Деньги кончились, поэтому я пошел на работу пешком. Видимо, сотрудник я слишком преданный и ответственный, потому что не заметил подобной сложности. Однако потенциал покинутого мною дивана все еще казался мне предельно неисчерпаемым. Я чувствовал, как он остывает — на расстоянии...
По пути руки произвольно обшаривали карманы, но результат оставался прежним. Автомобили угрюмо и безразлично проезжали мимо, навстречу, с флангов. Казалось, будто они смеются. Однако, какое им до меня дело.
Утро излета апреля дышало свежестью. Миновав остатки недобитого частного сектора, высокую стену, скрывающую грибы локаторов, я вышел к кладбищу, где надгробия издавна молчат о неповторимом — о противостоянии скуке... Где тихо качаются вымахавшие рябины...
Ближе к выходу — не там, у церкви, где работают профессионалы, а дальше, среди могил — встретил нищего. Какого-то совсем уж доходягу, будто только по нелепой случайности пережившего зиму, и, не зная, что теперь делать, сидящего здесь, чувствуя себя в окружении крестов и гранита на своем месте. Пристроившись на край плиты, он ел, кажется, найденный тут же хлеб, и от осознания этой низости — стыдливо повернувшись спиной к тропинке. И как-то жалко его, маленького и нелепого, хочется дать ему если не тепла, то хоть денег, что ли.
Я достал свой многострадальный кошелек, будто что-то мог там найти. Среди чеков проглядывался зеленый краешек «Вашингтона» — кто-то подарил мне его на счастье. Я выудил замызганную бумажку, разгладил на коленке. Потом в голову все-таки пришел вопрос: «И что ты собрался с ней делать?»
Некоторое время я ерзал на месте, уповая на озарение. Примерно так же я когда-то пялился на билеты на институтских экзаменах. И чем-то оно все-таки кончилось...
Пока я стоял, доходяге надоел мой маячащий у затылка взгляд. Он обернулся, забрал свой скарб и засеменил вглубь царства мертвых, с подозрением озираясь. Неловко вышло.
На работу я, в общем-то, опоздал, что никого не удивило и не расстроило. В кабинете, где я трудился, перед мониторами сидело, бликуя очками и угрожая экрану диоптриями, еще шесть человек. Прошаркав к своему столу, я к ним присоединился. Было до невозможности тихо и жарко, только изредка шмыгал чей-то нос. По сравнению с этим, кладбище выглядело оживленно и привлекательно. Может, край плиты, на которой сидел тот малый, еще не занят?..
Я с тоской вспомнил о своем диване. О продавленных пружинах, об истертой неказистой ткани. Я, кстати, живу в довольно забавных условиях: в квартире своей подружки, с которой у нас вроде как всё. Что бы не связывало нас когда-то — теперь безвозвратно похерено моей милостью, о чем она — милость — смертельно жалеет.
Когда-то-подружка, проснувшись, из спальни идет на кухню, где варит кофе, чистя на ходу зубы. Ее путь пролегает как раз мимо моего изгнаннического ложа. Остывающий шлейф ведет меня кормить кошку...
Как вы уже поняли, я тоскую не совсем по дивану, а обстоятельства, называемые мною забавными, стали мраком моей жизни.
Вскоре я проголодался и спустился на первый этаж к автоматам. Они мигали и рутинно манили яствами. Стоя и пялясь на ряды оберток за стеклом, я, возможно, смотрел на будущую причину своей смерти. Кажется, Ван Гог говорил о том, что рак, холера, сифилис — есть небесный метрополитен, и что естественная смерть от старости в таком случае — пешие поползновения. Если это и в самом деле так, то я бы предпочел велосипед, пожалуйста...
Через какое-то время мне удалось что-то выбрать. Достав кошелек, я снова увидел в нем только чеки и обиженные глаза Вашингтона. И зачем-то попытался внести зеленую купюру. Проскрипев, автомат с отвращением ее выплюнул. На что я надеялся — неизвестно.
Рабочий день неизбежно кончился, в чем его главная прелесть. Ослепленный яростным вечерним светом, я пошагал, как было задумано, к старому другу. Он живет в общаге и когда-то был пианистом. В десять лет летал в Нью-Йорк на конкурс. Жюри оказались благосклонны, поэтому юный Рахманинов проиграл. И, вернувшись на родину, с музыкой покончил. Но до сих пор ему все еще периодически снится политональное транспонирование, от чего он морщится и мычит.
С нот пришлось перейти на шайбу. Сезонность вида спорта только усиливала пыл. Однако вскоре стало скучно, и мой друг, задумавшись, сломал клюшку и ногу. На этом хоккей кончился.
Теперь он подрабатывает электриком. В свободное время — смотрит в окно или измеряет скорость распространения потолочных трещин, разместив кружку с чаем на почвоведческом дипломе.
Я открыл дверь в его комнату и вошел.
— Ты дверь не запер. — сказал я.
— Да?
Все девять квадратов были традиционно завалены хламом, по которому перекатывались шары, состоящие из волос и пыли. Кажется, они пытались отыскать выход...
— Ну что, как дела?
— Ай... — махнул рукой друг, так и не встав с кровати. Говорил он по-обыкновению спокойно и рассудительно.
— Какие новости? — не отставал я.
— Новости... Я тут попробовал почитать прессу, но впал в такое неистовое омерзение, что даже сорвался в уборную, где со мною случился дефикационный крах...
— О, господи.
— Такой вот тебе и «господи». Упадок, декаданс, дефолт... Всеобщее помешательство и массовая идиотия...
— Не суди нас, дед.
— Я тут, кстати говоря, прилег как-то между делом на кровать и призадумался. Вот взять, к примеру, судей. Толстой, конечно, молодец и все сказал до нас, но все же. Судьи. Люди, чье главное умение заключается в выдающейся способности заучивать придуманные кем-то словосочетания. В связи с этим, все остальные люди наделяют их правом распоряжаться собой так, как господа наделенные считают нужным. Люди верят в это настолько беззаветно, что любые сомнения воспринимаются как святотатство. Судья — бог, тот, кто лучше других разбирается в утверждении выдумок. Скольких заучек я не встречал — людей, верящих в безусловность чего-либо, — все они были жестокими в уверенности в собственной правоте идиотами...
— Как там твоя мать, мыслитель?
— Она больной человек, в этом нет никаких сомнений...
Все наши разговоры строились подобным образом. Нужны они были, в том числе и для того, чтобы мой друг окончательно не утратил навык общения, уже начавший основательно сбоить. Впрочем, с этим сбоем сам он никак не боролся.
Я встал налить воды в чайник. Над раковиной висела дырявая банка из-под кофе. Внутри нее сушились немногочисленные столовые приборы, среди них я обнаружил зубную щетку и тюбик с пастой. Мне захотелось отдать другу свой доллар...
13:52
07.02.17