Из книги "Время и люди"
Я не люблю вспоминать годы работы в комсомоле. После бурной и интересной жизни в Аркалыке, скучная рутинная работа только раздражала. Что мы делали? Много всего. Писали всякие бумажки, какие-то отчёты, организовывали всевозможные конференции, говорили какие-то пламенные речи по поводу выполнения решений какого-то съезда, причём, сами не верили ни единому собственному слову. Ездили с проверками по районам, причём там, где хватило бы одного-двух дней, нас заставляли сидеть десять, при этом уехать, даже выполнив работу, было нельзя.
В газете трёхдневная командировка считалась долгой, а здесь сиди, не зная, куда себя деть от скуки. А гостиницы были такие, что там и пара дней адом покажется. От всяческих застолий и величаний я старательно отказывалась. Находясь в командировке в Джаныбеке, сорвалась в Волгоград, благо, поезд прямой. Посмотрела город, поклонилась Вечному огню на Мамаевом Кургане, сходила в картинную галерею и планетарий, и отправилась назад, в Джаныбек, сократив таким образом пребывание в районе на целых два дня.
В то время сельская молодёжь претворяла в жизнь почин «Всем классом – в чабаны». Всюду создавались чабанские молодёжные бригады. Откуда брались эти почины? Рождались они в высоких кабинетах. В те годы наблюдался сильный отток молодёжи из села, кто-то хотел учиться, а кто-то просто уезжал в город счастья искать. В животноводстве почти никто не хотел работать. Вот и придумали такой почин.
Нашли подходящий класс в отдалённом районе, сейчас уже не помню, в какой области, но не в нашей. Заставили всех пойти в чабаны и выступить с почином. Почин, естественно «подхватили» в других районах и областях, и машина завертелась. Едва ли не каждый совхоз заставляли организовать молодёжную чабанскую бригаду. При этом хозяйство обязано было создать бригаде хорошие бытовые условия.
Направили как-то меня в один из районов проверять, как живут и работают молодёжные чабанские бригады. Приехали в одну такую бригаду. Условия великолепные. Добротный кирпичный дом. Две спальни, для девочек и для мальчиков, просторная столовая, кухня. В столовой, которая одновременно и комната отдыха, роскошные сервизы в сервантах, в городе таких не купишь, телевизор, уютная обстановка, диваны, кресла.
В спальнях белоснежное постельное бельё, красивые покрывала на кроватях, аккуратные тумбочки. Чисто, уютно, красиво. Мне там понравилось, и я решила остаться в бригаде ночевать.
Ужинали в столовой, только, несмотря на присутствие гостей, посуда была старая, щербатая. Спрашиваю девчат потихоньку, почему сервиз не достают, а они говорят, что им трогать его не разрешают. Прошу телевизор включить, а он не работает, далеко от передающей станции, не принимает сигнал.
Пошли в спальню спать ложиться, спрашиваю, какая кровать свободна, отвечают, что все. Они спят в другом месте. Не поленилась, посмотрела это другое место, а это сарай, где на полу валяются грязные матрасы, и где спит, не раздеваясь, молодёжь, устав от тяжёлой работы. Вот такая показуха.
В сущности, вся комсомольская работа была такой же показухой. Говорили красивые речи, призывали молодёжь к каким-то свершениям, писали красивые лозунги, а за всем этим стояли ложь, пошлость, грязь, доносительство, пьянство. И это было не виной нашего обкома, а виной системы, которая катилась по накатанным рельсам под откос по инерции, всё набирая и набирая скорость. Как я выдержала в этой системе целых три года, сама удивляюсь.
В обкоме комсомола работали разные люди. Многих я уважала. Они делали своё дело, а что не верили ни во что, так никто уже ни во что не верил, только делал вид. Правила игры были такие. Сейчас тоже такие правила существуют, только без идеологической подоплёки. Каждое время вырабатывает свои, неписаные, правила, помогающие человеку выжить в обществе. « Гни спину перед начальниками твоими, и будет процветать твой дом»,- это написано в третьем тысячелетии до нашей эры, в одном из «Поучений» Древнего Египта. Так что подобные правила существовали уже пять тысяч лет тому назад. Правда, замечу, что моя спина никогда не умела гнуться и прогибаться, ни перед кем. Позвоночник какой-то не такой. Может, ещё и поэтому мне было трудно в комсомоле.
Я работала в отделе пропаганды, руководил которым Алибек Сатбаев. Проблем у меня с ним не было. Он был хорошим руководителем, не требовал невозможного, если ругал, то за дело. Ещё в отделе работал Коля Стуаниев. К нему часто заходил его друг Дима Канцев. С этими ребятами у меня были приятельские отношения, можно было пошутить, погулять вместе, иногда они заглядывали ко мне домой. Я с уважением относилась к Валентину Бучкину, Бауыржану Туманову, Балым Корсаковой, Каршиге Косанову. Дружеские отношения были с Ботагоз Сарсенбаевой, знакомой ещё по школе. Потом она ушла работать в пединститут и поступила в аспирантуру. Сейчас уже доктор педагогических наук.
Но иногда попадаются такие люди, которые порочны и лживы в самой своей сути. До них просто не доходит, что в мире есть честность, порядочность, честь, совесть, доброта, бескорыстие, принципиальность и другие положительные человеческие качества. Вот такой человек, назову его «функционером», был и в нашем обкоме.
Как-то организовывали мы очередную конференцию, на сей раз на турбазе. Мы, организаторы, приехали туда с утра, чтоб всё подготовить к приезду участников, которые должны были заехать ближе к вечеру. Я сама поселилась в комнате с какой-то девушкой, которая к нашим комсомольским делам не имела никакого отношения, просто отдыхала на турбазе. Она была рада соседке, поскольку одной в комнате скучновато. Как всегда на подобные мероприятия приехал какой-то инструктор из ЦК комсомола Казахстана. Ему отвели отдельную комнату.
