Редко, совершенно скучными вечерами, я люблю спускаться в библиотеку. Я одеваю мягкие домашние тапочки, наливаю в свою любимую кружку ароматный чай, затягиваю пояс байкового халата и спускаюсь, касаясь рукой сухости деревянных перил. Винтовая лестница увлекает меня в темноту, за которой постепенно, с каждым шагом вниз, начинает пробиваться неровный отблеск света. Дрожащая свеча. Она ждет меня, слегка кланяясь и капая воском на металлический, резной подсвечник. Я беру эту свечу и поднимаю высоко над головой.
Библиотека предстает предо мной рядами длинных, каменных полок. Она фундаментальна. Камень гладкий, массивные блоки уложены ровными конструкциями, кое где – отколы и трещины, кое где – пыль. Воздух сухой.
Я медленно иду мимо полок, разглядывая одинаковые корешки книг, выстроившиеся в странную гармонию неровных рядов. Сложно выбрать какую-то определенную книгу, ведь на них нет ни подписей, ни опознавательных пояснений – только темно-коричневые, толстые, кожаные корешки. Можно взять любую. Вот эту, тонкую книгу, слегка выдающуюся за заступ каменной полки, словно ее кто-то только что поставил обратно. Или тот толстый фолиант, уже покрывшийся слоем пыли и расположившийся на своем месте десятилетие назад. Можно взять любую, но я иду дальше, держа свечу над головой.
Где же я?
Это библиотека жизни. Наша с вами огромная библиотека человеческих страстей и желаний. Невероятно длинные ряды полок уводят меня дальше и дальше, на полках нет свободных мест, и сколь хватает глаз и неровного света свечи – эбонитово-черные ряды с кожаными томами. Величайшее вместилище социальной истории. Каждый том – судьба человека: нищего, правителя, звезды эстрады, гика или воспитанника гимназии. Каждый том – сборник переживаний одного человека, промежуточный или окончательный итог его решений, стараний и грез, вывод его скудных, человеческих потуг, длиной от пары до сотни лет. Апофеоз существования индивидуума.
Я люблю спускаться сюда, но не так часто, как вам могло показаться. Я люблю читать одну-другую книгу, они очень занимательны! Но здесь нельзя оставаться надолго. Это опасно. Ведь пока ты пожираешь глазами строчку за строчкой очередного злоключения судьбы или триумфального восхождения к звездам, страницы твоей собственной книги ветшают, и писать на них становиться все труднее и труднее. Чернила расползаются в кляксы, бумага рвется, кожаный переплет дубеет. Становится сложнее вдыхать этот ароматно-книжный, сухой воздух.
Мне на глаза попадается свеженький томик, величиной не больше брошюры. Я привычным движением руки снимаю его с полки.
«Том миллиардцать седьмой, история жизни Питера Вильяма Генри, Эссекс, Великобритания». Датировано сегодняшним числом!
«Питер Вильям появился на свет, пару секунд водил своими большими, влажными глазами по комнате, а потом разразился торжественным, победным плачем, возвещавшем о начале его телесного обитания на нашей, теперь уже бренной, планете…».
Я плавно захлопываю книгу. Легкая улыбка прояснила мое уставшее, скучающее лицо. Пускай же Питер Вильям предоставит нам такую историю, от которой просто невозможно будет оторваться, ни скептикам, ни романтикам.
Каждый из нас должен задуматься – чем хороша его книга: что в ней есть драматичного, трагичного? Что в ней хочется переписать, а что хочется перечитывать сотню раз? Многие задумываются. Только понимать нужно одно – все эти книги, в каком-то неизведанном порядке расставленные по каменным полкам, тянущимися невероятной вереницей в темный, пугающий горизонт – все эти книги абсолютно одинаковы снаружи. Лишь содержание, вложенный смысл событий делает их особенными среди безликого, кожаного мира. Лишь наполнение делает их интересными. Но вы никогда не узнаете какую книгу читать, пока не удосужитесь ее открыть и понять…
Я неспешно поднимаюсь по старой, винтовой лестнице, оставив свечу догорать рваными бликами у меня за спиной. Я снимаю свой байковый халат, ставлю чашку на первое попавшееся, совершенно неподходящее место – на шкаф в прихожей. Я открываю входную дверь и ухожу в пасмурный, ветренный мир, писать свои страницы о своих приключениях, которые совершенно точно поджидают меня впереди. Главное – это обмакнуть перо, и тогда история за историей лягут неровным почерком на пожелтевший шорох выжидающих страниц.