Глава 19. Барон.
Вечером во дворе стоял новый диван и коробки с аппаратурой. Гостиную преобразовали, а в остальных комнатах я решила оставить всё, как есть. Дежурными назначила Соболя и Че, а остальных распустила по домам. Живут все рядом, машина, если что, всех быстро подберет. Две машины нам теперь - по штату положены, помимо связных. И двор в доме бабушки Алекса был достаточно большим, чтобы разместить весь транспорт. Вероятно, в начале века с учетом кареты строился. Самой же, в доме сидеть было тошно донельзя, перед внутренним взором стояли глаза Мастера, полные печали и немого укора. Послонявшись некоторое время по двору, я предложила Барону покататься на мотоцикле.
Горячий ветер, дующий с нагретого асфальта, не принес облегчения ни телу, ни душе. Улицы и дома проносились мимо и улетали куда-то вдаль, а боль оставалась на месте.
- Тебя, может домой, к старикам, отвезти? - спросил, устав от моего молчания, Барон.
- Нет, я к ним еще не могу, состояние души не то. А ты, если хочешь, забрось меня на базу, да, и езжай к своей бабушке, тоже, небось, места себе не находит, - предлагаю я ему.
- Так мы к ней вместе и поедем! - Вольф разворачивает мотоцикл. - Она тебе всегда рада.
Не знаю уж, насколько рада, но вариант не хуже других.
Дом бабушки Вольфа стоит тёмный, но двери не заперты. Свет горит только в кабинете, там тихо звучит знакомая опера. Проигрыватель, наверное. Моя бабушка тоже любит пластинки с опереттами крутить, в театр мы, последнее время, редко выбираемся.
Услышав стук входной двери, выходит Елизавета Андреевна. По тому, как она взглянула на Вольфа, и правда, беспокоится, но увидев, что внук не один, решила повременить с расспросами и предложила ужин. Пока она возилась на кухне, Вольф сам сел к роялю. Играл он, в этот раз, что-то незнакомое, но донельзя печальное.
Лицо вошедшей с подносом Елизаветы Андреевны было весьма встревоженное.
- Вы, ребятки, здесь сегодня останетесь, поздно ведь уже? - спрашивает она, расставляя чашки с какао и блюдечки с сырниками. - Ты, Инночка, что-то неважно выглядишь.
Только у неё моё уменьшительное имя выходит вполне уместно. Внука своего тоже, на русский манер, Володенькой зовет. И она - молодец, даже вопросов не задает. Хотя, про Алекса, она всё знать должна. И про то, что у него дома недавно что-то случилось – тоже.
- Вы ешьте пока, а я вам сыграю, - она садится к роялю.
Звуки музыки ледяными шариками рассыпались по комнате. Стравинский, «Жар-птица». Вещь, почитавшаяся модной в самом начале двадцатого века. Откинувшись на спинку дивана и закрыв глаза, даю музыке полностью унести меня за собой. Когда же музыка стихла, не сразу сумела вернуться к действительности.
Елизавета Андреевна предложила нам располагаться на отдых. Вольф попросил постелить ему на диване в зале, опять уступив мне свою спальню. Я вызвалась убрать посуду. Когда я составляла вымытые чашки в сервант, в кухню вошла Елизавета Андреевна.
- Ты необыкновенно глубоко погружаешься в музыку, Инночка, - старая дама выравнивает чашки по-своему, знаменитая немецкая педантичность.
- А Вы замечательно играете. У Вашего внука лишь частичка Вашего таланта, - в моих словах нет ни тени лести.
- Для Володеньки это, всего лишь, одна из прихотей, а я в юности хотела посвятить исполнению музыки всю свою жизнь. Но в начале века это было неподходящим занятием для девушки из благородной семьи. Затем пришла война, Первая Мировая, а для хирурга чуткие руки так же важны, как и для пианиста. Я была одной из первых выпускниц медицинских курсов, ассистировала в госпиталях известным хирургам. Война дала мне профессию на всю жизнь, а музыка помогала выносить ее удары. Она помогает дать выход той боли, что скопилась внутри. Моему внуку только предстоит это понять. А тебе тоже предстоит научиться, каким-то образом, хоть иногда, выпускать боль наружу, иначе она сожрёт тебя изнутри. Сейчас иди, отдыхай, а я ещё поиграю, - она опять идет к роялю.
