ЧЕРНОВИК, НО ЧИТАТЬ РЕКОМЕНДУЕТСЯ!
Ей казалось, что она быстро бежит по улицам, пытаясь скрыться от преследующей ее стражи. Один поворот, другой, длинная кое-как освещенная улица сменялась полутемным переулком, еще один поворот, еще один переулок, еще один рывок, легкие с хрипом всасывают воздух, но дыхания не хватает, как и сил, чтобы уйти от погони.
На самом деле она еле перебирала ногами, ползла как полудохлая муха, ей только казалось, что она быстро убегает от стражи.
Что поделать, если в последний раз она ела два дня назад, деньги закончились, надо было или убивать (чтобы снять кошелек в виде законной добычи, но в городе она еще не освоилась и остерегалась убивать), и тогда оставалось только воровать, или просить милостыню, но, как она, гордая драконисса из Гнезда Королевских Золотых Драконов, могла опуститься до этих никчемных людишек и их порочных обычаев. Никогда! Ей бы обернуться драконнисой, взмахнуть крылами, мгновенно набрать высоту, очутиться рядом с лесом, а там высмотреть или молодого оленя, или на худой конец жирного секача. Мгновение, и жертва бьется в ее когтях,челюсти с громким треском ломают кости, и она быстро глотает куски теплого мяса, с сочащейся кровью.
От этих мыслей, почти иллюзорно ярких видений, некстати засосало под ложечкой, ослабели ноги. Надо бы остановиться, отдышаться, но сзади нарастает топот стражи, а может и не стражи, а тайной полиции Небратьев, охотящейся за драконами и переодетых в простых вигилов.
Эх, если бы она могла обернуться, но нынешняя ее инкарнация – юное девичье тело с буйной копной почти золотых волос, не поддающихся гребню, ее нынешнее обличие вызывало весьма откровенные мужские похотливые взгляды, которые она научилась сносить, сцепив зубы и опустив глаза, чтобы не выдать полыхающую в них лютую злобу.
Эх, как хочется обернуться в дракониссу из Гнезда Королевских Золотых Драконов, чтобы мгновенно напугать и разорвать этих жалких людишек, но не дано, на длинной шее затянута петля из прочнейшего шелка, который со временем становится прочнее самой прочной стали, и она обречена быть женщиной, пока не сумеет разорвать эту удавку. Каждый раз, когда попадался даже осколок зеркала, она с бессильной злобой трогала удавку. Казалось, что шелковых нитей становилось все больше и нити становились еще толще. Эту удавку могли снять только людишки, и она поклялась, что не убьет того, кто снимает с ее шеи эти зачарованные шелковые нити, что не дают ей возможности предстать перед людишками в истинном обличии.
Все знают, что Драконы, особенно из Гнезда Королевских Золотых Драконов, всегда держат свое слово и честны, как человеческие младенцы, если это только выгодно Драконам. Слово Чести – это не простой звук для Драконов из Гнезда Королевских Золотых Драконов.
На этом они и попались, Драконы из Гнезда Королевских Золотых Драконов. Жалкие людишки перехитрили их, залив Гнездо горящим земляным маслом, а остальных, бывших в человеческой инкарнации, накрыли огромной прочной сетью и тут же безжалостно перебили, оставив только самых молодых и красивых. Тем, кого оставили в живых, наложили удавки на шеи, посадили в крытые повозки и увезли. Для нее так и осталось загадкой, почему в этот гибельный день для Драконов из Гнезда Королевских Золотых Драконов никого не было в истинном обличии, почему-то все были в человеческой инкарнации.
До сих пор в ее ушах стоял вой сгорающих заживо Драконов, а во рту скапливалась тягучая слюна от запаха жареного мяса. Почему-то больше всего запомнились сгоравшие заживо маленькие Дракончики, как они корчились в огне и тянули ручки, взывая о помощи. Уже прошло несколько месяцев, а она так и не смогла привыкнуть к запаху жареного мяса. Сначала ее выворачивало наизнанку в изматывающей рвоте, а теперь рот наполняла тягучая горькая слюна. Она плевалась, как мифический верблюд, промывала рот водой и кислым вином, но ничего не помогало, и во рту долго ощущалась горечь.
Она держалась на волевом усилии, заставляя себя переставлять ноги. Драконице было невдомек, что за ней шла обычная стража, а не тайная полиция Небратьев, что усердно охотятилась и убивала драконов. Стража была местная, хорошо знакомая с местными улочками и переулками, и городские стражи, плоть от плоти этого города, с самого начала грамотно загоняли ее в тупик, из которого невозможно было выбраться в темноте. Поэтому стражи не торопились, зная, что эта красивая девка никуда не уйдет, а уж они потешатся над ней, и потом, если она выживет, отдадут городскому палачу, чтобы тот при всем честном народе отрубил этой сучке голову. Ишь, чего удумала, дрянь подзаборная, разбивать благородному голову только за то, что он решил пошшупать ее за сиськи. Нет, надо отдать должное, когда стражи зашли в трактир, то сразу увидели эту красивую девку, хоть она и рядилась в старые тряпки, и у них самих потекли слюнки, и они сами бы запустили ей за ворот платья крепкие мужские руки, чтобы пошшупать молодое и упругое девичье тело. Ничего, сейчас они загонят ее в тупик и всласть насытятся ей. Пусть покричит, женский крик только возбуждает настоящих мужчин и делает тверже их члены. Чего греха таить, жены давно поднадоели, их постоянное недовольство мужьями сидело в печенках, а эта, эх, хороша чертовка, приятно будет с ней позабавиться, а потом можно возвращаться домой, и пусть жена зудит над ухом назойливой мухой.
