1812

Москва. Начало осени 1812 года.
Маленькой Дуняше было очень странно, отчего вокруг все торопятся, суетятся, путаются, бранятся, перекладывают вещи с места на место, вдруг бросают их в сердцах, переживают. Конечно, ей было всего восемь лет. Она была слишком маленького роста для своего возраста, розовощекой дочкой кухарки, носила длинный красный сарафан, сшитый на вырост и смотрела на все большущими, наивными голубенькими глазками из-под светло-русой чёлки. Но даже малышка поняла – что-то случилось и хозяева спешно собираются уезжать.
Просто спросить она пыталась много раз, но все торопились, отмахивались от неё, как от навязчивой мушки. Девочка оставила бесплотные попытки разобраться, плюхнулась на крохотный хозяйский пуфик, почему-то брошенный посреди зала, подперла ладошками голову и пригорюнилась.
-Бог их разберет, этих странных взрослых, – грустно думала она.
А вокруг бегали заполошные служанки с невесть откуда взявшимися баулами и тюками, свертками, хозяйскими шубами, легкими платьями, шляпками, шкатулками из которых свисали нитки бус… все округляли глаза, твердили перепугано:
-Войска уходят! Сдали! Сдали Москву! Как они могли?! Боже мой… Боже мой….
-Они просто сошли с ума, – решила малышка, – спятили все одновременно.
Дуня не стала задумываться, как это возможно и просто отправилась глазеть в окно. Она забралась на широкий мраморный подоконник, поджала ноги, натянула на них сарафан и стала ещё меньше. Малышка прижала свой курносый носик к холодному стеклу. Эта сторона большего дома выходила на улицу, и она сразу увидела, что там тоже все сошли с ума: бегали туда-сюда, кричали, размахивали руками.  То ли дело солдаты, шли ровными рядами не торопились, не шумели.
Дуне всегда нравились солдаты, особенно гусары на конях, молодые, усатые, в ярких мундирах. Когда они въезжали в город, громко играл оркестр, барышни в пестрых шляпках кидали цветы. Теперь не было ни цветов, ни барышень, ни улыбок. Хмурые недовольные солдаты шли совсем в другую сторону.
-Войска уходят… Уходят… – прошептал мёртвый от ужаса голос за спиной, – Москву отдают французам.
Дуняша совсем не поняла эти странные слова. Москва - огромный родной город. Дуня прожила здесь всю свою маленькую жизнь. Даже когда господа уезжали на лето в загородное имение, её с собой не брали. Девочка ничего никогда не видела кроме этого каменного дома и этой улицы.
Внезапно, Дуняше наскучило сидеть смирно, все равно ее никто не замечал. Все взрослые были страшно заняты, то ли сборами, то ли переживаниями.
-Пойду во двор, – решила Дуня, – посмотрю что там. Найду дядьку Егорыча, расспрошу его, что это все носятся, как ужаленные, и причём здесь французы.
Дуняша знала только одну француженку. Она учила молодую хозяйку игре на рояле и говорить на своем урчащем языке. Девочке не нравилось ни то, ни другое. И сама мадам Жуль ей не нравилась. Худая, остроносая, она коверкала слова и все куталась в свою тёмную шаль с кистями.
Первым делом малышка отправилась в девичью. Эту неуютную комнату по традиции называли так, хотя уже давным-давно там сидели и сплетничали только старухи из дворни. Кроме них в девичей были вещи, много вещей. Комната располагалась на первом этаже и была полна крестьянскими зипунами, шапками и платками. Дуняша быстренько отыскала в ворохе одежды свою коротенькую душегрейку, решительно отбросила тощие косички, повязав на голову большущий материн платок, неохотно оделась. Сентябрь был удивительно теплым и солнечным. Малышка весело помчалась во двор, не забыв однако, задрать край своего слишком длинного сарафана и полюбоваться новенькими, ещё не заношенными, не потерявшими золотисто-желтенький цвет, лапоточками.
Весь двор перегораживали уже запряженные хозяйский экипаж и две телеги, заваленные вещами.
-Куда поедите?  - спросила девочка у возившегося с лошадьми бородатого Егорыча, – ведь в деревню ехать глупо, впереди зима.
Обычно такой разговорчивый Егорыч почему-то не ответил. Дуняша обиделась на всех взрослых разом.
-Неужели им трудно просто объяснить ей, что происходит?! – рассержено думала малышка, – подумаешь, переживают они. Что ж они помрут, если скажут ей несколько слов. Ходят, глаза стеклянные, каждый сам в себе, не видят никого. Я же никуда не делась от того, что у них горе.
-Эй, – потянула Егорыча за рукав девочка, – я здесь.
Но он только отмахнулся
-Отстань. Ты еще маленькая. Все равно не поймешь.
-Не пойму чего? – воскликнула Дуня.
Но взрослый уже забыл о её существовании, погрузился в свои невеселые мысли, занялся упряжью.
-Нет, – упрямилась девочка, – я найду того, кто со мной поговорит.
Она смело двинулась к распахнутым настежь воротам, но замедлила шаг и остановилась, не решаясь выйти со двора. Узкая улочка, куда выходили ворота была запружена телегами, на которых лежали и сидели солдаты, замотанные жуткими кровавыми бинтами. Они громко стонали, бранились, молились, отгоняли назойливых мух.
Вокруг крутились вездесущие мальчишки и собаки. В воздухе висел смрад и отчаянье.
-Вот что, значит «войска уходят», – прошептала девочка.
Ей тоже стало очень страшно.
-Никогда не видела столько крови, – в ужасе шептала малышка, - кровь, кровь… «Война – это смерть и кровь», – вспомнила она хриплый голос воевавшего старика, – «не дай тебе Бог попасть на войну», – повторял он.
И вот война сама пришла к Дуняше, пришла прямо в Москву. А ведь всегда казалось, что все сражения остались далеко в прошлом, в легендах да сказках, и теперь здесь на самом деле этого быть не может. И вдруг вот она – война, ломает привычную жизнь, грохочет пушками, тяжело пахнет кровью.
-Кровь и смерть, – завороженно повторила девочка.
Со смертью ей, к счастью, не приходилось встречаться, но она почему-то часто пыталась представить, как можно жить без мамы или отца. Сердце всегда сжималось, холодело.
-Все умрут, и я умру, – пугалась малышка.
Дыхание перехватывало, она торопилась подумать о другом. А тут перед самыми глазами громко стонавший раненный затих и руку уронил. Умер…
Малышка отшатнулась, отвернулась, уставилась на другую сторону улицы. Там как раз бежала, торопилась Дунина знакомая девочка.
-Мотя! – закричала Дуня и бросилась между телегами догонять ее.
Девчонка была лет на пять старше Дуняши, и малышке очень хотелось задать подруге кучу вопросов. Уж она-то не станет отмалчиваться, как взрослые. Мотя вообще была болтлива, конечно, на самом деле нарекли её Матреной, но за неряшливость и бестолковость давно кликали Мотькой. Сейчас она явно очень спешила с каким-то поручением, ничего не видела и не слышала.
-Мотя! – бежала за ней Дуняша, но и ноги у убегавшей были длиннее и сарафан по размеру. Дуня собрала мешавший каждому шагу подол, зажала в кулачке, задрала по колено, припустила за длинноногой.
-Мотя!
Та свернула в незнакомый переулок ещё, ещё. Дуня спешила за ней. Старшая девочка скрылась из виду. Дуня остановилась, помедлила и побежала за ней. В голове ее роились десятки вопросов, которые малышка задаст, как только догонит Матрену.
-Мотя! Мотя!
Успела только заметить ярко-синий сарафан, мелькнувший возле двери незнакомого дома. Дуня подошла, решила подождать, разумно рассудив:
-Мотька живет не здесь, значит скоро побежит домой. Она торопилась, значит вернется очень скоро. Долго ждать не придется.
Она отпустила свой подол, отряхнула его, серьезно уставилась на дверь – скучную, деревянную, обычную. Время шло. Никто не выходил. Девочка нетерпеливо попрыгала на месте, громко вздохнула, опустилась на корточки, прислонилась спиной к шершавой стене, подождала снова, вскочила, опять села, поднялась на ноги… Поправила платок, не понравилось, совсем стянула его, повертела головой, взмахнула в воздухе своими тощими светлыми косичками. Промозглый ветерок заставил снова повязать платок.
-Всё! Устала ждать. Разговаривать расхотелось.
Дуняша ещё посмотрела на дверь, махнула рукой и отправилась домой. Правда, где теперь дом и куда идти, она понятия не имела. Малышка никогда раньше не бывала в этом районе Москвы. Кругом высились совсем незнакомые дома. Но девочка решительно двинулась в обратный путь.
-Город – не лес, – рассудила она, – это в лесу все деревья одинаковые, а дома разные - найду дорогу.
Ей показалось, что они пробегали именно здесь, и Дуня отправилась вдоль пустынной улочки.
-Жаль прохожих никого нет, – сокрушалась девочка, – хотя я и как спросить не знаю. Врядтли незнакомые люди просто отведут меня домой.
Дуняша хмурилась, терла нос. А тут она ещё поняла, что на этой улочке они с Мотькой не были. Маленькая суровая разведчица развернулась и двинулась обратно. Она шагала, пока встреченный дом не показался ей знакомым.
-Я помню этих львов! – воскликнула девочка, – они такие дурацкие - без зубов, а головы кудрявые, как у овечек.
Она подошла ко львам, такая маленькая рядом с торжественным крыльцом богатого дома, дотянулась только до шара, на который опиралась передняя лапа царя зверей, припомнила, как разговорчивый Егорыч объяснял, что каменных львов на тумбах крыльца устанавливают для солидности, вроде бы как охранников, а эти самые шары под лапой, чтобы громадные кошки не спали, удерживали их, чтоб не укатились.
-Только куда ж мы пошли после этого разговора? -  нахмурилась девочка и стала встревожено крутить головой.
Дома вдоль улицы стояли одинаковые, побеленные, будто бы сложенные из белого мрамора, как у древних греков и римлян.