Зазвучавшая музыка похожа на колыбельную. Маленькая спальня со старой, с резными спинками, деревянной кроватью у стены и массивным письменным столом у окна, но всё же, больше моего закутка в доме у деда, за год стала почти привычной. У кровати, на спинке стула, висит батистовая ночная сорочка. Из другой комнаты тихо звучит музыка. Всё - как в прошлом сентябре. Беру со стула сорочку, подношу к лицу – тот же, еле заметный, запах духов. И тут меня, наконец, прорвало. Пытаясь заглушить рыдания, сильнее прижимаю сорочку к лицу и, до крови кусая губы, падаю на кровать. Уже давно отзвучала музыка, а горло продолжают сжимать спазмы, и слезы, всё так же, текут по лицу.
- Ну, не надо так убиваться! - рука Вольфа сжала моё плечо. - Ты рвешь мне сердце, Инь!
Я ничего не смогла ответить из-за душивших меня слёз и лишь затрясла головой, понадеявшись, что он уйдет. Ничего не смогла я сказать даже тогда, когда Барон повернул меня к себе и начал быстро, почти грубо, снимать с меня одежду. Опрокинул на кровать, прижался губами к моему рту, коленями резко раздвинул мне ноги. То, что он делал, совсем не походило на его обычные, осторожные и нежные, прикосновения, но внутри меня неожиданно всколыхнулась волна непрошенного желания. Вольф оторвался от моих губ, приподнялся на локтях, пытаясь разглядеть выражение моего лица в неверном свете уличного фонаря, пробивающегося сквозь щели в ставнях. Его пальцы сильно сжали напрягшийся сосок, с моих губ сорвался протяжный стон, и я, сама, согнула ноги в коленях, открывая путь в своё тело. И боль, душевная, на некоторое время отступила. А затем пришла темнота.
Узкий лучик света, падающий мне на лицо через щель в шторах, и негромкий стук молотка, доносящийся с улицы, спросонья, совсем сбили меня с толку. Мне показалось, что я, каким-то образом, очутилась у себя дома, и впереди у меня - десятый класс. Дежа вю было настолько полным, что мне все события последних дней показались очередным ночным кошмаром. Но, когда я села на кровати и увидела на полу скомканную ночную рубашку в пятнах крови, все недавние события, разом, обрушились на меня. Моим неосознанным желанием оказалось – сбежать куда-нибудь, и я, накинув одежду, буквально, выскочила во двор.
Полуденное июльское солнце, после прохладного полумрака, царившего в доме, ослепило меня, и я, зажмурившись, остановилась. Прикрыв козырьком ладони лицо, я сумела открыть глаза. Первое, что я увидела – Вольф с молотком в руке и веером гвоздей во рту.
Он удивленно смотрел на меня, так неожиданно выскочившую из дома.
- Прости, я, наверное, разбудил тебя, но уже за полдень, и бабушка попросила меня забор поправить, - извинился он, вынув гвозди изо рта.
- Да, ничего, уже, и в самом деле, вставать пора, - отвечаю я, невольно залюбовавшись представшей передо мной картиной.
Барон был, и в самом деле, хорош в одних потертых джинсах с голым торсом. Выгоревшие на солнце волосы ещё сильнее контрастировали с загорелой кожей, под которой перекатывались рельефные мускулы. Я всегда понимала, что он красив, но любовалась им, как статуей в музее, реально оценивая свою внешность и никогда не ставя себя рядом с ним, в качестве его девушки. Сатир и нимфа, только наоборот. Постоянно вспоминались слова Волка, что в тот раз, когда нас бесконтрольно потянуло друг к другу, это были, всего лишь, последствия нервного перенапряжения. Вспомнив же события прошедшей ночи, я почувствовала, как кровь приливает к щекам и смущённо отвела глаза.
