Благодатная помощь святителя Иоасафа Белгородского на войне
Участник последней Русско-Японской войны штабс-капитан Горленко, пра-правнук святителя Иоасафа, рассказывает несколько случаев дивной благодатной помощи Божией, явленной ему молитвами святителя на войне. В 1900 году, - говорит он, - после объявления войны с Китаем, перед отъездом своим на театр военных действий, я, вместе с женою своей, проезжая к ее родителям, в г. Волчанск, Харьковской губернии, заехал в Белгород помолиться и поклониться нетленно почивающему телу своего пра-прадеда Святителя Иоасафа. После панихиды у гроба Его, в пещере Троицкого монастыря, служивший монах вручил мне в благословение покров с головы Святителя. Теща моя была с детства большого почитательницей Святителя и попросила часть данного мне воздуха оставить ей. Так начался дележ святыни еще на родине, в 30 верстах от Белгорода.
По приезде на Восток, я со своим полком должен был отправиться в Манчжурию, а жена осталась во Владивостоке. Провожая меня в поход, жена отрезала кусочек воздуха от мощей Святителя Иоасафа и зашила
его у меня на цепочке с тельным крестом. Скоро по въезде в Манчжурию со мной был такой случай. Во второй половине августа месяца, отбившись в походе вместе с поручиком С. от своей обозной роты, мы около трех суток блуждали по чужой и совершенно неизвестной нам местности неприятельской страны, пока догнали потерянную нами часть. Сначала мы около 11 верст проехали на нанятой подводе, затем шли пешком и, наконец, на третий день пути, нам удалось за деньги нанять верховых лошадей на постах летучей почты у казаков и взять одного из них в проводники. Не доезжая 15-20 верст до города Нингуты я, ехавший впереди товарища и сопровождавшего нас казака, заметил с горки на впереди лежащей дороге шесть человек китайцев, которые, расположившись вдоль правой стороны дороги, положили стволы ружей своих на дорогу. Я в испуге приостановился и сообщил об опасности С. и казаку. Казак понесся вперёд в карьер на китайцев, я направился за ним, а С., как безоружный, сначала отстал, а потом начал в карьер описывать круг за спинами китайцев. Последние увидев наш маневр, вскочили и, перебежав дорогу, скрылись в высоком и густом гаоляне, покрывающем несколько десятин по левую сторону дороги. Вынул я револьвер, взвел курок его, и шагом поехал прямо по дороге мимо гаоляна. Кровь в жилах холодела, сердце судорожно сжималось. Ожидая каждую секунду упасть сраженным пулею невидимого противника, я начал молиться Господу и, держась левою рукою на груди за часть воздуха Святителя Иоасафа, просил помощи у него. Проехал я так вместе с казаком вдоль гаоляна на протяжении 2—3 верст, и не последовало пи одного выстрела; противник более совсем не показался. Благоговейно перекрестившись, мы уже в карьер продолжали свой путь по открытой местности. Скоро добрались до нового казачьего поста. Дорогою сопровождавший нас казак жаловался, что этом месте неоднократно уже китайцы стреляли по проезжающим с летучею почтой казакам, и вместе с нами удивлялся, почему враг, количеством вдвое более нас, не стрелял в нас и не напал на нас. Здоровым и невредимым благополучно вернулся я после трехмесячного похода по Манчжурии во Владивосток к жене и рассказал ей об этом, как ни говорите, знаменательном событии.
В записках, веденных мною в Порт-Артурском госпитале при описании трехдневного боя на редуте № 2, 7, 8 и 9 августа записано следующее.
«Гул, грохот и треск непрерывно стоят в воздухе, с болью ударяют в барабанные перепонки ушей и совершенно оглушают. Целые тучи неприятельских шрапнелей перелетают через наши головы, на секунду как бы останавливаются высоко в воздухе и, окутываясь сразу белым шарообразным облачком дыма, с страшным, резким треском рвутся и с визгом осыпают градом пуль и осколков всю лежащую под ними и вокруг местность. Я оглушен совсем. Пули кругом целыми роями свистят на все тоны.
Отдал приказ моему взводу вступить в дело. «Ребята, за мной», - командую, выбегая из блиндажа. Оборачиваюсь, взвода за мною нет: застрял в крытом ходе редута. Посылаю взводного унтер-офицера вывести сейчас взвод сюда. - "Показывай путь, - кричу во весь голос стрелку-проводнику, - как пройти к проволочному заграждению?!" - "По оврагу, ваше благородие", - криком же отвечал он. - "Дурак, - рассердился было я, - где же тут по оврагу пройти, тут ничего от взвода не останется, пока добежим до места! Наши же перестреляют всех нас: видишь, по оврагу лупят залпами!" В это время стрелки 1-го взвода рядами выбегают ко мне. Взводный унтер-офицер их подгоняет сзади. Бледные все, лица у всех растерянные, испуганно жмутся друг к другу и сбиваются в кучу возле меня. Я быстро осматриваю положение редута.