-Вон – вон! – воскликнула малышка, показывая пальцем на стену в дальнем конце улицы. - Я помню, там кто-то гвоздём нацарапал слово.
Дуняша подошла ближе. Читать она не умела. Зачем крепостной уметь читать? Но однажды, молодая хозяйка из озорства написала палкой на снегу «Дуня» и сказала девочке, что это её имя. Совсем короткое и малышка любовалась, любовалась им, пока снегопад не засыпал, да и запомнила.
-Ду-ня. Первая буква похожа на крышу дома.
Подошла присмотрелась к надписи. Первая буква тоже похожа на крышу дома, потом рогатка, только после незнакомая буква, похожая на флажок…
-«Дура», - вдруг поняла девочка. - Какая гадость! – поморщилась малышка и отвернулась, зато сразу увидела знакомые места, всплеснула руками и побежала домой, но слишком длинный подол мешался и она снова собрала его в кулачек.
Бежать было ещё далеко, но Дуняше показалось, что она добралась довольно быстро. К родному каменному особняку девочка подходила немного усталая, но очень довольная.
Скрипучие телеги с ранеными уже уехали, но тревога заползла в сердце. На улице вообще никого не было. Дуняша прибавила шагу. Распахнутые ворота никто не прикрыл. Двор тоже был пуст. Никого…
-Все уехали. Все! Все! Меня забыли! Бросили!
Слезы хлынули из детских глаз. Малышка в отчаянье растирала их по щекам, громко всхлипывала, но пожалеть ее было некому. К тому же короткий осенний день сменился серыми тревожными вечерними сумерками. Приближалась темная страшная ночь.
-Я осталась одна! – всхлипывала девочка икала и всхлипывала, – совсем одна…
Она долго стояла возле ворот, смотрела на опустевший двор, боясь шагнуть внутрь.
-Уехали…. – ревела она, – бросили, а я даже не знаю, куда мне теперь бежать, где их искать.
Она горько вздохнула и побрела к дому.
На крыльце небрежно брошенная валялась новенькая коробка из-под модной шляпки. Ветер дергал и теребил шёлковую ленту. Сумерки стирали яркие краски, погружали мир в однотонную мрачность. Дуня подняла пустую коробку, потянула тяжелую дверь. Не заперто.  Девочка робко вошла. Дом был темный и мертвенно тихий. На ступенях широкой центральной лестницы были в спешке брошенные вещи. Легкий шелковый шарф, летняя накидка молодой хозяйки. А на верхней ступеньке лежала любимая ее кукла. Розовое чудо с фарфоровым личиком, золотистыми кудрями, платьицем в оборках, кружевах и шляпке. 
У малышки дух перехватило. Ах, как любила эту куклу молодая хозяйка. Всюду носила её с собой, из рук не выпускала, пока маленькая была, а теперь ей уже пятнадцать, уже на настоящем балу была. Какие теперь куклы? Вот и оставила она свою прекрасную принцессу.
-Получается, - прошептала малышка заворожённо, – кукла моя?
Девочка осторожно погладила фарфоровые красивые пальчики, полюбовалась. Бросила коробку, подхватила, прижала к груди розовое чудо и бросилась бежать в комнатушку, возле кухни, где всегда они жили с мамой. Дуня аккуратно усадила куклу на свой старенький ощетинившийся, облезающей краской стульчик, полюбовалась ещё и решила привычно поделиться:
-Смотри мам, какая у меня есть красавица.
Ответом ей была пустая холодная мертвая тишина. Только теперь особенно страшно и безнадежно малышка осознала, что и мама, родная мамочка, всегда бывшая рядом уехала далеко-далеко, неизвестно куда. Она просто не могла никак не могла остаться, дождаться непутевую дочку. А может в суете, неразберихи сборов и не заметили, куда делась девочка.
-Мама, мамочка! – разрыдалась Дуняша и повалилась на свою жесткую кроватку.
Она долго поливала горючими слезами свою подушечку, потом устала, свернулась клубочком и беспокойно заснула.
Утром ещё не открыла глаза, а сердце сжало ледяными пальцами одиночество. Дуня зажмурилась плотнее, не хотела просыпаться, но так было еще страшней. Она села на кровати, потянула с головы неудобно сбившийся платок.  Стала снимать надоевшую душегрейку, взгляд упал на розовую принцессу, малышка улыбнулась, отвлеклась, вроде и не так страшно стало. Только к страху и тоске примешивалось еще что-то очень неприятное. Мерзкое чувство нараставшее с каждым вздохом - был сильный голод.
Обычно, дети в такой ситуации просто тянут мамку за юбку и требуют:
-Хочу кушать! Кушать хочу!
Всегда это срабатывало, и от голода следа не оставалось, но Дуня понимала, что осталась совсем одна и помочь ей некому. Она тяжко вздохнула и отправилась на кухню.
Там всё еще было тепло и чудесно пахло. Девочка поднялась на цыпочки, заглянула в огромный таз, стоявший на столе. Она приподняла прикрывавшее его белое полотенчико и сунула туда свой носик.
-Ура! – закричала голодная девочка, – пирожки!
Ее восторг стал еще больше, когда раскусив первый, она обнаружила, что пирожки были с мясом. Дуняша жадно тягала пирожок за пирожком, торопливо пихала их в рот, жевала, не закрывая рта. Она наедалась, как верблюд, впрок. Только почувствовала, что объелась и больше не может.
-Все-таки как хорошо… – сыто пробурчала малышка, – хорошо, что тетка Фёкла решила напечь пирожков. Очень вкусные получились они. И мне не нужно ничего готовить. А то ума не приложу, чтобы я делала.
Довольная девочка отправилась обратно к красавице кукле. Сытая и согревшаяся она и не заметила, что нетопленый дом уже остыл и холодный сырой воздух завладел комнатами. Дуня вскоре озябла и первым делом натянула душегрею. Та и сама стала холодной и неуютной.
Девочка зябко съежилась, забралась на свою кроватку. К ней неторопливо, словно на торжественном параде, подошел толстый важный рыжий кот Васька, запрыгнул на кровать, принялся громко урчать, поднырнул под руку, чтобы погладили. Он тоже соскучился по людям и теплу. Малышка сгребла такого теплого пушистого кота, прижала к себе. Он даже не сопротивлялся, как всегда делал раньше, а устроился, прикрыл нос лапой и заурчал ещё громче. Дуняша лежала не шевелилась, наслаждалась призраком прежнего благополучия, да так и задремала.
- que c'est?
Кот дернулся, вырвался, убежал, задев лицо девочки пушистым хвостом. Малышка села, сонно потерла глаза.
- bonjour.
Дуняша с неудовольствием узнала мадам Жюль. Вот уж кого ей совсем не хотелось бы видеть. Уж лучше одной на всем белом свете остаться, чем с этой мадам. До чего же неприятная особа – бледная, щёки ввалились, на голове три волосины, лучше бы платок носила, так нет же, крутит дурацкие кудряшки, баню не любит, а духи у нее мерзкие, сладкие. Она называет их сирень, а Дуне они напоминали клопов на малине. Русский язык француженка коверкала нещадно. Словно нарочно. Ведь уже жила в России дольше, чем малышка на белом свете.
Дуняша французского языка, разумеется, не понимала и сразу скорчила недовольную гримаску. Мадам «Запах клопов» фыркнула, поморщившись брезгливо. Внезапно заявила по-русски:
-Ладно, давай говорить на твоем варварском языке. Откуда тебе, бедняжке, знать язык великих галлов.
Выговор у иностранки был очень неприятный, но слова она выбирала нужные.
-Не смотри удивленно, – заявила она, – да, я вас прекрасно понимала, но говорить нам не о чем. Госпожа у тебя глупая, как курица, а мадмуазель трех нот запомнить не может.
-Плохо учили, – обиделась русская девочка.
Мадам опять фыркнула
-Таких учить - только портить.
Дуняше стало совсем обидно. Как училка заговорила, а раньше так улыбалась хозяйке, подарки принимала.
-Хорошо, что Наполеон пришел сюда, в Москву. Может французы и научат чему русских варваров и язычников.
-Мы не язычники, а православные!
-Зовитесь как хотите, но эти ваши молельни в золотых шляпах, никуда не годятся. Бонапарт затем и пришел в Москву, чтобы победить язычников. Петербург более цивилизованный. Он и так сдастся императору-победителю, а дикая старая столица должна быть разбита.
-Россию вам никогда не победить! – вспомнила девочка гордые слова хозяйки.
-Уже победили, – зло рассмеялась мадам, - наши войска вступают в вашу древнюю дикую столицу.  Наш император поселится в вашем кремле.
-Это ненадолго, – убежденно заявила маленькая патриотка, – мне Егорыч много раз говорил, что наши всех побеждают всегда.
Француженка зло рассмеялась, и смех ее жутко не понравился девочке.
-Дурак твой Егорыч, – ехидно сказала училка, – и все вы русские дураки, а мы французы – великая нация. Знаешь, кто сказал, – спросила она снисходительно и сама ответила, – откуда тебе знать глупой. Это сказал Вольтер - французский философ, которым вы восхищаетесь.
-Больно нам надо каким-то филосопом восхищаться, – обиделась малышка.
-Чего ж тогда его гипсовый бюст у твоего господина в кабинете на полке стоит? – опять неприятно рассмеялась мадам.
-Красивый! – нашлась Дуня.
Француженка расхохоталась пуще прежнего.
-Это Вольтер-то красивый?! Нашла Аполлона. Да он старый и лысый.
-А тот в кабинете кудрявый, -  припомнила девочка.
-Он в парике ходил. Тогда все ходили в париках.
-Когда это?
-В прошлом веке.
-Так он умер? – обрадовалась малышка, – вот у вас с тех пор никого умного и не было, – выпалила Дуняша и проскочив под рукой мадам Жюль, бросилась бежать за котом.
Ее неприятная собеседница растерялась, не остановила девочку, только крикнула ей вслед:
-Вот погоди, скоро сюда с придут французские солдаты с ними не подерзишь.
-Как солдаты? – резко остановилась Дуня.
