Лето как всегда летит незаметно. Июнь с бурно наполняющимися зеленью парками и долгими теплыми вечерами. Июль с ароматами зреющих ягод и знойными днями. И, наконец, август со спелыми сочными арбузами и прохладными ночами, ожидающий осенних дождей.
Егор вел Никиту на первую линейку его школьной жизни, тот уверенно держал в руках букет первоклассника.
– Егор, а мама успеет?
– Успеет. Сейчас Маринку в садик отведет и придет.
– Егор, а мы учиться сегодня будем?
– Урок Мира будет, остальное завтра начнется.
– Егор, интересно, а меня с мальчиком или девочкой посадят?
– Никит, сейчас сам все узнаешь. Давай помолчим немного.
Вчера Егор опять поссорился с матерью, и сегодня настроение явно было не праздничное. Он все понимал, работа на рынке не мед, устает она сильно, но многого-то от нее он и не просил. Всего только букет цветов для Никиты купить надо было, а она как всегда забыла. Пришлось за цветами в шесть утра бежать. При всем при этом, брюки с рубашкой Егор сам себе и брату нагладил. И в школу Никиту он сам собрал. Зарплата-то матери вся на еду уходила, а пособие многодетным коммунальные платежи съедали.
Егор все лето проработал в Зеленхозе. Сам пошел в Центр занятости, собрал нужные справки, банковскую карту завел, от матери лишь разрешение на работу требовалось. А потом по пять часов в день благоустройством дворов и озеленением парков города занимался. На вырученные деньги рюкзак Никите купил со всем ученическим снаряжением и в школу деньги отнес на прописи и рабочие тетради.
Братья дошли до школы, там Егор «сдал» Никиту Татьяне Борисовне, учительнице первоклашек. В этом году в их школе всего один первый класс набрали, но детишек в нем не так уж и мало оказалось, двадцать восемь человек. И они все, как цыплята толпились вокруг мамы-наседки. Егор подошел к своим.
– Егор, ты на сборах был? – к нему подбежал Виталик Орлов.
– Нет, работал.
– Прикинь, от нас Игорь Василич сбежал.
– Как сбежал?
– В другую школу ушел. Нас трудовичке хотели впарить, но она наотрез отказалась у нас опять классухой быть.
– Почему?
– А ты не знаешь? У нас же в пятом классе Камышев с Петровым на уроке сцепился. Так она, поэтому нас ни к одному станку на уроке не подпускает, и инструменты до сих пор не выдает. Говорит, не дай Бог поубиваем друг - друга, а ей в тюрьме из-за нас сидеть не хочется. Вот поэтому и вышиваем крестиком три года подряд.
Виталик так восторженно все это рассказывал, что Егор не понял, чему одноклассник радовался, тому, что ушел Игорь Васильевич или, что Светлана Ивановна отказалась быть у них классным руководителем.
– Ну и чему ты радуешься? Еще неизвестно каким новый будет. Все-таки Игорь Васильевич, какой – никакой…
– Вот именно, что никакой, – Егору не дал договорить Олег Торопов, он подошел к одноклассникам и протянул руку, – привет.
– Привет, – первым на рукопожатие ответил Виталик и побежал делиться новостью с остальными.
– Привет, – протянул руку и Егор. – Слышал новость уже?
– Слышал. Посмотрим, кто теперь нас воспитывать будет.
Олег сильно изменился с прошлой зимы, повзрослел, наконец, что ли. Впервые за последние пять лет ему не хотелось сделать кому-нибудь гадость. Он стоял и молчаливо посматривал на суетящихся вокруг школьников и их родителей.
– Никитос волнуется? – кивнул он в сторону первоклассников, нарушив затянувшееся молчание.
– Есть маленько, боится, что мать на линейку не придет.
– У вас все так же?
– А-а, не хочу об этом. Лучше скажи, как твоя?
