Американские джинсы и жвачки не добирались до нашего уральского города, когда я была подростком. Зато бог Бутусов спел песню, где мы прощались с США, не успев повстречаться. Так и повелось, эта страна никогда не была в моем списке must sense. Новая Зеландия, ЮАР, Галапагосы, Севилья, Ирландия – «да!», Северная Америка – «не интересует».
Но я там все-таки оказалась раньше, чем в соседней Африке. И это было нарядно: официально, в составе делегации, как сотрудник благотворительного фонда, по приглашению международной организации при Библиотеке Конгресса, на деньги одного мудрого олигарха-благотворителя. Визит на высоком уровне для освоения опыта. Командировка-награда. Почти случайность…
… В апреле на Капитолийском холме в Вашингтоне цветет сакура. Сотни вишен высажены среди мраморных храмов вдоль темных прудов. Это – элегантный подарок японской «первой леди»: по-восточному изящно и по-модному organic, как в Whole Foods. Две недели подряд воздух на холмах наполнен розовой нежностью: миллиарды лепестков заметают мемориалы президентов, озаряемые вспышками фотоаппаратов.
На это чарующее мероприятие туристы приезжают специально, а нам просто повезло.
… Мы прилетели в Вашингтон ранним весенним утром, вымотанные перелетом и долгой стыковкой в Дюссельдорфе. Город пролился в окно автобуса в лучах качественного импортного солнца: еще пустой и сонный, чинный, чистый. «Цивильно!!» - цокали вокруг меня делегаты из российских регионов – врачи, учителя и юристы, приехавшие за качественным импортным опытом. Лепестки магнолий падали на асфальт. Плешивые шкуры платанов переливались в зеркальных кварталах.
Нас поселили в гигантском отеле с атриумом. Под куполом внутри журчал водопад, по стене бесшумно елозил прозрачный лифт. На завтрак, на экскурсию, на встречу, в супермаркет или просто покурить на крыльце я ездила на свой 11-ый этаж, от водопада и – вниз, к нему обратно. Коридор гостиницы был выстлан ковролином. Мой номер – тоже. Практически во всех домах, где я была потом, встречалось тоже самое: американцы обожают ковролин.
Программа поездки включала высокие столичные визиты и даже обед в кулуарах власти. С утра наша разношерстная толпа поехала на Капиталийские холмы. Там, в недрах Библиотеки Конгресса, улыбчивые чиновники рассказывали – как собственно устроена жизнь в США. Про Самый Главный Документ, отсчитывающий начало истории. Про то, что каждому штату нужны порядочные работники, приличные работодатели и благополучные пенсионеры, потому что они будут платить налоги там, где захотят пожить. И чем больше людей станут областными резидентами, тем больше веса будет у штата перед всей страной. Например, на выборах президента. Некоторым штатам повезло с климатом и курортными развлечениями. Остальные ради жителей меняют законы, снижают налоги и выпускают глянцевые журналы про себя. Потом, в Северной Каролине, я листала некоторые из них и представляла что-нибудь типа Social news of Altay или Good life in Kemerovo’s area: с красивыми пожилыми парами у красивых домов на фоне красивой природы, со скидками на гольф-поля и в зубные клиники.
А еще оказалось, что во власти этой страны нет, например, министерства культуры. Вообще нет, потому что культура здесь –« пирог, который все еще печется», - пошутил один из выступающих – симпатичный пожилой ученый, похожий на Сахарова и Бродского одновременно.
После обеда нас повели на прием к представителям палат от штата Северная Каролина, куда определили группу с нашей темой. В депутатских приемных из красного дерева было прохладно и просторно. На стене одной из них висела фотография образцово-показательного электората на фоне местной природы. Там Северная Каролина была страной из подростковых книжек о Диком Западе. Сюда, в середину только что открытого материка приплывали на старых кораблях рисковые бедолаги из Старого Света, чтобы сразу, с воды увидеть новый мир – богатый и суровый.
В центре композиции с живописным видом, на скале у водопада – группа типичных современных американцев: кургузые мужчины в джинсах и коротко-стриженые женщины в трикотажных куртках, и среди них – индеец. Суровое точеное лицо под убором из хвостов и перьев. Он – потомок Чингачгука из племени чероки, которые жили в Аппалачских горах, пока сюда не «понаехали» европейцы.