Она повернула в очередной переулок и вдруг звериным чутьем поняла, что все, это тупик, надеяться можно только на ее кинжал, но сил, сил совсем не осталось, но просто так не дастся, и хоть не положено дракониссе из Гнезда Королевских Золотых Драконов себя убивать, она больше не возродится из пепла, не станет вновь дракониссой, она перережет себе горло, сумеет перерезать удавку и в последнем миге уходящего сознания попытается обернуться дракониссой.
Она сделала шаг, другой, топот стражи сзади нарастал, и вдруг она уткнулась в черную расплывчатую фигуру. Она могла поклясться, что мгновение назад этой фигуры не было, но она уткнулась в нее, руками ощутила необычную ткань одежды этой непонятной фигуры, но не успела удивиться, как и откуда появилась эта черная фигура, что за одежда была на ней, она инстинктивно отскочила назад и схватилась за кинжал, и холодная волна ужаса прокатилась по ее телу, кинжала не было, она его потеряла, у нее оставался только засапожный нож, острый, как бритва, но им невозможно защищаться, им можно только перерезать горло.
Но умирать так рано совсем не хотелось, стало обидно, и она, шмыгнув носом, неожиданно для себя просипела; потом, пытаясь восстановить цепь событий, она не могла вспомнить, что она просипела: «спасите» или «помогите», но факт оставался фактом, она, гордая драконисса из Гнезда Королевских Золотых Драконов, унизилась, как последняя попрошайка, просить о помощи, и кого, ничтожного человечка, который не стоил и одной золотой чешуйки, которые она просто теряла при линьке.
За это унижение незнакомца стоило убить, но убить потом, сначала надо было спастись.
Высокая фигура, по-птичьи склонив в сторону голову, томительно долгое мгновение внимательно рассматривала ее, и она поняла, что это был большой и по ее ощущениям сильный мужчина, а потом мужчина, молча протянув к ней руку, и легко, как пушинку, задвинул ее за спину.
Непонятно почему, но она вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, ей приходилось в человеческой инкарнации быть и девочкой, и, испуганно пискнув, спряталась за его широкую спину, но когда топот стражи и звяканье оружия раздалось совсем рядом, она выглянула из-за спины этого черного мужчины, и в мертвом свете первой луны увидела перед собой двух ражих мужиков, городских стражей; у нее отлегло от сердца, это была не тайная полиция, но стражи, обнажив мечи, стали наступать, и ее окатила вонь от застарелого мужского пота и смачной отрыжки от пива и дешевого вина.
Стражи остановились в двух шагах перед тем, за кем она пряталась, и один из них, видно старший, густым басом потребовал: уйди, гнусь, с дороги, не мешай нам с девкой разобраться. Тот, за кем она спряталась, опять, по-птичьи склонив голову в сторону, и опять томительно долгое мгновение смотрел на стражей; младший из стражи стал шумно чесаться, видно вши заели, а старший опять прогудел: брысь с дороги, чтобы тебя не видели, иначе и тебе перепадет… И тут произошло неожиданное, от чего она отпрыгнула назад и уперлась спиной в тупик; тот, кто перед ней стоял, вдруг рухнул на колени, поднял вверх руки и пополз на коленях к стражам; мразь, успела подумать она, отказался ее защищать, мразь, ненавижу, убью, и она потянулась за засапожным ножом.
В это же время стражи уткнули концы мечей в грудь этого ничтожества, и он еще выше поднял руки и что-то мычащее закулдыкал, он немой, догадалась она, как вдруг правая рука немого резко опустились и также мгновенно поднялась, и тут же неожиданно хрюкнув тоненьким голосом, что было так удивительно после его густого требовательного баса, выронил меч старший из стражей, схватился за живот и стал медленно-медленно опускаться на землю, второй страж успел отскочить в сторону, но и ему явно досталось, потому что он, явно из солидарности со старшим стражем, заверещал тоненько по-заячьи, также ухватился за живот и стал опускаться на землю.
Тут старший страж, сумел собраться с последними силами, прекратил долгое падение на землю, он уже почти коснулся коленями земли, постарался выпрямиться и со словами, что же ты деешь, паскуда, стал дерганными движениями доставать кинжал. Ее, теперь уже, несомненно, спаситель, стоял к старшему стражу боком, и не видел старшего стража и его попытки вытащить кинжал, но она не дала ему шанса, и, наконец, выхватив засапожный нож, подскочила к старшему стражу, ухватила его за бороду, и, резко задрав голову вверх, полоснула ножиком по напрягшейся шее и отскочила назад, чтобы хлынувшая кровь не забрызгала ее платье.
Страж страшно захрипел, забулькал перерезанным горлом, попытался зажать рану руками, но кровь темной водой протекла между пальцами, и страж, резко боднув головой землю, так и застыл в склоненной позе, уткнувшись головой в землю и выставив вверх зад, на котором задрался короткий кафтан. От него завоняло дерьмом.
Тяжело дыша, она повернулась к своему спасителю и на мгновение замерла от изумления, тот опять стоял, по-птичьи склонив голову и смотрел на нее.
Мелькнувшую мысль, что этого непонятного надо уложить рядом со стражами, чтобы потом не возникло никаких проблем, чтобы никто не связал гибель стражей с ее побегом из трактира после того, как она разнесла голову какому-то благородному вы****ку; она постаралась запомнить эту мысль, но отложить ее исполнение на другой, более подходящий момент, а сейчас она прохрипела пересохшим горлом: надо уходить, прятаться, и нагнулась, чтобы сорвать кошельки, военным трофеем нельзя пренебрегать, а когда выпрямилась, чуть не заругалась, этот непонятный продолжал стоять столбом, также по-птичьи склонив в бок голову и молча смотрел на нее.