Влево подъем на правофланговый скат редута.
«Придется бежать по горе на виду у неприятеля, - соображаю я, - делать нечего, надо бежать». Взбегаю на скат. «За мной, - кричу, - ребята!». Оборачиваюсь, солдаты топчутся на одном месте нерешительно. Я приостанавливаюсь. – «Ну, взводный, вперед, бегом, - подталкиваю я взводного унтер-офицера, - вперед, ребята, а я за вами, место знаете, на правом фланге на склоне редута за камнями?!» - «Так точно, знаем», - отвечает взводный унтер-офицер. – «Ну, с Богом, бегом!» - крикнул я. Стрелки, согнувшись, быстро побежали один за другим. Японцы увидали и открыли страшный ружейный огонь по бегущим. Я пропустил весь взвод. Остается один высокий стрелок. – «Ты что?» - кричу я. – «Я назначен быть при вас, ваше благородие», - отвечает он. Я вбегаю на гору и мчусь во весь опор, за взводом. Пули свистят со всех сторон.
Путь мне пересекает небольшой длинный узкий овраг. Я с разбега прыгаю а него. Даю себе немного передохнуть. Стрелок со мною. Снова выскакиваю и бегу дальше. Вижу - кругом идет страшный бой. Японцы густыми цепями лезут на гласис редута № 1. У в овраг между редутами густая колонна их. Заметили меня со взводом на горе. Пули чаще свистят мимо головы и ушей. Мчусь во весь дух. Вижу, взвод мой уже перескочил проволочную преграду, уже за камнями на склоне возле противника, залегли уже и открыли частый и убийственный огонь по японцам. Колонна врагов попала под страшный перекрестный ружейный огонь наш. Мои стрелки метко бьют их с их правого фланга, с № 1 редута бьют их с их левого фланга, через овраг бьют их залпами в лоб. Японцы смешались и растерялись. Целыми грудами падают они ранеными и убитыми; густая колонна их на глазах редеет, а огонь ружейный наш доходит до невозможного, бешенного какого-то напряжения. Я улыбаюсь, внутренно торжествую и мчусь к своему взводу. Не слышу уже, не думаю о пролетающих кругом меня пулях. – «Бей их, ребята!» - громко и хрипло реву я, приближаясь к своим стрелкам. «Та, та, та, тийу, тийу, тийу», - зачастило у меня над головой. – «Направляют пулемет», - мелькнуло у меня в голове. Какая-то квадратная, неглубокая яма, вижу, впереди, в нескольких шагах передо много. Я прыгаю в нее. Стрелок за мною. Посредине лужа с грязной водою. Рассуждать некогда. Целая туча пуль из пулемета противника свистит над головой и кру-гом меня. Я падаю на землю, склоняю голову за передний край ямы. Стрелок рядом со мною. Еле успели: пули бесконечно, со свистом и шипением, начали бить по верхушке земли края ямы над нашими головами и осыпают нас песком и мелкими каменьями. Японцы заметили, где залег я, и специально стреляют по мне. Не могу поднять головы: держат пулемет на одном месте. Слышу: бой идет вовсю, а я даже посмотреть не могу вперед, вниз на свой взвод. Прислушиваюсь к свисту пуль над моей головой, продолжая лежать ничком. Огонь пулемета не прекращают японцы. Падают фугасные бомбы противника вправо и влево от ямы. Одна упала на задний край нашей ямы, съежился весь я, со страшным треском разорвалась она и осыпала нас только землею и камнями. С завывающим визгом начали прилетать одна за другой шрапнели противника и рвались в воздухе, почти над нами, немного сзади за ямой. Пули и осколки от них попадали к нам в яму, в лужу, находящуюся у наших ног; фонтаном вода поднималась в ней и обдавала нас грязью и брызгами. Бум! Страшная боль во всей голове и во всем теле. – «Вот она, смерть», - мелькнуло у меня в мозгу, и я теряю сознание. Не знаю, сколько времени пробыл я без сознания. Прихожу в себя. Чувствую, что я весь засыпан землею. Хочу поднять голову. Припоминаю, что со мною. Страшная, невозможная, резкая боль во всей голове; не могу ни поднять, ни пошевелить ею. Кричу от боли. Стрелок, чувствую, руками откапывает мою голову из-под кучи земли и камней, пальцами выковыривает у меня землю из ушей, сметает с шеи с плеч и склоняется над моим лицом. Я, как сквозь сон, вижу его и не слышу, что он мне говорит. Оказывается, снаряд враг попал в самый край ямы над моей головой. Удар настолько был силен, что я потерял сознание. Понемногу начинаю приходить в себя. Голова трещит вся. Снова пробую приподнять голову и снова опускаю ее: не могу, от боли кричу и закрываю глаза. – «Ваше благородие, вы живы?» - чуть-чуть, слышу я обращение стрелка моего ко мне. Я открываю глаза. – «Ваше благородие, здесь нельзя лежать, надо уходить, они по нас начали стрелять снарядами», - снова чуть-чуть, как шепот, слышу я голос стрелка. «Бум!» - Чувствую страшный удар опять по больной голове и снова теряю сознание. Когда я опять снова открыл глаза, стрелок обеими руками держал мою голову у себя на коленях и смотрел мне в лицо. Я ничего не сознаю и не пони-маю, что говорить мне он. Я кричу от боли в голове. Он расстегивает у меня ворот куртки и рубашки, снимает с меня шапку, револьвер, бинокль, сумку. Голова точно раздулась у меня вся, боль адская всей шеи и позвоночника. Лежу, не двигаясь.
