Темнеет рано. Это особенно заметно там - вдали от больших и малых городов, где электричество не продлевает дни, где туристов освещает, согревая, шебутной костерок: свет и тепло, и огонь возвращал хорошее настроение многим и многим усталым путникам. У такого именно небольшого костерка, не снимая тощих рюкзаков, сидели двое рядом со входом в заманившее их сюда подземелье. Знакомы были они шапочно, но из близких знакомых ни тот, ни другой не нашли охотников наведаться сюда, - так одинаковое желание отведать остренького привело сблизило их. Тот, что помельче, рубил дрова, а более крупный подкладывал их в огонь.
- Подбрось ещё, как бы не погасло,- напомнил щуплый, рассекая сосенку и раскалывая обрубок надвое.
- Раз-зду-уем,- спокойно отозвался приятель. - Что-то никого нет...
Отложив топор, дровокол вернулся к костру, сел на камень, завздыхал, уставился в тёмное небо.
- Сколько там, Игорян, натикало?- спросил он.
- Девятый в начале.
- А темень-то, а? Скоро лето.
- Подвинь чурку, Андрюх, тебе ближе,- попросил Игорь, прикуривая от тлеющей головешки. Спички в кармане, а поди ж ты, турист.
Помолчали.
- Тут, слышно, кабан объявился,- нарушил тишину щуплый Андрей.
- Сочинял что-то Череп.
- Думаешь, врёт?
- Не думаю о том, чего не знаю.
- Сова тут пролетала... низко-низко.
- И что?
- Неважный знак...
Игорь ничего не ответил на сообщение о летающей низко сове. Нарушая тишину, в костре напевно трещали щепки, да изредка вечерние шорохи раздвигали простор мелодии. Андрей снял с ремня флягу, отвинтил крышку, отпил глоток. Взглядом предложил Игорю. Тот мотнул головой и вдруг насторожился.
- Слышишь?
- Шаги вроде?
Шаги уже доносились отчётливо. Из темноты показался человек с набитым рюкзаком за плечами.
- Здорово, парни!- приятельски поприветствовал он сидящих у костра.
Тревога тут же улеглась, подошедший и с виду угадывался добрым, своим человеком.
- Пётр Петрович,- назвал он себя и добавил: - Можно просто - Петрович.
Игорь и Андрей молча рассматривали приятное лицо немолодого путника.
- Кто в дыре?- спросил он, кивнув на лаз возле большого валуна, освещённый пламенем костра.
Приятели пожали плечами, ответив, что и сами подошли сюда недавно. Петрович присел, принялся переодеваться. Несложно было догадаться, что он готовился к "заброске" себя в пещеру. Экипировна его состояла из резиновых штанов, куртки защитного цвета, голову повязал он платком, на резиновой повязке которого укрепил фонарик. Снятую одежду аккуратно он уложил в рюкзак. Включив фонарик, Петрович осмотрелся кругом: "светило" его работало отменно. Крякнув, он поближе подсел к костру.
- Когда собирваетесь забрасываться?- спросил он.
Приятели переглянулись.
- Минут через двадцать-тридцать... может быть,- ответил Андрей.
- Тогда можно и вместе,- предложил Петрович.- Оно и веселей.
Отправиться решили после перекура. Костёр медленно угасал, не слышно стало потрескивания щепок, сникло и пламя. Жар ещё окрашивал угли в красный цвет. Молча встали. Поправили ремни, друг за другом полезли в черную дыру - вход в подземелье. Оттуда потянуло холодом. Температура воздуха там держалась постоянной - плюс шесть градусов. До гротика добрались в рост, дальше пришлось согнуться. Свернули вправо, теперь пробираться надо было ползком, по-пластунски, толкая рюкзаки впереди себя. Не успели устать, как оказались в большом гроте.
- Централка,- пояснил Петрович. - Отметимся в журнале и двинем дальше.