Сорвав кошельки, она подбросила их и с сожалением убедилась, какие они легкие, наверное, в них одни медяки, может и завалялось серебро, но скорее всего порченное …
Ее взгляд зацепился за мечи, светлые полосы стали выделялись в темноте на земле, и хотела их подобрать то же в качестве трофея, чтобы продать их, но, мотнув головой, отбросила, как опасную эту мысль; мечи, очевидно, приметные, и если они попытаются продать эти мечи в городе, их легко могут схватить. Поэтому, с сожалением посмотрев на мечи, она ухватила этого непонятного за левый рукав, потянула за собой.
Неожиданно ее спутник тихо охнул, и она ощутила, что его левая рука сломана. Но оставаться в этом тупике было опасно, опасно, ее звериное чутье выло об опасности, и она, не больше не думая о сломанной руке этого, не пойми, как его звать, потянула его за собой.
Но едва они выскочили из тупика и свернули в переулок, как ей захотелось взвыть от неудачи, - им навстречу с фонарями двигались два парных патруля стражи. Все попались, она безвольно опустила руки, и тут ее спутник вновь повел себя не как куртуазный защитник юной красавицы. Он резко повернулся к ней, обхватил за талию, в темноте блеснули его неправдоподобно белые и ровные зубы, он неожиданно вцепился ими в воротник ее платья и стал его рвать. Воротник платья треснул и пополз, обнажая шею, и тут ко всему этому он сделал ей подножку, и она упала на землю, а он сверху навалился на нее. При падении она больно ударилась спиной о землю, ее ноги широко задрались и разошлись в стороны, а он прямо рухнул на нее, крепко придавив своим телом. Совершенно некстати она вспомнила, что чулки у нее дырявые, подвязки давно не держат и чулки постоянно сползают по ногам, подол платья истрепался, а нижнюю рубаху она не меняла несколько дней и выпачкала выделениями женской инкарнации ее тела, и хоть в темноте вряд ли кто это мог увидеть, и обида и злость так перехлестнули ее горло, что она по-драконьи зашипела, хоть человеческие связки и не могут передавать таких звуков, и ногтями стала сильно царапать его лицо. В голове билась одна-единственная мысль, он ее опять предал, воспользовался ситуацией, она как, дурочка, ему поверила, зря не перерезала там, в тупике ему горло, и сейчас, этот мерзкий червяк, осквернит ее лоно, лоно дракониссы из Гнезда Королевских Золотых Драконов. Он заслуживает, чтобы она второй раз перерезала ему горло.
Она стала извиваться, пытаясь выбраться из-под него, но куда там, это было все равно, что сдвинуть навалившийся на тебя гранитный обломок скалы, а он все сильнее вжимался в нее, заставляя ее еще шире раскинуть ноги.
- Эгей, парень, да ты силен на улице валять девку, можа мы подождем и нам чутка достанется, - заржал кто-то из стражей.
Неожиданно ей стало легко, он смогла свободно вздохнуть, этот, как его там, мгновенно вскочил с нее, повернулся к стражам и угрожающе заклекотал горлом.
Она приподнялась на локтях, но ничего не смогла увидеть, его спина закрыла от нее стражей, а этот опять угрожающе заклекотал горлом, угрожающе согнулся и двинулся к стражам.
- Э-эй, не балуй, не балуй, грят, мы же только пошутковали, - услышала она чей-то напряженно-молодой голос и звяканье металла. Сейчас будут махаться мечами, отстраненно подумала она, но ситуация разрядилась неожиданным образом.
- Что уставились, - раздался начальственный рык, - кобели застоялые, бабу, что ль не видели, ну, завалил он ее, так жалоб от нее нет, значица, и нам оно без надобности.
- Только ты, ето, - начальственный рык стал потише, бабу-то на улице не валяй, на первый раз прощу, так и быть, понимаю, морячок, до свежего мясца дорвался, но следующий раз не взыщи, - в голосе прорезались угрожающие ноты, - по бокам наваляем и бабу себе заберем, так сказать, чтоб бельишко простирала, ну и другие услуги оказала по снятию напряжения у этих шелудивых кобелей.
Этот опять что-то рыкнул горлом, и этот рык можно было истолковать как угодно, в том числе и как согласие.
Опять звякнул металл, но уже успокоительно, видимо мечи задвигались в ножны, и послышались неспешные шаги уходящей стражи.
Этот повернулся к ней, и она с удивлением увидела в его правой руке меч. Когда же он успел забрать его с собой, она опять отстранено подумала и посмотрела на него сверху вниз. Он неподвижной горой возвышался над ней, и макушка горы уже привычно была по-птичьи склонена, она подождала мгновение, думая, что он подаст ей руку, но он по-прежнему стоял неподвижно, и ей пришлось вставать самой.
Когда же я перережу ему горло, уже привычно подумала она и пошла, не оглядываясь, вперед. Она была зла на весь свет, и особенно на этого истукана, не обученного хорошим манером, что заставил ее показать дырявые чулки и несвежую нижнюю рубашку, особенно взбесило ее замечание командира стражи о свежем мясце. Это о ней, дракониссе из Гнезда Королевских Золотых Драконов, так выразился этот хам из стражи, а он, он-то не бросился защищать ее честь, ненавижу, с каким же удовольствием она перережет ему горло и насладится фонтаном крови и его тускнеющему взгляду, она даже приостановилась и мечтательно прикрыла глаза, но суровая проза жизни не дала ей всласть насладиться своими желаниями.