– Нормально, – улыбнулся Торпеда, – волосы уже до плеч отросли. С отчимом развелась.
Егор все еще помнил бледное худое лицо тети Веры, которое он рисовал на обратной стороне листа назначения в туберкулезном диспансере, и как она благодарно кивала своей коротко остриженной головой, рассматривая подаренный портрет.
– Летом в Кумысолечебницу ездили, ей путевку в санаторий для туберкулезников дали, а мы с Ленкой рядом у частника комнату снимали. И на оздоровительные курсы ходили, как контактирующие.
– А я в Зеленхозе все лето работал. Кстати не хочешь со мной? Правда, больших денег не обещают, но три с половиной тысячи в месяц платили. Там и с осени до весны тоже работать можно, но это договариваться надо.
– А меня возьмут? С моей-то характеристикой?
– Ну, ты к Галине Владимировне сходи, пусть ходатайство напишет. Она же уже считает тебя вставшим на путь исправления, – улыбнулся Егор.
– Еще чего! В жизни ничего у нее просить не буду, хоть с голоду подохну.
– Знаешь, мне бабушка всегда говорила: «Глупость и гордость на одном дереве растут». Так, что подумай, деньги лишними не бывают.
– Не уговаривай, Егор. Когда снимут с учета, тогда и пойду официально устраиваться.
– Ну, как знаешь.
– Восьмой «Б», строиться! – завуч Елена Валентиновна созывала учеников. – Степанов, Торопов! Вам особое приглашение?
Восьмой «Б» занял свое место в длинной шеренге первосентябрьской линейки.
Елена Валентиновна поспешила встать возле директора школы, кивнув учителю, идущему в направлении построившихся учеников.
– Это еще что за перец? – Ленька Камышев удивленно рассматривал приближающегося к ним мужчину лет тридцати пяти. – Хромоногий какой-то.
– Тише, – шикнула на него Настя Кузнецова, – это новый учитель ОБЖ. Вместо Марии Юрьевны вести будет, она в декрет ушла.
– Откуда ты все знаешь, Кузнецова? – усмехнулся Ленчик. – И чего шепотом-то? Боишься, что тоже сбежит? Или, глядя на такую красавицу, навсегда в нашей школе останется?
– Дурак, ты, Камышев. Дураком был, дураком и остался, – Настя отвернулась от одноклассника.
– Здравствуйте, дорогие родители, ученики и гости нашего праздника! Мы рады снова сегодня увидеть вас… – зазвучал голос Елены Валентиновны в микрофон.
Началась торжественная линейка.
Прозвенел первый звонок, и ученики устремились все по своим классам. Восьмой «Б» поднялся по лестнице на второй этаж и растерянно остановился возле кабинета истории.
– Ну и куда теперь? – Олег повернулся к старосте класса.
– Я откуда знаю! – раздраженно ответила Кристина Снегирева.
– Проходите ребята, рассаживайтесь, как обычно, – произнес учитель ОБЖ, шедший следом за учениками.
– Зовут меня Михаил Павлович, – продолжил он, когда все расселись по своим местам. – Я ваш новый классный руководитель.
– Надолго? – Олег в упор смотрел на учителя.
– А вам не страшно такой класс брать? А то от нас со второго класса учителя бегают, – вторил ему Ленька.
– Меня уже предупредили. Репутация вашего класса меня не смущает. А так как я человек здесь новый и выбирать мне не приходится, то выживать будем вместе.
– Подумайте хорошенько, может откажетесь, как Светлана Ивановна? – посоветовал Андрей Петров. – Мы Игоря Васильевича тоже предупреждали в прошлом году, а он не послушал. Теперь сбежал.
– Поверьте мне, уход из школы вашего бывшего классного руководителя никак не связан с вашими драгоценнейшими персонами. Виной тому банальный переезд на другое место жительства. Вы думаете, что вы одни такие на все школы мира? Ошибаетесь.
