят. А не будь тех двух молодчиков с карабинами, мы, небось, уже делились бы содержимым бумажников с «лесорубами».
- Самое тихое место, чтобы отсидеться и обдумать наше положение, - хмыкнул я.
Двое пассажиров, один из которых был так не понравившийся нам на станции священник, неподалёку вполголоса разговаривали между собой - я невольно уловил обрывки нескольких слов:
- Это Магон, его работа.
- Прежде он поездов не грабил.
- Прогрессирует, - сказал священник и как-то нехорошо рассмеялся. - Что там вы о нём говорили? Разовьётся в высокоинтеллектуальную личность? Мельник до сих пор сам не свой, но тут я не в обиде - жертвует он даже больше других.
- Однако, жеребца у Клуни этот безумец и дикарь свёл довольно хитрым способом, - заметил его собеседник и чуть улыбнулся углом рта - я заметил, что это довольно крупный, но не толстый мужчина с ясными, как вода тех озёр, что мы проезжали, глазами и огненно-рыжей копной прямых густых волос.
- Бросьте, - перебил священник резко. - Все мы, в конечном итоге, звери, на уме у которых только насытить утробу и удовлетворить похоть. Этот лёгкий налёт цивилизации осыпается, как пыльца с крыльев бабочки, стоит посильнее сжать кулак. И всё, чем мы отличаемся от животных, так только тем, что придумали, как насыщать утробу и удовлетворять похоть наиболее вычурно и неестественно. Магон же - классический образец того, во что может превратиться самая высокодуховная тварь из плоти и крови, если не подносить ей куропаток на серебряном подносе, а позволить самому получать потребное. Причём, потребно ему всё то же самое: пища и самка. Но он не городит турусы на колёсах в отличие от нас с вами, а просто протягивает руку, лапу или копыто - что там у него? - и берёт своё. Примитивно.
- Если всё так примитивно, - сощурился рыжеволосый, - отчего же Клуни всё не может его поймать? Охота, капканы, волчьи ямы - всё, что угодно. А вот поди ж, - и собеседник священника движением головы указал ему на уже практически спихнутое с насыпи дерево.
Рона, тоже услышавшая их разговор - а может, даже услышавшая больше моего, коль скоро унаследовала уши от Холмса, схватила и больно сжала мою руку, а потом потянула в сторону, и, следуя за ней, я вернулся обратно к нашему купе.
- Вы слышали, о чём они говорили? - тихо спросила она.
- Слышал. Только не понял.
- Магон - злой дух этих мест. Это я знаю. Но они говорили о нём не как о духе - они говорили о нём, как о человеке.