Вольф понял, о чем я подумала, на лице его промелькнуло беспокойство:
- Ты на меня не сердишься? – нерешительно спросил он.
Я подняла на него глаза и, с легкой улыбкой, покачала головой. На этот раз всё было правильно, он помог мне победить нахлынувшее отчаяние, отнимавшее желание жить, и взять себя в руки. Той ночью был момент, когда мне очень захотелось взять его мотоцикл и мчаться на нём. До первого КаМАЗа. А утром пришла на ум присказка Волка, что быть всегда лучше, чем не быть, или, по крайней мере, интереснее.
Барон с облегчением улыбнулся мне в ответ, и, судя по всему, собрался, было, подойти и поприветствовать более нежно, но тут из дверей показалась Елизавета Андреевна. Она бросила быстрый взгляд сначала на него, а затем на меня.
- Ну, наконец-то, спящая красавица проснулась! Пойдем, ты мне поможешь, завтрак собрать, - и она за руку увела меня в дом.
Такое начало свидетельствовало о настойчивом желании поговорить.
- Я всё понимаю и искренне тебе сочувствую, Инночка. Тяжело терять близких людей, особенно в таком юном возрасте. Ещё тяжелее осознавать, что твоя жизнь тоже конечна. Я не буду говорить, что время лечит, но то, что оно притупляет боль – это факт. Важно не потерять себя в первое время, не наделать глупостей, которые потом трудно будет исправить, - начала старая докторша, приведя меня на кухню и выдав терку, нож, кабачок и пучок зелени.
Судя по всему, у нас овощные оладьи на завтрак. А ещё – лекция о смысле жизни.
- Сегодня утром дед твой заходил. Он очень беспокоится, но мы не стали тебя будить, я лишь пообещала, что ты сегодня, непременно, у них появишься, - она строго посмотрела на меня.
Пожалуй, я, и в самом деле, не права, и пора брать себя в руки.
- Я непременно зайду к ним сразу, после завтрака, - пообещала я, замешивая зелень в овощное тесто.
А вот, следующая фраза выбила меня из колеи.
- Ещё твой дед, так осторожно, поинтересовался, не собираетесь ли вы с Володенькой семью создавать, и мне было очень неловко, отделываться общими фразами, ведь, я, в действительности, не знаю ваших планов, - от пристального взгляда Елизаветы Андреевны у меня на душе становится очень неуютно.
- Думаю, сейчас не время, я, во всяком случае, точно не собираюсь. А с дедом я, сама, поговорю, не беспокойтесь, - пробормотала я, передавая миску с тестом.
- Не то, чтобы я на тебя давить собиралась, деточка, да только помни, что из двух несчастий одного счастья не построишь, а дети – это навсегда, и они ни в чем не виноваты, - продолжает она, плюхая ложку теста на сковородку.
А вот, этого мне объяснять не нужно, на своей шкуре проверено. С чего бы, правда, ей именно сейчас про это разговор заводить? Но тут я вспомнила, что мы с Вольфом заснули в одной постели, а также испачканную ночную рубашку на полу в спальне. Вот, чёрт!
Но не успела я пуститься в объяснения, как появился Вольф и схватил со сковородки горячий оладушек.
- Вы тут без меня секретничали о чём-то? Сожалею, что нарушил ваше уединение, но забор я уже починил, и запах привел меня сюда, - невнятно проговорил он, пытаясь одновременно прожевать оладушек и не обжечь до волдырей рот.
Барон, очередной раз, очень вовремя пришел мне на помощь. Разглядев моё помрачневшее лицо, он озабоченно спросил:
- Какие-то проблемы, Инь?
Глубоко вздохнув, чтобы справиться с волнением, я сказала:
- Дед заходил, волнуются они. Придется домой заскочить и только потом – к ребятам.
