Утром Дик открыл глаза, посмотрел на часы, висевшие над дверью, и чуть не вскочил с постели, однако тут же опомнился: спешить было некуда. Он повернулся на бок и попытался уснуть.
Спустившись в холл и обойдя постамент с обломком Первого корабля, переливавшимся в мягком свете неоновых ламп, он остановился перед вывеской над узкой дверью, похожей на расселину в скалах. Дик постучал в дверь и, услышав голос Стауфа, зашёл в кабинет.
– Мне кажется, нашему другу, – обратился к нему директор, наклоняясь и придерживая очки пальцами левой руки, – нашему другу следует высказаться по этому поводу.
Дик хотел отказаться, но человек в коричневом пиджаке, сидевший напротив, угадал его намерения:
– Ваши манеры, Стауф, отпугнут даже тех, кому платят за их отсутствие.
Остальные расхохотались, кто-то хлопнул в ладоши.
– Не пугайтесь, Дик. После того, что вам пришлось испытать в жизни, вы имеете полное право оставить за собой последнее слово.
– Мы хотели бы услышать вашу историю…
– Говори, чего хочешь, – сказал, нахмурясь, коричневый пиджак.
На длинном морщинистом лице Стауфа изобразилось удивление, глаза его округлились, брови всползли на лоб.
– Северная болезнь, Дик. Вы, как вновь прибывший, должны подтвердить или опровергнуть слухи. Не приходилось ли видеть вам – там, за границей обитаемого мира – что-либо неизвестное, непонятное? Пугающее?
– Что не давало покоя, мешало работать?
– Быть может, видения, сны?
– Нет, – ответил Дик. – Мне ничего не мешало. Я ничего не видел.
– Вот видите, я же говорил вам, господа – Стауф вынул из кармана клетчатый платок и громко высморкался. – Досужие домыслы... А теперь, Дик, если не возражаете, обсудим вопросы, касающиеся вашего прибывания в Омдосе.
Ранним ноябрьским утром Дик вышел из главного корпуса и, стараясь быть никем не замеченным, свернул в одну из боковых аллей, направляясь туда, где давно уже хотел побывать: к юго-восточной границе парка. Во время утренних прогулок он ещё не забредал так далеко. Здесь начинался лес, за которым, как рассказывали, находилась рыбацкая деревня. Кажется, именно туда он и стремился попасть.
Аллея долгое время шла прямо, затем делала резкий поворот и в конце, сужаясь, тянулась вдоль забора. Здесь всё было оставлено без внимания; дорожка терялась под многолетним слоем опавших листьев, с хрустом ворочавшихся под ногами. Журчание в тени. В гуще разросшегося кустарника он увидел фонтан, пускавший тоненькие струйки, сбегавшие по канальцам в каменную чашу с обломанными краями и растрескавшимся основанием.
Он шёл по аллее и внимательно смотрел по сторонам, стараясь не пройти мимо выхода; на часах половина восьмого. Последний фонарь, оставленный позади, тревожно смотрел ему вслед.
Без четверти восемь. Он подошёл к южному выходу и остановился у стены. Беседка, окружённая двумя рядами колонн. Мраморное изваяние в центре. Необыкновенное существо, – наполовину рыба, наполовину птица, с длинным чешуйчатым хвостом и когтистыми лапами. Древность.
За беседкой в нише виднелась решётчатая дверь, густо оплетённая усохшими стеблями; подойдя, он снял засов и надавил на ручку. Дверь не поддавалась. Можно было перелезть, взобравшись на колонну, через стену.
Он попробовал нажать на дверь, потянул её на себя, крепко взявшись за ручку, повёл в сторону – дверь, заскрипев, дрогнула и словно бы стала легче.
Деревья становились выше. Бурые стволы под кронами. Он удивлялся тому, что ничего этого не видел, находясь там, за стеной. Воздух был прозрачен и лёгок. Пахло смолой и солью моря.
