ВЕСЕННЕЕ
В большом светлом зале собралась интересная компания. Настроение у всех было приподнятое. За окнами бушевала весна, всё ещё сохранив зимние сугробы, обильно возлежащие вокруг и, вот сейчас, грозившие большим половодьем.
– Да, друзья! Помню весну в Риме. Блажь! Высокое солнце, глубокое небо с облаками, спешащими куда-то, и запахи проснувшейся флоры.
– Вы правы, Николай Васильевич. Европа! Вот и в Париже сейчас мило и спокойно, – откликнулся Иван Сергеевич.
– Вам, милейший Иван Сергеевич, разумеется, мила Европа. А вот я благоденствую у себя, в Тульской губернии. Вот где, скажу вам, истинная благодать. Да и обилие снега к хорошему урожаю, – поглаживая пышную бороду, заметил Лев Николаевич.
– Вы правы, правы, однако, Лев Николаевич. Ох, как правы. Но русская природа, что наш человек – широка, необуздана, а вот ограничить её невозможно. Что тогда Россия? – воскликнул Федор Михайлович.
– Так ведь Россия, – Николай Васильевич даже встал и подошёл к окну, – это почти мистика. Ну, где вы видали такое пространство: снега, снега до горизонта, и синеву лесов, и робость светила, раздумывающего с чего начать? Всемирный потоп, да и только. А вот Ноева Ковчега нет! Дудки.
– Ну, зачем так трагично, Николай Васильевич? – Лев Николаевич улыбается. – Всё поучаете нас, всё мистика да ирония. Природа-матушка знает, что делает. И мужичок привычен к её безобразиям. Стерпит и это. А Ковчег? Так это нам с вами уже надобно придумать для страждущих душ…
– Народ истосковался по теплу, – заметил Федор Михайлович, – да и страсти великие, что тут поделаешь. Даже холодные снега не могут охладить эту жажду к справедливости. А вот почему у нас так-таки всё? А?
– Нет, нет, Федор Михайлович, – заметил Иван Сергеевич, – это вы туману напустили. А люд-то не виноват в этом. Происки Вселенной и кризис климата. Хотя соглашусь. Почему слаба Россия? Всевышний сам, видимо, не знает. Или замалчивает и благоволит более к Европе.
– Так ведь сейчас не девятнадцатый, даже не двадцатый век, замечу я, – встрепенулся Николай Васильевич, – говорят уже двадцать первый век. Только за окном всё по-прежнему – снега, снега.
– Вы правы, Николай Васильевич, ох как правы. И Чичиковы, проныры, поди, тут, как тут, – Федор Михайлович заинтересовано посмотрел на Николая Васильевича.
– А куда они денутся, Фёдор Михайлович? Так ведь и Раскольниковы, вишь, так разошлись. Даже заказы берут. Что тут старуха процентщица? Бери выше, ой, как широка Россия, неумерена.
– Да будет вам, Николай Васильевич, – вступился Иван Сергеевич, – бывали в России и не такие времена. Это Европа заскучала, успокоилась, погрязла в маленьких слабостях и грехах. А Россия – это колосс! И страсти таковы.
– Без Бога живут, – бросил реплику Лев Николаевич, - а, верно, нет его, значит всё можно. Человек существо слабое, порокам подверженное.
– Ну, да! – воскликнул Николай Васильевич, на всех не хватает ни Раскольниковых, ни поездов.
– И то верно! А всё-таки весна! – мечтательно заметил Иван Сергеевич, – как же хорошо сейчас в Италии, в Париже. М-да…
Дверь отворилась, и показался запыхавшийся Александр Сергеевич.
– А вот и я! Прошу простить меня за опоздание.
– А мы здесь, Александр Сергеевич, о весне беседу ведём, – обратился Лев Николаевич к Александру Сергеевичу, – нашей российской весне.
– Благодарная тема, господа! Весна – пора любви. Помнится, как я это состояние практиковал круглый год! И российские снега мне не мешали. Жизнь удивительна. Ах! Я помню чудные мгновенья! Не будем о грустном. А, главное, заметьте, господа, что Фёдор Иванович уже сказал обо всём этом:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить:
У ней особенная стать –
В Россию можно только верить.
За окнами продолжала бушевать весна. Первый день апреля обещал много необычного.
15.03.2013.