-Да, -  подбоченилась мадам, - все русские сбежали из Москвы и Наполеон приказал в их пустых дворцах воинам размещаться на зимовку, а из ваших церквей мы вообще устроим конюшни, – злилась мадам.
-Как это русские все ушли из Москвы? – не верила девочка
-Все! -  ликовала француженка, – даже губернатор. Говорят, он нарочно выпустил всех уголовников из тюрем и теперь они грабят его любимый город…
Слушать дальше Дуняша не стала. Ох, и надоела ей мадам «Мерзкие духи». Девочке хотелось только поскорее убежать куда-нибудь, куда глаза глядят, главное, как можно дальше от француженки, тем более что из-за угла показался рыжий хитрюга и призывно мяукал, словно манил за собой. Малышка раскинула руки.
-Кис-кис.
Кот сделал было пару шагов к ней, насторожился, развернулся и побежал нервно дергая хвостом, направился к главной лестнице. Дуня поспешила за ним, но на душе малышки было тревожно. Злые слова противной мадам утопили детскую легкомысленную непосредственность. Беспомощной птичкой билось отчаянье.
-Все русские ушли из Москвы! Все-все! Никого в городе не осталось, – перепугано твердила девочка и не могла осознать этих слов. – Никого... Никто не поможет. Взрослых нет. Родные, знакомые, мамочка - все далеко. А сюда скоро придут французы, чужие, противные как мадам. Они даже языка нашего не понимают, – ужасалась Дуняша, – солдаты будут здесь спать на наших постелях, и есть здесь, и болтать на своем кудрявом языке, и хватать все.
Маленькая патриотка сердилась и хмурилась. Следом за Васькой она оказалась возле тяжелой двустворчатой двери, наклонилась поднять кота, но дверь резко распахнулась и Дуня отпрянула. В дом ввалился целый десяток французских солдат. Они громко гоготали, непонятно говорили, топали по паркету грязными сапожищами и воняли сильно, остро, воняли конским потом, порохом и гарью. Дуня зажала нос, на нее стали указывать пальцами и смеяться. А она только беспокойно искала Ваську. Тот шмыгал между солдатских сапог. Один француз наклонился, стал его ловить. Другие оживились, стали давать советы, но Васька перехитрил всех, нырнул между ботфорт, махнул хвостиком и был таков. А тот что его ловил, неловко потянулся и растянулся на полу под дружный хохот однополчан.
 Пока они гоготали, девочка нырнула под их расставленные руки и выбежала за дверь. Там царила все та же золотая солнечная осень, но ветер стал гораздо холодней. Дуня плотнее запахнула душегрею, поправила платок и отправилась прямо по знакомой улице. Она решила никуда не сворачивать чтобы не заблудиться.
-Не может быть такого, чтобы в Москве не осталось никого русского, – бурчала малышка, все ещё продолжая спорить с глупой мадам – это все враки.
Дуня была уверена, что француженка солгала, преувеличила, ошиблась, но город неузнаваемо преобразился. Всюду толпились солдаты. Чужие солдаты. Малышка не различала мундиры, но чужая непонятная пугающая речь неслась отовсюду, заполняла воздух, словно злобное жужжание насекомых. Хотелось зажать уши. Малышка прибавила шагу, но старалась не бежать, приглядывалась.
-Откуда столько мусора? – поражалась девочка, – каких-то обрывков, осколков.
Вскоре она все поняла, когда подошла к соседскому богатому дому. Здесь ворота тоже были распахнуты и возле самого крыльца стояла большая крестьянская телега. На ней горой были навалены хозяйские вещи, резная золоченая мебель, изящная фарфоровая посуда, картины в тяжелых рамах, шкатулки, ткани, одежда. Двое солдат выносили вещи из дома и кидали на телегу. Они что-то громко кричали друг другу, спорили. Девочка поспешила уйти, пока ее не заметили. Ветер кружил обрывки бумаг.
-Неужели деньги? – не верила своим глазам девочка, она подхватила одну бумажку. Тут ее внимание привлекли еще двое солдат. Они стояли прямо на дороге, громко кричали друг на друга, размахивали кулаками, при этом оба за разные концы тянули к себе роскошный соболий воротник оторванный от чьего то манто.
Солдаты угрожали друг другу и грозили небесам.
Наконец раздался громкий треск и кусок меха порвался пополам. Солдаты отшатнулись, растеряно глядя на испорченную вещь. Один сразу принялся орать, трясти обрывком у самого лица второго солдата. Дуня отвернулась от неприятной сцены, пошла дальше. Француз все кричал, вдруг смолк, раздался выстрел. Она испуганно обернулась. Тот солдат, что разорялся, лежал на мостовой в жуткой позе. Клочок меха подхватил ветер и бросил нему на лицо. Малышка порадовалась, что не видит его мертвых глаз. А второй солдат не спеша опустил длинный ствол своего ружья. Дуняша скорей отвернулась, подхватила юбку и бросилась бежать. Ей так хотелось уткнуться лицом в мамин большой передник, спрятаться. Но мамы рядом не было, и даже убежать, схорониться было негде, дома тоже были солдаты. Тогда девочка подумала об еще одном месте, где ей всегда было тепло и спокойно.
-Церковь. Надо найти церковь, – шептала она.
Девочка крутила головой.
-Церковь? Где-то здесь была небольшая очень уютная церквушка, – припомнила кроха.
Она спешила по знакомой улице и не узнавала ее. Солдаты, солдаты, чужие грубые голоса, пушки, ядра, ящики с патронами, стоящие жуткими связками ружья, дома пустые, страшные, рыжие костры, солдаты, солдаты. Все были заняты своими делами, малышку, к счастью, никто не замечал. Увидев знакомое крыльцо, девочка поспешила к нему, но замедлила шаги. Опять возле самого крыльца преграждала путь здоровенная телега. Солдаты таскали что-то в больших грязных мешках и бросали на неё. Один мешок порвался, его содержимое посыпалось на камни крыльца.
-Церковная утварь, – ужаснулась девочка.
Потиры, чаши золотые, оклады икон…Завоеватели грабили православную церковь. Дуня принялась креститься:
-Господи прости! Господи прости!
Она готова была броситься, подбирать, отнимать реликвии, но девочка, так боялась здоровенных злых солдат. Она могла только схватиться за голову и убежать.
 В полном ужасе Дуняша бежала по улице, пока дорогу не перегородила армейская повозка, груженая тяжелыми ящиками снарядов. Выбиваясь из сил повозку тащила жалкая серая, как мышь, тощая заморенная лошаденка. Бедное животное напрасно раздувало ноздри и тряслось от натуги. Ребра готовы были проткнуть давно не чищенную шкуру.
-Бедненькая, – пожалела трудягу девочка.
Она потянулась к низко опущенной крупной голове лошади, погладила её жидкую, словно драную гриву и стала относиться к завоевателям еще хуже, чем прежде. Малышке нечем было угостить доходягу, она громко вздохнула, глядя на разбитые стоптанные копыта и проскользнула дальше. Толкавшиеся возле повозки солдаты раскричались, замахали руками, прогоняя ее. Малышка старалась убраться с глаз долой, свернула в грязный переулок. До войны там был трактир. Он и теперь работал. Вот уж кому безразличны любые события, так это пьяницам. Точно, как и раньше, в двух шагах от двери была лужа в луже лежал в стельку пьяный. Только это был не бородатый мужик, а грязный оборванный солдат. Он спал и громко храпел. Из трактира вышел и очень медленно, на заплетающихся ногах, тяжело опираясь о стену, еще один пьяный французский вояка и двинулся к спящему. Он пытался что-то объяснять, корчился, растопыривал пальцы, грозно мычал.
Малышка отмахнулась от французов и побежала к невзрачной старенькой церквушке, спрятавшейся под толстой кривой березой. Вокруг никого не было.
-Хоть сюда грабители не добрались, – порадовалась девочка. Правильно, что им здесь брать...
Она опасливо шагнула к толстому белому стволу, погладила его ладошкой, осмотрелась. Все было тихо, мирно. Дуня решилась войти, но помедлила возле высоких резных дверей.
В церквушке было сумрачно-темно, пахло сыростью и покинутостью. Малышка сделала ещё пару шагов, привычно задрала голову, посмотрела на верхний ряд алтарных икон. Они были тёмные, закопчённые сотнями свечей. Такие трудно-различимые лики всегда казались ей особенно таинственными и волшебными. Малышка принялась истово креститься. Сразу стало теплей и спокойней на сердце. Жуткое леденящее одиночество отступило. Она перевела дух. В церкви всегда легче.
Но все-таки очень не хватало мягкого уютного света и треска свечей. Дуняша опустила глаза ниже и задохнулась от небывалого немыслимого зрелища. Богатые оклады были содраны, красивых золотых подставок, паникодил, никакой утвари не осталось. И напрасно ищущий привычной красоты взгляд упал на конские спины и хвосты, навоз и грязь на мозаичном полу.
Малышке хотелось громко закричать, но голоса не было.
-Ой! Мамочки! – прошептала она одними губами, – что ж это делается.
Малышка на непослушных ногах выбежала из оскверненного храма. По дороге дальше пути не было. Почерневшие от пороха пушки громоздились прямо посреди города, перекрыли дорогу. Рядом были навалены ящики со снарядами какие-то ядра или гранаты – страшные орудия войны. Прислоненное к пушке торчало обгорелое порванное знамя какого-то полка.
Девочке пришлось возвращаться и снова идти к пьяному трактиру. Там уснувший в луже солдат по-прежнему смирно лежал на мокрой мостовой, но вот второй пьяница сумел таки куда-то утащиться. Из приветливо распахнутой двери как и раньше раздавались веселые голоса, даже пьяные неузнаваемо изменившиеся песни и стук стаканов. Малышка хотела побыстрее миновать это неприятное место, да не тут-то было. Ещё один трактирный завсегдатай торжественно преодолел двери и пытался прошествовать вдоль переулка. При этом он широко раскинул руки для балансира, делал шаг вперед и два неверных шага в сторону. Он раскачивался, как во время бури, хватал воздух растопыренными пальцами и бурчал что-то раздосадовано-злое. А его высокий кивер низко сползал то ему на нос, то на одно ухо, то на другое. Дуняша никак не могла обойти пьяницу. Его раскачивания и взмахи невозможно было предугадать. Наконец, кивер окончательно свалился с его головы и покатился по мостовой. Солдат остановился, громко выругался, с трудом наклонился и стал ловить свой головной убор, но ветер словно издеваясь, отталкивал его всякий раз, как пьяница почти дотягивался до кивера. Новое усилие - новые ругательства и устрашающее мычание.