Неожиданно он грубо дернул ее, и она, открыв глаза, с удивлением увидела перед собой трактир, откуда она так неудачно пустилась в бега.
Она в нерешительности остановилась, в этом городе она была недавно и совсем не ориентировалась в нем, а тут еще ночью, в какую-то сторону идти, в трактир возвращаться было опасно, может там еще сидят друзья того благородного, которому она разнесла голову, так куда же идти?
Но теперь в роли поводыря выступил этот, с трижды еще не перерезанным горлом. Он ухватил ее за рукав многострадального платья и потащил ее за собой.
Они долго шли, и она уже совсем потеряла ориентировку, было непонятно, куда они идут, вернее, он тащил ее за собой, как дохлую муху, вот еще один прекрасный повод, чтобы перерезать ему горло, ей надо отдохнуть, ноги опять стали отказывать, и она стала спотыкаться, а потом чуть не упала, зацепив ногой невидимый в темноте камень на улице, но упасть она не успела, сильные руки подхватили ее, она только успела придушенно пискнуть, как почувствовала, как летит вверх, а потом мир в глазах перевернулся, и она смачно приложилась головой о его задницу, так что клацнули зубы, и она к своему стыду и ужасу поняла, что он просто взял ее и перебросил, как неодушевленный сноп, через плечо. Этого она уже стерпеть не смогла, стала извиваться, как полудохлая ящерица, но разве вытащишь засапожный нож, когда висишь вниз головой, и руки болтаются, пытаясь хоть за что-то ухватиться. Черт возьми, ее уже в третий раз за сегодняшнюю ночь так унижают, как никогда ранее в жизни, и кто, - какой-то человеческий ублюдок. Она поклялась себе страшной клятвой, что только, как очутится на ногах, сразу же перережет ему горло. Хватит копить обиды, как сопливая девчонка, надо быть настоящей дракониссой, стальной и непреклонной, чтобы сталь мгновенно жалила ее обидчиков, чтобы боялись ее и от ее холодного неподвижного взгляда превращались в каменных истуканов. Только бы очутится на ногах, а этот продолжал идти по ночным улицам, удерживая ее за талию крепкой рукой.
Первая луна по-прежнему заливала своим призрачно-белым, мертвым светом улицы города.
Наконец он снял ее с плеча и прислонил к стене какого-то дома. У нее закружилась голова, и она стала глубоко дышать, насыщая легкие кислородом, чтобы быстрее восстановить силы.
Ее правая рука скользнула в голенище сапога, и ее постигло горькое разочарование, следом за кинжалом исчез и засапожный нож. Где же она потеряла его, но вспоминать было бессмысленно, все равно не вспомнить и не вернуться, этому человечишке опять несказанно повезло, но она рассчитается, у нее хорошая память, и она ничего не забудет, дай только срок и новый нож в руку, а пока… пока надо делать вид, как ей несказанно повезло с этим ублюдком, который уже трижды опозорил ее, а ведь драконы легко убивали и за более мелкие обиды, просто чтобы людишки не расслаблялись и всегда помнили, кто в доме истинный хозяин, а кто себя просто мнит, за что и расплачивается перерезанным горлом.
Он же в этот момент делал что-то непонятное, при помощи правой руки поднял вверх ладонь левой руки и стал вращать левой рукой по сторонам дома.
Да он полный придурок, надо уходить, как можно быстрее, но едва она тронула его за рукав, как он небрежным жестом сбросил руку.
- Эх-х, нож бы, мечтательно подумала она и на мгновение прикрыла глаза, но насладиться мнимой местью он не дал, он толкнул ее в плечо, и она, подняв глаза, увидела, как он, большим пальцем показал на себя, а потом поднял два пальца, потом, чуть качнув головой, на мгновение застыл, словно к чему-то прислушался, а потом, показав на нее, поднял один палец.
В доме двое мужчин и одна женщина, догадалась она, но как он понял, сквозь стены, что ли увидел, и она не догадывалась, как была близка к своей догадке.
Она внимательно осмотрела домус богатого эквита, каменный, двухэтажный, с колоннами, по фасаду второго этажа шесть больших темных в частых переплетах окон, а на первом этаже, в соответствии с влиянием времени, располагалась какая-то лавка с нечитаемой в темноте вывеской.
Какое отношение они имеют к этому эквиту, имя которого из-а бледного света луны невозможно было прочитать, недоуменно подумала она, а он резко подтолкнул ее к вестибуле из темного, едва угадываемой в темноте украшениями, и громко забарабанил в нее. Что он делает, испугалась она, сейчас весь квартал от этого грохота восстанет из мертвых и будет пялиться на них, безмозглых идиотов, но тут из-за двери послышались шаги, чуть приоткрылась задвижка на смотровом окошке и заспанный голос спросил, поминая всуе все непотребные божества, коих за время существования человеческой расы накопилось столь много, что одно их последовательное перечисление заняло бы много времени, кто там в столь позднее время, уже во вторую луну когда сон столь сладостен, что за одно его прерывание надо в обязательном порядке надо мерзкий язык вырывать изо рта, стучит в портуну.
После слов слуги она почему-то посмотрела на луну, но ее положению на небосводе невозможно было понять, это первая или вторая луна и беспомощно оглянулась на нее, а он рукой сделал круговой жест, мол, давай, догадалась она, что-нибудь жалостливое говори, чтобы слуга открыл, а там посмотрим.