Сегодня индейцы живут в резервациях как аттракцион, а главная государственная деревня США – проходной двор. Туристы шляются по коридорам власти, вытаптывают сенаторские газоны и толпятся на лужайке напротив Капитолия, изображая массовку на инаугурации. И мы, конечно, тоже.
Вашингтон хорош. Исполинские проспекты проложены через весь город - от памятника одному президенту к храму в честь другого. Тихие улицы заставлены пряничными домиками из сериала Card’s house. Музеи всего на свете – в домах, построенных магнатами-меценатами. Лепестки магнолий хрустят под ногами. Прохожие красивы, машины пышны, а чиновники в спортивных трусах бегут вдоль цветущей сакуры.
В последнюю ночь я пошла бродить по городу одна. Гулкими пустыми улицами центра, отражаясь во всех домах, вдоль маленькой речки, забираясь в частные дворы - до светящегося улья Whole Foods: полчаса «зависать» у огромного стеллажа с натуральной косметикой, улыбаться в очереди на кассу чернокожему рэперу и рассчитаться за микро-бутылку вина настоящими долларами.
Через пару дней мы отправились в ту самую Северную Каролину, где когда-то жили самые брутальные индейцы, а потом появились первопроходцы из Европы, и началась история США. Мы пролетели вдоль кромки океана, поперек горного хребта, мимо высоченных городов в дымке, а потом приземлились в маленьком деревенском аэропорту Эшвила, в сердце «одноэтажной Америки».
В противоположном углу зала прилета толпились семьи, приехавшие разбирать русских по домам. Принимающая сторона – местный «Клуб интернациональной дружбы». В Советском Союзе все ограничивалось письмами школьников Саманте Смит, а здесь пожилые пары до сих пор объединяются в кружки, принимают иностранных гостей и знакомятся с остальным миром, не выходя из дома. Чем общительнее попадется главная пенсионерка в таком кружке, тем менее однообразной будет жизнь в отдельной деревне.
Встречающие выглядели архетипически: пухлые, в длинных шортах, с одинаковыми звездно-полосатыми флажками в руках и улыбками во всю мощь национальной стоматологии. Они клацали зубами от жажды общения, они трепетали. Уровень моего английского вряд ли позволял удовлетворить этот голод, что пугало. Семья, в которую я была приписана – пожилая чета «Берни и Сэнди Фокс» - оказались самыми стройными и стеснительными. Он – высокий, очкастый, с профессорской бородкой, она – улыбчивая сушеная блондинка со смешными заколками в сахарных кудряшках. Они были новичками в сообществе, а я была их первой гостьей. Они смущались, я комплексовала из-за языкового барьера и ждала багаж.
По транспортной ленте приехал, наконец, чемодан, изнасилованный многообразно – без колес, с оторванными замками и раскрытыми молниями. Доступная мне фраза «найс ту мит ю» не позволяла потребовать возмездия за растерзанное имущество. Фоксы тоже не знали что делать, конфузились и «отмораживались». Мы стояли втроем растерянные, но всех остальных участников группы уже растащили по машинам, аэропорт опустел, и Берни, кряхтя, поволок мои разваливающиеся вещи в пикап.
Конечным пунктом был Хендерсонвилль – «поселок городского типа», административный центр округа Хендерсон. Главная улица – десяток домов: мэрия с башенкой, церковь с башенкой, плоский супермаркет, несколько сувенирных магазинов, заправка и общественная библиотека. За пределами центра улицы превращались в заасфальтированные проселки, они петляли по лесу мимо особняков в скандинавском стиле. Мы подъехали к одному - коричневому, разлапистому, конечно, одноэтажному дому с встроенным гаражом на две машины и кормушкой для белок у крыльца. Внутри все, конечно, оказалось застеленным ковролином от порога до раковины. Пахло вкусно, хотя и синтетикой.
В гостиной царил викторианский стиль и трехногая кошка Афина. Вид на сад – из стеклянной столовой: мягкий гарнитур с цветастой обивкой под сенью фикусов до потолка, ажурные салфетки-ришелье на полках. Дальше – терраса с джакузи, затянутой тентом и – задний двор из медленных голливудских драм: лужайка, игрушечный водопад с гномом, старые качели и лес с оленями за провисшим забором.
