В самолёте пахло кондиционерной свежестью. Медленно
отступала предотъездная тоска, но вместо тоски пришло ощущение невосполнимой потери. В иллюминатор я вдруг увидел всё, что я любил, всё, что составляло мою жизнь, мальчишек и Нину на балконе аэровокзала, маму, опустошённо бредущую по лётному полю Ларису. Возникло чувство одиночества. Ясное понимание, что эта разлука навсегда и в тоже время азарт дороги, призыв манящей неизвестности и жажда перемен. Но тяжесть вины давила на сердце, а судьба неотвратимо гнала в дорогу. На старте взревели двигатели. Самолёт рванулся по взлётной полосе, спинка сиденья по-дружески прижалась ко мне, успокаивая боль рвущихся корешков прошлой жизни.… Нарастал грохот шасси. И вдруг тряска прекратилась, изменился тон звука моторов. Машина вошла в воздух. За иллюминатором встал на дыбы Ленинград, но вскоре упал вниз и уполз, куда- то, под брюхо самолёта. Плотное облачное море закрыло землю и мою душу. Вперёд, только вперёд и будь, что будет.
Самолёт шёл на Восток навстречу солнцу. Земля так и не появилась за все девять часов полёта. Но вот мелькнул краешек Охотского моря, невысокие буро-зелёные сопки. Всё быстрее понеслась под крыльями земля, бросилась под колёса шасси, бетонной взлетно-посадочной полосой магаданского аэродрома. Толчок приземления, вызрев реверса, и ещё одна страница моей жизни перевёрнута.
Магаданский аэропорт давно не первой молодости, тесный, умеренно потрёпанный, но с признаками реконструкции в левом крыле. Перед зданием аэровокзала, на бетонном постаменте, навечно поставлен АН – 12, четырёх моторный пассажирский самолёт символ единственной быстрой связи магаданского края с остальной Россией, с Материком.
Но мне надо дальше в посёлок Синегорье, на реку Колыму, где строится Колымская ГЭС. Час ожидания и уже АН – 24 летит над застывшим каменным морем сопок. Внизу бесконечная пустыня, с пятнами снега в скальных распадках. Изредка блеснёт глазок озерца между вершинами сопок, да промелькнёт змейка горной речки. Ни дороги, ни жилья в тот полёт я не увидел. Пробив полупрозрачную облачность, самолёт пошёл на посадку. С правого борта вдоль взлетно-посадочной полосы легла Колымы. Колёса шасси завертелись по бетонке, короткий пробег, и я в Синегорье.
Небольшое голубое здание аэропорта. Старенький, потрёпанный жизнью львовский автобус ждёт пока борт - механик выдаст из грузового люка багаж немногочисленным пассажирам. Тепло и влажно. Оказалось сегодня первый ясный день после многодневных дождей. Озверевшие от голода комары жаждут нашей крови. Все торопятся укрыться в автобусе. Наконец, закрылась гармошка дверей. Добив газетами и ветками прорвавшихся комаров, мы разместились в полупустом салоне. Автобус, скрепя и погрохатывая, выкатился на грунтовку, и удивительно бодро побежал к посёлку. Справа невысокие сопки, покрытые сочной июньской зеленью. Истощённые северными морозами лиственницы окутались светло зелёным туманом молодых иголок. Слева, высокие кусты стланика прикрывают русло реки. До самого Синегорья дорога идёт вдоль Колымы. Трасса хорошо укатана, а благодаря недавним дождям пыли почти нет. Дорога на Синегорье, это не основная колымская трасса, а тридцати километровый отрезок от посёлка Дебин, расположенный на трассе Магадан — Якутия. Через 40 минут впереди появились коробки Синегорских пятиэтажек. Перед въездом в посёлок стоит массивное бетонное сооружение. Название города, «Синегорье, Колымская ГЭС Комсомольская стройка». Чёрные торцы домов не дизайнерский замысел, а утепление. Белые плиты пенопласта, прикрыты чёрными листами рубероида и прижаты к керамзитобетонным блокам стен сеткой "рабица". Дорога превратилась в улицу Комсомольскую. Вместо грунтовки автобус покатился по бетонным плитам. Ещё несколько минут и конец пути. Маленькое опрятное здание автовокзала. Несколько тонких стволиков мужественных берёзок, пытающихся выжить в привокзальном газончике. Вещей у меня немного. Чемодан, рюкзак с книгами да потёртая, ещё антарктическая кожаная куртка. Довольно быстро я добрался до больничного городка. В больнице меня уже ждали. Главный врач с шекспировским именем Гамлет, по отчеству Харенович Мелик – Осипов, средних лет осетин, сразу отвёл меня в отдел кадров, затем определил в гостиницу, пока не освободится приготовленное для меня жильё. Больница мне понравилась. Типовое здание, хорошие палаты. Отдельный блок рентгеновской службы. Наскоро оглядевшись, я двинулся устраиваться. На больничной «Скорой» меня довезли до гостиницы. Темно-вишневое здание в центре посёлка, с рестораном и буфетом. Меня поселили в одноместном номере на втором этаже. И началась новая жизнь на реке Колыме в посёлке гидростроителей Синегорье.