По тропе, ровной и чистой, было приятно идти. Его окружала тишина.
Жучок с чёрными крыльями и оранжевым брюшком сел ему на руку. В детстве Дик видел много таких – они стрекотали, светясь в темноте, как маленькие фонарики. Дик любил, несмотря на запреты взрослых, забраться ночью на крышу высокого дома и, распахнув окно настежь, глядеть часами напролёт в сторону полей. Его пугали этими огнями, но он был не из пугливых. Жучок расправил крошечные крылья, поднялся в воздух и, застрекотав, полетел куда-то в облачке голубоватого света.
Возле тропы Дик заметил след древесного ящера. Птицы щебетали в тени.
Через некоторое время сумрак рассеялся. Тропа, взбегая на холм, терялась в сухой траве. Дик остановился и посмотрел на часы.
Шум послышался вновь. Там, впереди, было море, однако увидеть его можно было только с вершины холма.
Он видел северо-западную окраину леса, затянутую белёсой дымкой, холмы со множеством деревьев, разбросанных по склонам. В противоположной стороне местность постепенно выравнивалась и там, над поверхностью земли, отчётливо виднелась тёмная широкая полоса.
Тропа спускалась с восточного склона.
Дик, запахнувшись, убыстрил шаг.
Он ничего не нашёл.
Дул ветер. Берег был пустынен и мрачен. Тяжёлые волны ложились на берег бурлящими накатами, перемешивая воду, водоросли, пену и камни. Таким море Дик никогда не видел. Ему пришла в голову мысль, что, быть может, всё это: и безжизненный, серый берег, и небо, бледное, почти бесцветное, и помутневшее незнакомое море, – всё это настоящее.
Дик пробежал взглядом по береговой линии, постоял недолго и уже собирался повернуть, как вдруг из-за расположенных в стороне – на некотором отдалении от берега – каменных глыб показалась тонкая, едва заметная струйка дыма. Дик забеспокоился: ему вовсе не хотелось ни с кем сталкиваться. Однако он решил, возвращаясь, свернуть с тропы и обойти камни по откосу – чтобы не попадаться никому на глаза.
Он поднялся и увидел за скальником внизу, на побережье, несколько домов, длинную изгородь и лодку, качавшуюся на волнах. Рыбацкая деревня. Такую же он видел когда-то на восточном побережье, перед отправкой на Север.
В деревне было с десяток домов, просевших и почерневших; две безмолвные улицы пересекались в центре.
Чьи эти дома, похожие на старые деревья, готовые упасть на землю? Сколько прошло безлюдных лет?
На северной оконечности стоял каменный дом. Цельный кусок обработанного камня, – часть стены, отделившей деревню от всего остального мира.
Следы на земле. Истрёпанный обрывок каната и привязанный к нему обод, изъеденный ржавчиной. Они были найдены им на дороге. Там же, неподалёку от каменного строения, на высокой покосившейся жерди висела рыболовная сеть.
Дик за короткое время обошёл всю деревню и больше ничего не увидел.
Последний дом на улице. Дик услышал позади себя скрип и чьё-то негромкое покашливание. Он обернулся и отступил на шаг.
– Смотри-ка: нет-нет, да и дождёшься, – сказал, показавшись на пороге, дряхлый старик в длинной – ниже колен – испачканной рубахе.
На ногах – деревянные башмаки. Борода заткнута за ворот.
Дик стоял на месте и смотрел на старика.
– Я из Санатория, – сказал он наконец.
– Что с того? – отозвался старик. – Нам известно: у Деоссия дела на небе и на земле. Деоссий вернулся к нам. Он помнит.
– Простите, я... Меня зовут Дик. Я шёл по берегу и случайно увидел дым.
– Молодец, – старик одобрительно кивнул. – Ты никогда не опаздывал на обед. Славный сегодня обед. Такой, как ты любишь.
В доме было тепло и темно, пахло едой и дымом. Шум моря сюда не проникал.
– Чего стоишь? Садись!
