- Чего встал, шевели подштанниками! – гортанный голос, грубый, как и все местное, прозвучал совсем рядом с дверцей кареты. Барон отодвинул шторку и выглянул в окошко – это оказался всего лишь точильщик ножей. Но сколько спеси было в его голосе! Нет, решительно, этот город – сборище хамов. Продуваемый ветрами со всех четырех сторон, Каррадос имел свое собственное лицо и свой характер. С тех пор, как барон Ферро ступил на ландрскую землю, он не уставал в этом убеждаться.
Здесь все пахло солью. Стены, деревья, булыжники в мостовой – все, как будто город стоял не на реке, а на море. Стремительный и полноводный Серан в этом месте был настолько широк, что вполне сходил за морской залив. А запах ему придавали соляные копи за городом. Поэтому каждого приезжего охватывало впечатление, что он попал в один из экзотических морских портов.
Разноголосый и разноязыкий гомон, постоянная толкотня и спешка – все было временным, и в то же время прочным. Толстые серые стены цитадели взмывались вверх, давая понять, что врагам тут делать нечего. Архитектура Каррадоса не была изысканной, но зато никакой ветер или даже ураган не мог поколебать Ветровую башню, в окнах которой постоянно горел огонь, служивший маяком для многочисленных кораблей. Говорят, что там был устроен огромный очаг, в котором специальные служители постоянно поддерживали пламя, а огромные окна закрывались зеленой тканью, поэтому башня светилась зеленым, подтверждая капитанам, что порт безопасен. Особенно хорошо ее было видно в беззвездные ночи, когда на фоне черного неба она светилась мягко и приветливо. И это, пожалуй, было единственной приветливой вещью в Каррадосе.
Люди здесь жили беднее, чем в Амаранте, но были куда шустрее и находчивее. Постоянный поток путешественников приучил местных жителей воспринимать жизнь, как вещь временную, быстротечную, с которой не стоит завязывать серьезных отношений. Они были быстры, хитры и ни с кем не церемонились. Барон Ферро сразу же отметил это по качеству обслуживания в гостиницах: если в Амаранте хозяева заботились о репутации и старались услужить, то здесь гостя воспринимали, как часть проходящего потока. Он приехал и скоро уедет, больше его никто не увидит, и стараться ради него бессмысленно. Это очень огорчало его, потому что он любил комфорт, красоту и хорошее обслуживание, а этого здесь нельзя было получить ни за какие деньги.
Пожив с неделю в гостиницах, и наслушавшись истерик от собственной супруги, барон решил, что лучше снять дом, чем вот так мучиться. Тем более что ему не терпелось возобновить кое-какие знакомства среди местной знати, а для этого требовалось приличное место, где не стыдно принять людей. Хороший дом в местном стиле нашелся недалеко от порта – двухэтажный особняк с открытой галереей, выходящей на реку. С улицы дом был огорожен высоким каменным забором, чтобы любопытные взоры не проникали, куда не следует. Баронессе не понравилась архитектура, она хотела бы что-нибудь более привычное: огромные окна и бесконечные галереи действовали ей на нервы. Но барон пришел смотреть дом солнечным утром, и, когда он вышел на балкон, то хлынувший отовсюду солнечный свет поразил его в самое сердце. Он стоял, вдыхая запах, идущий от реки и чувствуя солнце на лице, и впервые ощущал себя счастливым с тех самых пор, как его дочь сбежала со свадьбы.
Это впечатление оказалось настолько сильным, что он настоял на аренде дома даже вопреки мнению жены. Черт с ней, привыкнет, зато как же хорошо утречком встать с постели, сделать шаг и сразу оказаться на воздухе, над свободным и широким потоком. А ночью, если не спится, можно лежать и слушать, как мерно бьется волна о каменный парапет и скрипят снасти у проплывающих мимо кораблей. Раз уж пришлось так круто поменять свою жизнь, то нужно этим пользоваться. На падающие листья мы и дома посмотрим, а тут будем смотреть на реку, жить в непривычных интерьерах и знакомиться с новыми людьми. Жизнь продолжается.
Барон удобно устроился в новом доме, обзавелся популярным у местных большим кальяном, и написал несколько писем своим старым знакомцам, в надежде рано или поздно устроиться при дворе королевы Вильгельмины. А что ему еще было делать? Он был потомственный придворный, человек, обязанностью которого было создавать приятное общество и хорошее настроение – ничего другого он не умел.