Журнал лежал на камнях. Для тех, кто приходил сюда по выходным, журнал служил необходимым пособием. Из него можно было узнать, кто и где находится в подземной огромной системе пещер и штолен. Мало того, пещеролазы могли сразу поспешить на выручку тому, кто оставил отметку о входе в подземелье и не давал больше знать о себе. Значит, заблудился. Такое могло случиться со всяким.
Отметились. Двинули в нелёгкий путь. Повсюду дорогу преграждали в самом неудобном нагромождении камни. Приходилось быть предельно внимательным, чтобы пройти эти не закреплённые штреки без ушибов. Не только плечи не расправишь, но и голову не поднимешь. Щуплый Андрей неосторожно распрямился и мгновенно поплатился за это шишкой на лбу.
- Возьми плекс,- Петрович отдал ему пару прозрачных пластинок.
(Плекс - оргстекло. особый вид пласмассы, которой пользуются для освещения под землей).
Живой свет заиграл на полосках, с ним было и легче, и боль как бы сама собой утихла. Добрались до развилки. Посередине стоял крест.
- Что это?
- Летучкой прозвано: налетел несчастный случай, вот и всё.
- Пугает же... да ещё и вначале.
- И приколоченный ко кресту пугает, да все молятся ему.
- То другое.
- От летучки - направо,- сменив разговор, проговорил Петрович. - Вот этот проход называется "рак". Ну, передохнули, идёи дальше, придерживаясь правой руки.
Согнувшись кочергой, новички быстро теряли силу. Угнетали потёмки, неизвестность пути, сгущённый воздух штольни. Мешал дышать и запах плекса. Рюкзаки казались тяжеленными. Но Петрович и скорости не уменьшал, и не останавливался. Низкий проход закончился, разогнулись и вздохнули с облегчением.
- Уже недалеко,- подбадривал приятелей Петрович. - Почти пришли. - Опять - тусклый свет впереди, причудливое нагромождение камней. Ноги отказываются подчиняться. Жарко. - Прибыли!- Петрович свернул в небольшой гротик. - Отдых.
Для удобства плексы поставили по углам. Посередине грота служил столом камень, вокруг него лежали камни поменьше, на них и расселись. Расстелили газеты. Петрович достал из рюкзака хлеб и соль, несколько вкрутую сваренных яиц. Приятели жадно набросились на еду. О сухих пайках они и не подумали, полотенце, мыло, книжки, Игорь прихватил зачем-то механическую бритву. Охотничьи ножи взяли на всякий случай, от кабана, что ли. Вдали от дома им, скрытым от всего мира, какой вкусной показалась пища!
- Возвращаюсь со смены,- заговорил Петрович,- а друг и предложил съездить в пещеры. Сперва не хотелось, подумалось: куда-то ехать, зачем-то лезть - нет, лучше на диване поваляюсь. А к вечеру делать нечего, ну, вроде любопытство и пересилило: дай-кось съезжу. Чего уж. Тут ведь как? Раз наведался - и с тех пор здесь вот я провожу ввходные. Понравилось. Красота! Забросился - и твори, что захочешь, никто не указ тебе, да и не нужен никто. Ты сам тут Колумб, первооткрыватель, потому что двух одинаковых забросов никогда не повторится. Да! Не верите? Завтра увидите, тут таких, как я, Колумбов много. Сами-то вы знаете эту систему?- спросил он вдруг не без тревоги.
- Э-э-э...- затянул Андрей нечто невнятное и признался.- Если не сказать больше, совсем не знаем.
- Как же так? Тогда присматривайтесь. Айда без суеты.
- Остальные, что...- поитересовался Игорь...- тут останавливаются?
- И тут, и не тут... пещера большая. Походим вот, сами всё и увидите.
- Если плекса не хватит.. если батарейка сядет...- забеспокоился Игорь. -
Дальше можно и не идти, и так ничего не видно.