Стрелок показывает мне чугунный цельный стакан неприятельской шрапнели, и я, не слыша его голоса, по мимике и по губам его понимаю, что стакан шрапнельный пролетел близко вдоль моей спины и упал у меня в ногах. Третий раз страшный удар оглушает меня. Я кричу и хватаюсь руками за голову. Кровавые круги в глазах пошли, и стало совсем темно. Стрелка не вижу. Лежу в каком-то тяжелом забытье. – «Господи! Господи!» - слышу шепот стрелка. Я открываю глаза. Стрелок надо много. Лицо у него бледное, губы трясутся, и слёзы льются из глаз. Ласково и нежно обнимает он мою голову, прижимает её к своей груди и спиною своей закрывает меня со стороны противника. – «Господи, - взмолился и я, смотря в голубое небо. - Спаситель мой! Христос!» - вспоминаю я страдальческие глаза Его на иконе у меня дома, в столовой. «Господи, Ты все можешь! Господи, помоги, дай мне силы! - Господи, заставь их прекратить стрельбу! Господи, прекрати огонь артиллерийский у врагов! Дай мне невредимо дойти до блиндажа! Сил нет, Господи, Господи, Спаситель мой! Святитель Иоасаф, Святитель Иоасаф, моли Бога обо мне грешнике, помоги мне, будь моим заступником! Святитель Иоасаф! Святитель Иоасаф! Господи! Господи!». И что же вы думаете: ни с того ни с сего снаряды японцев перестали возле нас падать. Прислушиваюсь, враги и вовсе перестали стрелять. Со слезами на глазах я смотрю в небо и благоговейно крещусь несколько раз. Проходит еще несколько ми-нут. Тихо по-прежнему, ни одного выстрела. – «Ваше благородие, теперь надо идти скорее: японцы перестали чего-то стрелять», - слышу говорит мне стрелок. Я хочу подняться, - не могу. Стрелок поднимает меня. Боль невозможная во всей голове и в позвоночнике. Я опять опускаюсь и громко стону. –«Ваше благородие, нужно идти скорее», - повторяет мне стрелок. Боязнь пройти на виду у противника по горе закрадывается у меня в душу. – «Господи, что же это я? - мелькает у меня в сознании. - Если я поверил, что по воле Спасителя сразу сейчас прекратился артиллерийский огонь противника, то чего же я боюсь идти на виду у него; Святитель Иоасаф сохранит и защитит меня». Я при помощи стрелка решительно поднимаюсь. Хочу ступить, ноги мои прыгают во все стороны; хочу прямо ступить, а ногу дергает в сторону; голова болит невероятно. Стрелок меня подхватывает сзади за талию. Мы вылезаем из ямы и медленно, медленно двигаемся на глазах врага - и ни одного выстрела в нас. Тихо, ни одна пуля не просвистела мимо. Дотащил меня стрелок до крыши блиндажа, стоящего внизу под горою. Закричал он вниз стрелкам, чтобы принимали внизу меня. Несколько рук протянулось ко мне и меня спустили с крыши блиндажа в крытый ход редута, втащили в блиндаж к фельдшеру и едва посадили на нары, как вдруг опять начался прежний грохот, треск, вой и визг от выстрелов и разрыва неприятельских артиллерийских снарядов. Свое спасение от неприятельского огня и неминуемой смерти приписываю исключительно милости Божией по молитвам много раз помогавшего мне в жизни сродника нашего Святителя Иоасафа.
(Рассказ впервые опубликован в еженедельном военно-патриотическом журнале "Верность", в № 114-115 за 28 августа 1911 г.).