Но ответы почему-то не торопились. То ли его позабыли, то ли сказались напряженные отношения между Ландрией и Страной Вечной Осени, но барон Ферро уже который вечер проводил в обществе своей супруги. Это омрачало его жизнь и заставляло нервничать – сидя вечером на балконе, он смотрел на реку и думал о дочери, которая категорически не желала повторять его жизненный путь. Она приобрела (почти приобрела) профессию и хотела работать, а не ездить по балам. Во взгляде Мими барон частенько ловил презрение и очень обижался, но в глубине души он гордился дочерью.
Плохо было то, что водоворот событий настолько затянул ее, что барон Ферро даже не знал жива ли она еще. Учитывая последние события, всякое могло случиться. Мысли о Мими причиняли барону сильную боль, и ничто не могло ее заглушить – ни радость от смены обстановки, ни новые игрушки, вроде кальяна. А может, он поступил неправильно, и не должен был уезжать? Может, он должен был разделить судьбу дочери? Такая мысль пришла ему одним ласковым вечером, и начисто разрушила видимость покоя, которую он с таким трудом создал.
Барон Ферро всю жизнь жил подле престола, он родился и вырос в дворцовых лабиринтах, он шкурой чувствовал запах жареного – безупречное чутье потомственного придворного не обмануло его и на этот раз. Он успел ускользнуть из-под груды падающих камней и неплохо устроился на новом месте. Правильно поступил? Да кто бы сомневался! Но в первый раз в жизни барон не был уверен в своем поступке. Где теперь Мими? Может, томится в тюрьме, или вовсе лежит убитая, а он тут плюшками балуется.
Барон отбросил кальянную трубку и вскочил с дивана. Уже начинало темнеть, лиловые сумерки потихоньку гасили яркий ландрский закат, и с балкона потянуло прохладой. Протяжно вскрикнула далекая, ночная птица, отдаваясь в сердце тоской и непокоем. Начиналась ночь. Он немного походил туда-сюда по комнате, а потом зажег свечу на столе и достал чистый лист бумаги.
«Ваше Величество, будучи изгнанником на склоне лет, я прошу Вашей милости – всю свою жизнь я служил верой и правдой престолу Амаранты, но теперь Страна Вечной Осени в моих услугах больше не нуждается. Тщу себя надеждой, что великая и милостивая королева Ландрии снизойдет до бедного изгнанника и позволит ему изредка лицезреть свою красоту… красоту…»
На последнем слове барон споткнулся, все-таки Вильгельмине Ландрской было уже за восемьдесят, и разговор о красоте получался какой-то двусмысленный. Он зачеркнул «красоту» и написал «великолепие», хотя тоже немного поморщился. И правильно – если чего и не любила Ее Величество, то это излишнего пафоса.
Действительно, в 74 день этого года, королева Вильгельмина отметила свое 87-летие. Поразительный результат для кого угодно, но только не для нее, всю жизнь добивавшейся невозможного. Казалось, что ей по плечу что угодно: родившись младшей дочерью, она взошла на трон. Унаследовав бардак и анархию в стране, раздираемой внутренними противоречиями, она двадцать лет наводила порядок, аккуратно состригая лишние головы, и к зрелому возрасту подошла во главе стабильной, быстро развивающейся державы.
Ландрия жила рекой и морем. Полноводный Серан делал петлю по ландрской территории и впадал в Полуденное море, но, к несчастью, ландрский берег был совершенно непригоден для строительства порта – каменистый, с длинной отмелью, кишащей рифами, он был проклятием для кораблей. Поэтому порт был построен на реке, что приносило определенные неудобства судовладельцам. Во времена Вильгельмины лоцманы водили корабли через Водяную могилу в порт Каррадоса, и даже не брали за это денег – им платила королева. Но при таком раскладе большого товарооборота достигать не удавалось, приходилось платить Драгомилу. А с началом войны, даже этот путь оказался перерезан, приходилось крутиться своими силами.