-У-у-у. фы-ы-ы. му-у.
Борец наклонился в очередной раз, потянулся, потерял равновесие, запнулся и повалился на мостовую. Он вытянулся как пловец, не сводя глаз с кивера и ветер, продолжая шутить, толкнул, подкатил высокий головной убор прямо к его лицу. Солдат сгреб упрямый кивер, прижал его к груди и затих с блаженной улыбкой на губах.
Только теперь малышка сумела проскочить мимо солдата. Она спешила, хватала ртом воздух. За спиной опять кто-то пьяно бранился, девочке очень хотелось зажать уши, чтобы больше не слышать этих противных французских слов.
 Она торопилась уйти подальше от трактира, выбралась из переулка на знакомую улицу. Повозки со снарядами уже не было. Значит лошадь-доходяга из последних сил потащила её дальше. Малышка посочувствовала ей, вздохнула горько. Грабившие церковь солдаты тоже убрались со своей громадной телегой, девочка порадовалась, что на ее пути к дому осталось поменьше солдат. Она веселее смотрела вперед, на опустевшую улицу, пока ее взгляд не наткнулся на труп, всё ещё валявшийся на мостовой. Ветер трепал кусок темного меха невольно оживляя вид смерти. Дуняша резко отвернулась, стала рассматривать осеннее растерявшее листву корявое дерево за углом дома.
-Как оно приветливо шумело летом, – припомнила малышка, – тогда ещё мамочка была рядом, а никаких французов не было. Как было хорошо. Нет.. – нахмурилась девочка, – не может быть, чтобы во всем городе не сталось никого из прежних жителей. Где-то они обязательно остались. Только прячутся. Вот бы найти.
Маленькая патриотка принялась крутить головой, всматриваться в подворотни, прислушиваться. Ей показалось что где-то вдалеке послышался скрипучий мужской голос.
-Чтоб вы сдохли супостаты! – принес ветерок, – вот вам ироды…
-Наши! – обрадовалась девочка.
Русские слова принесло очень издалека. Откуда-то из дворов, Дуняше сразу очень захотелось бежать туда со всех ног, она пробралась сквозь частые ветки и бурую листву кустов, уперлась в чугунные прутья забора. Малышка подошла к ним, вплотную схватилась руками, прижалась лицом. Взрослый, конечно, между ними бы не пробрался, но крошка Дуняша легко могла протиснуться бы между ними. Она уже совсем собралась так и сделать, но сперва настороженно прислушалась. Голосов было много и только один ругался на родном языке.
-И там французы, - обиделась девочка.
Она разочарованно отпрянула от холодных чугунных узоров.
 Но любопытство снова брало верх над осторожностью.
-Интересно, что там происходит? – пробормотала она, – хоть бы одним глазком взглянуть.
И только она решительно собралась ловко преодолеть затейливую преграду, уже поставила ногу в новеньком лапотке на ту сторону изгороди, как услышала надрывный крик:
-Прощайте православные!
И грохот оружейного залпа. Все стихло, голоса солдат звучали лениво.
-Все…
Дуня отдернула ногу.
-Расстреляли.
Малышка в ужасе бросилась бежать от страшного места. Недавняя радость и надежда сделали отчаянье и страх ещё безбрежней. Дуня торопилась вдоль улицы к дому, но впереди на мостовой лежал труп, а дом был полон чужих злых солдат.
-Мамочка! – хотелось кричать и плакать малышке.
Но мама была далеко, страшно далеко. Дуня в последней надежде повторяла слова молитвы, а перед глазами стояли темные скорбные лики святых в поруганной церкви. Она бежала, бежала и радовалась, что солдаты разбрелись и больше не попадаются ей на пути. Однако, вскоре она невольно замедлила шаги и задумалась:
-Куда это подевались солдаты? Понятно, - ответила она сама на свой вопрос, – пограбили, разорили все. Больше тащить нечего, вот в другое место и подались. Проголодались, отправились кушать.
Живот маленькой москвички жалобно заурчал.
-Ку-у-шать, – протянула Дуня мечтательно и насупилась, даже платок на лоб надвинула, –пирожки-то мои мясные, эти супостаты уж давно небось изничтожили.
Голод нагнал такую тоску, что даже страх отступил. Больше малышка ни о чем не думала кроме того, где раздобыть еды, даже вперед смотрела не внимательно, а напрасно. Шагах в десяти от нее, посреди мостовой собралась толпа французских солдат, они о чем-то горячо спорили, толкались, широко жестикулировали. Увлеченные разговором спорщики не замечали кроху, но она неосмотрительно подходила к ним все ближе. В руках вояк мелькали длинные стволы ружей. Похоже и спорили они, какое оружие лучше. Заметив топу, Дуняша, решила, что она проскользнет мимо, как мышка, никто ее и заметить не успеет. Она особенно торопилась, потому что вспомнила про сундучок, в котором мама прятала от вездесущих мышей сухари, насушенные из остатков сладких хозяйских булочек. Сундучок прятался далеко под Дуниной кроватью и голодные солдаты точно до него не добрались. Хитрюга втянула голову в плечи, старалась стать еще меньше и незаметней.
Девочка обходила толпу сбоку, они шумели, спорили и уже вот-вот удастся их оставить позади. Малышка даже зажмурилась, затаила дыхание. Вдруг холодный метал уперся ей в лоб. Она замерла в ужасе, открыла глаза. Перед ней стоял молодой черноглазый солдат и целился в лицо девочки из своего страшного, остро пахнувшего порохом ружья. Дуня не представляла, как военные правильно называют этот леденящий длинный ствол, да ей и не нужно было, главное она поняла, эти штуки убивают. Она не сводила огромных перепуганных глаз с солдата, а он положил палец на курок, сложил губы трубочкой …
-Пуф! – солдат весело рассмеялся над детским испугом, а у москвички ноги подкосились. Она так и присела перед завоевателями, словно в покорном книксине. Французы гоготали за спиной, а отчаянная кроха из последних сил бежала, торопилась домой. Ее сердечко, бешено билось птичкой в силках, плечи вздрагивали, дыхание сбилось, а по щекам стекли слезы.
Последним усилием малышка поднялась на широкое мраморное крыльцо, потянула тяжелую дверь. Родной дом пахнул теплом, но навстречу снова спешили солдаты. Дуня невольно сжалась, но вскоре поняла, что она ни при чем. Французы гнались за Васькой. Один служивый извернулся, схватил кота  за шкирку и тот впился преследователю в руку когтями.  Солдат завопил дурным голосом и не долго думая сунул рыжего драчуна вошедшей девочке. Васька сразу перестал злобно шипеть, втянул когти и даже заурчал. Она прижала такого уютного, пушистого родного котика к груди. На душе сразу потеплело, слезы высохли, словно рыжий проказник мог защитить ее от всех бед. Солдаты ещё что-то кричали, бранились. Дуняша не слушала французский язык, все равно для нее был тарабарщиной.
Она торопилась скрыться, спрятаться в своей комнатке. Малышка забежала, закрыла за собой дверь, прижала спиной, отдышалась.
-Ни за что не пойду больше в город, пока наши не вернутся, – твердо решила девочка.
Она вспомнила, что на двери был приделан надежный крючок, которым они с мамой никогда не пользовались. Теперь он пригодился. Дуняша заперла дверь, только после этого она выдохнула и опустила кота. Он прыгнул на ее кроватку и свернулся клубочком. Малышка погладила его мягкую спинку и полезла под кровать, где за старыми валенками скрывался волшебный сундучок.
Старый, потрёпанный, небольшой, он уже давно перекочевал из хозяйских покоев на кухню, а потом уж под кровать к Дуняше.  Она поспешно отодвинула знакомую загогулину на замке, щелчок - крышка поднялась, сразу пахнуло запахом старого дуба и сладкого хлеба. Внутри лежали крупнонарезанные, волшебные прекрасные сухари.  Быстро, почти не жуя,  страшно голодная девочка проглотила первые два сухаря и только после этого смогла чуть замедлится, почувствовать вкус.
-Булочки с ванилью, – припомнила малышка.
Название это зацепилось в памяти потому только, что приятный сладкий запах булочек так не похож был на вонь.
Наевшись Дуняша обвела комнатку довольным взглядом. Та показалась ей очень уютной.
-Как хорошо дома, – прошептала она и улыбнулась, – никогда раньше не замечала, до чего же здесь уютно. Девочка обвела взглядом крохотную комнатку. Здесь у неё была даже своя собственная кровать. Раньше она, как и все крестьянские дети, спала с мамой, но ведь хозяйка была старше Дуни, и когда она выросла из своей красивенькой детской кроватки, её вместо того чтобы просто сунуть в чулан, отдали крестьянской малышке вместе с чудесной мягкой перинкой. Так Дуняша оказалась спящей на чудесной кроватке с резной высокой спинкой. Тем более, что мамина была узкой и слишком неудобной. Девочка чувствовала себя маленькой принцессой либо королевской наследницей, а теперь у нее была и фарфоровая кукла в кружевном платьице. Дуняша была почти счастлива, вот только была бы мамочка рядом. Малышка размечталась. Медленно с наслаждением откусила ещё один сухарь. Жевала с удовольствием. Посмотрела на оставшиеся в сундучке сухари, убедилась, что их ещё много, закрыла сундучок и погладила рукой крышку:
-Славный…
Так и не переставая улыбаться, маленькая москвичка похвалила солдат, что хорошо протопили кухонную печь и наслаждаясь теплом. Стянула с головы платок, положила его вместе с душегреей на мамину кровать, развязала завязки лаптей, стянула их с ног, и зарылась под любимое лоскутное одеяло. Кот все время лукаво наблюдавший за ней, снисходительно уступил ей угол одеяла и потоптавшись, улегся рядом с девочкой. Малышка устроилась и блаженно заснула.