В середине дня подходит ко мне функционер, и приказным тоном заявляет, что я должна провести ночь в комнате представителя ЦК. Я возмутилась, ответила ему очень резко, грубо, и послала, сами знаете куда.
Двадцать лет спустя, когда я уже доцент и работаю в институте, у меня дома звонит телефон. Звонит функционер, и тем же приказным тоном требует, чтоб я завтра на экзамене его бездельнице дочери поставила пятёрку, он желает её за границей учить. Я ответила, что пусть она готовится к экзамену, что заслужит, то и получит.
На экзамене девица старается остаться последней, чтоб отвечать мне наедине. Я прекрасно понимаю, что тут можно ждать любых подлостей, и оставляю старосту группы, с которой советуюсь по поводу оценок. Наконец, отвечает его дочь. Она не в состоянии ответить ни на один вопрос билета. Задаю простейшие вопросы, например, назвать русских писателей 19 века. Всех в школе учили. Тоже не знает, кроме Пушкина никого не вспомнила. Спрашиваю старосту, что ставить, по ответу тут не двойка даже, а единица. Староста просит, чтоб я ей поставила тройку, что я и делаю, прекрасно понимая, что на пересдачу она уже не придёт.
До этого у меня училась дочь Бауыржана Туманова. Так с ней никаких проблем не было. Умная, старательная девочка, получила заслуженную пятёрку. Родители даже и не пытались мне напоминать, что мы когда-то были знакомы.
Конечно, далеко не всё в комсомоле было плохо. Делали и много интересного и полезного, но вот такие функционеры всё перечёркивали своим цинизмом и тупым упорством.
Светлым пятном в эти годы для меня стало возобновление дружбы с Валей Семиколеновой, с которой мы дружили в школе. Это именно она читала Ричардсона и Руссо, чтоб лучше понять Татьяну Ларину. Валя поступила в Саратовский политех, и уехала. Через год она поняла, что этот институт ей не нужен, и там же , в Саратове, поступила в медицинский.
Врач она от Бога, умный, решительный, много знающий, и до сих пор пополняющий свои знания. Когда все врачи приговорили мою маму, а мне сказали:- готовьтесь, Валя взялась её лечить, сама приходила ставить ей капельницы, подробно объясняла мне, что я должна делать. Общими усилиями мы продлили моей маме жизнь ещё на пять лет.
В те мои комсомольские годы она вернулась из Саратова, и наша дружба возобновилась. Раз я позвала её с собой на новогодний вечер в театр.
Тогда в театре была многолетняя традиция, проводить по праздникам молодёжные вечера. Я ещё до Аркалыка с драм-шлёп-компанией часто там бывала. Молодёжные, это весьма относительно. Молодёжь рвалась в праздники на дискотеки в ДК, а в театре собиралась публика постарше, да и поинтеллигентнее. В театр приходили, как правило, те, кто хорошо знал туда дорогу, посещая спектакли. Программа вечеров была интересной, профессионально подготовленной, часто сопровождалась отрывками из спектаклей. Всегда играл оркестр, а на втором этаже работал буфет, где можно было уютно посидеть, выпить шампанского или коньяка, пообщаться. Пьяных скандалистов там не бывало, всё было уютно, чинно, весело. Возраст посетителей вечеров варьировался от двадцати до сорока.
Вот на такой вечер я и пригласила Валю. Сначала она упорно отказывалась, говорила, что мы уже старые для молодёжных вечеров, что непонятно как потом добираться домой без провожатых. Я ей пообещала, что провожатые найдутся, и в конце концов, уговорила пойти. Вечер удался на славу, нам было очень весело. И провожатые нашлись.
Возраст мой приближался к тридцати, и мне пора было уходить из комсомола, таков был порядок, старше тридцати держали только секретарей. Членом партии я не была, так что карьерный рост в этой сфере у меня не предвиделся, да я и не хотела дальше работать в подобной системе. Не моё это было. Не лежала душа.
Тут нам прислали нового второго секретаря, предыдущий ушёл на другую работу. Им оказался мой бывший однокурсник. Первое, что он сделал, пригласил меня к себе в кабинет, и долго внушал, что я должна его именовать только по имени-отчеству. Я удивилась, мне и в голову не пришло бы называть его здесь студенческим прозвищем. Что такое субординация я очень хорошо знала. Уж на что мы с Лёвой Чумаковым были друзьями, и то на работе только – Лев Георгиевич, и никак иначе. Но наставления молча выслушала.
Я постоянно чувствовала, что моё присутствие в обкоме сильно нервирует моего однокурсника. То ли он боялся, что я буду всем рассказывать подробности его студенческой жизни, то ли просто меня недолюбливал, не знаю. Но начала ждать, когда мне предложат уйти. По положению обком должен был меня трудоустроить на работу с окладом не ниже, чем в комсомоле. Он мне предложил пойти в управление кинофикации, где я довольно значительно теряла в окладе. Я попыталась возразить, тогда он жёстко сказал, что в таком случае отправит меня в школу. В школе я уже работала, и возвращаться туда не хотела. Я обиделась на однокурсника, но согласилась пойти на работу в управление, тем более, что там уже работала моя подруга по институту. Ну а деньги никогда не были главным в моей жизни.
Теперь, спустя годы, я очень благодарна моему однокурснику за направление на работу в кино. Именно эта работа стала определяющей в моей дальнейшей судьбе. И, если он будет читать эти строки, пусть примет мою искреннюю благодарность.
Комсомольский билет у меня лежит до сих пор, оставили на вечное хранение. Не достаю, не смотрю, не вспоминаю.