Вся жизнь страны крутилась вокруг реки, как в Энкрете. Земледелие в Ландрии не обеспечивало потребности в продовольствии, и многое на столах было привозным. Вильгельмина многое делала для того, чтобы изменить ситуацию, но кардинальных изменений пока не наступало. Впрочем, надо отдать ей должное – в момент ее вступления на престол ландрцы кучковались вокруг Серана, не знали, что такое плуг и презирали «землероев», а теперь страна была полностью заселена, и в южных регионах вовсю выращивали хлеб.
Но не все было так лучезарно – одно пятно на солнце все же присутствовало: тридцать пять лет назад король Драгомил, пользуясь внутренними трудностями Вильгельмины, напал на Ландрию и оттяпал у нее небольшой кусочек земли, вроде и не имевший выхода к морю, но торчавший у него как бельмо на глазу. Этот кусок, соседствовавший с Ледяной пустошью, назывался Картерос, и был абсолютно необитаем, только стаи жирных черных ворон кружили над ним днем и ночью. Но Драгомил понимал, что с Картероса, как с плацдарма, можно наступать на его береговую полосу, и даже не побоялся поссориться ради этого с Вильгельминой.
Говорили, что ландрская королева, не будучи в состоянии защитить себя силой оружия, наслала на Тридесятое царство мощное проклятие, и теперь начало сбываться. С тех пор как Орландо напал на Драгомила, тому приходилось очень туго – и пустынный Картерос начисто лишал его возможности попросить помощи у Вильгельмины. А та не вмешивалась, начисто игнорируя взволнованные призывы с обеих сторон. Она сидела в сторонке и ждала, пока воюющие стороны замучают друг друга настолько, что она сможет прийти и взять их голыми руками. И Драгомил, и Орландо это прекрасно понимали, но ничего поделать не могли – старая перечница свое дело туго знала.
Барон Ферро был прав, написав напрямую королеве, потому что она чрезвычайно внимательно следила за событиями, происходящими в воюющих странах – любая внутренняя заваруха была ей только на руку. Известие о воскресшей принцессе и последовавшей за этим смуте, она приняла со сдержанным оптимизмом. Так что появление барона Ферро было как нельзя кстати – он мог из первых рук поведать ей о том, что же все-таки приключилось в Стране Вечной Осени.
Поэтому на следующий день, ближе к вечеру, в дверь дома на Закатной набережной постучал молодой виконт Руджери. Барон как раз осваивал прелести рыбной ловли прямо с балкона, поэтому виконта сначала приняла баронесса Ферро. В свои сорок лет она отлично сохранилась благодаря безбедной жизни и счастливому характеру, видевшему проблемы только в других. Нельзя сказать, чтобы окружающие были так же счастливы рядом с баронессой, но ей жилось вполне сносно. Руджери нашел ее занятной, хоть и немного злоязычной.
- Передайте вашему достопочтимому супругу, сударыня, что Ее Величество будет рада видеть вас на рауте послезавтра утром. – Эти слова услышал входящий барон, наконец отмывшийся от рыбы.
- Какой приятный сюрприз! Неужели вашему визиту я обязан таким счастьем? – Именно таким барона всегда знала Амаранта: любезным, веселым и обходительным без тени двусмысленности. Барон Ферро во всем умел видеть хорошую сторону, и ему не приходилось притворяться, поэтому искренняя расположенность мгновенно завоевывала ему друзей. Виконт Руджери сразу же проникся симпатией к этому человеку, хоть тот и был чужестранцем.
- Позвольте представиться, сударь…
- О, не трудитесь, мне доложили о вас. Простите, что заставил вас ждать, но я осваиваю местные развлечения и ловлю карасей со своего балкона. Внизу ловят уличные мальчишки, ну и я с ними.
- Я тоже ловил в детстве, - смущенно улыбнулся виконт. Ему было-то лет восемнадцать, и, по-хорошему, он недалеко ушел от тех мальчишек, о которых говорил барон, но форма лейтенанта гвардии Ее Величества заметно прибавляет человеку солидности. Он немного поболтал с бароном о том, о сем, заверил его, что королева ждет их с нетерпением, и откланялся, думая про себя, что Ферро человек немного эксцентричный, но приятный.
А барон ликовал! Он даже позволил себе тур вальса по комнате вместе с сопротивляющейся госпожой Ферро. Наконец-то он снова будет при деле! Королевский дворец – вот его стихия, его поле деятельности, его настоящая жизнь! Ах, если бы Мими бросила свои глупости и вернулась домой, его счастье было бы полным.