Это всего лишь часть, но правды. Барон тоже посерьёзнел:
- Я думаю, у нас есть немного времени, ведь, если что-то срочное случится, за нами связных пришлют.
Я глянула в сторону Елизаветы Андреевны. Она смотрела на нас с озабоченным выражением лица, но с расспросами не приставала. В который раз, я задала себе вопрос, насколько много ей известно? Ведь, с Алексом у них были какие-то свои, особые, отношения.
Наскоро перекусив, я засобиралась домой.
- Я провожу тебя, - сказал Вольф, надев рубашку, и пошел к стоявшему во дворе мотоциклу.
- Я об одном тебя прошу, Инночка, будь с ним честной, он этого заслуживает! И не торопитесь с решениями, - услышала я сзади тихий шепот Елизаветы Андреевны, а затем мне в руку легла какая-то коробочка…
- Обещаю! - ответила я, не оборачиваясь, и пошла к мотоциклу.
Придется, опять, совмещать то, что необходимо и то, что правильно. Взглянув по дороге на то, что мне дала бабушка Вольфа, я узнала таблетки, которые принимают «после того».
Барон остановил мотоцикл прямо напротив наших окон, что было не самым лучшим решением. Дед мой, с тех самых пор, как мы ему сказали, что я лицо повредила на мотоцикле катаясь, очень этот вид транспорта недолюбливал и иначе, как «шайтан-машиной», не называл. Да, тут ещё эти расспросы, о планах на жизнь…
- Я думаю, что тебе сразу к ребятам, на базу, стоит поехать, я туда скоро сама приду, - попыталась я, по-быстрому, спровадить Вольфа.
- А ты, что, принципиально меня со своими родными знакомить не хочешь? - он, кажется, обиделся.
- Как раз наоборот, я о твоем душевном равновесии забочусь. Дед тебя сейчас различными неудобными вопросами донимать начнет. Он тебя, с некоторых пор, как претендента на мою руку и сердце воспринимает, - я наивно понадеялась, что Барон, как настоящий мужчина, предпочтёт сбежать от ответственности.
- А разве это не так? - огорошил он меня ответом.
Конечно, слово «претендент» - по разному воспринимать можно, но и меня при этом спросить - не вредно. И куда подевалась его теория «стакана воды»? Не найдя, что ответить, я пожала плечами и вошла в калитку.
Ар бросился ко мне, радостно виляя хвостом, но остановился и рыкнул на входящего Вольфа.
- Свои! - скомандовала я, лаская преданного друга.
Он смирился, но смотреть продолжал настороженно. С людьми бы, также просто, было разобраться, как с ним. Дед тоже вышел к нам навстречу:
- Ну, ты совсем куда-то запропала! Бабушка, в конец, извелась!
Не хочет, видно, признаваться, что по своей инициативе меня разыскивал.
- Ну, извини, дед! - я повисла у него на шее. – Ты должен знать, что пока я на юг ездила, у нас здесь друг умер. Меня это из колеи немного выбило.
- Но, можно же было, хоть что-нибудь, вразумительное сказать, а то – пропала на несколько дней, невесть куда! И Светку с сестрой родные, тоже, отыскать не могли, все с ног сбились! – нахмуренно выговаривал дед, стараясь не поддаваться на мои подлизывания.
Интересно бы знать, какую версию девчонки-то выдали, чтобы складнее получилось? Пришлось импровизировать, по ходу дела.
- Мы, все, у друзей на даче были, вот, Вольф может подтвердить, - переключаю я внимание деда на другое.
Я даже, почти что, правду сказать умудрилась. Дед строго посмотрел на Вольфа:
- А вам, молодой человек, поаккуратнее с девушкой себя вести надо, на мотоцикле и вообще…
Барон вежливо улыбнулся:
- Я понимаю свою ответственность и обещаю, что буду за ней получше присматривать.
Пытаясь остановить дальнейшее выяснение отношений, я заявила:
- Мы только на минутку забежали, чтобы ты не беспокоился. Сейчас мне дальше ехать надо, но вечером обязательно приеду, тогда и поговорим.