Утром Вася известил, что пора просыпаться - выбрался из-под одеяла, спрыгнул на пол, стал царапать дверь и призывно мяукать.
Дуня протерла глаза, посмотрела на хмурую серость за окном, пробурчала недовольно:
-Грустное время года осень. Вечером –темно, утром темно, а днём – дождик.
Васька просился за дверь, там кто-то топал и громко разговаривал.
-Солдаты… – поморщилась девочка.
Она тяжело вздохнула, спустила ноги с кровати. Первым делом малышка схватила сухарь, который вчера оставляла на сохранение фарфоровой кукле. Только поспешно умяв его, Дуняша решилась открыть дверь. Кот сразу шмыгнул в коридор, девочка решилась выйти за ним следом. Её первым впечатлением был мощный винный запах, ударивший в нос. Сделав пару осторожных шагов, она наткнулась на растянувшегося на лавке возле девичей спящего мертвецки-пьяного солдата. Одну руку он подложил под голову, другую свесил до земли, но цепко сжимал в ней недопитую бутылку вина. Под лавкой валялась уйма пустых бутылок.
-Понятно, – поморщилась маленькая москвичка, – французы добрались до хозяйских погребов.
Она пнула бутылку, прошла мимо солдата и вслед за котом отправилась на второй господский этаж. Раньше она бывала там только летом, когда хозяева уезжали из своего городского дома в дальнее имение. Малышке очень нравилось подниматься по широкой мраморной лестнице. Когда Дуняша была совсем маленькой, ступени казались ей такими непреодолимо-высокими, потом ей ещё долго приходилось отдыхать, переводить дух, сидеть на ступеньке, делить трудный подъем пополам.
Теперь девочка подросла и справлялась с лестницей, но посидеть здесь, посмотреть на все свысока было так приятно. Дуня насмешливо наблюдала за двумя спорившими солдатами. Она не понимала ни слова, но была уверена, что спорили они о рыбалке. Оба француза были изрядно пьяны, еле держались на ногах, но старательно разводили в стороны руки, доказывали чей улов длиннее. Москвичка хихикнула, побежала дальше. Возле дверей хозяйской спальни стоял красивый с витыми ножками и шёлковой обивкой диванчик. На нём расположились мадам дурной запах и молодой офицерик. Они не сводили друг с друга глаз и ворковали что-то очень французское. Дуняша не стала прислушиваться, всё и так было понятно. Он вешал ей лапшу на уши. Она умилялась. Солдатик был изрядно пьян.
-Фу-фу… – вырвалось у девочки.
-Ничего ты не понимаешь! – возмутилась мадам Жуль и затрясла кудряшками, – он назвал меня красивой.
-Он просто выпил лишнего, – расхохоталась Дуняша и убежала вниз по лестнице.
Внизу ей преградил дорогу тот рослый страшный солдат, который прошлый раз ловил кота. Теперь здоровяк был жутко пьян и среди опустошенных бутылок ловил чертей. Судя по всему, черти у него были маленькие, шустрые и вертлявые. Француз разтопырил руки, хватал воздух, бесился, ругался, рычал как дикий зверь. Дуняша попыталась пройти мимо него, тот разъярился, оттолкнул малышку, коршуном бросился на нового зелёного чёрта. Девочка пушинкой отлетела к стене и осторожно двинулась вдоль неё, старательно перешагивая валявшиеся повсюду бутылки, боясь любым звуком привлечь внимание солдата. А тому, видимо, удалось изловить врага человеческого. Солдат смеялся, тряс и душил чёрта, но тот извернулся и вновь ускользнул. Здоровяк с досады ударил кулаком по оконному  стеклу, раздался треск и звон, по  коридору закружился жёлтый листочек, дунул холодный ветер. Солдат отвлекся и москвичке удалось пробежать мимо него.
У следующего окна орудовал другой пьяница. Он всем телом повис на плотных бархатных портьерах. Оборвав их, едва не упал, поймав равновесие, стал заматываться в шторину. При этом солдат был столь серьезен, что девочка остановилась понаблюдать, что это он делает. Загадочный солдат обмотался длинной тканью, перекинул угол через плечо и стал торжественный, как памятник. Для пущего сходства он забрался на ящик, словно на постамент, одной рукой придерживал одеяние, а другую поднял и раскачивал ею, словно успокаивал толпу. Видела Дуняша такие статуи в парке. Эти дядьки девочке всегда казались смешными.
Дуняша поспешила дальше. Ей хотелось попасть на кухню. Может там ещё осталось что-нибудь вкусненькое.
Теперь на кухне орудовал полковой повар француз. Первым делом он отыскал огромный чан, в котором прачка чтобы отбелить, кипятила постельное белье. Отмыл его, взгромоздил на печь и затеял луковый суп. Сегодня тоже солдат ожидал суп. Пока на кухне никого не было, девочка заглянула в чан.
И тут маленькой москвичкой овладело жгучее желание отомстить завоевателям. Она схватила большую деревянную миску с солью и опрокинула всю её в суп.
Нашкодившая девочка опрометью бросилась бежать прочь. Она поспешно залетела в свою безопасную комнатку и захлопнула дверь, опустила щеколду, затаилась, забравшись на кровать и поджала ноги. Успела подумать:
-Надо было сперва отлить себе супчику в какую-нибудь миску и только потом солить. Я же для того и приходила на кухню, чтобы съесть ещё что-нибудь или хотя бы попить. Но теперь уже туда не сунешься.
Даже сквозь дверь было слышно, как отчаянно завопил француз, вернувшись на кухню и попробовав свое варево. Он просто взвыл и долго-долго перебирал самые злые слова. Малышка только похихикала. Вскоре вопли повара перекрыл другие звуки. Из коридора раздавался какой-то грохот, топот сапог и грубые голоса солдат.
-Они перетаскивают что-то тяжелое, – догадалась девочка, – интересно что?
Ей ужасно хотелось выглянуть за дверь и посмотреть, но было так страшно. Дуняша еле дождалась пока все стихло и решилась приоткрыть щелочку. Ничего не случилось, коридор был пуст. Малышка решилась высунуть голову. Все было тихо, но как-то темно. Девочка решилась выбраться и разобраться. Она поняла, что солдаты задвинули разбитое окно высоким книжным шкафом.
-Неужели они приволокли его из хозяйского кабинета? – подивилась москвичка.
Но книжных шкафов не было нигде  больше кроме кабинета. Дуняша и думать бы об этом не стала, да увидела на полу зверски выдранный листок из книжки со сказками. Малышка видела этот толстенный том однажды летом, когда господа уехали из города. Молодая хозяйка забыла его тогда в детской. У Дуняши дух перехватило - такие яркие, невероятные там были картинки. И вот теперь грубые солдаты порвали волшебную книжку. Порвали синие облака, замки, королев и принцев. Девочка торопливо подняла порванную страничку, прижала её к груди и  пошла искать остальное. Она шла, и словно опавшие осенью с деревьев красивые листья, подбирала страницы из сказочной книги. Особенно много их лежало на мраморной лестнице. Дуня поднималась, подбирала упавшие страницы и сама не заметила, как добралась до кабинета. Там валялась основная часть тома и роскошный переплет. Малышка подняла его и решилась осмотреться. Ее любопытный взгляд долго бродил среди расшвырянных повсюду хозяйских книг. Она наткнулась даже на ещё один раскрытый том с картинками. Девочка потянулась к нему, но вдруг услышала строгий окрик:
-Не тронь! – голос мадам был неожиданно громким и командным, – разве ты не видишь, что книга на французском?! А впрочем, – рассмеялась она, -  какая тебе разница, ведь ты и по-русски читать не умеешь. Как вы вообще читаете на своем дурацком языке?
Кудрявая любительница духов поставила ногу в модной туфле прямо на книгу. Девочка посмотрела на обидчицу. Та сидела на краю большого дубового стола и разглядывала свое отражение в овальное, одетое в золоченные узоры, хозяйкино небольшое зеркальце на длинной затейливой ручке. Она примеряла совсем новенькую нежно-голубенькую, с атласными розочками шляпку молодой хозяйки.
-Это не твоё! – воскликнула девочка, – эту шляпку хозяин дочке подарил на именины.
-Здесь теперь все моё! – рассмеялась кудрявая мадам. - Точнее наше. Твои господа проиграли и сбежали.
-Мои хозяева не сбежали! – обиделась маленькая патриотка, - они ещё вернутся.
-Жди, жди… – зло смеялась мадам, – а пока мы здесь хозяева. Смотри даже Вольтер над тобой смеется, – она подняла костлявую свою руку и указала на гипсовый бюст лукавого философа, стоявший на шкафу. Дуня посмотрела на него. Никогда еще этот носатый старик в парике не казался девочке таким противным, как теперь.
А француженка, развеселившись продолжала:
-Твой хозяин был заядлым любителем Франции. У него полным полно французских авторов, да и книг на французском языке….
 Малышка не отвечала. Она все силилась понять, откуда иностранка знает такое трудное слово «полным полно», а та приняла её молчание за согласие слушать и продолжала болтать:
-Я все не понимаю ваше словечко «хозяин», почему не «господин»? Правильно делают, что продают вас как скот…
Не дав ей договорить, в кабинет вломился здоровенный французский солдат.
-Бертран! – радостно воскликнула мадам и едва не уронила с головы шляпку.
Она поспешила затянуть под подбородком ленты новенькой шляпки в громадный бант, и кокетливо поправив выбившийся локон, разулыбалась. Дуняше все французские солдаты казались одинаково неприятными, но этот был особенно ужасен. Он был громадного роста, неряшлив, плохо выбрит, скалил желтые кривые зубы, растопыривал свои огромные лапищи и это именно он гонялся за Васькой, и за зелеными чертями.
Солдат ухмыляясь, принялся принимать перед мадам вальяжную позу, наклонился к ней, оперся одной рукой о шкаф.
Изрядно опустевший книжный шкаф качнулся, стоявший на нем тяжелый бюст закачался и рухнул на голову здоровяку. Носатый словно клюнул соотечественника, повалился на пол и раскололся на куски.
