Двухкомнатная малосемейка(6) в заводском общежитии на окраине города вместо трехкомнатной сталинки(7) в центре. Егор осматривал новое место жительства и, в отличие от трехлетней Маринки, явно был не в восторге. Душ вместо ванны совмещен с туалетом, кухня настолько мала, что всей семьей собраться за обеденным столом просто невозможно, вместо прихожей – платяной шкаф возле входа. Как поместиться впятером?
– Ну, хотя бы комнаты раздельные, – пыталась оправдаться мама, – а побегать Маринке и в общем коридоре можно. Мы втроем большую комнату займем, а вы с Никиткой – поменьше. Так сказать, женская и мужская.
Мама виновато улыбалась и посматривала на старшего сына. Егор молча вошел в двенадцатиметровку и посмотрел в окно:
– Вещи привезли, пора выгружать.
До Нового года оставалось десять часов, и грузчики торопились поскорее закончить работу. Они быстро сновали туда-сюда, затаскивая мебель и бытовую технику. Благо – первый этаж. Егор с Никитой тоже не отставали. Тащили все, что было под силу - коробки с посудой, мешки с бельем, книги. Бабушка с Маринкой гуляли во дворе, а мама распоряжалась, что куда ставить. К четырем управились.
Вечером в «женской» комнате среди мешков и коробок мама накрыла на стол, соорудив на скорую руку праздничный ужин из отварной картошки и жареной курицы. Еще умудрилась приготовить салат «Оливье», все-таки Новый год. Семья собралась за столом.
– Родные мои! Несмотря на то, что у нас в этом году нет елки, Дед Мороз про нас не забыл, – мама загадочно посмотрела на детей, – для Марины он передал маленькую подружку – чудесную фею Винкс.
Она достала коробку с куклой и протянула ее дочери. Маринка от радости захлопала в ладоши.
– Для Никиты, вот этот скоростной космический корабль, – мама протянула игрушку младшему сыну.
– Ну а Егору просил передать, что хотя тот и не верит в Деда Мороза и считает себя уже взрослым, чудеса все-таки случаются.
Она протянула Егору большой пакет, из которого торчал уголок прогрунтованного холста на картоне. Егор затаил дыхание. Да-да, он не ошибся, в пакете лежал набор масляных красок, кисточки из щетины и деревянная палитра.
– Мамочка, это же так дорого!
– Ничего, сынок, справимся.
– Вот видишь, Егор. Дед Мороз точно есть. Ты даже не просил у него, а он не забыл про тебя, – Никита доставал из коробки ракету, – он слышал, наверное, когда я бабе Лиде рассказывал, как мы в «Акварель» заходили, и ты полчаса на краски пялился.
Егор с благодарностью посмотрел на бабушку.
– Спасибо вам, ну и Деду Морозу, конечно, – он бережно отнес пакет в свою комнату.
На входной двери прозвенел звонок. Он раздался так неожиданно, что взрослые поначалу растерялись, а Никитка побежал открывать дверь. На пороге стояла розовощекая, полная женщина.
– Привет, сосед. Меня тетя Даша зовут. Взрослые где?
– Здравствуйте, – следом за Никитой Ирина вышла из комнаты.
– Так. У нас на этаже в бытовке елка стоит, и стол накрыт, как говорится, кто, чем может. Для тех, кто в общаге праздновать остался. Так, что милости прошу, к нашему шалашу. У нас и детишек там много, познакомимся поближе, мы же теперь соседи. На сборы пять минут, Старый год проводить надо. Все. Я пошла. Ждем.
Тетя Даша помахала рукой и поплыла по коридору, останавливаясь у каждой двери, чтобы пригласить оставшихся к «своему шалашу».
– Елочку хочу! Елочку хочу! – Маринка прыгала возле стола, не выпуская из рук подаренную куклу.
– Мама, мы пойдем? – Никита выжидающе посмотрел на мать.
– Мам, что? Пойдем? – это уже Ирина смотрела на Лидию Григорьевну.
– Идите, пусть ребетня повеселится. Ириш, я дома останусь, что-то нездоровится мне.
– Мам, можно я тоже останусь? – Егору никуда не хотелось идти.