Старик повернулся к Дику спиной.
– Садись! Я знаю, ты не Деоссий.
Дик осмотрелся. В углу – с правой стороны от окна – он увидел стол с наброшенной на него сетью, а возле стола – две сдвинутые скамьи.
Старик куда-то исчез.
Печь у противоположной стены. Дальний угол оставался скрытым.
Оттуда старик и появился вновь:
– Потерпи чуток, – прохрипел он. – Супчик-то доходит.
Дик обещал подождать.
Старик подошёл к столу и, скомкав сеть, попытался убрать её, однако без помощи гостя он не управился бы.
Пока он ставил на стол посуду, Дик следил за ним.
– Вы здесь одни?
– Что говоришь, Деоссий?
«Нет, конечно, – подумал Дик. – Здесь кто-то есть...»
– Деоссий, дружочек мой, – сказал старик. – Налей-ка себе супчику.
На столе перед Диком стоял объемистый, доверху наполненный, горшок.
– Кушай да никого не слушай!
– Давно вы здесь?
– Давненько, дружочек. Отец мой жил здесь, и дед мой жил здесь, и дед его деда жил здесь... Все мы здесь жили, с самого начала этого мира.
– Но как же?..
Старик сел рядом с Диком и спросил у него:
– А то как же иначе?
– Как вы живёте тут без...
Старик махнул рукой:
– Брось, Деоссий! Мир велик, очень-очень велик.
Дик задумался.
– Но почему вы здесь?
– У меня супчик-то хорош, – ответил старик и умолк.
Дик взял со стола деревянную ложку и опустил её в горшок.
– Вкусно. Хвостач?
Старик высоко поднял тонкую ссохшуюся руку и с силой опустил её на стол.
– Хвостач?! – гаркнул он и весь затрясся. – Ушёл он! Давно, говорю тебе. Все они ушли глубоко. Глубоко – на самое дно. Там – на дне моря они все и есть. И остальные тоже. А здесь-то, здесь-то всякая дурь мечется. Рыбка мелкая, несмышлёная. Ей-то и всё поровну...
Дику показалось, что он задержался.
Часы показывали половину второго. Ни о каком обеде можно было не думать.
Войдя в комнату, Дик первым делом скинул обувь, затем запер дверь и, не раздеваясь, лёг на кровать. Ближе к вечеру, часов в семь, послышался стук в дверь. Дик узнал голос управляющего.
– Откройте, скорее откройте! Почему вы не отвечаете?!
Дик уныло перевернулся на бок, после чего сказал еле слышное «иду», стянул с себя верхнюю одежду, набросил висевшую на спинке стула рубашку и только после этого подошёл к двери.
– Где вы были?! Да на вас лица нет!
Управляющий окинул его непонимающим взглядом.
– Вас повсюду искали.
– Я...
– Вы?..
– Я себя плохо чувствовал. Решил не выходить из комнаты.
– То есть как? – управляющий посмотрел так, что Дику стало не по себе. – То есть как – не выходить из комнаты? Дверь ведь была заперт...
– Послушайте, – Дику хотелось побыстрее закончить беседу, – сейчас мне значительно лучше. Меня кто-нибудь спрашивал?
– Спрашивал! – управляющий отвернулся и долгое время ничего не говорил.
Наконец, как бы собравшись с мыслями, он продолжил:
– Вам, пациент АМ7, – понимаете? – на лице управляющего изобразилось нечто вроде упрёка, – вам, кажется, было бы не столь обременительно придерживаться, хотя бы изредка, общего санаторного расписания, а то, знаете ли, дел и так по горло, вы это хорошо понимаете?
К концу разговора управляющий смягчился и даже, как показалось Дику, начал забывать, зачем ему понадобилось сюда приходить.
– Кстати, вас, действительно, спрашивали. Господин Стауф. В связи с предстоящим вечером. Вы можете – но никак не позднее половины девятого, поскольку количество свободных мест ограничено...