- Возьмём у ребят в других гротах... можно запаску взять, если никого не будет, но после обязательно вернуть надо и в журнале сделать отметку. Такой закон.
- Закон хороший,- Андрей поддержал Петровича.
- Отдохнули?- спросил Петрович. - Берлайте поживей, полазим ещё.
( "Берлайте" - берлять, есть, кушать, местный говор).
Приятели приняли предложение неохотно, они порядочно устали, это же рассказывается быстро, а дело делается не так скоро, мышцы от переходов гудели, суставвы похрустывали, только из вежливости они согласились... на свою голову.
Прогматичный Игорь плекса не взял, прикинув про себя, мол, две свободные руки нужней, а путь осветит и Андрюха, ползущий следом. Петрович повёл их обратно к "летучке", оттуда - влево. Через какое-то время снова, как вначале, поползли по-пластунски, но теперь путь был более протяжённей. Закончилось и это испытание. Игорь пропустил Андрюху, остановился прикурить. Когда спичка потухла, он с изумлением заметил, вернее, не заметил, сколько ни всматривался вперёд,- ни одного огонька. Кругом было тихо и темно. "И ни в зуб ногой, что я отстал?- это ему показалось забавным.- Как в кино",- сплюнул как бы и беспечно.
Время шло, по-прежнему вокруг было тихо и темно. Чем больше думал он о своём положении, тем представлялось ему оно более и более жутким. Стрессовым. Очаяние не одолело его потому только, что тлела ещё слабая надежда на спички. Так ведь будь у него даже плекс, если бы и штрек вдруг сам собой осветился, что толку-то? Идти куда? Он первый раз в пещере. Он не знает ни одного хода. Спрашивается
- "и"? Ожидать завтрашнего дня? Когда отыщат его приятели? Да и где сила у них разыскивать потерю? А плюс шесть градусов тепла - это собачий холод при знобящей сырости. Возможно, кто-нибудь не знает, что такая темнота в полном одиночестве? В отчем доме попу сожмёт, чтоб не пукнул... Страх хорош при предупреждении об опасности, но страх убийственен, когда предупреждать бесполезно.
Постепенно темнота начинала давить на узника. Игорь зажёг спичку, осмотрелся: камни впереди и позади камни. Попробвал он кричать. Радуясь тому, что в дестве научился свистеть, стал свистеть. Бесполезно. Не было даже эхо. Он задрожал как в лихорадке и не мог унять дрожь усилием воли. "Это от холода,- успокаивал он себя,- бьёт меня озноб..." Вмиг родились два плана.
Первый. Оставаться на месте и ждать, когда отыщет его Петрович, должен же он хватиться недостающего спутника? Так и сидеть на месте в сыром холоде, в непроглядной темноте было выше имеющихся у него сил. Второй вариант - ползти в ту сторону, куда уползли Андрей и Петрович. Но точно ли он последует за ними? Где гарантия? И новое предостережение: он может и недалеко отойти, но так, что и Петрович не найдёт его. Стал припоминать, были ли звуки, когда они находились все вместе? Подземелье глушило всё: ноги не производили никаких шорохов.