Побитый солдат повалился вниз, уронил голову на грудь, прохрипел что-то и затих, широко растянув свои длинные ноги. Мадам вскрикнула, разволновавшись, спрыгнула со стола, бросилась к упавшему, закудахтала что-то французское, засуетилась.
Москвичка воспользовалась неразберихой, схватила ту книгу, что не давала мадам и была такова. Девочка вбежала в свою комнатку очень довольная, ведь ей удалось забрать у проклятых французов обе книжки с яркими картинками. Теперь можно было целыми днями никуда не выходить, грызть сладкие сухари и разглядывать сказочные картинки.
Так она и сделала, очень уж не хотелось снова встречаться с этими грубыми солдатами.
Только однажды ей все же пришлось вечером, когда уже стемнело и дом затих, снова выбраться на кухню. Уж очень хотелось пить. Света не понадобилось, идти было совсем рядом. Да и девочка отлично ориентировалась в старом доме.
Она торопилась, поспешно схватила большой пузатый кувшин с водой. Даже присела, такой он был тяжелый, взяла его двумя руками, но поставила обратно. Заметила длинную свечу, сунула её за пазуху, только после этого подхватила кувшин и двинулась в обратный путь. Всё прошло хорошо. Её никто не заметил. А какая чертовщина примерещилась французскому повару, ей дела не было.
Маленькая москвичка заперлась в своей комнатке и носа не высовывала. Даже мадам Жуль совсем позабыла об её существовании.
Кроха целыми днями сидела, разглядывала удивительные сказочные картинки с ведьмами, добрыми волшебницами, конями, каретами и драконами. Особенно хороши они были когда ранняя осенняя тьма накрывала мир своим волшебным плащом и всё мерцало и золотилось в сияние свечи. Но однажды утром любопытной девочке стало невмоготу, нестерпимо захотелось узнать, что там творится за дверью. Да и сухари кончились.
Дуняша тихонько открыла дверь, выглянула в коридор. Тихо. Никого. Она выбралась, осмотрелась и ступая, как можно тише, пробралась к выходу. Настойчиво скребший когтями дверь Васька, весело задрав пушистый хвост засеменил по своим кошачьим делам.
Во дворе тоже было тихо и пусто.
Дуня решила пойти туда, где видела Матрёну, ведь она так и не вышла из того дома.
-Не может быть, что во всём городе никого из жителей не осталось, – рассуждала москвичка.
Она старательно вспоминала, где же в тот раз увидела Мотю. Малышка привычно собрала длинный подол сарафана в кулачек и прибавила шагу.
-Так.  Дорога была запружена телегами с ранеными. Мы повернули вот здесь, пошли туда. Где-то должно быть нацарапано на стене плохое слово, – припоминала Дуня, – дальше большие беззубые львы..
Малышка порадовалась, что осталось совсем немножко и покажется тот самый дом, куда убежала Мотя. Москвичка была уверена, что там-то и прячутся русские. Ей ужасно хотелось поговорить с кем-нибудь на родном языке, только не с противной мадам.
-До чего же надоели эти французы, – бурчала девочка, – «мы победили… все наше», – передразнила она кудрявую мадам.
Дуня вертела головой, искала знакомые места. Углядела приметный кривой дуб, разулыбалась. Вот и заветная дверь. Малышка оправила сарафан, хотела постучать, но дверь подалась, легко отворилась. Растерянная девочка толкнула её и перекрестившись, решилась войти.
За невзрачной низкой дверцей был хозяйственный двор, разбросанные поленья дров, старая метла…
 Продолжить осмотр девочка не успела, откуда-то сбоку на нее налетела другая москвичка, сгребла в объятия:
-Дуня!
-Мотя!
Девочки хохотали и обнимались. Восторгу не было конца.
-Ты нашлась! Ты вернулась!
-Да я и не уезжала…
-Так ты уживаешься с французами?! – посерьезнела старшая.
-Приходится, – поморщилась Дуняша, – они набились в наш дом и ведут себя, как хозяева. Да ещё эта мадам-вонючка. Представляешь, оказалось она уже давно выучила русский, просто притворялась. А теперь притворятся не перед кем, она и болтает.
-Гадина! – зло прошипела Матрёна, – я ненавижу французов! Поубивала бы всех!
-А я, – похвасталась малышка, – я им в суп целую миску соли высыпала, пока никто не видел. Весь полк остался без обеда.
-Здорово! – поддержала Мотя, – только мелковато, по-детски.
-Чего ж ты хочешь, – возмутилась малышка, – я же была совсем одна. По-нашему разговаривала только с этой противной училкой.
-Ничего, - похлопала её по плечу подружка, – теперь мы такого натворим, – внезапно она заговорила о другом, – может ты есть хочешь?
-Хочу. Очень! – закивала крохотная москвичка.
-Так пошли. У меня полно вареной репы.
-Сама готовила? – не поверила девочка.
Матрёна повела её в невзрачный сарайчик, где прямо на костре готовила еду. Уплетая горячую сладковатую репу Дуня и забыла, что кругом война.
-Сто лет не ела горячего, – шамкала она с набитым ртом.
-Никакие не сто лет, – строго возразила Мотя, – французские войска в Москве всего неделю.
-Не может быть! - поразилась маленькая патриотка, – а мне кажется все хорошо было страшно давно.
-Чтобы солдаты ушли и снова стало все хорошо надо бороться.
-Но как? Их так много, а нас только двое
-Трое, – торжественно объявила Матрена и указала рукой в темноту.
Оттуда выступил незнакомый мальчишка. На русой голове бесформенный крестьянский картуз, слишком большой с чужого плеча зепун и грязные потерявшие свой цвет порты, протертые до дыр старые лапти. Лет 14-15. Рожа наглая, в зубах сжимает соломинку. Его самоуверенность заражала.
-Это Савва, – сказала Мотя.
Он подсел к костерку и принялся рассуждать:
-Мы маленькие, а здоровенные дядьки – солдаты на нас и внимания не обращают. Нас будто бы и нет совсем, а мы есть и мы им устроим.
-Что устроим? – наивно спросила кроха.
-Кузькину мать! – сжал кулак пацан, – со взрослыми они борются, расстреливают. А мы пока… Я тут уже присмотрел кое-что.
-Только надо дождаться пока стемнеет, – подытожила Матрёна, – сейчас мы слишком заметны.
-Верное замечание, – одобрил Савва, – а пока всем спать.
-Но я только что проснулась, – возмутилась Дуняша, – я не смогу заснуть.
-Тогда…тогда… – задумался пацан, – тогда ложитесь и болтайте о своем. Главное, чтобы вы потом не засыпали на ходу.
Девочки улеглись рядышком на жёсткой и  узкой Мотиной лежанке. Малышка не могла не заметить, насколько была удобней и красивей её родная кроватка.
Дуняше так хотелось рассказать подружке обо всем, что с ней приключилось за последние дни, расспросить Матрёну,  задать ей кучу вопросов, но сказались волнения и недоедание, маленькая москвичка больше не была одинока, она наелась горячего, успокоилась и почувствовала, что глаза слипаются. Впервые за эти тревожные дни, кроха уснула так безмятежно и улыбалась во сне. Ей даже приснился сон про лето, зелень и цветы…
-Эй, вставай… вставайте! Пора делом заняться.
Малышка терла глаза. Давненько ее никто не будил кроме кота. Голос у пацана был грубый, неприятный.
-Подъем! -  скомандовал он, – перекусите чего осталось, да идем шустрее.
-Куда идем? - решилась спросить малышка.
-Увидишь.
В промозглых вечерних сумерках они втроем долго петляли по незнакомым узким переулкам, пока Савва резко не остановился, указал грязным пальцем:
-Во, конюшня у французов.
-И что? – не поняла Дуня, разглядывая длинное тёмное приземистое здание.
-Большая конюшня полковая, – пояснил пацан.
-И что?
-Мы лошадей выпустим, разгоним, – тихонько рассказала Мотя, – а конюшню подпалим. Чтобы захватчикам ничего не досталось.
-Надо, – подхватил пацан, – чтобы им было плохо, ужасно плохо в Москве и они ушли.
Дуняша всегда любила лошадок, но столько и сразу в она никогда не видела. Одной масти, темные в сумерках, прекрасные кавалерийские жеребцы с громким ржанием вырывались из стойла, как только кроха и Мотя дотягивались, открывали деревянные дверцы денников. Кони торопились, толкались, девочке пришлось прижаться к перегородке, чтобы не оказаться под копытами. Мощные горячие красавцы неслись мимо, обжигали своей необузданностью. Дуняша решилась двигаться только, когда конюшня опустела. А Савва наоборот, ринулся внутрь с охапкой горящих веток.
Вскоре он выбежал оттуда, и схватил девчонок за руки, скомандовал хрипло:
-Бегом отсюда!
И потащил их в темноту. За спиной осталось ржание разбежавшихся в разные стороны жеребцов и крики людей. Ребята спешили, не оглядывались и решились остановиться только забравшись в какие-то густые, всё еще не облетевшие кусты. Беглецы перевели дух, оглянулись. В ночное небо поднимался черный дым и злое рыжее сияние пожарища.
-Хорошо! – самодовольно заулыбался пацан.
-Вы так уже делали? – испугано спросила малышка у Моти.
-Уже несколько раз, – гордо вздернула курносый нос патриотка. И не мы одни.
-Так вот о чем говорила мадам, что москвичи сами жгут свой город, – сообразила Дуня.
-Да-да, – подтвердила Матрёна, – французы очень не любят и бояться поджигателей. Только чем больше людей они расстреливают, тем чаще горит город. Мы ничего им не оставим.
-Ну что, отдохнули? – прервал ее воинственные речи Савва, – до утра ещё далеко, надо навестить ещё одно место.
-Там тоже конюшня?
-Конюшня там есть, но чуть подальше. А мы пойдем к бывшей казарме. Там жили наши солдатики, а теперь завоеватели поселились.