Мне была выделена комната внучки. На стенах вокруг пухлой кровати с десятком подушек, расшитых ирисами, висели картины, вышитые нитками – тоже с ирисами. В окно лупило ядреное солнце, поджарившее мне лицо еще в Вашингтоне. У этого дома не было стиля, в нем все работало для комфорта. Воздух внутри был рафинированным и без единой пылинки. Никогда потом я не видела, чтобы в доме кто-то убирался и никогда не было ни мусора, ни постороннего запаха. Все частные и официальные посещения, улицы и парки, и даже производственный цех, где мы оказывались за время поездки, тоже были как будто умытыми и сбрызнутыми дезодорантом. Не знаю как в Северной Каролине с экономикой, но с чистотой там все в порядке.
В первый вечер мы всем кружком отправились в деревенский клуб – гигантский сарай со столами, сценой и пивными башнями. Выступала молодежная группа из соседней деревни. Играли, конечно, кантри. Пили, конечно, пиво. Улыбались, конечно, всеми мышцами головы. А я выбегала курить в кусты и думала, оглядываясь: «Ух ты, я же в Америке!»
Наши командировочные дни были расписаны по часам. Каждый из них начинался одинаково: мы с Берни и Сэнди выходили в столовую и залезали каждый в свое кресло за круглым столом. Берни и я сразу выкладывали по разговорнику: у меня – русско-английский словарь, у него – наоборот. Потом полагалась молитва. Мы брались за руки, и Берни тихо бормотал короткую речь, а в конце мы тихонько сжимали друг другу запястья. Католики в ежедневном благодарении за еду пеленгуются в своей религии и практикуют нейро-лингвистическое программирование, а мне эти три минуты казались медитацией и психотерапией. Настолько, что как-то проспав, выскочила к завтраку и увидела, что мои пенсионеры уже хрустят мюслями с сырой гречкой и машут «Быстрей! Ешь! Мы опаздываем!».
- А молиться?! – воскликнула я. Берни и Сэнди улыбнулись и протянули мне руки.
Сразу после завтрака меня запихивали в семейное авто и везли «на точку», куда подъезжали другие пикапы с другими участниками группы. Мы ездили везде, где занимаются аутизмом – так или иначе: в школы и детские сады, в церкви, родительские фонды, мэрии, частные интернаты, исследовательские центры и продвинутые больницы.
По вечерам нас водили по гостям и было не до конца понятно – кто на кого пришел попялиться. В честь нас в Хендерсонвилле даже устроили прием! Местный «клуб для встреч» - милое здание, где местные собираются со своими тазиками салатов и разнообразят свою скучную благополучную жизнь. На нас собрался аншлаг. Приехал весь поселок, даже – молодежь. Снаряженные славянской добротой и бэджиком-этикеткой, мы переходили из рук в руки…
- Толстой! Пушкин! Я знаю! Вы любите Толстого? А Пушкина?
- У меня внучка – аутистка, я очень поддерживаю вашу работу!
- А каких американских писателей вы знаете?
- Сколько этажей у твоего дома?
- Привет, я – Синди, а это – Хилари, моя дочь, я родила ее, когда была совсем молодой и оставила. И я последние 10 лет ее искала. И вот нашла!
- А где вы живете в России? В Воронеже? Э-ээ…
- А вы знаете песню «Калинка-малинка»? А спойте нам!
Они были естественными как ситцевые трусы, и мы пели им, встав в ряд. И я - тоже.