Она тряхнула головой и, захлебываясь, словно от быстрого бега, запричитала, первое, что пришло в голову, - скорее, скорее откройте, я девушка из хорошей семьи, на нее напали, охранников перебили, ей удалось убежать, но разбойники гонятся за ней, сейчас догонят, лишат чести, не беспокойтесь, за нее заплатят, хорошо заплатят.
Она оглянулась, и он одобрительно качнул головой и опять громко забарабанил по двери.
- Чего стучишь, нет хозяев в доме, приказано никому не открывать, дождись вигилов, они скоро, в начале вигилии терции будут обходить квартал, нечего ломиться в дверь и мешать сну почтенного слуги.
- Ах, скорее, скорее, разбойники уже близко, и она неожиданно для себя просунула один из сорванных у стражников кошелек в смотровое окошко.
В
идно, вид раздутого кошелька и решил положительно вопрос бедной девушки, преследуемой грозными разбойниками, дверь приоткрылась, ровно настолько, чтобы пропустить богатую дурочку вовнутрь, и тут этот, чью шею она с таким бы восторгом она не только перерезала, но и перерезала, с такой силой резко рванул на себя, что послышался хруст сминаемого защитного бруса двери, а стоявшего за дверью слугу буквально вытолкнуло наружу.
Перед ней мелькнули удивленные глаза, которые тут же закатились, и донеслась вонь испражняемого кишечника, поскольку ее спутник, перехватил слугу и тут же сломал ему шею. Она ловко поймала выпадающий из его рук пухлый кошелек, знал бы жадный слуга, что его предыдущий владелец, обуянный тщеславием, плотно набил его для форса шерстью, среди которой затерялось несколько медных монет.
Ее спутник с силой втолкнул ее в дверь, она споткнулась на темных ступеньках и основательно приложилась к чему-то твердому лбом, а он втащил за собой за собой труп слуги и захлопнул дверь.
Пока она терла лоб, пытаясь унять звездочки, крутящиеся перед глазами, ее спутник понесся гигантскими прыжками вверх по лестнице, разом перепрыгивая через несколько ступенек.
Свистнул арбалетный болт, она испуганно дернулась, и болт с противным звоном отскочил от окованной изнутри металлическими полосами портуны, и тут же к ее ногам скатилось еще одно гадостно воняющее тело, а следом за ним загромыхал по ступенькам арбалет.
От столь резких движений на лестнице в канделябрах стали метаться огоньки свечей, которые стали гаснуть одна за другой, наполняя воздух запахом сажи, и на лестнице стало темновато. Она посмотрела на тело у ее ног.
Это был молодой парнишка, со свернутой набок шеей, отчего казалось, что он что-то пытается увидеть за своей спиной, но разглядеть никак не удавалось, и поэтому он так неудачно вывернул шею, что сломал ее, а теперь лежит в задумчивости, стоило ли так рисковать своей короткой жизнью, чтобы увидеть недоступное за спиной.
Она хмыкнула, проверила, есть у него кошелек на поясе, однако кошелька у молодого паренька не оказалась, и тогда, повернувшись, стала закрывать наружную дверь вестибулы.
От усталости она перестала чему-либо удивляться, но надо было закрыться. Она с трудом потянула на себя тяжелую створку двери. Защитный брус отметила, что поперечный брус, запиравший изнутри портуну, почти переломился пополам, она провела ладонью по створке двери сверху вниз, и удача, обнаружила ключ в замочной скважине. Она с трудом провернула ключ, засов со скрипом вошел в паз запорной планки. Сначала она хотела вытащить ключ из замочной скважины, но передумала, вспомнив, что если ключ находится в замочной скважине, другим ключом этот замок не открыть.
В прихожей было тесно от тел двух слуг, которые, явно решив, что живой в их компании делать нечего, а им в последний раз захотелось вольготно разлечься, раскинув ноги и руки, а поэтому, ей, живой, оставили так мало места, но пока она возилась с дверью, она не обращала на это внимание, и она, высоко поднимая ноги, стала осторожно перешагивать через тела, которые, как ей показалось, вдруг встрепенулись, поняв, что они лишаются приятного девичьего общества и чуть ли не хором на два мертвых голоса, один старческий, другой молодой, пообещали подвинуться и еще хоть немного побыть с ними, пока они поведают ей истории своих столь неожиданно прерванных жизней и назначать ей свидание в Елисейских полях, куда, по их твердому мнению, они должны попасть, но она не захотела попусту терять время и слушать их повествования, и стала подниматься по лестнице.
Стены лестницы украшали резные изображения местных божков, одних божков она узнавала, а другие божки были ей неизвестны. Свет от свечей колебался, и казалось, что изображения божков ожили, и божки с неодобрением взирали на нее, так бесцеремонно ворвавшуюся в домус, с этим, непонятно кем ей доводящимся, который походя, лишил жизни двух слуг, да еще похоже, приложив на втором этаже женщину, поскольку пока она поднималась по лестнице, наверху послышался шум, женский вскрик, и затем падение чего-то тяжелого на пол.
Поэтому божки были явно растерянны, но не желали просто так сдаваться и переходить на службу двум татям, они собирались с силами, чтобы отомстить если не ему, то точно ей. От страха она зажмурилась и быстро взлетела по лестнице.
Холл на втором этаже был заставлен скульптурами, изображавшими нагих юношей и девушек, среди которых стояли кадки с какими-то растениями и цветами, и шестью дверьми, из которых пять были закрыты, а одна приоткрыта, и из дверного проема торчали толстые женские ноги.
Воздух в холле был душный, напоен резкими ароматами цветов, отчего сразу разболелась голова. Она недовольно дернула щекой, зря он убил служанку, которая им ничем не угрожала, ей с детских лет внушили принцип, что в человеческой инкарнации надо вести себя как в истинном обличии, убивать, когда голоден, для пропитания, а врагов, - только тогда, когда они угрожают.