Уже совсем стемнело, но пацан быстро находил дорогу между каких-то заборов и сараев. Дуня и не поняла, как они оказались в заброшенном парке среди увядших клумб. Перебежали через несколько алей, пробрались через кусты и вот они – казармы, перед самым носом.
Савва полез за пазуху, извлек оттуда пару огарков толстой свечи и сунул их девчонкам, чиркнул огнивом, зажег свечи.
Терпеливо объяснил Дуняше:
-Видишь, вон там еле живой навес?
Малышка сосредоточено насупилась, молча кивнула.
-Пойдешь к этому навесу, подпалишь сено. Только будь осторожна сама в сено не лезь, не подпали сама себя.
Девочка обиделась, чего он считает меня такой маленькой и глупой, возмутилась она про себя – «подумаешь, ростом не вышла».
Ей все меньше нравился самоуверенный пацан, а он распорядился и побежал совсем в другую сторону к казарме. Где многие окна на первом этаже были открыты.
-Это любители трубочку покурить пооткрывали, – объяснила Мотя, схватила огромный пук соломы и побежала за Саввой. Кроха только хотела предупредить, что пламя свечи лижет, поджигает солому, как старшие стали хватать эти загоревшиеся клочья, швырять в окна казармы. Там сразу разгорелся пожар, раздались крики, что-то трещало, ломалось. Дуня отвернулась, занялась сеном. Сухая трава вспыхнула сразу. А в следующее мгновение пацан уже тянул ее за руку, кричал:
-Бежим. Бежим отсюда. Скорей! Скорей!
Дуня торопилась как могла. Савва грубо тащил её за руку. Матрена легко поспевала за ними. Поджигатели нырнули в один кривой переулок, в другой. Он видел в темноте, как кошка, легко находил дорогу, а маленькая москвичка уже давно потерялась и запыхалась. Они миновали парк и поспешно забрались на крышу какого-то сарая.
-Здесь отдохнем и поглядим как там из казармы разбегаются, – решил пацан.
-Люди не лошади, сами не разбегутся, – возразила Дуняша.
Ей просто хотелось спорить с наглецом.
-Смотрите, – зашумела Мотя, – они не просто разбегаются, в окна выскакивают.
-И в самом деле сами разбегаются хоть и не лошади.
-Смотрите, смотрите, – веселился Савва, – как хорошо разгорается. Здраво полыхает.
-Не зря мы старались, – поддакнула Мотя.
Казарма пылала в ночи огромным рыжим костром, сыпала яркими искрами, чернила небо столбом плотного дыма. Клубы застилали окрестности.
Домой поджигатели возвращались весёлые. Громко обсуждали впечатления.
-А я…!
-А я…!
-Тише, – призывала к благоразумию Дуняша, – вдруг нас услышат.
-Ерунда! – отмахнулась Матрена, – солдаты все равно ни слова по нашему не понимают.
-Шуметь не стоит, – поддержал кроху пацан, – ночь на дворе, а мы слишком веселые.
Все разом смолкли, да так в молчании добрались до своего пристанища. Молча развели костер, сготовили, пожевали и уволились спать. Малышка уснула раньше всех, ещё возле костерка, и старшей москвичке пришлось самой раздевать ее и укладывать.
День пролетел так стремительно, словно мгновение...

-Подъем! Быстрее! – оглушительно громко потребовал Савва, – не тяните время. Сегодня нас ждет оружейный склад. Там порох, как рванет.
-Его же охраняют, – серьезно возразила Матрена.
-Само собой, – легкомысленно отмахнулся пацан, – только и мы не лыком шиты.
Он азартно подмигнул и москвички отправились за ним. Долго поплутав по темным кривым переулкам, юные поджигатели выбрели к мрачному, тщательно запертому зданию. Его плотно закрытые двери кроме замка охраняли засов, массивная цепь, черный большой навесной замок и солдат с длинным ружьём, обходивший вокруг здания. Окон не было вовсе.
-А как же?
Савва успокаивающе поднял ладонь.
-Спокойно.
Как только солдат скрылся за углом, пацан бросился к дверям. Каким-то гнутым гвоздем поковырявшись совсем немного, он разомкнул черный замок, отбросил цепь, убрал засов, сунул гвоздь во второй замок, пошерудил в нем и отпер дверь.
Взломщик с победным видом вернулся к девочкам, взял у Моти огарок свечи, зажег ее и стал воровато оглядываться.
-Нужно сено или хворост, – деловито объяснил пацан.
-Я видела здесь неподалеку связку хвороста, – обрадовалась, что тоже кое-чем может пригодиться Дуня.
-Тащи сюда, – велел Савва.
Малышка сбегала в подворотню, удивляясь, как остальные не заметили связку прутьев. Она только успела притащить ее, как солдат вернулся. 
Пацан успел придать дверям нетронутый вид, замотал цепь и поправил засов. Москвичи спрятались в ближайших кустах и затаив дыхание наблюдали, как охранник прошествовал мимо дверей и ничего не заметил. Даже пламя свечи, которую Савва так и не погасил, и стоял в кустах держа её перед собой, словно на службе в храме. Слава Богу хоть огонек был жалкий, крохотный. Поджигатель спохватился и задул свечу, уже за спиной француза. Как только солдат скрылся за углом, мститель сразу бросился к складу, распахнул двери, схватил хворост, зажег свечу. Девочки наблюдали, как он поспешно отыскал ящик с порохом, обложил его хворостом, и поставил свечу так, чтобы огонек лизал тонкие веточки. Аккуратно прикрыв двери, пацан скомандовал:
-Бежим!
И мстители помчались в ночь. Вскоре за их спинами раздался оглушительный взрыв. Сразу за ним ещё и ещё один. Вдруг стало светло, как днем. Сзади поднялось огромное страшное пламя. Пожар охватил соседние дома, ревел и громыхал.
Юные москвичи торопились убежать как можно дальше. Они остановились только на высоком берегу Москвы реки.
Савва повалился на сухую траву, выдохнул мечтательно:
-А мы молодцы, такого натворили.
-Это все ты, – похвалила Матрена.
-Одному не сподручно, - признался поджигатель. – Все вместе мы справляемся гораздо лучше.
Маленькие девочки заулыбались. Они смотрели на реку, на Москву, широко разлегшуюся по обоим берегам, на крыши домов и круглые головки церквей. Прекрасный родной город поник, погрустнел, будто оскорбленный, поруганный, заброшенный. Он словно молил об отмщении, просил изгнать наглых чужаков. С высоты юным патриотам были видны разбежавшиеся по старинному городу пожары. Там и здесь огонь пожирал отдельные дома и целые имения.
-Так поджигаем не только мы? – восхитилась кроха.
-Я же тебе говорила. Все хотят, чтобы французы ушли.
-Да, – поддержал Матрену пацан, – не сладко приходится завоевателям в Москве. Сперва они сами грабили и жгли как в других захваченных городах, а теперь им деться некуда, слишком горячо. Вот-вот сбегут.
-И наши вернутся, и мама, – мечтательно прошептала Дуня.
-Тише, – потребовала старшая, - Савкина семья сбежать не успела, и французы их убили.
-Вот почему он совсем один.
-И он поклялся выгнать солдат из Москвы и пойти в леса воевать вместе с партизанами.
-Герой, – вздохнула девочка.
Она смотрела на Савку, на огни внизу, и сама не заметила, как закрыла глаза. Мотя посмотрела на нее снисходительно, сказала тихонько:
-Дунька еще совсем маленькая. Выдохлась.
-Завтра пойдем без неё,  - решил пацан, – пусть отсыпается.
Дуню разбудили, пошли к себе. Она недовольно терла кулачками глаза, но когда ей объявили, что на следующую ночь оставят ее отдыхать, даже спорить не стала.

Только когда стемнело и юные поджигатели ушли, и она осталась у костерка одна, кроха взгрустнула. Отчаянно не хватало ей уютно-урчащего мягонького кота и яркие сказочные картинки очень помогали скоротать время. А теперь ждать было так долго и страшно.
Юные поджигатели шумно ввалились, когда до утра было далеко и темнота ещё не стала прозрачной. Мстители прибывали в отличном настроении -весело обсуждали, как всё прошло:
-Ловко мы сожгли целый склад продуктов, – похвалялся пацан, – голодно теперь придется французикам. Есть-то теперь нечего.
-У них этот склад точно не единственный?  - серьезно возразила Мотя.
-Найдем другие. Спалим другие, – заверил Савва, – никуда им теперь не деться.
-Сами в Москву приперлись, – сердилась малышка.
-Кто их к нам звал. Сидели бы в своей Франции, – горячо поддержал Савка, – пускай скорей убираются.
-Проголодаются и уберутся. Вон, как ярко продукты горели. До небес огонь поднялся. А что ж там все-таки взорвалось? – удивлялась девочка.
-Не знаю то, – отмахнулся пацан, – но бухнуло на славу.
-Черные горелые брюквы ещё долго сверху валились.
-Я хотела подобрать одну, – рассказала Матрена, – а она такая горячая, только пальцы обожгла.
-Горело, пол города освещало. Солдаты суетились, пытались тушить, да куда там… завтра пойдем запалим на Тверской-Ямской большой дом, который важный генерал занял, – решил Савва, – дом богатый. Я давно уже его присмотрел.
-Я с вами! – воскликнула Дуня, – здесь сидеть страшно.
-А с нами не страшно! – гордо погладил себя по груди пацан.
-С вами тоже страшно, – призналась малышка, – только так интересно, что и бояться некогда.
-Решено, – подытожил Савва, – идем все вместе.

Следующая ночь выпала на новолуние и была совсем темной.
- Даже своих ног не видно, – жаловалась Мотя.
-Это хорошо, – радовался пацан, - нас не видно.
-Идти пришлось далеко. Дуняша ещё никогда не бывала на Тверской-Ямской, только слышала, как взрослые говорили, что дома там богатые и красивые. Но теперь их разглядеть не удалось. Темно и огней в окнах нет. Даром, что окна огромные.
 Возле высоченных деревянных дверей расположились пара солдат охраны – широкоплечие, огромного роста с жуткими ружьями в обнимку, но мирно спавшие. Они тихонько посвистывали и посапывали во сне.