Там же, на деревенском приеме, я встретила симпатичную молодую пару: Алекс, лихой вихрастый парень, и Катя, тургеневская девушка из Барнаула. Они познакомились в международном студенческом лагере, а теперь поженились, взяли кредит на дом и собираются делать детей. Мы вместе сбежали от пенсионеров и отправились в бар. Там было тесно и весело. Толпа приятных людей, каждый из которых улыбался так, что было невозможно не радоваться в ответ. И я даже не знаю – где находился этот бар. В одноэтажной Америке жизнь так размазана, что никогда не понятно – когда заканчивается один административный пункт и начинается другой. Из окна машины: особняки, особняки, центральный квартал, утыканный частными домиками, квартал-автокемпинг для бедных, трасса, трасса, особняки, лес, трасса, лес, лес, ой, город – магазины, заведения… нет, опять лес… нет, частный сектор… о, супермаркет… трасса, трасса, многоэтажки, лес, частный сектор, трасса…
Дорога у американцев в крови. Неуемные с первого поколения, они мотаются по своей большой стране из штата в штат, меняя работу и дома, теряя по пути детей, заново обретая родство на пенсии, не останавливаясь, пока руки держат руль. Автобусы не ходят, и если автомобиля нет, они готовы ехать на газонокосилке.
Почти каждый вечер мы ездили в гости. Так я увидела другие одноэтажные дома. Они были похожими на своих хозяев и прятались в кустах разной престижности. Веселая халабуда Джейн и Джона, с дешевой синтетикой на полу и бренчащими фенечками на окнах, стояла в дешевом квартале, где лес был чахлым, соседей видно из окна, а у них - огород. К изящному особняку Кэролл и Остина нужно было взбираться по серпантину, мимо реликтовых елей. Внутри – куча дизайнерских сувениров из разных стран, а с веранды видно половину страны. Жилище Бэкки и Ирвина – как из фильмов 50-ых про столичный пригород: улица похожих домов, размеченная почтовыми ящиками.
Но самым шикарным хозяйством, в котором мы были, стало поместье бывшего сенатора от штата. Одним солнечным днем мы причесались, надели лучшие одежды и поехали туда в гости. Забор из белых жердочек обозначил границы владения, за ним мы еще долго ехали по «землям Карабаса-Барабаса». В конце пути, на холме – гигантский дворец, упрощенная копия средневекового замка, только – «солидол» из свежайшего кирпича, с круглыми башнями, зубчатыми стенами и крыльцом, по которому могла бы убегать с бала голливудская Золушка.
Внутри кричала роскошь. Едва различимые в высоте потолки, выложенные плитами из резного дерева, камин в человеческий рост, антикварная мебель, живописные полотна размером с автомобиль, библиотека размером с ангар, стройный полк фужеров с шампанским и 3-х метровые стеклянные двери на террасу. Там – гравюра XVIII века: мраморные перила, а за ними - леса, луга, поля, нежный ручей и дерево цветущего миндаля на переднем плане.
С нами, оробевшими заезжими учителями, вышли поздороваться сын сенатора с женой и внучкой: все – красивые, вежливые, с хорошим прикусом, породистые как рекламная семья из английского королевства. Они просияли и удалились обратно, в приватную половину дома. Потом, пока хозяин исполнял с гостями свою дипломатическую работу, я бродила по дому и случайно попала в спальню молодых. Там все было серебристое, и ванная – на подиуме у окна.
Бывший политик чинно восседал в гостиной, окруженный гостями с приличными лицами. Он оказался пророссийским консерватором с парой бизнесов в Суздале и коллекцией балалаек.
Ужин накрыли в парадной гостиной, на два длинных стола: один – для хозяина и ему приближенных, другой – для гостей из России. Подавали водку и тридцать блюд. Гости и сенаторская чета стремительно налились алкоголем, принялись «дружить столами», переругались из-за Второй Мировой войны и, наконец, пели хором в обнимку «Выходила на берег Катюша». Пьяных, нас вывезли со светского мероприятия обратно, через лес-лес-лес, по асфальтовой ленте, где вместо фонарей – светоотражающая разметка, к коричневому дому на окраине Хендерсонвилля, в пушистую постель с ирисами.
В выходной день нас повезли гулять в лесопарк. По территории Great Smoky Mountains National Park проходит часть самого популярного в стране маршрута для автомобильных путешествий. Природа там эпическая, ровно такая, как на фотографии в сенаторской приемной: горы громоздятся, водопады грохочут, деревья колосятся далеко в небо, рододендроны благоухают, олени подглядывают из леса. И во всем этом - ровные дорожки с мусорными корзинами, беседки для пикников, автокемпинги с туалетами и благодушные прохожие: на велосипедах или лошадях, с собаками или треккиноговыми палками.