Так ничего и не решив, Игорь зажёг спичку и двинул вперед. Тусклый огонёк освещал дорогу. Спичка потухла. Он зажёг другую, третью, десятую. Заметил развилку. Куда теперь? Прямо? Налево? Направо? Не верней было бы вернуться назад? Ведь куда бы он не продвигался, он удалялся от входа в пещеру... Пот окатил так, словно его облили из ведра. Двигаться куда бы то ни было становилось для него вопросом жизни и смерти. Угнетал особенный страх. Страх, словно невидимый, но живой и сильный борец, обладающий десятками рук, сжимал его от пят до макушки. Невольно шагнул влево. Прибавил шагу, стараясь пройти как можно больше, пока горит спичка. Спичек становилось всё меньше. Спички таяли от пылающих его пальцев. Как беспечно когда-то обращался он со спичками... Что такое спичка? Шутки ради он сжигал их целыми коробками. Сейчас бы сюда те коробки. Не в меру теперь бранил он и Петровича, и Андрюху - вместе их, и каждого в отдельности. Да нет, неужели не слышали, что за ними никто не идёт? Не заметили, что он не взял плекс? Опять и опять доставалось им обоим на орехи. Нет, этот шкет ящерицей проскользнул мимо, а тот... не сиделось ему дома, заскучал, потянуло на красоту. Какая красота с бесполезными глазами? Выбрал себе мужик Лувр... где он только работает? Почему не отменили у них выходные? Никогда не будет порядка в этой стране. Где они столкнулись с этим Андрюхой и зачем они разложили костёр у похожего на сундук валуна? Да валялись тут сосновые стойки и топорик возле них... Это даже не кино, это что-то в сто раз хуже любого кино. Он проходчик? Он говорил или Игорь это сейчас выдумал? Но если ты опытный проходчик, ты обязан быть внимательным к окружиющим тебя живым людям. Да почему кто-то за что-то кому-то обязан? Никто никому ничего не обязан, зачем он влип в эту дурню? Игорь упрямо начинал ненавидеть самого себя. Сидел бы дома, смотрел телевизор, да хотя бы и передачу о тех придурках, что по вывходным ездят любоваться красотой в потьмах. Да, да, странные привязанности у этих людей: раз забросишься и... забросься к слепому и слушай его росказни о красоте мира живого. Выбраться б только, только бы отсуда выкарабкаться как-нибудь, никогда бы второй раз сюда его не затащили никакими пряниками. Пообещай ему красавица, какая угодно принцесса, что поцелует его в штольне, - поцеловал только разве что под пистолетом. А в коробке осталось несколько - не несколько, пальцы знали, сколько, но не хотели признаться, сколько осталось спичек. Число спичек - число вздохов последней надежды. Понимая всю бессмысленность от того, зачем он зажигал спички, всю безысходность положения, он уронил коробок и... медленно, прислонясь спиной к сырой и скользкой стене, опускался вниз. Вдруг... он увидел где-то слабый свет.
С резвостью, на какую только был он способен, Игорь рванул на тот свет. "Камень отвалил от сердца..."- бессмысленно бормотал он, чувствуя себя как бы и героем. Каково же было его разочарование, когда он увидел, что свет исходил от горящей капельки, конечно, упавшей с плекса. Хорошо чувствовать себя героем, когда опасность миновала, но его опасность, ещё более грозная, была впереди. Светящаяся капелька погасила в нём последнюю надежду. Конец. Сколько времени пробыл он в пещере? Можно было подсчитать: спичка горит секунд десять-пятнадцать, двадцать пять спичек сгорели за... какая разница, за сколько там минут сгорели его спички, если ему казалось, что пробыл он здесь сутки, а то и больше.
Он сделал несколько шагов вперед - и опять увидел светящуюся капельку. И эта вторая капелька как бы сняла с него огромный груз перенапряжения, отчаяния, страха, он понимал, что Петрович и Андрей где-то недалеко, что прошли именно здесь, что как только обнаружат его исчезновние и вернутся - они встретятся.
Вон! вон! - вдалеке боролся с темнотой более яркий огонёк. Это Андрюхин кусок плекса. Не успел Игорь обрадоваться, как в глубине штрека разрезал темноту мощный луч фонарика.
Радость спасения был безграничной!
- Ничего страшного,- глухим голосом говорил Петрович.- Завтра нашли б тебя, вытащили б...
- Сегодня... - поправил его Игорь: часы показвали четверть третьего ночи.
Согласившись с таким бесспорным фактом. Петрович достал из рюкзака пакет с супом. Над струёй огня из примуса Андрюха поставил котелок.
- Вот поберляем и спать,- весело заключил Петрович.