Ирина, захватив со стола не раскупоренную бутылку шампанского, ушла вместе с младшими детьми знакомиться с соседями. Бабушка прилегла. А Егор пошел в свою комнату и открыл набор красок. Он осторожно перебирал тюбики, внимательно рассматривая надпись на каждом. Охра золотистая, ультрамарин, изумрудная зеленая… Не удержавшись, он снял пленку с холста и, облокотив о спинку, пристроил его на стуле. Стоя на коленях, Егор сделал дрожащей рукой первый мазок, краска красиво заблестела. Ничего не зная о технике живописи, он самозабвенно писал в эту новогоднюю ночь свою первую картину маслом. Природный талант подсказывал, как наложить тень, какую краску добавить в полутона. Он рисовал по памяти семью, сидящую за столом в заваленной коробками комнате – себя, точнее свою спину и затылок, озорную Маринку, любопытного Никитку, энергичную маму и терпеливую, заботливую бабушку. Ее добрые, немного печальные глаза и теплую всепрощающую улыбку. Тогда еще Егор не знал, что это был последний портрет бабушки, нарисованный при ее жизни.
Хоронили бабу Лиду в сочельник перед Рождеством. Инсульт(8). Она так и не пришла в больнице в сознание. Переезд не прошел даром. В «женской» комнате на одного человека убавилось, будто бабушка не хотела занимать и без того крохотные метры жилплощади. Домой идти не хотелось, в эту необжитую, неуютную, с завешенными простыней зеркалами квартиру. Егор долго бродил вокруг дома, пока окончательно не замерз.
Уличный фонарь светил прямо в окно, наполняя комнату тусклым светом. Егор лежал на кровати и смотрел в потолок. Ничего не хотелось, ни говорить, ни плакать. Сегодня на кладбище он полностью осознал происшедшее. До этого все было, как в тумане. Не верилось. Родная… Она всегда была рядом, сколько себя помнил Егор. Он с трепетом вспоминал ее дыхание, когда она дула ему на помазанные зеленкой колени. Или внимательно слушала об очередной победе в компьютерной игре, талантливо скрывая то, что абсолютно ничего в этом не смыслит. Или заботливо укрывала его перед сном одеялом, целуя мягкими, теплыми губами. Егор не выдержал, уткнулся в подушку. Рядом в обнимку с Маринкой тихонько посапывал наревевшийся Никитка.
На кухне что-то загремело. Егор встал с кровати и поплелся на кухню. Опрокинутая на столе бутылка водки судорожно выплескивала свое содержимое. Резкий запах спиртного неприятно наполнил комнату. Ирина сидела за столом, подперев рукой голову, и смотрела помутневшими глазами на льющуюся жидкость. Егор убрал бутылку.
– Егорушка-а-а! – мать вышла из оцепенения. – Что теперь бу-у-дет?
– Тише, детей разбудишь, – недовольно буркнул Егор.
– Осуждаешь, сынок?
Егор промолчал.
– Вижу, осуждаешь. Что поделаешь? Такая вот у тебя мать… Непутевая…
– Перестань, мама, – уже спокойнее попросил Егор, – пойдем спать, поздно уже.
– Да-а-а… Поздно уже… Ничего не вернуть… Егорушка-а-а! Как же жить мы теперь будем-то? Она ж была для нас все… Мамочка! Прости меня, мамочка! Как же я без тебя…
Егор попытался помочь матери встать, но она отмахнулась.
– Не надо, сама я… Теперь – все сама… Как жить-то, Егор? Я же ничего не умею…
– Я научу, мам. Пошли спать.
Егор заботливо уложил в кровать убитую горем и большой дозой спиртного мать и вернулся на кухню. Он вылил остатки водки в раковину и с остервенением начал вытирать водочные лужи на столе и полу. Никогда он еще так ненавидел запах алкоголя.
Рождественское утро Егор провел на кухне, выпекая оладушки, пока мать стонала над унитазом. Никитка, то и дело, обжигаясь, хватал со стола вновь испеченный оладушек и убегал в комнату кормить Маринку. Егор налил молока и отнес младшим в спальню. Матери налил горячего сладкого чая.
– Извини, рассола нет.
Ирина прикрыла руками рот, пытаясь остановить рвотные спазмы, и снова побежала в туалет.
– Мам, может, я один съезжу на кладбище? Ну, это, покормить бабушку.
– Нет, Егорушка, вместе мы. Погоди, оклемаюсь сейчас.
– Так до двенадцати надо.
– Ничего, успеем. Я в душ, а ты пока Маринку отведи к тете Даше.
Всю дорогу мать с сыном молчали. На кладбище тоже говорить не хотелось. Ирина виновато прятала глаза от сына, и была похожа на провинившуюся школьницу, не знающую, как попросить прощения. Так молча домой и обратно доехали.
В квартире еле улавливался запах сосновой смолы, а посреди маминой комнаты в луже талого снега стояла настоящая новогодняя елка со свисающими с нее обрывками серебристой мишуры и запутанного серпантина.
