В одну из зим в экспедиции была беда. Выпало очень много снега, и он все шел и шел. В поселках закончилась мука, доставить не было возможности. Самолеты сесть не могли, тракторы пройти не могли. Вот и было так, кто идет за мукой (для себя) и другими продуктами на ст. Чугунаш на лыжах туда и обратно, там выдавали продукты сколько унесешь. Под запись.
Кто оставался в поселке, тот каждый день ходил на аэродром топтать снег, очищать взлетную полосу. За это давали 1 кг хлеба на семью.
Работы на буровых тоже были остановлены: горючего нет, эл. станция остановилась. Продуктов тоже нет. Пробовали бросать мешки с мукой с самолета, но это было не эффективно, мешки лопались, и мука высыпалась. Так люди бились целый месяц. Я за продуктами сходил один раз, т.к. у нас был небольшой запас. А ведь это 60 км от базы, т.е. от ст. Чугунаш. Через месяц бульдозеры пробили дорогу, и снабжение было регулярным.
На Жжем-Жес я первый приехал (из геологов) и последним уехал. Перевели в п. Б.Таз. Здесь была главная база (контора). Дали опять мне комнату. Опять отделка, утепление, кладка печки и тд. На Б. Тазу я занимался горными работами, т.е. проходил шурфы, дудки, канавы. Обычно в летний период уезжал с отрядом за 15-20 км от поселка, и там проводили работы, а вечером в пятницу возвращался домой. В понедельник уходил (иногда уезжал на коне, за мной был закреплен конь) на всю неделю. Лагерь мы разбивали около ручьев, рек. Часто разбивали лагерь около лагерей заключенных. Часто с расконвоированными встречались, они приходили к нам в гости, угощали нас рыбой. Общались мирно. Один даже меня спросил: «Сколько тебе осталось отбывать?» Я ответил, что нисколько, это моя постоянная работа.
Он так спросил, потому что мы были иногда в рваных сапогах и в оборванной одежде. Сапог кирзовых нам хватало на 1,5-2,0 месяца, а потом их чинили. Брюки тоже рвались быстро, и мы их чинили - пришивали заплатки. Наш вид был, конечно, хуже, чем у заключенных.
Сама тайга высасывала из нас силы. Одежда рвалась в этой тайге быстро, ведь мы ходили не по дорогам, а напрямую по тайге, по болотам, через горы. Свернуть, обойти мы не могли – не имели права.
Летом 1957 года я был на своем участке, приезжаю на Б. Таз, прихожу домой, дом закрыт, никого дома нет. Соседка мне рассказала, что Зою увезли в город на самолете, что она заболела, а Юра у геологов Руткевичей. Я пошел к ним, сын мой у них, все нормально. А с Зоей случилось кровотечение, она была беременной и ее отправили в г. Сталинск на самолете. В конторе мне дали денег, дали полетное задание (билет). Полетишь завтра на первом самолете. Но утром был дождь, туман, погода не летная. На конном дворе я взял лошадь, посадил сына на седло и сам уселся, и мы поехали на станцию. С нами ехал еще один человек (наш механик). Дождь идет, ребенок замерз, у меня повреждена левая рука – разрыв кожи между большим и указательным пальцами. Я держал уздечку четырьмя пальцами, а большим за луку. Конь споткнулся, дернулась его голова и у меня разорвалась эта ткань на левой руке. Дорогой мы несколько раз останавливались, наш попутчик быстро разжигал костерок, грелись и опять по коням, вперед, на станцию. На ст. 545 км я отдал своего коня попутчику, чтобы он его передал на базу на ст. Чугунаш. Сами мы сели в поезд Таштагал - Новокузнецк. В поезде был буфет, там продавали водку, но в этот раз водки не было. Я попросил у людей полстакана, чтобы погреть ребенка, мне дали. Я Юру раздел до нога, протер водкой, одел во все сухое, и он у меня согрелся. Сухая одежда была у нас в рюкзаке. Приехали в Новокузнецк, ребенок мой не простыл, и пошли мы разыскивать Зою. Нашли ее в больнице. Ей там оказали помощь, она была почти в порядке, и мы решили ехать в Новосибирск к родным. У нее была беременность семь месяцев. По приезде в Новосибирск она попала в родильный дом и 25 июня 1957 года родила нашу дочь Татьяну Владиславовну. Что дочь родилась семимесячной, это еще не беда, а беда в том, что рожала Зоя ее в муках, и сама измучилась, и ее измучили. В течение 12 часов принимали меры к ее выходу. Она родилась живая, но у нее на головке (щипцы наложили на головку) была рана примерно 3 см в диаметре. Далее пошла работа, забота матери о ее допаривании, докармливании. Привезли ее вскоре на Б. Таз. Дело было летнее, и она у нас в фанерном корыте, обложенная грелками, спала на улице. У дома был большой пенек, ставили на него это корыто, укрывали, утепляли, а Боб караулил ее. И так в течение 3-4 месяцев. Молока в груди не было. Кормили коровьим. Детской кухни тоже не было. Вот такой тяжелый труд достался матери. А я почти все время в тайге, бывал дома только по выходным дням. Молодец, Зоя, подняла девочку
нашу! Пока эта рана не заросла, купали ее только в кипяченой воде. Через полгода ребенок был неузнаваем.