Управляющий выписал ему пропуск на территорию главного корпуса и спешно удалился. Дик закрыл дверь.
Третий месяц он находится в Санатории.
Какова сумма, отпущенная на его лечение?
Он дал себе обещание: впредь не нарушать никаких режимов, никаких графиков и расписаний.
Непривычная погода стояла в ноябре: ни дождей, ни снега, ни сильных ветров. Осенний воздух был свеж и мягок. Дик часто выходил на прогулки, и нередко ему кто-нибудь составлял компанию.
С Таглемом Дик познакомился случайно: поднимаясь по лестнице, он заметил возле угловой двери пухлого человечка. Человечек суетился, пыхтел и что-то бубнил себе по нос. Судя по его движениям, суетливым и бессвязным, он был чем-то сильно обеспокоен.
– Я могу вам помочь? – поинтересовался Дик и не получил никакого ответа.
Дик сошёл с лестницы и, подойдя ближе, повторил:
– Вам помочь?
Толстяк испуганно обернулся и, увидев Дика, быстро завертел головой – так, что нельзя было понять, нуждается ли он в помощи или отказывается от всего.
– Вы не можете попасть к себе?
Толстяк кивнул и тут же добавил:
– Ключ размагнитился, наверное.
– В самом деле? – Дик подошёл к двери и, попросив дать ему ключ, поместил его в выемку. «Свободно», следом – «входите». Красный – значит, либо ключ не от той двери, либо система не опознаёт ключ.
– Вы ничего не перепутали?
Толстяк вынул из кармана брюк скомканный носовой платок, отёр им вспотевший лоб и, опершись рукой о стену, сказал:
– Ну, знаете ли, для нервных вроде бы отдельный корпус.
– Шестой, вы правы.
– Ага, – тяжело выдохнул толстяк и засунул платок в карман короткого пиджака. – А мы в первом, не так ли?
– Да, в первом, – произнёс Дик задумчиво. – В таком случае…
– Именно! – воскликнул жилец и хлопнул себя по лбу. Он продолжал что-то говорить, но Дик его не слушал.
Осмотрев дверь, он достал собственный ключ и, с силой надавив на панель, быстро поменял ключи местами. Лампочка погасла, на панели возникло «входите», дверь приоткрылась. Толстяк всплеснул руками:
– Небывальщина! Как вам это удалось, дружище? Вы, должно быть, инженер?
Он протянул Дику взмокшую ладонь и, назвавшись по имени, горячо поблагодарил его. Дик отмахнулся. В тот момент его больше занимала дверь.
Казалось, он совершил нечто недозволенное.
Около месяца он не видел Таглема. Столкнувшись однажды на лестнице, они узнали друг друга, и с того времени редкий день обходился без разговора с этим беспокойным, рассеянным, болтливым, – и, как оказалось, весьма рассудительным человеком.
– Так что ты там говорил? – Таглем, подтягивая брюки, выбирался из кустов.
– Завтра в третьем собрание.
– Собрание?
– Конференция.
– Одно и то же.
– Ну?..
– Что?
– Ты пойдёшь?
Он хрипло рассмеялся.
– Избавь.
Столько раздражения помещалось на раскрасневшемся одутловатом лице этого человечка.
– Я могу достать тебе пропуск.
– Пропустим.
Он представлял редкую породу людей, которым, не остерегаясь, можно было доверить что угодно. Однако Дику он нисколько не нравился: слишком узнаваемы были в его повадках столь знакомые черты.
Они дошли до минерального павильона и, пройдя по крытой галерее, очутились на центральной аллее.
– Тебе здесь не надоело? – спросил Дик, не предполагая услышать ответ.
Таглем странно переменился.
– На-до-ело! – он неожиданно подскочил, прижался к Дику и, осмотревшись кругом, шепнул ему на ухо:
– Хочешь вернуться?
Дик, не отрываясь, смотрел на него.
– Чего тебе?! – взвизгнул Таглем. – Да не смотри ты так!