-Совсем не страшные, – порадовалась малышка.
 -Нам это удачно, – деловито рассуждал Савка, – нам надо пройти мимо них.
-Зачем? – ужаснулась девочка.
-Смотри, – шептал ей в самое ухо пацан, – дверь безо всякого замка, просто прикрыта. Зато открытого окошка нет, ни одного, да и  они высоко. Зато мы можем спокойно войти внутрь и устроить пожар прямо там.
-Мы пойдем внутрь? – округлила глаза юная патриотка.
-Конечно.
Мимо здоровяков охранников они прокрались, затаив дыхание и немного расслабились только уже внутри богато убранных комнат. Савва снова извлек из-за пазухи огарки свечей, чиркнул огнивом, зажег, раздал девчонкам.
-Поджигайте шторы.
-А ты?
-Видишь, посреди гостиной французы свалили в кучу хозяйские вещи – всё, что солдатам не подошло: юбки, капоры, кофточки. Я пойду, подпалю эту кучу, может, большой диван подожгу.
Высоких торжественных окон в первой же зале было штук десять. Их закрывали тяжёлые коричневые бархатные портьеры с толстыми золотыми шнурами. Плотная ткань долго не хотела разгораться. Пламя свечи напрасно лизало красивый бархат. Зато потом вспыхнуло невыносимо жарко. Окна пылали, пламя мощно загудело. Громко лопнуло стекло.
-Бежим! – крикнул Сава.
И поджигатели помчались, что было сил. Они стремительно проскочили мимо резко проснувшихся, ничего не понимавших солдат. Те напрасно пытались их остановить, не смогли и ломанулись внутрь здания, где уже разбушевался пожар. Москвичи проломилась сквозь густые кусты, укрылись за низким каменным основанием забора и наблюдали, как солдаты суетятся - то пытаются тушить, то принимаются спасать вещи из огня.
 Вернувшись домой очень довольными москвичи твердо решили на следующую ночь вновь отправиться на Тверскую-Ямскую - там дома большущие, богатые и многие генералы завоеватели поселились на этой широкой улице.
-Одно удовольствие жечь французов, – самодовольно рассуждал Савка, – заметили, какие они все хилые и щуплые…
-А как же те, что охраняли генерала? – возразила Мотя.
-Больше у них нет таких, – заверил пацан, – и вообще они глупые и легкомысленные.
-Как же они тогда наших одолели?
-Все равно дураки! - обиженно бурчал юный патриот, – мы их скоро одолеем.
Так и повалились спать с мечтами о мести.

Новая ночь была снова безлунной и чернющей. Поджигатели шагали между заборами в кромешную тьму. Один Савка понимал, куда идти. Оказавшись на уже знакомой улице он огляделся. Там, где они были вчера зияли жуткие руины. Огонь похоже перекинулся и на соседний дом. Улица зияла черными провалами, как беззубый рот. Зато в дальнем конце роскошный дом сиял большими окнами.
-Нам туда!
-Там есть люди, скоро разъедутся, надо ждать.
И правда, окна всё гасли, экипажи и всадники разъезжались. Стало совсем тихо.
-Пошли, – скомандовал Савва.
Но они не успели даже подобраться к заветному дому, как ему на плечо легла тяжелая рука.
-Стой, – велел жуткий акцент.
-Бегите! – крикнул пацан.
Но Мотю уже схватили железные руки. Дуня дёрнулась, пустилась бежать. Вдруг споткнулась, упала. Проклятый, длинный подол сарафана опутал ноги. Её властно подняли, поставили рядом с Саввой.
-Попались поджигатели!  - хрипел акцент, толкая девочку в спину. -Стрелять.. поджигал.
Сразу стало особенно темно. Так хотелось вырваться, убежать, исправить, переделать все по-другому. Внезапно стало так жалко пушистого кота Ваську. Захотелось его обнять.
-Мама. Неужели я больше не увижу маму?
Крошка расплакалась. Заливалась слезами и тихонько всхлипывала.
Солдаты вывели юных москвичей из уютной темноты на площадку, ярко освещенную тремя кострами. В этом месте в рыжих хищных отблесках было что-то очень страшное. Вокруг толпились солдаты, на старой выщербленной кирпичной стене корчились их черные уродливые тени. Голоса звучали грубо и совсем непонятно. Ясно было только, что завоеватели угрожали. Резко толкая в спину, они пригнали к стене толпу перепуганных, жалко жавшихся друг к другу крестьян, в грязных обносках и построили их у стены. Люди смотрели затравленно. Одни молились, крестились, быстрыми отчаянными жестами. Другие смотрели с ненавистью, хрипло ругались, проклинали солдат.
-Убийцы! Креста на вас нет!
-Вы все сдохните в России! – крикнул французам хилый мужичонка.
В это время солдаты выстроились напротив стены, подняли ружья…
Раздался оглушительный залп. Крошка зажала уши, зажмурилась. Она открыла глаза, вокруг все плыло в сизом душном дыму. У стены больше никого не было. Убитые вповалку лежали на земле. Мертвые лица были ужасны, глаза закрыты. Только тот, что кричал, уставился на девочку мертвым неподвижным прозрачно-серым взглядом.
Дуняша очень хотела, но не могла отвернуться.
-Нас тоже расстреляют, - услышала она словно издалека голос Саввы.
К ним подошел высокий французский офицер в черной шляпе. Поймавший детей солдат, спросил что-то, указав на юных поджигателей. Офицер отмахнулся брезгливым жестом. Солдат потащил москвичей куда-то в темноту, открыл скрипучую дверь, втолкнул их и громко опустил тяжелый засов.
Поджигатели оказались в полной темноте.
-Где мы? – спросила Мотя совсем тоненько, испуганно.
-Щас, – уверенно отозвался пацан.
Он полез за пазуху, пошарил и извлек огниво и свечу. Еще немного и веселый огонек осветил большой дровяной сарай.
-Отлично, – заявил никогда не унывавший Савва, – мы спасены. В таких сараях всегда есть дыра.
-Откуда ты знаешь? –усомнилась Матрена.
-Хозяева часто оставляют, чтобы воздух двигался и дрова были сухие, – объяснил пацан, – нам осталось только найти ее. Смотри, куда тянется пламя свечи.
-Никуда, – обижено ответила девочка.
-Не может быть, -  заявил Савва.
Дуня их не слушала. Она так устала, силы её совсем оставили, ноги подогнулись и она тихо опустилась на утоптанную землю, прижала коленки к груди, обняла их руками и заплакала. Перед ее глазами застыл страшный взгляд мертвеца. Хотелось закричать, трясти головой, чтоб он только пропал. Дуняша хныкала и качалась из стороны в сторону. Савва только глянул на нее, бросил презрительно
-Малявка…
Взял свечу и пошел обходить дровник. Тоже уставшая переживать Матрена также как Дуня, опустилась на корточки и безучастно следила за ним. Пацан что-то заметил, остановился сосредоточенно почесал нос, и ринулся разгребать поленья дров в углу. За стенами сарая все стихло и Савва старался не шуметь, осторожно перекладывал деревяшки. Его движения становились все поспешней, он поставил свечу на пол и налег обеими руками. Разгребал пока в самом углу не показалась темная щель. Пацан убрал еще несколько рядов дровишек, расширил лаз, даже оторвал доску сарая.
-Пошли, – сердито буркнул он, – хватит реветь. Пора спасаться. Или вам здесь понравилось?
Савва решительно загасил свечу, ринулся в черный пролом, девочки встряхнулись, поспешно двинулись за ним.
Свобода пахла свежим, пронизывающим ветром и хрупкой боязливой надеждой, что все будет хорошо.
-Сегодня надо затаиться, пересидеть пару ночей, – шепотом рассуждал пацан, – а сюда в центр к Тверской-Ямской тем более. Похоже порядок. Возвращаемся домой и пока носа не высовываем.
Так они и сделали. Только когда всё-таки решились выбраться в город поджигать было больше нечего.
Старой доброй Москвы больше не существовало. Ветер с востока окреп, гнал пожар. В Кремле что-то взорвалось, жутко бухнуло. Огонь рыжей горячей стеной несся по улицам и бульварам. Хищные языки пламени облизывали одинокие дубы и липы жадно, пожирал деревянные дома и церквушки. Над городом висел черный дым, гудел в десятки колоколов набат. Со всех сторон с неба лился звон ставший для красавицы Москвы погребальным.
-Неужели москвичи сами собственными руками уничтожили свой город? – все причитала Матрена.
-Ты ж сама этим занималась, – цинично напомнил Савва.
-Я только, чтоб французы ушли.
-Они и уходят. Кто захочет оставаться в таком аду. Я слышал ихний самый главный уже сбежал.
-Выходит мы победили?
-Ну да.
Дуняша глубоко вздохнула. Сухой, горячий воздух обжег грудь
-Надо французов добивать, – по-взрослому серьезно рассуждал пацан. – я пойду из Москвы следом за войсками. Говорят, их наши опять гонят на пустую Смоленскую дорогу. Пойду в леса, вместе с партизанами отомщу этим гадам французам за родителей.
-Я с тобой, – горячо поддержала Мотя, -А ты мелкая, ступай к себе домой. Там у вас дома стоят далеко один от другого. Огонь туда не дошел. Ступай.
Ее подтолкнули в спину. Малышка побежала домой, но ее все не оставляла мысль:
-Все. Это все. Я наверное больше не увижу ни Мотю, ни Савву, а мы даже не обнялись. Обидно.
Ведь малышка не видела, как старшие перекрестили её вслед.
До дому она добралась удивительно быстро. Здесь не было пожаров, воздух не пах гарью и ветерок был даже свеж. Дуня едва на крыльцо поднялась в распахнутую настежь дверь, распушив хвост, выбежал кот.
-Вася! – обрадовалась девочка, потянулась к нему, но тот на руки не дался, испугался шума с улицы. Дуня тоже обернулась на шум. Во двор протискивалась неуклюжая телега Егорыча, с неё спрыгнула и раскинув руки бросилась к малышке женщина.
-Мама!
Кроха повисла на её шее.  Как же Дуняша была счастлива!