Михаил Павлович спокойно отвечал на вопросы учеников, ни грамма не реагируя на колкие реплики своих подопечных. Егор непроизвольно рассматривал волевое лицо нового учителя и совсем как профессиональный художник мысленно рисовал его портрет. Широкий лоб, прямой уверенный взгляд, не по возрасту седые волосы и абсолютное спокойствие, которое учитель излучал всей своей внешностью. Егор даже позавидовал его выдержке.
– Заочно меня уже познакомили с вашим классом, и я имею небольшое представление о каждом из вас. Поэтому смутить меня своими вопросами, думаю, будет сложно. Вести у вас буду, как уже заметили, предмет «Основы безопасности жизнедеятельности».
– Опять про здоровый образ жизни, – по классу прошелся легкий смешок.
– Совершенно верно. В восьмом классе мы глубже затронем темы пожарной безопасности, безопасности на дорогах, в чрезвычайных ситуациях, ну, и, конечно же, опять о здоровом образе жизни.
– А последствия употребления паленой водки мы тоже изучать будем? – съехидничал Ленька Камышев, чем вызвал дружный гогот в классе.
– Смешного ничего не вижу, – спокойно отреагировал Михаил Павлович. – Вопрос актуальный, тем более в вашем возрасте. Думаю, этой теме мы посвятим целый урок.
– И научите отличать нас паленую водку от непаленой, для нашей же безопасности? – не унимался Ленька.
– Для вашей же безопасности лучше вообще никакой водки не употреблять.
– Точно, лучше пить спирт, – хохотнул Петров.
– Спирт тоже разный бывает, – возразил Торпеда.
– Михал Палыч, а вот расскажите, чего будет, если спирт паленый употребить? – Камышев никак не хотел закрывать тему, веселя класс.
– Хорошо, Леонид, если тебе не терпится дождаться урока, поясню прямо сейчас, – Михаил Павлович чуть прищурил глаза, – если употребить технический спирт, допустим метиловый, даже небольшую дозу, сначала появится тошнота, рвота, боль в животе. Затем головная боль и головокружение… Агрессивность, которая сменится оглушением. Появится мелькание мушек перед глазами до потери сознания… Но это только ранние признаки. Поздние симптомы намного страшнее. На вторые или третьи сутки, нарушится зрение, вплоть до развития слепоты, появится боль в ногах, кожа станет холодной и влажной… Затем алкогольная кома с закатывающимися глазными яблоками и произвольным мочеиспусканием. Ну, как картинка?
Михаил Павлович обвел взглядом притихших учеников, затем продолжил: – Веки станут отёчными, зрачки расширятся… Исчезнет болевая чувствительность, нарушится дыхание… Появятся судороги и учащённое сердцебиение. Затем смерть. Оно стоит того, чтобы пробовать?
Класс молчал.
– Ну что ж, если вопросов по данной теме больше нет, вернемся к нашему уроку Мира. Предлагаю не конфликтовать, а постараться проявить уважение друг к другу и совместно решать все наши проблемы по мере их поступления.
После урока Егор заглянул к первоклассникам. Никита сидел за второй партой в среднем ряду, аккуратно по-ученически сложив руки. Егор дождался брата, и они вместе отправились домой. По дороге Никита восторженно делился с Егором впечатлениями о школе и представлял, как будет завидовать Маринка, когда он повесит на стенку подаренный ему плакат с расписанием уроков.
В конце ноября ко дню матери Никита готовился тайком от Ирины. В школе в пятницу после уроков организовали праздник, на который пригласили всех мам учеников. К этому дню Никита самостоятельно выучил длинное стихотворение, ну, может чуть-чуть Егор помог. А на уроке технологии вырезал большое красное сердце, на которое наклеил нарисованный портрет матери. Его он будет дарить маме после концерта.