Еще работая в Терсинской партии, меня приняли в кандидаты коммунистической партии. Я бы еще не пошел в партию, но у меня были хорошие, примерные коммунисты, такие как В.Ц. Алексеев, Смирнов – член партии с 1917 года. Они дали мне рекомендации, и я гордился тем, что мне доверяют такие авторитетные, уважаемые люди.
В члены КПСС я вступил уже в Тазской экспедиции. Здесь мне рекомендацию дали Руткевич В.Г. и Алексеев. В.Ц. Руткевич, в то время, работал в нашей экспедиции зам. нач. по политической работе – замполит. Партийная организация была малочисленная – 10-15 человек. Состояла, в основном, из инженерно-технических работников. Рабочих было 2-3 человека. Но зато какие! Вот, бывало, придем с собрания с В.Ц., сидим дома, разговариваем, как прошло собрание, что там было. А на собрании один был чудак Савельев П.Ф., он так выступал, все в лицах распишет, мог даже выразиться матом. Этого Савельева мы знали хорошо, когда жили в одном доме. Дом перегорожен был фанерой, и все слышно было. У него было пятеро детей, тесно, комната маленькая. Нищета. А он требовательный к жене. Например, ищет свои портянки, обмотки, найти не может – у порога свалка обуви. Он начинает орать на жену: «Как это я пойду на собрание, какой же я коммунист без обмоток!» И матом может пустить. Вот Зоя и удивлялась, как это вы терпите в партии таких людей позорников. Пока такие люди в партии, она вступать в эти ряды не будет. Надо гнать таких, а Руткевич ей: «Вот и вступай в партию». А она отвечает: «Пока такие будут в партии, мне там делать нечего!»
К 1956 году должность замполита ликвидировали, Руткевич перешел работать геологом, а меня избрали секретарем партбюро. Вот ведь как, как за деньги, так партийной организацией руководил Руткевич, а бесплатно пусть работают другие. Вот меня и избрали секретарем партбюро.
Работал я, видимо, не плохо, и когда ликвидировали нашу экспедицию, меня вызвали в Таштагольский райком партии и предложили перейти к ним в аппарат работать. Условия все были приемлемы, я взял время, чтобы подумать. Мне предлагалась работа зав. отдела пропаганды и агитации. Я посоветовался кое с кем, с женой и другом своим В.Г. Руткевичем он мне не советовал идти работать в РК КПСС, т. к. у меня не было данных на такую работ.
Через несколько дней я поехал и отказался. Меня сняли с учета.
Зап.- Сиб. геологическое управление перевело меня на работу в Нерудную экспедицию, которая располагалась в Матвеевке, г. Новосибирска. Я был безмерно рад, что буду работать в Новосибирске! По приезде в Новосибирск я поехал на новое место работы. Приехал в Матвеевку, бор красивый, чистый. Отошел от железной дороги метров 50-70, сел прямо на песок и
долго любовался этим бором. Очень красиво. У нас ведь в Горной Шории тайга черная: ели, пихты, кедры, а сосен нет. Вся тайга заросла травой, а здесь в лесу чисто, трава низкая. В общем, чудо из чудес!
При увольнении из Тазской экспедиции, мне дали мою трудовую книжку, которую я не видел никогда.
Начал работать с октября 1942 года и уволился переводом в марте 1958 года. Везде эту книжку пересылали спецсвязью, чтобы не сбежал куда-нибудь. Вот так «сохраняли» кадры. Езжай, и работай, куда посылают, как мобилизованный. В Нерудной я проработал один сезон, получил квартиру в Матвеевке и меня переманил к себе опять-таки друг Руткевич В.Г. переводом в Казскую экспедицию, Тельбесскую партию начальником поисково-съемочного отряда. Здесь я проработал два года, искал в Кузедеском районе марганец. Ничего не нашли. Финансирование закрыли, отряд ликвидировали, и я перешел работать на рудник Одра-Баш горным мастером на подземные работы. На подземных работах я проработал больше года, после чего меня перевели на рудник Мойский Павлодарской области Казахской ССР. Это уже другая история. А пока опишу жизнь в п. Одра-Баш, в Сухаринске, в п. Тельбес и об общественной работе там.