Королевский дворец в Каррадосе ничем не напоминал резиденцию Сигизмундовичей. Как и весь город, он был построен в скалистом массиве и представлял собой причудливое нагромождение строений, башенок, фонтанов и висячих садов в совершенно неожиданных местах. Упорядоченность здесь и не ночевала. Поднимающийся уступами к Ветровой башне, он располагался на разных уровнях, как на ступенях, и мощеные дорожки, вьющиеся под ногами, окончательно запутывали растерявшегося новичка. Куда идти? В какую сторону?
Среди разномастных башен не было главной, такой, чтобы сразу было понятно, что королевская резиденция находится здесь. Барон Ферро напрасно вертел головой, пытаясь сообразить, куда двигаться, когда к нему подошел важный мажордом в синей ливрее, расшитой золотом.
- Следуйте за мной, сударь.
Он повел его с супругой мимо фонтанов, цветочных композиций, крохотных прудиков с разноцветными рыбками, вырубленных прямо в скале, к небольшому саду, разбитому на каменной площадке, залитой солнцем. Прямо на террасе стояли плетеные кресла, и группа придворных легко перемещалась туда-сюда, живо обсуждая что-то. В одном из кресел, под белым полотняным зонтиком, очевидно, сидела королева, потому что все движение происходило вокруг нее, но барон не видел ее за склоненными спинами.
- Барон Ферро, Ваше Величество! – и все обернулись. Барон изящно поклонился, как в свои лучшие годы, и поспешил приветствовать Вильгельмину Ландрскую, которая с интересом уставилась на новоприбывшего.
- Ваше Величество, это счастье – лицезреть вас!
- Да ну? – высокая старуха в белом немного подалась вперед, чтобы рассмотреть своего гостя. Хоть она и вертела в руках лорнет, но все знали, что она видит лучше, чем дозорный в порту. В свои восемьдесят семь Вильгельмина была бодра телом и духом, чем несказанно удивляла иностранцев.
- Жрать меньше надо. И больше двигаться, а еще не сидеть без дела, - так обычно отвечала королева на льстивые комплименты, искренно презирая их. Она всегда бывала чем-то занята, и даже когда она, казалось, просто сидит в кресле и щурится на солнышко, в ее голове кипела важная работа. Близко знавшие Вильгельмину люди складывали легенды о ее работоспособности. Эти легенды проходили через сито простонародных представлений и превращались в байки о королеве-ведьме, которая никогда не спит, и по ночам колдует, насылая порчу на врагов.
Барон Ферро подумал, что такие байки не лишены смысла, глядя на умное лицо королевы с черными глазами и хищным крючковатым носом. «Что-то есть от ведьмы», но это что-то казалось ему подозрительно знакомым, словно он с королевой уже когда-то встречался.
- Эй, голубчик, принеси-ка стул барону!
Ее Величество махнула рукой, словно отгоняя навязчивых придворных, и те мигом разбежались по саду, сбиваясь в стайки и тихонько переговариваясь, чтобы не мешать своей повелительнице.
- Что ж, сударь, я рада вас видеть. Надеюсь, вы мне поведаете много интересного о том, что происходит в вашей стране.
- Увы, государыня, это теперь не моя страна, я изгнанник.
- Легко же вы отрекаетесь от родины. Если меня выгонят из Ландрии, она не перестанет быть моей, - черные глаза хитро сверкнули, снова вызвав у барона ощущение дежа-вю.
- О, разумеется, в этом смысле вы правы. Но я пришел сюда смиренно просить вас о крове и защите.
- Бросьте… Вы уже живете в Каррадосе без всякого моего позволения, вот и живите. Здесь много людей. А кров и защиту уж обеспечьте себе сами, будьте добры, я не собираюсь этим заниматься.
Не очень-то любезно, но по существу. Барон был наслышан о крутом нраве Вильгельмины.
- Вот что: вы недавно приехали из Амаранты, и можете рассказать мне то, чего я от своих шпионов никогда не узнаю. Именно поэтому вы сейчас сидите здесь, не обольщайтесь, - она усмехнулась, - я хочу знать, что там произошло.