Ребята, действительно, уже в доме Волка собрались. Но не успела я толком даже поздороваться, как подъехала машина Дока. Он потребовал нас с Бароном, и мотоциклом, себе в помощь, и сказано это было таким тоном, что я не стала выспрашивать. Однако сильно удивилась, когда мы подъехали к дому, где, как я знала, жила Инесс. Кирилл послал нас проверить, нет ли кого случайно в квартире, а затем отпер дверь своим ключом. Я никогда не была у Инесс, и мне было очень интересно проверить, насколько соответствовало моё представление о ней истине. Но квартира оказалась, на удивление, стандартной: всенепременная стенка «Каравелла» и непримечательная мягкая мебель, книг почти не было. Док, надев медицинские резиновые перчатки, меж тем, методично проверял шкафы и секретеры, собирая в большую сумку найденное оружие, пакетики с порошком и лекарства.
- У Инесс, в отличие от Волка, какие-то дальние родственники имеются. Её «Волгу» в кювет спустить пришлось, чтобы вопросов о смерти поменьше было, но в квартире лишнего быть ничего не должно, а ты об этом не подумала, - попенял он мне, роясь в лежавших в секретере бумагах.
Подойдя посмотреть, что именно он ищет, я вдруг увидела выскользнувшую откуда-то фотографию. Там были Волк и Инесс, они держались за руки и улыбались. И она хранила эту фотографию…
- Ты можешь взять её, если хочешь, - сказал мне Док, бросив на меня короткий взгляд.
Я положила фотографию в задний карман джинсов.
- А у остальных членов её группы уже кто-то побывал, или это нам туда ехать предстоит? - спросила я, заглядывая ему через плечо.
- В этом нет особой нужды. Всю их бухгалтерию Инесс вела, а если какое-то оружие найдется, то на обычную уголовщину списать можно. Это Инесс лезла, куда надо и не надо, а её братва - простые исполнители. С ними, в чём-то, проще было, чем с Волком и твоей группой. Их, в основном, деньги интересовали, и та иллюзия власти, что дает обладание оружием. Вот, они вас и проглядели, по себе меряя, не осознали, на что вы будете способны, если надавить слишком сильно. Я, каюсь, тоже слишком либерально к экспериментам Волка отнесся. С группой Инесс всё было просто и понятно - если им приказали и заплатили, то они – сделали, не спрашивая, зачем это надо, - раздражённо высказывался Док, перебирая бумаги. – Тебе же, если о будущем своих ребят хоть немного беспокоишься, гонору придется поубавить. Иначе, Структура сметет вас, не задумываясь.
Всё, это вполне укладывалось в уже сложившуюся в моей голове картину, но радости не добавляло.
- А что, эта недавняя история нам, так просто, с рук и сойдет? – немного нервно, поинтересовалась я.
- Немедленных последствий не будет, но отрабатывать придётся. Да, это ты, и сама, отлично понимаешь. Я постараюсь тебе помочь, в память об Алексе, хотя бы, приватной информацией и рекомендациями, насколько смогу. И постарайся, в общении с людьми, быть больше похожей на среднего человека, хоть немного интересуйся материальными благами, бери пример с Артура, а то верхушка в идейное начало не очень верит, а не таких, как они – не понимает и боится, - посоветовал Кирилл, заканчивая прибираться.
- А как твоё непосредственное начальство отреагировало? – вот, это меня, и в самом деле, беспокоит.
- Пока что, я только устным выговором отделался, за то, что вовремя не проинформировал о планировавшейся перестановке в вашей части Структуры, - криво ухмыльнулся Кирилл.
- Ты сумел всё, это, представить, как запланированную перестройку нашей части Структуры? Ну, ты - гигант! – почти искренне восхитилась я.
- А я, что, по-твоему, должен был, расписаться в своей полной некомпетентности? Сказать, что зелёная молодежь, на раз, снесла профессиональное ядро и не знает, что теперь с этим делать? Пришлось представить всё, как обновление кадрового состава: ваша группа – в центр, а молодежь – на ваши с Рэт участки. Объяснил, что стоить это будет меньше, потому как интересы попроще, а контролировать легче. По-моему, и ты, сама, всё так же видишь, - прокомментировал Док, идя к двери.
