Фамилия Голицыных в царской России была широко известна. И по древности рода (от Рюриковичей) и по заслугам перед отечеством. Князья Голицыны были и полководцами (например, фельдмаршал и сподвижник Петра I), и дипломатами, и сенаторами, и губернаторами, и царедворцами и, даже заговорщиками (как например, перед вступлением на престол Анны Иоанновны). Ну, а современная молодежь наверняка знает эту фамилию хотя бы из известного шлягера Звездинского: «Не падайте духом поручик Голицын, корнет Оболенский налейте вина…».
Одним из отпрысков этого славного рода, правда, весьма обедневшей его ветви, являлся князь Борис Борисович (1862 – 1916). Судьба всласть помурыжила его на поприще науки.
К титулам и древности рода можно относиться по-разному. Можно трепетно, как в светских кругах Российской империи, а можно с юмором. Одно очевидно - ни на способности человека, ни на его ум, ни на его душевные качества древность рода не влияет. Очень наглядно это продемонстрировал американский писатель Джон Стейнбек в своем романе «Зима тревоги нашей…». Там, продавец лавки – американец, заявляет хозяину (итальянцу), что его роду почти триста лет. Что его предки первыми приплыли в Америку на «Мэй флауэр». На что итальянец спокойно отвечает: мой род в Италии насчитывает две тысячи лет. Ну и что с того? Дело совсем в другом. У интеллигентного американца душа оказалась с червоточинкой, а малообразованный итальянец проявил истинное благородство. Да, дело не в древности рода и титулах.
В 1880 году князь Б.Б. Голицын блестяще кончает морской кадетский корпус – эту колыбель всех русских флотоводцев. Кончает первым и его имя золотом заносится на почетную мраморную доску. Далее он поступает в Николаевскую морскую академию на гидрографическое отделение и опять в 1886 году оканчивает ее первым с занесением имени на мраморную доску.
Что такое морской кадетский корпус, ныне знают лишь военные историки. Он был единственным в России. И готовил элиту не только во флоте, но и высшем обществе – кадровых морских офицеров. Даже иерархия воинских званий во флоте отличалась от армейской: мичман, лейтенант, а затем сразу капитан второго ранга.
Принимали в корпус юношей исключительно дворянских кровей. Здесь они, по окончании корпуса, получали первое офицерское звание – мичман. Военно-морское образование в корпусе было поставлено не просто хорошо, а блестяще.
Молодой офицер превосходно знал астрономию, математику, артиллерийское дело, лоцию, навигацию, теорию и устройство судна, умел им управлять (как парусным, так и паровым), знал в совершенстве несколько иностранных языков и так далее. Выпускник мог быть штурманом, артиллеристом, самостоятельно нести вахту. Нерадивые или в чем-то сильно провинившиеся недоросли выпускались прапорщиками по Адмиралтейству, что традиционно в среде морских офицеров считалось позором. Это были офицеры второго сорта, коим было никогда не достичь адмиральских чинов.
Ну и маленькая справка для сведения читателя. Здание морского корпуса помещалось на набережной Невы, на Васильевском острове. Перед парадным входом стоял (и стоит, по сей день) памятник Ивану Крузенштерну. Адмиралу эпохи первых кругосветных путешествий, который, вместе с Лисянским, первым достиг берегов Антарктиды. А еще через пару кварталов, ближе к стрелке того же острова, украшенной ростральными колоннами, размещались Императорская Академия Наук и Санкт-Петербургский университет. Вроде все рядом, но между этими почтенными заведениями существовала, невидимая простым глазом, пропасть.
Несмотря на столь блестящие успехи в учебе, из Академии молодого князя выпускают мичманом. Для того, что бы получить очередное звание лейтенанта (обычно оно присваивалось после окончания академии), не хватило одного месяца плавательного ценза. А с цензом в те времена было строго. Мохнатой лапы у князя, увы, не было. Вакантных мест на судах для него не было тоже. Вы, батенька, послужите пару лет на берегу, сказало ему начальство. Там, глядишь, и место на каком-нибудь судне освободится, вот вы недостающий месячишко и отплаваете. Все это было очень похоже на издевательство.
В ярости Борис Борисович тут же подает в отставку (1887 год). Он намерен поступить в Петербургский университет. Однако царская бюрократическая машина и тут неумолима. В университете правили бал не аристократы, а разночинцы.
- Вы что, молодой человек изволили оканчивать?
- Морской кадетский корпус и Морскую академию. Оба заведения с отличием.
- А нас Ваши успехи в военном обучении не интересуют. В университет можно поступить только с аттестатом классической гимназии, с непременным знанием древних языков – латыни и греческого.
Получив на родине полный отлуп, потомок древнейшего рода вынужден был уехать за границу. И в Страсбургском университете на физическом факультете завершил образование (1890 г – бакалавр). За границей его княжеский титул никого не волновал. Но при возвращении в Россию ему его опять припомнили. Дело в том, что в 1892 он преподавал физику в Московском университете и одновременно писал научный труд по математической физике. Труд этот состоял из двух частей. Часть 1 – Общие свойства диэлектриков с точки зрения механической теории теплоты. И часть 2 – О лучистой энергии. В 1893 эту работу он представляет как магистерскую диссертацию. И тут его княжеский титул вновь сильно мешает.