Барон вздохнул…и снова почувствовал щемящую тоску. Ему захотелось встать и уйти, потому что никакие светские успехи не могли успокоить его душу или вернуть ему дочь. От королевы это не ускользнуло:
- Что с вами?
- Понимаете, Ваше Величество, вы удивительно попали в точку. Если кто и может рассказать об этом лучше меня, то только один человек, судьба которого неизвестна, и это разбивает мне сердце.
- Вот как? И кто же это?
- Моя дочь.
Вильгельмина ничего не сказала, просто пододвинула к барону бонбоньерку с засахаренными фруктами. Пару минут они молча жевали, думая каждый о своем, пока барон не решился прервать молчание.
- У меня есть дочь. Единственная, моя наследница. Но, должен признать, она не спешит оправдывать мои ожидания… - голос его стал тонким.
- Мы не выбираем детей. Я знаю о вашей дочери. – Внезапно спокойно отозвалась королева, - третьего дня я получила известие о том, что самозванка казнена, и смута в стране подавлена. Я хочу знать, как и почему это вышло, кто эта самозванка, и почему ваша дочь выступала на ее стороне.
- О, вы прекрасно осведомлены, Ваше Величество. Вы, должно быть, знаете, что у моей Мими с детства проявились способности… наверное, мне не следовало этого делать, но тогда в воздухе витали такие либеральные идеи… Я отдал ее в обучение к знаменитой ведьме, у которой она и познакомилась с будущей принцессой.
- Вот в этом месте поподробнее. Что это за девочка, откуда она взялась? Я слышала такое количество ерунды, что уже не знаю, чему верить.
Солнце светило ярко, окрашивая серые стены дворца в золотистый цвет. Свежая зелень, журчание маленького фонтанчика неподалеку – все это было так мирно, что барон вздрогнул, погружаясь в свои воспоминания, от которых веяло холодом и страхом.
- Я сам встречался с ней только пару раз, и то мельком. Но Мими говорила, что в ночь убийства королевской семьи, маленькую принцессу спасло лесное чудище, известное у нас, как Змей Горыныч. Оказалось, что оно не только существует, но и умеет детей нянчить, потому что вырастило девочку вполне сносно и даже отдало учиться.
- Звучит бредово.
- Я тоже так думал, но моя дочь говорила мне, что сама видела Змея, собственными глазами, и он действительно не такой чудовищный, как о нем принято думать.
- Ну-ну, и что дальше?
- Они росли вместе, у ведьмы, и подружились настолько, что для моей дочери эта дружба стала дороже семьи, чести и положения в обществе. Мало того, она спокойно положила на алтарь и нашу с матерью жизнь, приняв самое деятельное участие в бунте. Нам пришлось бежать из страны, в то время как наша Мими готовилась организовать побег для принцессы, но у нее ничего не вышло. Впрочем, для меня главное, чтобы она была жива и здорова. У вас нет каких-нибудь новостей?
Барон робко заглянул в глаза Вильгельмине.
- О вашей дочери – нет. Я знаю, что казнь состоялась и прошла спокойно, без волнений, но страну поразила неприятная погодная аномалия. Вы когда-нибудь бывали в районе Драгунаты?
- Нет, Ваше Величество, а что там такого?
- Там снег. Зима. Вечная, постоянная зима, которая не прекращается ни на один день. Это нормально, потому что Драгуната находится на высокогорье, но снег в Стране Вечной Осени – это ненормально.
- Снег? В Амаранте?
- И не только. – Вильгельмина поскребла по донышку быстро опустевшей бонбоньерки, и со вздохом поставила ее на место. – Вся страна покрыта снегом. Насколько мне известно, со дня казни самозванки снег ни разу не таял, и это внушает мне кое-какие опасения…
- Какие же?
- Хм, вас это не касается. Вы говорите, что видели самозванку – как она выглядела?
Барон слегка растерялся: он действительно видел Лию, но никогда не обращал на нее внимания, достаточного для того, чтобы запомнить. В его памяти она отложилась красивой, но мрачноватой девочкой с таким же тяжелым взглядом, как у Вильгельмины. Стоп! Так вот почему королева кажется ему знакомой – у нее такие же черные глаза с нехорошим прищуром, заставляющим поежиться.