Но выговаривать смысла не было, дело уже сделано, служанка в дверном проеме широко раскинула толстые ноги, безропотно приняв в свое лоно щедрого Плутона, который никогда никому не отказал, как не отказал этой безымянной служанке с толстыми ляжками. Щедрый Плутон никогда не отказывал в этой милости новым обитательницам его царства, а Прозерпина, как умная жена сквозь пальцы смотрела на шалости своего мужа, которому явно за столько веков жить с одной женой, но побаивался гнева Зевса-Громовержца, которого лучше было не злить по пустякам.
Но если посмотреть на эту проблему с другой стороны, этот безжалостный убийца, к сожалению, прав, поскольку, убив двух слуг, он просто обязан был убить служанку, которую нельзя было оставлять в живых.
До утра они останутся в доме, а служанка может потом при случае их опознать. Как-то не хотелось, чтобы с ее прекрасного, даже в человеческой инкарнации, тела спустили кожу плетями, а потом отрубили голову и бросили собакам.
Смерть не должна быть прекрасным лекарством от всех болезней и возникших с ней проблем.
Она прошмыгнула холл и по лестнице уже с другой стороны холла спустилась на первый этаж, в большую кухню, в ней горела лампа, освещавшая все уголки кухни. В кухне было две двери, одна из которых вела в лавку, а вторая – во двор.
Она тронула дверь в лавку, - закрыта, и через другую дверь выглянула во двор.
Темноту еле рассеивал свет уже второй луны, в котором угадывались белые бортики бассейна, в который был залит темный и холодный свинец, за ним виднелась ажурная беседка, какие-то строения и деревья, очевидно, сад.
Надо бы искупаться, освежить тело, но брр, представив, как ей придется лезть в холодную воду бассейна, по коже пробежали мурашки, и она вернулась на кухню.
В кухне было тепло, печка еще не остыла, и воздух в кухне был теплым, одуряющее пахло какой-то кашей, стоящей в горшке на краю печки, немудреный завтрак слуг, но каша им теперь без надобности, а она с удовольствием ее съест, аппетит у нее хороший.
В углу возле печки стояла бочка для омовений прислуги. Она поболтала кистью руки в бочке, вода была прохладная, и в ней можно было искупаться. Ей захотелось немедленно сорвать с себя грязную одежду и тут же залезть в воду, но в кухне топтался этот, непрошеный спаситель и безжалостный убийца.
В который раз она пожалела, что не перерезала ему горло, а тут такая впечатляющая коллекция кухонных ножей висит перед ней, от огромного тесака для разделки мяса до крошечного ножичка, назначение которого ей не было известно, но ей впервые стало страшновато, она впечатлилась, как легко он вытряхивает души из бренных тел, и испытать на себе его умение как-то не хотелось, она жива, в тепле, сейчас смоет грязь со своего юного тела, а месть, месть должна настыть, покрыться изморозью, и только тогда она с большим удовольствием подаст ему на блюде этому, навязавшемуся ей на голову.
Между тем этот, кряхтя, стал неловко, помогая себе одной правой рукой, левая висела плетью, стаскивать с себя свою чудную одежду, в свете свечей переливавшаяся всеми оттенками черного и которая не делилась на верхнюю часть и нижнюю, а была единым целым. Он снял верхнюю часть, и она, печально уронив рукава, повисла за его спиной. Под этой странной верхней частью обнаружилась нательная синяя рубашка с глубоким вырезом на груди и короткими рукавами, а на шее у него болтался шнурок с металлическим талисманом. Рубашка слева была пропитана темной кровью, а левая рука была нездорово опухшей. По сравнению с правом и то же в крови. Он попытался снять нижнюю рубашку, но у него не получалось, и тогда он просто разодрал ее и скинул с себя. Левый бок у него так же был опухший и в крови. Он стал метаться по кухне, хватать чистые кухонные полотенца, рвать их в длину на узкие полосы, и еще что-то ему было явно нужно, но он не мог найти этого на кухне. Она с интересом смотрела, как он обошел кухню по кругу, осмотрел все ее углы и шкафчики, потом подошел к столу, стоявшему посредине, ухватил правой рукой одну доску столешницы, левой кое-как придерживая стол, резко рванул вверх эту доску. Стол возмущенно крякнул, но покорился грубой силе, он с натугой оторвал одну доску, которую тут же при помощи тесака разрубил вдоль сначала на две части, а потом еще на две части. Шипя от боли, он выпрямил на столе левую руку, приложил к ней разрубленные части доски и, помогая себе зубами, туго примотал к ним руку.
Потом, не обращая на нее никакого внимания, схватил с печки горшок кашей, который поднес ко рту, и тут она не выдержала, возмущенно пискнула, этот неотесанный чурбан покусился на святое, на ее ужин и она выхватила у него горшок с кашей.
Зло сверкая глазами, она взяла две тарелки, в одну выложила почти всю кашу, а во вторую – жалкие остатки, пусть знает, дракониссе из гнезда Золотых Драконов всегда должен доставаться лучший кусок, или, если не было этого, злополучного лучшего куска, принадлежит большая часть еды, и она всегда ест первой!
Вторую тарелку с остатки каши она так метнула по столу, что та едва не перевернулась и каша, подчиняясь закону тяготения, едва не размазалась по полу тонким слоем, но он ловко подхватил тарелку и спас свой скудный ужин.
Она взяла две ложки и одну, не глядя, метнула ему, пусть знает, что есть в ее присутствии большая честь, и она оказывает ему поистине великую честь, позволяя сидеть за одним столом и одновременно вкушать вместе с ней пищу.