Восемнадцать лет назад в этом месте белые от пены буруны кипели над острыми камнями колымских порогов. Шум был такой, что вся живность убегала от реки в сопки. И люди здесь не селились. Редкие зимовья охотников и рыбаков стояли по берегам, да и то выше по течению. Но однажды прилетел вертолёт, и прилетели изыскатели. Стройка началась в 1971 году. Я приехал в Синегорье в 1988.Три агрегата уже запустили. Посёлок был построен. Последние дома, сделанные и бруса, доламывала, скручивая винтом вечная мерзлота. Люди уже жили в основном в керамзитобетонных пятиэтажках, а по берегу ручья Анманнычан доживали, врастая в болотистую землю руины балков - самодельного жилья первопроходцев. Я стал работать рентгенологом в Синегорской больнице, постепенно вживаясь и находя друзей среди северян гидростроителей. Народ съехался со всех концов Союза. Молодые инженеры с Вилюйской ГЭС, люди постарше строили Иркутскую ГЭС. Были ребята монтажники из Средней Азии с Нурекской ГЭС. Инженеры в основном были Москвичи и Ленинградцы. Многое мне было знакомо по работе во ВНИИГе им. Веденеева и учёбе на Гидрофаке в Политехническом институте. Но на север я приехал всё - таки врачом. Первые недели я восторженно познавал этот новый для меня мир мужественной природы и сильных духом людей, которые, конечно изрядно поковыряли эту природу, но грандиозность стройки, титанический объём выполненных работ, просто потрясает. Здесь, на вечной мерзлоте была создана небывалая насыпная плотина высотой сто сорок метров изящной дугой перекрывшая Колыму. Пороги ушли под воду, и среди сопок образовалось море длинной в сто километров. А река, нырнув в подземные туннели, всей своей мощью давила на лопасти турбин уже работающих трёх гидрогенераторов. Излишки воды неслись по трём бетонным трамплинам - водосбросам и гигантским фонтаном обрушивались в Колыму. Зрелище завораживающее. Мелкая вибрация ощущается даже рядом с многотонными блоками основных сооружений.
Всё было таким интересным и грандиозным, но пора было приступать к работе. Мой рентгеновский аппарат оказался Рум-20, довольно удачное творение «Мосрентгена», но, к сожалению, старый, бывший в употреблении до Синегорья в районной больнице и к тому же без электронооптического преобразователя (ЭОПа). Это устройство позволяет получать рентгеновское изображение не на картонке с иридиевом напылением, а на экране монитора с гораздо большей яркостью и со значительно меньшей лучевой нагрузкой. Несколько лет назад этот Рум-20 был привезён из Ягодного, полгода провёл под открытым небом, а потом чудом был оживлён Анатолием Николаевичем, синегорским рентген-техником. Конечно, вся электроника промокла и погибла, но грубая электромеханическая начинка аппарата смогла как-то работать. Лучевые нагрузки зашкаливали, а качество снимков хуже некуда. В лучшем случае можно было увидеть перелом. Правда, у меня ещё был флюорограф, тоже старый, но вполне исправный. Моя команда, две лаборантки, работающие по очереди в рентгеновском и флюорографическом кабинетах, да санитарка странная дама со средним техническим образованием, правда, забытым напрочь. Необъятных размеров кормовая часть явно конкурировала с головой. Лена Лыбова командует в кабинете всем, привыкла к своему положению единственной и не заменимой. Вторая лаборантка Надя Сиверин крупная красивая женщина, спокойная как танк, вся в семье. Бетонный пофигизм к работе. Девиз «Оно тебе надо?». В общем, явно не бригада комтруда. Что характерно, большой любви к рентгену в больнице я не почувствовал. С первых дней стало ясно, что лёгкой жизни не будет. Аппарат устанавливал режимы независимо от пульта управления. Автоматика настройки напряжения ёрзала ползунками по катушкам, но ничего не настраивала.. Надя равнодушно давила кнопку снимка, не заморачиваясь на показания приборов и тем более, не настраивая режимы. Лена со злорадным интересом наблюдала за моими потугами что-то сделать, абсолютно убежденная, что ничего сделать нельзя.