- Простите, Ваше Величество, но я видел ее мельком, и не могу точно описать. Единственное, что мне пришло в голову, это то, что у вас глаза одинаковые. Вернее, вы как-то похоже смотрите…
- Что? Врите, да не завирайтесь, сударь – вздумали равнять меня с какой-то самозванкой!
- Простите, Ваше Величество…
- «Простите, Ваше Величество»… Думать надо, что говорите. – Вильгельмина поднялась, давая понять, что аудиенция окончена. – Мне пора обедать, а вы ступайте, но запомните: если вдруг появится ваша дочь, немедленно приведите ее сюда.
- Слушаюсь, Ваше Величество.
- Вы меня хорошо поняли? В любое время. Приходите и вас пропустят. Засим прощайте.
И величественная старуха удалилась поразительно легким шагом. Барон не без удивления отметил, что она на полголовы выше его самого, и со спины вполне сойдет за молодую. Разноголосый гомон придворных потянулся за ней, а он остался стоять, размышляя, был ли его визит удачным, или нет.
- Извольте следовать за мной, господа, - все тот же дворецкий пригласил их с супругой на выход, в то время как все остальные исчезали в дверях ажурного павильона, сопровождая королеву на обед. Нет, наверное, все-таки визит не удался.
Однако, пусть и неутешительный, но разговор с королевой мгновенно возымел свое действие – назавтра барон Ферро обнаружил себя в центре событий. Не без злорадства он наблюдал, как все те люди, которым он долго и безуспешно слал письма, теперь вдруг обнаружили, что всю жизнь мечтали познакомиться с опальным вельможей из Страны Вечной Осени.
«Старею…» - подумал он, когда лицевые мышцы начисто отказались улыбаться в ответ на очередной комплимент. А когда он почувствовал легкую тошноту от сияющих рож, он окончательно в этом убедился. «Мими бы послала их всех по матушке…» И ей действительно было бы наплевать, а ему все еще нет. Он переживает, когда кто-то посмотрит искоса или не проявит должного внимания. Все-таки он был неправ, у Мими можно многому поучиться.
В молодости ему нравилось писать стихи, и он относился к ним довольно серьезно, пока не понял, что светскому человеку нельзя ни к чему относиться серьезно. Тогда он стал иронизировать над собой, а стихи в ответ измельчали, усохли, а потом и вовсе исчезли. И даже девушка ему нравилась другая, а вовсе не будущая мадам Ферро, но какой же идиот женится просто для того, чтобы жениться? Для светского человека женитьба - это козырная карта, которую надо удачно разыграть, и он разыграл. Нет, это вовсе не было трагедией, к жене он со временем привык, а Мими и вовсе обожал, но иногда саднило в душе что-то остренькое, упрекая его в призрачных несбывшихся надеждах.
Переезд в Каррадос обнажил старые проблемы, выбив его из наезженной колеи. Барон Ферро в первый раз в жизни серьезно захандрил, хотя все вокруг складывалось как нельзя лучше. Его супруга, напротив, после первоначального упадка возродилась к жизни, наблюдая вокруг себя привычную суету. Она заинтересовалась местной модой, и уже вела большую разведывательную работу по части хороших портних, а заодно собирала сплетни в таком количестве, что ее супруг не успевал их переваривать. В какой-то момент он действительно почувствовал себя настолько нехорошо, что вынужден был лечь в постель.
Недомогание – отличный повод полежать в покое и тишине. Кто бы мог подумать, что за время своего вынужденного одиночества он настолько отвыкнет от общества! Две недели, в течение которых барон был предоставлен самому себе, сейчас казались ему благословенным и спокойным временем, о котором он тосковал все сильнее.
- Его Светлость болен! – то и дело раздавалось снаружи. Это его раздражало. Никакого покоя, какие навязчивые люди! Сколько времени он их ждал, а теперь, понимаешь ли, явились – вот только они больше не нужны.
Он попросил снотворного. Хотелось слышать только плеск волн и крики жирных местных чаек, для которых лакей специально оставлял еду. Закутавшись с головой в одеяло, барон представлял себе, что качается на волнах, и яркие солнечные блики мерцают вокруг, успокаивая и усыпляя. Тихо и незаметно сон овладел им – теплая, прогретая вода плескалась кругом, и он чувствовал кожей солнце и воздух. Сколько ему было? Десять, двенадцать, двадцать? Неважно, но он чувствовал себя молодым и полным сил – как хорошо и свободно вот так плавать без всякой цели и понятия о времени!