До начала представления оставалось десять минут. Никита вертелся на лавочке в первом ряду, и все время оглядывался назад, высматривая среди приглашенных Ирину. Егор, как и все старшеклассники, стоял возле стены сбоку от лавочек и упорно набирал номер телефона матери. Но мобильник упрямо твердил: «В настоящее время абонент не может ответить на ваш звонок, оставьте сообщение или перезвоните позже».
Представление началось. Ведущая Татьяна Борисовна поздравила всех мам и бабушек с Днем матери, и дети по очереди вперемешку с песнями и танцами начали рассказывать выученные стихотворения. Каждая из мам громче всех хлопала своему чаду, считая его лучшим из всех остальных. Настала очередь Никиты. Он вышел на сцену, в последний раз окинув взглядом ряды, и уже не надеясь на присутствие матери, рассказал дрожащим голосом, глядя в пол, выученное стихотворение. Все дети вышли на сцену и запели песню из кинофильма «Мама». И после того, как прозвучали последние слова: «Мама жизнь подарила, мир подарила мне и тебе», первоклассники кинулись дарить изготовленные подарки своим матерям. Только Никита стоял на сцене и подозрительно часто моргал. Лишь когда к нему подошла Татьяна Борисовна, он уткнулся ей лицом в живот и разревелся. К ним подошёл Егор. Обняв за судорожно вздрагивающие плечи брата, он увел его в сторону.
– Ничего, Никит. Вечером подаришь подарок маме.
– Она… она… не пришла, – Никита громко всхлипывал и размазывал кулаками слезы по мокрым щекам. – Егор, она опять не пришла…
– Не смогла отпроситься, наверное.
– Она никогда не может… У всех смогли, а она никогда не может… – выплескивал обиду Никита, вспоминая, как ждал мать на праздник «Посвящение в первоклассники».
– Пошли, братишка, домой. Сейчас в магазин заглянем, потом Маринку из садика заберем, и такой пир дома устроим, что все мамы мира нам завидовать будут, – Егор пытался утешить младшего брата, Никита постепенно приходил в себя.
Попрощавшись с Татьяной Борисовной, он побежал в раздевалку.
К Егору подошла Галина Владимировна, которая все это время наблюдала за братьями со стороны.
– У вас какие-то проблемы, Егор? – участливо поинтересовалась она.
– Да все в порядке! – Егор как можно беззаботнее улыбнулся психологу.
– А мне показалось, что Никита сильно расстроен.
– С кем не бывает, Галина Владимировна. Правда. Все у нас просто замечательно! – с иронией в голосе произнес он и пошел поторопить с одеванием брата. Вместе они вышли из школы.
В магазине работало всего две кассы, и на каждой столпилась приличная очередь. Никита приготовился выкладывать продукты из продуктовой тележки на транспортерную ленту, как у впереди стоящей женщины что-то упало на пол. Она уже расплатилась с кассиром и, сложив продукты в корзину, направилась к упаковочному столу раскладывать по пакетам покупки. Никита нагнулся и поднял с пола увесистый кошелек.
– Егор, – заговорщическим шепотом он позвал брата и открыл кошелек, – смотри сколько деньжищ!
– Не смей! – чуть ли не крикнул Егор.
– А чего я? – обиделся Никита. – Она сама потеряла.
– Никогда не бери чужое, – спокойнее произнес старший брат, – беги, верни ей, пока я расплачиваться буду.
– Тетенька-а! – Никита побежал к женщине. – Вот, вы потеряли.
Женщина, увидев в руках мальчишки нечаянную потерю, тут же лихорадочно стала шарить по карманам.
– Ой, мальчик, спасибо тебе огромное! Какая-то рассеянная стала я. Ну, проси, чего хочешь.
– Да нет. Я так… Просто… – растерялся Никита.
– Не стесняйся, смелее, – подбадривала его женщина, – за твою честность тебе вознаграждение положено.
– Ну, если это… Если только анакомчику.