О том, что она наравне со всеми незнакомыми людьми ела в трактирах, в порыве праведного гнева она сейчас как то не помнила.
Она наклонилась над тарелкой и быстро заработала ложкой, не до хороших манер было, как странные булькающие звуки привлекли ее внимание. Она подняла глаза, и увидела, как он смеется, смеется на ней, раскрыв пасть и показывая крепкие белые зубы. Неожиданно она почувствовала, как краска смущения заливает ее лицо, сейчас предательски вспыхнут уши, и, склонив голову над тарелкой, чтобы он не увидел ее смущения, стала доедать кашу.
Впервые, и она с огорчением это отметила, ей не захотелось перехватить его горло ножичком. Сцепив зубы, она приказала себе, нельзя к нему привыкать, нельзя его равнять с собой, гордой дракониссой из Гнезда Золотых Драконов.
Пока она увлеченно давилась кашей, он где-то на кухне раздобыл кольцо жирной домашней колбасы, разломил на две неравные части, и большую часть колбасы положил перед ней.
Она зыркнула на него, а он широко улыбаясь, разломил еще одно кольцо колбасы, и еще один больший кусок колбасы положил перед ней. Вот тут-то она и взбесилась, и запустила в него своей ложкой, ложки было не жалко, кашу-то она всю умяла, но места в желудке для колбасы не осталось, а он издевается, нет бы, сразу нашел колбасу, а то заставил давиться кашей.
Он чуть отвернул голову в сторону, и ложка, с силой ударившись в лающую собаку у ног Ларов, искусно вырезанных из дерева, и обессилено упала на пол. Она посмотрела на колбасу, и хоть уже наелась, все равно заставила себя съесть кусок колбасы, а потом, отдуваясь, отвалила от стола.
Что недоедание, что переедание, а отдуваться все равно придется желудку, страдальцу за все грехи тяжкие, творимые глупым родом человеческим, то ли гордые Драконы, у них никогда не болят желудки, потому что меру знают, а она опять повелась на мерзкие людские шуточки и так много съела, что живот надулся словно у беременной человеческой самки. Ненавижу!
Она почувствовала, что осоловела, но грязной и немытой она в постель не ляжет. Надо только выпроводить этого, глупо смеющегося над ней недоумка из кухни, чтобы залезть в воду и наконец-то смыть грязь с тела и растворить в воде последние свои неудачи.
Еще надо бы узнать, как зовут этого недоумка, но если он действительно немой, от него вряд ли что добьешься, если только он не обучен грамоте, и его вид как-то не вызывал ощущения наличие ума, а голова, его голова! Вся в крови, в каких-то проплешинах, что и говорить, мерзкий тип, навязался ей на голову. Если уж она милостиво еще не перерезала ему горло, надо бы ему объяснить, что зря он за ней увивается хвостиком, гордая драконисса из Гнезда Золотых Драконов сама может постоять за себя, но это потом, потом, сначала надо искупаться и спать. Все проблемы будут решены завтра.
Она, совсем не стесняясь своего надувшегося, слов но на последнем месяце беременности, живота, кое-как вытолкнула этого навязчивого типа во двор, нашла возле бочки мыло, и хоть оно не пахло розой, сорвала с себя грязную одежду, которую бросила на лавку, и с наслаждением окунулась в прохладную воду.
После купания она, встряхнув гривой волос, как собака и оставляя мокрые следы на полу, прошлепала на второй этаж и стала искать комнату жены эквита. Комната жены эквита оказалась именно той, из которых торчали толстые ноги мертвой служанки. Она ничего не имела против нее, мертвые хорошо охраняют сон живых, щедрый Плутон пусть тешится со служанкой и ему будет не до него.
Утро следующего дня она встретила на огромном ложе под пуховыми одеялами, она сладко потянулась, а потом резко вскочила с постели. Если им вчера повезло, и в домусе не было хозяина с супругой, не надо рассчитывать, что ей повезет сегодня. Эквит со свитой и слугами может нагрянуть в любую минуту, а она наслаждается на ложе его супруги.
Она спустила ноги на холодный пол, и увидела ночную вазу, изящное изделие метрополии, украшенное изображениями наяд, которой она с удовольствием воспользовалась. Пусть жена эквита побесится, когда узнает, что ее ночная ваза была осквернена.
Она спустилась на первый этаж, в кухню и присвистнула, хоть запрещали свистеть, от удивления. На голом деревянном полу, даже ничего не подстелив под себя, разлегся нагишом ее хвостик. Сейчас, при свете дня, она смогла наконец-то рассмотреть его и восхититься его ростом, широкими плечами, рельефной мускулатурой, а особенно – той частью, которой все глупые мужланы думают и покорно следуют за ее желаниями. Его напряженный член мощно вздыбился вверх и стоял торчком, словно часовой, охраняя сон своего владельца.
Левая рука была в перевязке и досках и на левом боку расплывался огромный черно-красный синяк.
При ее появлении у него шевельнулись веки, но он не открыл глаза, а продолжал также спокойно лежать, грудная клетка мерно вздымалась, и казалось, он спал, но она-то точно знала, что он притворяется. Пусть притворяется, он пропустил самое главное, увидеть ее обнаженную, такой чести не удостаивался еще не один смертный.
Драконы в истинном обличии не стесняются наготы своего прекрасного тела и не укутывают его в тряпки, как это делают жалкие людишки. Она прошлась по кухне, зачерпнула воду из бочки, вода была свежая, и влажными ладошками провела по своему личику.