– Это что за явление? – Ирина вопросительно посмотрела на Никиту.
– Это мы с соседским Сережкой притащили, – гордо заявил сын.
– Откуда?
– Мам, представляешь, там возле мусорного бака их сто-о-о-лько! Какую хочешь выбирай. И денег платить не надо. Видишь? Прямо с крестовиной.
– Я не поняла. Ты это с мусорки притащил что-ли?
– Ага! Все руки искололи.
– Обратно неси.
– Мам, сегодня же Рождество! – Никита смотрел на мать и не понимал, почему она так рассердилась. – Мы с бабой Лидой всегда в Рождество новые снежинки на елку вешали.
– Я сказала, уберите это отсюда! Егор, чего ты молчишь? – Ирина уже почти срывалась на крик.
– Ну и чем она тебе помешала? – спокойно спросил Егор.
– Ты действительно не понимаешь? Или прикидываешься? Мои дети с мусорки всякий хлам тащат! Что о нас соседи подумают?
– Так тебя только это беспокоит?
Егор спросил таким тоном, что Ирине стало не по себе. В душе у подростка все кипело.
– А если я скажу тебе, что этим летом тоже по мусоркам шарился, ты меня из дома выгонишь что ли?
– О чем ты говоришь, Егорушка?
– Ты же ничего не знаешь о нас! Да, мама, пока ты свой бизнес строила, я учебники по мусоркам собирал. У нас в городе не все же нуждающиеся. Книги можно и на мусорку отнести, зачем утруждать себя по скупкам ходить? Вдруг соседи чего подумают? А я, мама, сдавал. Собирал и вместе с бабушкой сдавал. Для себя учебники выменивал. В магазинах-то новые в три раза дороже. А если потрепанные совсем, то макулатуру в «Стимул» носил, там по два рубля за килограмм платят. А еще вечером объявления расклеивал по пятьдесят копеек за штуку, и их же утром дворничихам срывать помогал. Грамм триста за утро набирал. И газет рекламных с листовками, знаешь, сколько по подъездам валяется? Их люди в лучшем случае из почтовых ящиков вынимают и на подоконник кладут, а в основном тут же на пол кидают. А я собирал и туда же в «Стимул» носил, и благодарность от жильцов получал, за то, что их подъезды от хлама освобождал. Вот такой, мама, был у меня бизнес. А ты говоришь, что соседи подумают?
Ирина широко раскрыв глаза смотрела на сына и молча глотала слезы.
– Мам, я все понимаю, – продолжал Егор, – тебе тяжело сейчас. Но есть же еще и мы – и я, и Маринка с Никиткой. Нам как быть? Ты же у нас одна осталась. Понимаешь? Одна! И знаешь? Пусть в нашем доме лучше елкой с мусорки пахнет, чем бутылками из-под водки.
Егор повернулся к младшему брату.
– Готовь, Никита, ножницы, я за Маринкой, будем снежинки сейчас вырезать, – сказал он и быстро вышел из квартиры. Елка осталась в комнате.
Свой день рождения Егор провел в одиночестве. Он так сам захотел. Мама с младшими детьми уехала в центр к давнишней подруге, вернулись только к вечеру. Последний день каникул. Как собирать рюкзак в новую школу? Расписания он не знал. Егор листал свой школьный дневник и непроизвольно поглаживал бабушкину роспись на страницах в конце недели. «Теперь и проверять-то некому», – усмехнулся он про себя. Матери он дневник не показывал, да и она особо уроками не интересовалась. За успехами в школе всегда следила бабушка. Ночью Егор долго не мог заснуть, представляя завтрашний день. В эти минуты ему очень хотелось сильно зажмуриться и потом, открыв глаза, очутиться в своей старой квартире, где бабушка пекла именинный пирог, а мама, сидя на краю кровати, нежно гладила его по щеке и шептала: «С Днем рожденья, сынок!». Такого больше не будет. Надо привыкать.
Примечание:
(6)Малосемейка — одноподъездный многоквартирный дом, состоящий из большого количества одно-двухкомнатных квартир небольшой площади, изначально предназначенных в качестве одного из видов общежитий при больших заводах и фабриках.
(7)«Сталинка» - общее разговорное название домов, сооружавшихся в СССР с конца 1930-х годов до 1960-х годов, особенно во время правления И. В. Сталина, как правило, имеющих значительное число комнат большой площади в квартирах с высокими потолками.
(8)Инсульт — острое нарушение мозгового кровообращения, приводящее к поражению головного мозга.