- В такой сырости?
- Что-нибудь скумекаем,- успокоил Петрович. - Тут вот спальник и надувник, как-никак уляжемся.
- В тесноте - не в обиде, если и не обедал,- хихикнул щуплый Андрей.
Расселись вокруг каменного стола, курили и слушали однотонную болтовню примуса. Петрович припомнил о прежних своих "забросках", Андрей вставлял иногда весёлое словечко, и все смеялись. Игорь, правда, заставлял себя смеяться, ему было не весело, но не хотелось нарушать атмосферу дружбы, царящую в гроте. Впрочем, глубоко в сознании откладывалось: где ещё так непринуждённо и запросто можно, о чём только захочешь, поболтать?
Из котелка потянуло аппетитным запахом, суп был готов. Ели по очереди одной деревянной ложкой. Никто не пытался зачерпнуть лишнего. Походные условия сближали всех. Игорь совсем не сердился на приятелей, и от того, что он люто ругал их оставшись один в штольне, ему было неловко. Андрей надул матрац. Договорились, двое лягут на спальнике, один - на матраце. Заткнув клапан, Андрей уселся на свою "перину", она неожиданно лопнула. Пришлось всем троим умещаться на спальнике.
- Потихоньку будем замерзать,- предупредил Петрович.- Но это не страшно.
Погасили примус. Задули плексы. Стало темно, и никто не чувствовал себя одиноким в потёмках подземелья. Постепенно уснули. Проснулся Андрей от странного ощущения: кто-то вроде бегал по спине. Это раздражало. Он приподнялся. По-прежнему было темно. Он "увидел": по спине бегал холод. Холод забирался под куртку, оттуда проникал всюду. Андрей прижался к Петровичу. Заложил ладони между ног. Теплей не становилось. Перемена положения не дала нужных результатов. Мысленно представилось, как бы сейчас спал он дома. Кровать, подушка, одеяло. Мысль об одеяле становилась навязчивой идеей. Есть ведь двуногие мудрецы, которым для счастья одеяла мало, им подавай сверхзвуковой бомбардировщик и атомную головку. Одеяло, подушка, кровать. Последнее тепло исчезло, Андрей поднялся. Чиркнул спичкой: свернувшись в комок, Игорь смотрел на него.
- Д-д-д-дубняк...- Андрей дрожал всем телом.
Игорь закурил, от холода сигарета не спасала.
- Висок застудил,- сказал он. - Затягиваюсь вот или говорю, вроде ветер в голове гуляет и свист стоит.
- Сколько там натикало?- спросил Андрей.
- Светает, поди... пятый час.
- Не спится?- Поднял голову Петрович.
- Холодно.
- А примус зачем? Зажигай!
Был у Петровича и керосин в балоне. Он заправил и стал налаживать походный гудящий прибор. Приятели молча следили за ним. Показался огонёк. Петрович повернул ручку, пламя увеличилось. Примус загудел деловито и бескорыстно.
- Пламя не увеличивайте, взорваться может,- предупредил приятелей Петрович и лёг спать.
Спасительное тепло возвращалось медленно.
- Во сколько первая электричка?
- Около пяти.
- Надо смываться. Больше не выдержу. И никогда, никогда сюда не приеду. А ты?- щуплый уставился на солидного.