Надо собираться и уходить отсюда, но вид изображающего спящего на полу ее хвостика, как не странно, наполнил ее твердой уверенностью, что в ближайшее время ничего не случится и не надо торопиться, а поэтому можно еще понежиться, спокойно позавтракать, примерить наряды матроны (ведь она женщина, как же без этого обойтись), и только потом пускаться в путь. Куда? Об этом лучше не задумываться, дорога сам подскажет и приведет к намеченной цели. Правда, настоящей цели у нее не было, пока она просто бежала и скрывалась от тайной полиции. Пусть будет так.
Кстати, насчет этого, нагло разлегшегося на полу. Раз она милостиво не перерезала ему горло, что, в конце концов, она всегда успеет сделать, из него надо сделать слугу. Основной постулат Драконов из гнезда Золотых Драконов, - найти в любой ситуацию выгоду для себя и максимально его использовать.
Ей нужен слуга, не пристало благородной дракониссе из Гнезда Золотых Драконов, путешествовать без прислуги, даже если она находится в человеческой инкарнации. Она успела оценить его силу, и в случае чего, он защитит ее, даже ценой своей жизни, ведь ее слуга просто обязан с радостью умереть за свою Госпожу!
Только наряд у госпожи не очень, она посмотрела на свои грязные тряпки, лежавшие на лавке, не очень-то хотелось одевать их на чистое тело. Тут ее взгляд упал на его одежду, угольно-черного цвета, которая, казалось, поглощала свет.
Еще вчера она заинтересовалась ею, и сейчас она могла рассмотреть ее как следует. В отличие от ее одежды, небрежно брошенной на лавку, его одежда была аккуратно сложена. Она взяла ее и удивилась ее легкости, а ткань, ткань! Такой ткани она никогда не держала в руках, она была одновременно струящейся как шелк и нежной на ощупь, как тонко выделанная замша, и в то же время, когда она попыталась сжать ее в руках, ей показалось, что она держит в руках прочную кольчугу из мелких звеньев. Странная у него одежда, верх и низ одежды соединены вместе, посредине – аккуратный разрез, но не видно застежек или пуговиц. Странный покрой и странная ткань такой одежды, она такой никогда не видела.
Она решила примерить его одежду, поднялась на второй этаж и, брезгливо сморщившись, переступила через так и продолжать лежавшее в дверном проеме тело служанки, которая за ночь, вот неблагодарная, так и убралась, если не кладбище, то хотя бы во двор. Она сморщила своей аристократический носик, тело служанки уже начало попахивать. Надо сказать слуге, кстати, как удачно он ей подвернулся, чтобы вынес тело. Она прошла в женскую комнату, остановилась перед большим, новомодным, во весь рост, стоившим не менее десятка крепких рабов, зеркало. Их только начали делать в Венеции.
Она натянула на себя его одежду и посмотрела на себя. Да, зрелище ужасное, она словно бы уменьшилась в росте, внизу собрались гармошки штанов, а чего стоили гармошки из штанов внизу и длинных свисающих рукавов.
Маленькая девочка, отец Старший Дракон из Гнезда Золотых Драконов смеется и гладит ее по голове, когда попыталась одеть его куртку. Стоп. Не думать, не думать, все живы, живы, просто далеко уехали, встреча обязательно состоится, когда щедрый Плутон примет ее свои ласковые объятия.
Она хотела снять его одежду, как вдруг ее тело пронзили тысячи иголок, раз, другой, третий. От ужаса она крепко зажмурилась, что, что это было, надо бы скорей снимать одежду этого мерзкого слуги, как он посмел не предупредить свою госпожу о странных особенностях своей мерзкой одежды. Выпорю, мечтательно подумала она и, когда толчки прекратились, осмелилась открыть глаза. Отражение в зеркале потрясло ее, теперь его одежда подобралась и, как влитая, став второй, угольно-черной, кожей, облегала ее, выгодно подчеркивая ее стройную фигуру.
В той одежде, на лавке в кухне, нарочито несуразной, на размер больше, чем она должна была носить, больше похожей на старушечье одеяние, она пыталась скрыть свою молодость и красоту. Да, красоту, дракониссы из Гнезда Золотых Драконов всегда были красавицами, одна лучше другой, такой же красавицей была и она, и на нее уже заглядывались… Стоп, не надо дальше вспоминать. Но и в том одеянии, которое грязным ворохом лежало на кухне, было трудно скрыть ее красоту, ее гибкую фигуру, недаром так мужланы пускали слюни на нее, а то вчерашний, даже позволил запустить свои грабки ей в вырез платья. Если бы можно, она еще бы раз размозжила ему голову. Только так, тело дракониссы из Гнезда Золотых Драконов священно, и никогда липкие человеческие руки не будут лапать ее.
Став на цыпочки, она покрутилась перед зеркалом, пытаясь со всех сторон осмотреть себя. В зеркале крутился ее двойник, так похожий на нее, по человеческим меркам ей было лет пятнадцать, она была высокая, тонкая, длинные ноги эффектно подчеркивает эта странная ткань, узкие бедра, небольшая, но уже начинающаяся округляться попка, тонкая талия, плоский животик, маленькая грудь, дерзко выглядывающая из разреза этой странной одежды, еще по-девичьи узкие плечи, длинная (не могло быть иной у дракониссы) шея и гордо посаженная голова с буйством золотых волос, которых не спрятать ни под каким платком.
У нее была нежно золотистая кожа с еле заметным оливковым оттенком, ведь у Драконов, если кто не знает, кожа зелено-оливкового цвета.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ. ВОЗМОЖНО, У ДРУГОГО АВТОРА.