НА СНИМКЕ: Карем Раш
На повальное увлечение бардами откликнулся Карем Раш, написавший фельетон «И я был бардом» ("ЗНВС" №49 от 13 декабря 1966 года):
«Менеэсов, - сказал мне в шестом классе руководитель нашего школьного хора бородатый Сандро, он же капельмейстер духового оркестра пожарной команды, - с такими музыкальными способностями только перегонять буйволов. Ты все равно целыми днями торчишь на скотном дворе – вот и развивайся в этом направлении.
Я ушёл, униженный и убитый горем. Но пение полюбил ещё больше. Это стало моей тайной страстью.
В десятом классе меня перестали пускать в районную баню. Потому что стоило мне с шайкой войти под своды этой бывшей церкви, как я начинал петь с таким неистовством, что кочегар Геворк бросал лопату и бежал за участковым.
С тех пор прошло много времени. Я уже было похоронил свою мечту о карьере знаменитого певца. Но в музыкальном мире произошли радикальные сдвиги. Побывав на триумфальных выступлениях бардов в Доме культуры «Москва», я прозрел.
Оказывается, то, что бородатый Сандро принимал за недостатки, на самом деле является достоинством.
Я решил стать бардом. Данные у меня для этого налицо. Я плохо играю на гитаре, у меня нет голоса, а мои стихи мне немедленно присылают обратно из всех изданий. Эту печальную традицию начала когда-то «Пионерская правда».
Итак, я послал в родной городок Калатехи старому Сандро телеграмму.
«Рекламируйте меня зпт бард из Сибири – Менеэсов»
Признаюсь, я скопировал её с телеграммы знакомого барда Голоскина.
К моему приезду наш тихий городок совсем обезумел. Бардомания захлестнула все слои населения. За билет на мой первый концерт давали двух барашков.
В Калатехи своеобразная популяция, как говорят мои коллеги-генетики. На каждой его улице две-три парикмахерских и сапожных, а лотков бесчисленное множество.
Можно подумать, что калатехцы целыми днями только и делают, что бреются, меняют обувь и покупают. Это не так. Дела кустарей идут плохо. Коварные калатехцы покупают обувь в магазине, а бреются дома. Лавки и парикмахерские используются как клубы, где можно узнать новости и спорить на любую тему.
Всё это мне давно известно. Поэтому я решил бить на «обыденное сознание», как говорит мой знакомый социолог.
На центральной улице висел транспарант: «Горячий привет барду из Сибири от местных ашугов и акынов». У входа в Дом культуры дежурил усиленный наряд милиции, и стояла машина скорой помощи. Пожарники, сверкая касками, разматывали главную кишку. Безбилетные студенты сельхозтехникума методично били окна. Рёв стоял над Калатехи.
Я вышел на сцену. Калатехские вечные абитуриенты от 17 до 27 лет защёлкали магнитофонами. Обычно они стаей игривых фавнов дежурят у турбазы.
Я запел. Я пел об одиночестве кустаря. О бритвах, которые давно тоскуют по щетине. О старых колодках, лежащих без дела, о воске, который, в сущности, - застывшие слёзы сапожника. Элегия об отсутствующем клиенте вызвала такую бурю, что я испугался не на шутку.
Долговязый лудильщик Ахмет, который занимается лужением методом взрыва, ударил об пол папаху и закричал:
– Сынок!!!
Если я забывал мелодию, то по совету барда Крячкина просто говорил нараспев, придавая голосу максимум проникновенности.
Когда я запел о браконьере, который рыдает над убитой им ланью, злостный браконьер Датунашвили бросился к старшему егерю заповедника и заплакал у него на плече.
– Я всегда говорил, что он далеко пойдёт, - закричал бородатый Сандро.
Особый успех выпал на долю песни о проваленной сессии и академическом отпуске. Стон пронёсся по залу. Студенты бросились к сцене.
Меня окружили. В толпе, которая меня сдавила, я увидел свою первую любовь Лизу Квож.
– Здравствуй, - сказал я ей взволнованно.
В ответ она протянула мне блокнот и истерично завопила:
– Автограф!
Я похолодел. Друг детства Коля Нарданян, с которым я восемь лет сидел на одной парте, оглядел меня кровожадно и оторвал борт пиджака.
Это было сигналом. Меня стали рвать на сувениры. Через пять минут я, истерзанный, с остатками плавок метнулся к выходу. Толпа ринулась за мной. Знакомой с детства тропой я бросился по огородам. Дополз до кочегарки старого Геворка и потерял сознание на куче угля.
Очнулся от острой боли. Это Геворк, крякнув, всадил мне в темноте лопату между рёбер. Я с воплем бросился наутёк.
– Я же тебе говорил: не пой в бане, - крикнул он мне вслед».
Продолжение следует: http://www.proza.ru/2017/04/01/377