Внезапно небо потемнело, и громовой удар раскатился до самого горизонта, вода стала холодной, впилась тысячью иголочек в правую руку. Почему только в руку? Боль была такой сильной, что барон застонал и проснулся – правая рука его, забытая под головой, зверски затекла: он с трудом смог пошевелить пальцами. Так вот почему ему приснился мерзкий сон! Но тут барон услыхал шум снизу, будто кто-то бесконечно причитал и бегал туда-сюда, хлопая дверями.
Что постоянно происходит в этом доме? Он поднялся и потянулся к ночному столику, на котором стоял графин с водой – со сна во рту отдавалось какой-то пакостью. Было совсем темно, и, когда носовой огонь проходящего парусника осветил комнату, он разглядел циферблат часов: час сорок. Дурдом какой-то.
Хлопнула дверь и в комнату ворвался яркий желтый свет, неприятно резавший глаза. Госпожа Ферро влетела в его спальню в сопровождении лакея, почему-то бледненького и испуганного.
- Вставай! Там… там… - она упала в кресло, закрыла лицо ладонями и зарыдала.
Барон встал, накинул наскоро халат и вышел вслед все за тем же лакеем, продолжавшим смотреть на все окружающее, как на смертельную катастрофу. Внизу явно происходила суета, хлопали двери, носились туда-сюда разбуженные слуги, свечи горели во всех подсвечниках. В конце лестницы, выходившей в прихожую, барон заметил грязные следы на полу.
- Что случилось?
В гостиной, в новом кресле с шелковой обивкой, сидел человек. Он был грязен и оборван до такой степени, что даже нищий обернулся бы спросить, не случилось ли чего. Голова человека была опущена, руки бессильно висели между коленей – вся его фигура выражала усталость и бессилие. Барон тупо уставился на неожиданного посетителя, но чем дольше он смотрел, тем больше ужас хватал его за сердце. Гость поднял голову, и ноги барона подкосились, он молча рухнул в рядом стоящее кресло, открывая и закрывая рот как пойманная рыба.
- Да, вот так. Здравствуй, папа…
В жарком свете свечей лицо юной баронессы казалось неживым. Только большие карие глаза жили на нем, сверкая нездоровым блеском. Грязные и спутанные волосы с застрявшим мусором, кожа покрыта блестящей грязевой пленкой, руки черны. Разве это баронская дочь? Это какая-то рыночная попрошайка. Пока барон приходил в себя, сверху спустилась госпожа Ферро и сказала, что велела приготовить ванну.
- Я, правда, не уверена, что мы тебя отмоем с первого раза…
Мими даже не дернулась, равнодушно осматривая гостиную.
- Мне бы поесть. Найдете что-нибудь?
И тут барон вышел из ступора. Он встал с кресла, подошел к Мими, поднял ее и крепко обнял – да какая разница, как она пахнет! Это же его доченька, по которой он так скучал все это время! С замиранием сердца он почувствовал, как сжатые кулаки девушки потихоньку разжимаются, и, наконец, она обняла его открытыми ладонями.
- Ладно, пап. Что мы тут сентиментальничаем…
- Молчи уж! Мы с мамой тут с ума сходили, понятия не имели, жива ли ты еще!
- Да ладно, так уж и сходили… Я вас знаю.
Но госпожа Ферро вдруг закивала головой, показывая на мужа:
- Правда-правда, он сходил. Даже заболел тут, вчера лежал весь день и таблетки пил.
- Правда, что ли? Пап, ты чего?
А барон внезапно захлюпал носом и отвернулся в сторону. Мими растерялась, не зная, что сказать, но, к счастью, вовремя вернулась горничная, чтобы доложить, что ванна готова.
- Я это… пойду вымоюсь… - и она как-то неловко вышла из гостиной, задевая мебель. Госпожа Ферро снова всхлипнула и тихонько запричитала что-то про загубленную молодость.
В горячей, ароматной воде, так приятно пощипывающей задубевшую кожу, Мими едва не уснула. Тело ее было настолько уставшим, что тепло и аромат ландрской соли обездвижили ее на некоторое время, лишив возможности даже думать полноценно. Голубая изразцовая плитка на стенах глянцево мерцала в свечном освещении, тени медленно перемещались по периметру, разыгрывая свой, таинственный спектакль. Было тепло и тихо, только вода плескалась, нарушая ее уединение. Сколько времени она не испытывала покоя? А чувство безопасности и вовсе давно забылось, как детские сны.