Игорь промолчал. Становилось теплей. И трудно было сказать - от чего: от огня ли гудящей керосинки, от сладкого дыхания спящего Петровича, от того, что пустовала дома уютная кровать? И вдруг как укусило: а не от того ли, что приятель Андрюха, признался: не выдержит? Не приедет впредь никогда? Это он, Игорь, должен был сказать, да и то, когда о том его спросили бы. Игорь - а не Андрей. Потому что Андрюха не знает, что это значит - потеряться в подземных штольнях. Но Игорь не сказал этого. Он ничего не сказал. После продолжительного молчания начал он понимать: теплей стало ему от того, что он ничего не сказал. Именно только поэтому. То, что он пережил, останется в нём, а если бы он рассказал о том, все его презирали бы, хотя сами испытали бы то же самое, окажись на его месте. Поэтому достоевщина и ницшеанство хороши тем, что их не читают, а Гомеры и Шекспиры хороши тем, что они в человеке обнажают самое прекрасное, самое лучшее, - их читают все. И если бы Игорь рассказал о себе в штольне, его слово прозвучало бы клеветой на всех тех людей, кто выходные свои проводил здесь, хотя дома у них были кровати, подушки и одеяла - и не только. И если их тянет сюда, значит есть что-то такое, чего он ещё не знает пока.
- Что молчишь?- спросил щупный Андрюха. - Тебе понравилось в штольне? Здесь сыро и холодно и темно как в могиле. А? Нет?
- Не знаю. И в космосе ведь так.
Андрей засмеялся, поставил на примус котелок с остатками супа, приложил ладони к нагревающейся жести. Из котелка повалил пар, приятели достали ложку и хлеб Петровича.
- Ешь, мне оставишь,- сказал Игорь.
- Когда мы выберемся отсюда и как?
- Петрович знает.
- Интересное кино.
- Я не знаю,- Игорь собирался. Положил в рюкзак всё, что могло помешать в пути, и то, что могло потеряться. Позаимствовал у Петровича ещё два полоски плекса. - Выберимся сами.
- Но плексы надо вернуть,- напомнил Андрей.
- Верну деньгами,- засмеялся почему-то Игорь. А весело стало потому, что дорога из штольни показалась вдруг известной. Ведь страх под землёй - это тот холод, который можно переносить.
Он повел щупленького Андрея, преодолевая каменные завалы и постоянно стукаясь о потолок каменного прохода. Шли черз валуны по незнакомым штрекам. Снова натруженно гудело тело, ныли натруженные руки и ноги, зубной болью резало колени. Андрей отставал, Игорь останавливался, ожидал его, подсвечивал плексом, наблюдая, как искорки отваливались от полоски. Камни скрывались в темноте, а из темноту выплывали новые. Это же те трудности, которые то и дело приходится преодолевать, и, когда преодолеешь очередную трудность, испытываешь наслаждение, подобное тому, какое испытываешь у полотна гениального живописца. Вскоре пришлось согнуться, лечь на живот и пробираться по-пластунски, и они догадались, где находятся: здесь заводил их в штольню Петрович. Вышли...
У "летучки" устроили привал. Возле неизвестной могилы. Здесь закончил свой путь человек, влюблённый в незримую красоту. По централке пошли быстрей, усталости словно не бывало, словно осталась она позади в пройденных тёмных штреках. Добрались до журнала, отметились. Теперь вправо - и ползком. Несносный запах горящего плекса не раздражал, вблизи был свежий воздух.
- Могила...- с дрожью в голосе проговорил Андрей.
- Космос!- возразил Игорь.
Вылезли из пещеры, уселись на камни и, не снимая рюкзаков, смотрели на небо. На воле тепло, легко дышалось, без причины радовали шелестящий листвой незримый ветер и сатанинские трели невидимого же соловья. Мало ему было ночи. Трава под ногами была сырой от росы.
- Теперь меня в пещеру трактором не затащишь,- признался Андрей и спросил, вызывая приятеля на откровенность: - А тебя?
- Не знаю,- проговорил толстяк.- Побывав в пещере, поймёшь, как хорошо тут... на воле.
Всходило солнце. Чем-то всё-таки напоминало оно примус. Хотелось смотреть и смотреть на полыхающую на востоке даль и совсем не хотелось откровенничать. Ни о чём. Не мудрец - вот и помалкивай о том, чего ты хочешь, чего не хочешь. Разве это так уж мало - сидеть на тёплой, ласковой, солнечной земле?