Но всё изменилось, хотя не сразу и не быстро. Однажды в ординаторской терапии Евгения Брониславовна, зав терапевтическим отделением познакомила меня с Юрием Иосифовичем Фриштером, легендарным всесильным начальником Колымагесстроя. Это был хозяин не только стройки, но всего Синегорья, потому что его волей и замыслом здесь было сделано всё от первого колышка, до роскошного спорткомплекса. Мы поговорили о городе, немного о природе, о больнице и, наконец, Фриштер спросил, а что нашей больнице не хватает. «Ну, Юрий Иосифович, прежде всего рентгеновского аппарата». «Но у нас же есть аппарат!» «Это не аппарат, а старая развалина, точнее убийца рентгенолога, его нужно срочно списывать, он просто опасен». Фриштер завёлся. Вызвали перепуганного Гамлета, завхоза, подняли документы. Точно. Аппарату больше 10 лет. Позвали Анатолия Николаевича. Он авторитетно подтвердил мои слова. «Как же так? Мы строили лучшую больницу, а оказывается никому ничего не нужно. Приобрели, какой-то хлам. Какой аппарат нужен?»
«Геннадий Анатольевич зайдите в управление, в отдел оборудования там с Раисой Исаковной решите вопрос.» Вот так, знай наших, теперь будут перемены. Больница мне очень нравилась. Всё делала Колымагэсстрой. И проектировали и строили гидростроители. Сначала стройки была маленькая деревянная одноэтажная больничка. Фактический фронтовой медсанбат. На северной стройке, при большом скоплении тяжёлой техники, взрывных работах, подземных выработках хорошая медицинская служба жизненно необходима. И эта служба была создана. В 1978 году была сдана в эксплуатацию новая больница. Трёхэтажное здание, в котором расположились под одной крышей все службы: многопрофильный стационар, поликлиника, операционный блок, детское и родильное отделения, все технические службы пищеблок и прачечная, склады и архивы, даже маленькая столовая для персонала. Что для северных зим очень важно. И коллектив был прекрасный. Смелые, очень опытные хирурги, настоящие универсалы. Блестящие терапевты, не раз спасавшие постаревших на северных стройках строителей. А сколько детей появилось в Синегорье благодаря акушерам- гинекологам?
Но к концу восьмидесятых годов многое оборудование устарело и выработало свой ресурс. Появились новые аппараты и специальности. И новые проблемы. Надвигалась перестройка. После разговора с Фриштером, на следующий день я побежал в Управление, в старое деревянное двухэтажное здание на краю посёлка. Уже полным ходом достраивалось новое специальное пятиэтажное здание, достойное такой фирмы как Колымагэсстрой, но пока руководство ютилось в старой деревяшке. Раиса Исаковна Гуревич хозяйка отдела оборудования. Из своего маленького кабинета она связывалась со всем Союзом. Сотни поставщиков она знала по имени. Через её руки и телефон проходили все дела проблемы и секреты стройки. И кроме того она была очень доброжелательная и обязательная женщина. «Аппарат я вам нашла, Рум-20 новый ,прямо с завода». Я, конечно, мечтал об импортном, но наш тоже неплохо. Тем более, что монтировать мы сможем сами. Я очень надеялся на Анатолия Николаевича.
Пока шла доставка аппарата, я продолжал работать на старом, постепенно привыкая к Синегорью. Как вообще я попал на север? Я люблю Ленинград, как свою родину. Гордый интеллигентный героический город. Мои родители защищали его во время войны, а родные пережили блокаду. Я хорошо знаю Ленинград, его музеи, дворцы и парки. У меня много близких друзей в этом городе. Но мне тяжело в нём. Меня давят бетонные глыбы многоквартирных домов. Людские толпы и одиночество в толпе. Какая-то не свобода. Из моей городской квартиры с девятого этажа сквозь лес близнецов многоэтажек в узкой полоске между стен, я мог увидеть море, загнанный в щель простор. И вот однажды, на свадьбе племянницы, я встретил своего старого приятеля, почти родственника Иохельсона Александра. Я знал его с детства, и даже работал под его началом во ВНИИГе. Мы давно не виделись. Он мне и рассказал о необыкновенной стройке ГЭС на реке Колыме, о посёлке Синегорье. Я сказал: Я тоже хочу. К этой встрече у меня уже накопилось изрядное количество психологических проблем, я чувствовал себя в клетке и рвался на волю. Александр Яковлевич сказал: «Хорошо, я узнаю». Через две недели я получил письмо-вызов от главного врача Синегорской городской больницы. Жильё и оплату дороги мне гарантировали по приезде.
И снова, уже в который раз проводы. Прощай Ленинград
Нам разлука с тобой знакома
Как у времени не проси
Вот стоит у подъезда дома
Неуютный огонь такси
Чемодан мой несут родные
И зеленый огонь погас
И плывут твои мостовые
Может нынче в последний раз.
Мне не ждать на твоих вокзалах,
Не стоять на твоих мостах
Видно времени было мало
мне прижиться в этих местах.
Как приехавший как впервые
Не могу отвести я глаз
и плывут твои мостовые
может нынче в последний раз...
Эту песню написал Юрий Визбор, и каждый раз, покидая
Ленинград, по дороге в аэропорт я пою её, про себя прощаясь с городом.