Оценку ситуации он дал верную. Хорошо, хоть, Барон внизу у подъезда караулил и всего этого не слышал, спокойней спать будет, хотя бы, некоторое время.
Договорившись с Кириллом о следующей встрече, мы с Бароном вернулись на базу. В свете сказанного Доком, я разделила своих ребят по новым участкам, и мы, вместе, составили график дежурств, в спортзале и на базах молодняка. Работа – лучшее средство, чтобы избавиться от воспоминаний о прошлом и мрачных прогнозов на будущее. Разослав всех по рабочим местам, я решила, что имею право на свободный вечер в кругу семьи. Но сначала надо ещё кое с чем разобраться.
Зайдя в спальню Алекса, я подошла к стоявшей на тумбочке пепельнице. В ней все ещё лежал пепел от его письма. Прах – к праху. Я вытащила из заднего кармана фотографию и взяла зажигалку.
- А ты в этом уверена, Инь? У нас, ведь, нет ни одной его фотографии! - раздался сзади голос Вольфа. – Ты можешь отрезать от неё половину.
- И каждый раз вспоминать, на кого он смотрит? Волк не велел ходить на его могилу, так пусть, живет у всех в памяти! - отрезала я, поднося огонь к глянцевому листку бумаги.
Наверное, я буду жалеть об этом. Или нет?
- Ты всё ещё любишь его, Инь? – вновь, прозвучал из-за плеча тихий голос Барона, в котором явно чувствовалось напряжение.
- Не думаю… Я, и раньше-то, в этом уверена не была, а теперь – скорее уж, ненавижу, - продолжая смотреть на угасающие огоньки голубоватого пламени, я, случайно, высказала вслух то, о чем постоянно думала в последние дни.
Вольф положил мне руки на плечи и осторожно сжал их:
- Тебе ведь больно, Инь! А мне так хочется, помочь тебе справиться. Тогда, может быть, стоит прислушаться к старикам и перевести наши отношения в официальное русло? Они успокоятся, и мы больше времени сможем проводить вместе.
Я зажмурила глаза и до скрипа сжала зубы. Придется объясняться. Не отстраняясь, я повернулась к нему лицом:
- А вот, именно это сейчас – абсолютно невозможно! Ведь, ты, не хуже меня, знаешь, что в нашей среде неофициально возможно всё, что угодно. А вот, если создать семью официально – это всё равно, что нарисовать мишень на человеке, который тебе дорог. Ты словно сам указываешь наиболее удобный способ давления на тебя. Я не смогу иметь детей в таких условиях, а семья для меня – именно дети. И я не хочу терять, по-настоящему, близкого мне человека.
Именно об этом мы разговаривали с Волком в день перед моим отъездом. И я его мнению склонна была доверять, в особенности после недавних событий.
Вольфу я позволила проводить себя только до ворот и отослала домой к бабушке, сказав, что завтра, с утра, сама к ним зайду. Так как есть дело, требующее участия Елизаветы Андреевны. Он, определенно, обиделся, но я бы не выдержала совместного прессинга моих стариков и Барона, в плане создания новой ячейки общества. Особенно, понимая, что все они хотят «как лучше», а мне приходится следить за тем, как безопаснее.
Дома меня, супротив всех моих ожиданий, ругать не собирались, а напротив, пытались создать атмосферу тепла и взаимопонимания. Дед с бабушкой, видимо, больше всего боялись, что я опять скачусь в черный омут отвращения к жизни. А против этого, по их мнению, все средства хороши. Даже, если я потом дитё в подоле принесу. А у меня, в который раз, появилось ощущение, что я не понимаю, зачем застряла на этом свете, и что мне правильно делать, а то куда ни кинь – везде клин. Лучше бы всё закончилось тогда, в детстве.