Диссертация подвергается настоящей травле, главную роль в которой играют профессора А.Г. Столетов и А.П.Соколов. Объясняется это просто, хотя и ни к чести последних почтенных ученых. Говорят, что кто-то из них сильно каялся в том, что написал отрицательный отзыв (хотя диссертация была на достойном уроне), поддавшись корпоративному влиянию, предвзятости. Университетскую науку в то время в России возглавляли выходцы из купцов и мещан (разночинцы). Княжеский титул Голицына действовал на них, как красная тряпка на быка. Эти господа искренне считали, что аристократам в науке делать нечего. И хотя многие другие, не официальные оппоненты понимали, что работа хорошая, пускать князя в свою среду не хотели. Вообще, это враки большевиков, что дворяне имели в России громадные привилегии. Позже они вообще введут ярлык «буржуазная наука». Тогда погорят и поедут на Колыму не только аристократы, но и многие профессора разночинцы.
А пока, пришлось князю из Московского перебраться в Юрьевский (Тартуский).
университет. В 1896 году он едет в экспедицию на Новую Землю проводить магнитные наблюдения при солнечном затмении. А это в столь высоких широтах далеко не простое занятие, даже в наше время. В следующем 1897 году происходит сильнейшее землетрясение в городе Верный (ныне Алма-Ата) с человеческими жертвами и разрушениями. После этого в России была учреждена постоянная сейсмическая комиссия, в создании которой активное участие принял Б. Голицын.
Надо сказать, что сейсмология, как наука, в то время еще только зарождалась. Ученые не имели представления о глубинном строении земной коры и причинах сейсмических событий. Лишь спустя 60–70 лет сформируется достаточно обоснованная теория Тектоники литосферных плит и будет окончательно похоронена геосинклинальная концепция.
С 1899 по 1905 год князь служит управляющим экспедицией заготовления государственных бумаг. Что это за контора, убей бог, не понимаю. Но, видимо, князю другим способом заработать на жизнь не удавалось. Князья, знаете ли, тоже иногда хотели есть. Тем не менее, в 1900 году он участвует в международном конгрессе физиков в Париже. После общения с коллегами страстно увлекается геофизикой и сейсмологией. А в 1906 году изобретает первый электромагнитный сейсмограф. Принципиально новый, надежный и наиболее совершенный на то время прибор для регистрации колебаний земной поверхности.
История же изобретения сейсмографов имеет очень давнюю историю. Первый был изобретен в Китае астрономом Джан Хэном в 132 году нашей эры. Ибо Китай, согласно положению тектоники плит, всегда трясло, трясет и будет трясти. Прибор этот, к сожалению, до наших дней не сохранился. Но сохранились некоторые сейсмоскопы весьма оригинальных конструкций. Так, один из них представляет собой чашу с плоским дном, выточенную из нефрита. По краям чаши сидят, выточенные тоже из нефрита, лягушки. В разинутой пасти каждой лягушки помещается нефритовый шарик. При сейсмическом толчке у находящейся спиной к фронту волны лягушки шарик выпадает из пасти и скатывается на дно чаши.
В XIX веке были созданы сейсмографы различных механических конструкций с противовесами и пружинами. Приборы грубые и ненадежные. В этом плане сейсмограф Голицына был шедевром. И он распространился по всем сейсмологическим обсерваториям мира. Чувствительность прибора в сейсмологических исследованиях очень важна, ибо позволяет фиксировать микросейсмы, определять тектоническую активность участков земной коры и. т. д. В настоящее время, увеличение сигнала современных приборов уже доведено до одного миллиона раз.
Как ученый, Борис Борисович сразу получает мировое признание. Он избирается академиком Петербургской академии наук, действительным членом Лондонского королевского научного общества. В 1911 году единогласно выбирается президентом Международной сейсмической ассоциации и в 1913 г. назначается первым директором главной геофизической обсерватории России.
В начале первой мировой войны внимание Бориса Борисовича переключается на изучение синоптических процессов, развитие отечественной военной авиации. Он своими руками мастерит приборы, часто ездит на Гатчинский аэродром. В конце концов, простужается, заболевает воспалением легких и в 1916 году умирает. Причем до последней минуты пытается работать
Такова судьба мичмана Российского флота, которому адмиралтейские чиновники так и не дали отплавать один месяц и получить лейтенантские погоны. Которого всю жизнь попрекали титулом князя, как будто родителей можно выбирать. И коли были генералы от инфантерии, кавалерии, артиллерии, то почему бы не ввести титул князь от науки.
Пожалуй, лучшим памятником Б.Б. Голицыну служит тот факт, что в Центральной геофизической обсерватории в городе Обнинске, как экспонат номер один, хранится его посмертная маска. Ну и по моему разумению, Геофизической обсерватории в Санкт-Петербурге надо присвоить имя Б.Б, Голицына (сейчас она называется имени А.И. Воейкова). Хоть Воейков и был неплохим климатологом и ярым пропагандистом вегетарианства, все-таки он родился в 1916 году, как раз в год смерти Голицына. Думаю, что по праву первого директора - основателя обсерватории и крупного ученого, она должна носить его имя.