— Что это у вас, и самогонка японская? — Олежка, двоюродный брат, приехал с родителями в гости из Иркутска.
С утра он уже успел познакомиться с «японской» травой крапивой, с головой нырнув в нее при попытке проникнуть на пасеку.
— Странная эта ваша деревня Улзет. Комаров нету, зато трава кусается. Зайцы под ногами бегают, ягода сладкая без хозяина растет. Странно. По-японски как-то.
Мне четыре года. В Улзете я главная хозяйка. Гостей встретить, в лес сводить, грибные места показать — это все ко мне. Дорогу до корпуса и столовой знаю в мельчайших деталях.
— И совсем это не самогонка, — возражаю я брату, хотя еще не знаю, что означает это слово. — И не японская. Это кумыс — наш, улзетский.
Дядя аккуратно развязывает веревочку, которой обмотана резиновая пробка на бутылке с кумысом, пробку он крепко прижимает большим пальцем. У него уже есть опыт в этом деле. Кумыс требует уважения, с ним нельзя обращаться небрежно. Веревочка поддается, дядя осторожно вытаскивает пробку, и кумыс, пенясь и шипя, вырывается наружу.
— Какой игривый напиток, — удивляется Олежкина мама.
Летом всех гостей я обязательно отвожу в кумысарку. Откуда бы к нам ни наведались родственники — кумыс для них экзотика. Тетя Соня — местная кумысарщица — знает все секреты этого целебного напитка. Сегодня она выдала мне полную авоську, бутылок шесть, не меньше.
Дядя пьет из бутылки с удовольствием, причмокивает, хвалит.
Тетя из стакана пробует маленькими глоточками, делает небольшие перерывы, привыкает.
— Знаете, из чего его делают? — не терпится мне блеснуть знаниями.
— Из коровьего молока, наверное, — предполагает тетя.
— Из конского, — опережает меня дядя.
— Коней еще и доят? — глаза у тети заметно округляются.
— Кобыл, — уточняет дядя.
Я быстро выпиваю свою порцию. Братишка морщится, дурачится, делает вид, что захмелел от одного глотка. Приходят местные ребятишки. Одни пьют, не отходя от кумысарки, другие несут зеленые и коричневые бутылки домой.
— Ой, я сейчас точно опьянею, — выдает Олег.
— Ты что! От него не опьянеешь. Это же лекарство. Я все лето его пью, зато зимой ни разу не простужалась, — сообщаю я брату.
— Не верю, зимой все простужаются, даже дед, хоть он на войне героем был.
— А ты попробуй, выпей все до дна и точно не заболеешь.
Подумав, брат одним махом опустошает коричневую «чебурашку»:
— Ого! Похорошело! Японский кумыс!
— Да говорю же не японский. У нас тут ничего японского не бывает.
— А какое же еще? Я вообще думаю, что мы в Японию приехали. Все у вас тут японское, люди тоже японские.
— Вот ты даешь! Люди у нас свои родные. У нас тут все русское и бурятское. Земля русская и бурятская, трава тоже и люди тоже.
— А бабай у вас есть? — Конечно, есть. У нас даже бохалдэшки есть.
— Кто такие, покажешь?
— Как я их тебе покажу. Они же привидения.
Гуляем по Баторовской роще. Потом идем до Аршана — лечебного источника. Набираем минеральной воды. Умываемся. И к обеду возвращаемся домой.
— Как-то быстро я привык к этому вашему кумысу, — за обедом говорит Олег. — И бохалдэшек увидеть хочется.
— Оставайся на лето у бабушки, — предлагает ему дядя, — будешь с сестренкой играть, здоровье поправишь.
Вечером провожаем дядю и тетю на автобус. Братишка остается на все лето в Улзете. Каждое утро он будит меня ни свет ни заря, чтобы первыми прибежать за кумысом.
Много приключений случилось у нас в это лето: удалось тайно проникнуть на пасеку, повезло встретить косулю и отыскать пень в виде лешего. К первому сентября Олег уехал в Иркутск. Он пошел в первый класс. А после Нового года написал мне письмо: «Здравствуй моя дорогая сестренка! Я уже учусь в школе. Мне папа сказал, что ты научилась читать. Я получаю пятерки и другие отметки. Осенью и зимой ни разу не простужался. Знаю, что это ваш японский кумыс дал мне такое крепкое здоровье. Дед кашляет. На следующее лето приеду с ним, пусть тоже подлечится. Учись писать и пиши мне ответ. Твой брат Олег».
Я прочитала это письмо и подумала, что хорошо бы всех героев вылечить и всех детей. Хорошее у нас место — Улзет. Санаторий хороший. И кумыс, хоть и не японский, зато самый лучший.