Где-то там дальше, в 4 часах езды по горам и ущельям, есть резервация чероки. Я рвалась туда, но мои пенсионеры заявили, что не потянут утомительную поездку. В невозможности исторической культуры пришлось ограничиться потребительской, то есть – знаменитым американским шоппингом. Но денег не было, и я должна была выбрать только одну цель. И ею стал магазин Victoria’s Secret. Трусы с резинкой, проложенной на попе вертикально, я заприметила у одной продвинутой приятельницы и с тех пор такие же себе.
- I hav'nt moneys but I need to Victoria's Secret. Only this- заявила я.
Сэнди понимающе улыбнулась:
- We’ll do it!
Мы долго рылись в интернете, распечатали карту, загрузились вдвоем в пикап и поехали именно в тот мега-молл, где был отдел с посконными тайнами Вики.
Царство стильных трусов поглотило меня на 2 часа. Я металась от корзины к корзине, и каждая следующая тряпочка была остроумнее и дешевле, чем предыдущая. «5 трусов за 20 долларов»! Тогда это были еще совсем копейки. Пока продавщица перебирала гору стрингов и бюстгалтеров, позади меня образовалась очередь. Все стояли молча и опять улыбались, а Сэнди потрепала по плечу с выражением лица «бедная девочка».
Дома мы устроили выставку нижнего белья, разложив покупки на кровати. Сэнди вытащила классические кружева, и мы хохотали весь вечер:
- I know You know. ‘Cos we are woman!
Сэнди – 69. В доме у нее есть своя комната-мастерская. Там до потолка – листы дизайнерской бумаги, заготовки для эстампов, ленточки, жемчужины и цветные чернила. Сэнди делает рукотворные открытки, утонченные и шикарные.
Берни – 71. Он – бывший патолог, поэт-любитель и велосипедист. В его кабинете окно в потолке и педальный тренажер.
Они познакомились два года назад и поженились тайно от детей, в другом штате.
- Я опасалась выходить за него. Берни – врач, у него опасная профессия, клиенты часто подают судебные иски, и когда мы женаты, все эти риски падают на нас обоих. А я не хочу отвечать по его обязательствам. У меня не так много денег…
Я любила тихие вечера, когда нам никуда не нужно было ехать. Мы с Сэнди мастерили открытки, со словарем наперевес обсуждали с Берни русских писателей, и я ходила курить на качели в сад. В сумерках дом зажигался уютным светом, а из леса выползал теплый туман. Я вдыхала в себя воздух, который даже на улице казался кондиционированным, и выдыхала сигаретный дым. Я сидела через половину земного шара от дома, внутри другой мифической жизни, и черный кот бродил вокруг.
Victoria’s Secret сожрала весь командировочный бюджет, но еще на две шляпы денег хватило. Обе были из дешевой соломки и слегка сумасшедшего дизайна. Я вышла в одной из них прямо из магазина. Берни и Сэнди ждали меня у своего пикапа и смотрели так, что в тот момент я получила американских бабушку и дедушку.
Одна из шляп – цветная «федора» - пропала во время стыковки в аэропорту Чикаго. Она улетела с головы как только я вышла из самолета. Я побежала к работницам на гейтах, металась от одной к другой. Все они оказались бесчувственными толстыми негритянками. Все смотрели смотрели на меня из-под полуопущенных тяжелых век и отвечали единогласно: «Мы ничего не можем поделать». Я разревелась, села на лавку и затянула паровую сигарету: «Какая жестокая Америка!»
Потом, в том же Дюссельдорфе я буду искать в аэропорту фонтанчики для питья, а их нигде не будет. Это будет казаться мне странным, потому что в США привыкаешь к такой незначительной мелочи, и она начинает казаться естественной составляющей личного комфорта. А позже я буду несколько суток познавать – что такое «обратный джет-лег», когда летишь против движения часовых поясов, навстречу собственным биологическим ритмам, а потом два дня сходишь с ума.
… Я до сих пор переписываюсь с Берни Фоксом, а в драмах про американскую глубинку, начиная с Фланери О’Коннор и заканчивая American honey, чувствую вкус и запах. Он смешан из апрельских листьев, мокрого асфальта и дезодоранта для дома.