– Чего? – у женщины округлились глаза. – Я не ослышалась? Анакомчику?
– Да, это лапша такая сухая. У нас Егор салат из нее с майонезом делает, пальчики оближешь… Ну, и суп… Еще ее сухую грызть можно.
Никита еще долго бы перечислял гастрономические особенности лапши быстрого приготовления, но тут подошел Егор.
– Извините, – обратился он к женщине, – Никита у нас гурман, не обращайте внимания.
И тут же добавил брату:
– Все, пошли.
– Мне вознаграждение положено, – попытался возразить младший брат, но Егор на него так посмотрел, что Никите перехотелось требовать угощение.
Мальчишки распределили между собой пакеты с продуктами и вышли из магазина. А женщина еще долго стояла возле упаковочного стола и задумчиво смотрела на кусок слабосоленой семги и палку сырокопченой колбасы в своей продуктовой корзине.
Ночью Егор проснулся от непонятного шороха в коридоре. Сегодня он постелил себе на полу, так как в его кровати спала Маринка. Мать опять поздно пришла с работы и, как говорится, навеселе. Егор оставил разборки до утра, предпочитая разговаривать с трезвой матерью. Он посмотрел на кровать брата и, не обнаружив его в постели, встал с пола. Никита в полной темноте в коридоре, сидя на табуретке, обувал сапоги.
– Ну и куда мы собрались? – Егор включил свет.
Никита ничего не ответил, лишь тяжело сопя, пытался застегнуть то и дело расходившуюся на сапоге молнию. Рядом стоял собранный рюкзак и пакет с пластиковой бутылкой воды.
– Никит, я тебя спрашиваю, куда собрался-то? – спокойно повторил свой вопрос старший брат.
– В детдом, – буркнул Никита.
– Куда?!
– Куда – куда? В детдом ухожу, может усыновит кто-нибудь.
– Поня-я-тно, – Егор сел рядом с братом.
– Егор, ну скажи, я что, урод? Почему меня родители не любят? Отец бросил, ей, – он кивнул в сторону комнаты матери, – тоже не нужен. Зачем они только рожали меня?
– Вот он что-о… Знаешь, братишка, тут такая штука… – Егор обнял брата. – Маленькие мы еще, чтобы родителей судить.
– А когда вырастем, чего изменится-то?
– Многое. Вот ты даже обидится на своих можешь, а некоторые их вообще не видели. Или только и могут, что вспоминать о них. А они-то уже никогда не придут.
– Как твой папа?
– И как мой, тоже.
– А я бабушку часто вспоминаю. Она нас всегда любила. И на праздник пришла бы, – Никита опять покосился на комнату матери.
– Ты на маму обижен сейчас. Согласен. Но ты же знаешь, она не всегда такая была, просто заболела очень сильно. Нам не бросать, а спасать ее надо. Помочь ей, Никита, нужно. А как я без тебя справлюсь? Кто за Маринкой присматривать будет, если ты в детдом уйдешь? Ее-то тебе разве не жалко?
– Жалко, конечно, – Никита наконец-то оставил в покое молнию на сапоге.
– Что я ей завтра скажу, когда она утром проснется? Так и так, Никита бросил нас, в детдом жить ушел. Представляешь, что будет с ней?
– Представляю. Она так заорет, что все соседи к нам прибегут, – Никита заулыбался.
– Ну, что? Спать пойдем?
– А можно я с тобой на полу лягу?
– Конечно, можно.
В спальне на полу Никита крепко прижался к брату и довольно быстро уснул, а Егор еще долго лежал в темноте с открытыми глазами, гоняя в голове предстоящий разговор с матерью.
В комнате матери неприятно пахло спиртным, Егор открыл форточку. Поставив стул напротив кровати, он сел и, облокотившись на колени, подпер голову руками. Ирина проснулась, как от толчка, почувствовав пристальный взгляд сына.
– Егор, ты чего? Сколько время? Чего ты в такую рань?
– А в другое время не получается, мам? Ты во сколько вчера пришла?
Ирина села на кровати.
– Логичней было, если бы мать читала нотации сыну, – улыбнулась она.
– А есть за что? – Егору было не до смеха. – Вот тебе, думаю, есть за что!
– Забавно. Сын матери устроил разнос.
– Забавно?! – прошипел Егор. – А то, что Никита ночью в детдом собрался уходить тебе тоже забавно?
– Какой детдом? Погоди, Егор.
– Такой, мама, в котором брошенные дети живут. Неужели ты ничего не понимаешь? У нас в школе на каждом углу таблички с телефонами доверия висят. А тебе забавно? Кстати, подарок свой забери, пока я ведро с мусором не вынес, там сердце Никитино валяется.
– В каком смысле?
– В прямом, мама! Он вместе с бумажным вчера и свое сердце в мусорку выбросил. Что там у вас вчера было? День рождения или в отпуск кто-то собрался? А… Наверное, внук у кого-то родился. Или наоборот кто-то помер? Чего отмечали-то? А Никита ждал. Он так тебя ждал! Стих чужим мамам читал, а учил для тебя.
Ирина раскрыв рот смотрела на сына.
Егор продолжал:
– Мне, ладно, до восемнадцати чуть больше трех лет осталось, как-нибудь перекантуюсь в детдоме, потом в армию. Никита усыновляться собрался. А Маринка? Ей четыре года всего!
– Егор, какие ужасные вещи ты говоришь!
– Да, мама, ужасные. Но к этому все и идет. Ты сама не замечаешь, как спиваешься.
– Я, что? Спиваюсь?! Может, скажешь еще, что я под забором валяюсь? Или каждый день в умате хожу, а вы тут брошенные с голоду пухнете? Я вкалываю по двенадцать часов в сутки, а то и больше, чтобы прокормить вас. Мне что? Расслабиться нельзя?
– Ты это Галине Владимировне объясни. Я замучился уже на ее вопросы отвечать. Представляешь, чего ей обиженный Никита наговорит? А ей только повод дай. Мам, давай ты к наркологу сходишь? Я сайт в Интернете нашел, там пишут, что анонимно лечат от алкогольной зависимости, бесплатно.
– Та-ак! Ты меня уже в алкашки записал! Не ожидала, Егор. Так вот послушай! Никакой зависимости у меня нет!
– Вот про это я как раз и читал, – Егор обреченно вздохнул. – Человек, у которого есть зависимость от алкоголя, почти всегда говорит, что ее нет. И еще добавляет: «Я пью, потому, что так отдыхаю» или «Пью, потому, что у меня сложная жизнь». Ну, или еще что-нибудь придумывают. А на самом-то деле все – лечиться пора. С этим же что-то делать надо!
Ирина, раскрасневшись от негодования, пыхтела, как самовар. Потом обхватила подушку руками и, уткнувшись в нее лицом, обессилено застонала. Егор пересел на кровать и, положив ее голову себе на колени, обнял мать.
– Мамочка, я же помочь хочу. Хочешь, я в вечернюю школу переведусь? Работать опять пойду, чтобы тебе полегче было. Давай, я запишу тебя на прием?
Ирина вновь села на постели и, не отпуская подушку из рук, прошептала:
– Как же ты вырос, сынок… Какой ты у меня взрослый…
– Если честно, мам, а когда я маленьким-то был?
В соседней комнате послышалась возня. Младшие проснулись. Маринка босыми ногами прошлепала в «женскую» комнату и залезла на кровать, втиснувшись между братом и матерью. Никита осторожно встал возле двери. Ирина протянула ему навстречу руки, и он тут же, не раздумывая, кинулся в ее объятия. Вчерашняя обида с каждым поцелуем уходила все дальше и дальше. И маленькое сердечко в который раз дарило прощение, откликаясь на материнскую ласку.