Ванная комната также выходила на реку, большое окно в пол было забрано легкой газовой шторой, чтобы любопытные корабли не совали нос в интимный процесс мытья. Но Мими нравилось, что в ванной есть окно, и что оно такое большое. Где-то в темноте угадывалось движение больших масс воды, и она представила себя кораблем в безграничном водном пространстве, который больше не знает, куда ему плыть. Что происходит с такими кораблями? Правильно, они идут ко дну, и Мими соскользнула по скользкой стенке ванны, погрузившись с головой в теплую воду. Открыв глаза, она наблюдала, как свечи мерцают там, наверху, пока дыхание не кончилось.
Вода уже остыла, а она все сидела, не желая выходить. Служанка несколько раз подливала из кувшина и тихонько растворялась в сумерках большого незнакомого дома. Все чужое, и, тем не менее, Мими было спокойно. Она действительно приехала домой – может, дело было в знакомом запахе мыла, или ландрской соли. Все, что могло болеть, прогорело, в ее душе осталось пепелище, по которому ветер носил едкий дым. Она больше ничего не чувствовала, вместе с грязью с нее сходили остатки человеческого. Отныне будет только тишина и покой, никакой боли, никаких тревог – больше нечему болеть и не из-за чего тревожиться. Поспать бы…
Усилием воли она заставила себя двигаться, оттирая присохшую грязь. Казалось, вместе с грязью сойдет и кожа – так глубоко въелись ее скитания. Но горячая вода и вправду творит чудеса, через час, чистая и скрипящая Мими показалась на пороге отцовского кабинета.
- Входи, входи, здесь я люблю сидеть, читать, иногда в шахматы поигрываю сам с собой… Я велел тебе поужинать собрать. Вернее, позавтракать… Уже скоро светать будет, тут рано наступает утро.
Мими кивнула, усаживаясь напротив барона. Странно, ей так хотелось кушать, а сейчас все прошло, и она равнодушно обвела глазами копченое мясо, фрукты, сладости.
- Попробуй, это острый перец в тесте. Как ни странно, очень вкусная штука.
- Спасибо, папа, мне уже перехотелось. Налей лучше выпить чего-нибудь, а то я сейчас усну.
Барон дико уставился на свою дочь, а Мими словно и не заметила его взгляда:
- Лучше водки. Твою бурду с клопами я терпеть не могу. Ты, наверное, хочешь знать, зачем я приехала, и надолго ли?
- Нет.
Пришел черед удивляться Мими.
- Приехала и приехала. Это твой дом, ты можешь приезжать в него, когда захочешь. И уезжать, когда захочешь. Но я надеюсь, что ты на сей раз ты останешься с нами, - барон запнулся, - тебе ведь больше некуда спешить.
Мими залпом выпила водку и уставилась в стену. Барон деликатно молчал, только тикали часы на каминной полке.
- Да, папа, мне больше некуда спешить. Ты совершенно прав. – Она взяла с тарелки перец и стала его жевать. Она выглядела спокойной, но барона почему-то пугало ее спокойствие. Мими выглядела незнакомой, чужой женщиной лет сорока, в которой не осталось ничего живого.
- Прости… кхм… ты не расскажешь мне, что произошло?
Мими сморщилась и потерла переносицу. Наконец-то что-то человеческое промелькнуло в ней, и барон вздохнул с облегчением.
- Расскажу. Сейчас все расскажу. Что это за пакость? – казалось до нее только дошло, что она жует.
- Перец чили. В тесте.
- Ну и дрянь. Ты стал есть местную еду?
- Да, мне нравится, только вот мама сильно против. Тебе тоже должно понравиться, я думаю.
- Мне сейчас все нравится. Понимаешь, папа, теперь я точно знаю, что ничего в мире не имеет особенного смысла, в особенности еда, которую ты ешь. Все это такая суета…
- И давно тебя так просветлило?
Мими прикрыла один глаз, что-то подсчитывая.
- Тридцать два дня назад.
- Ровно тридцать два? Не больше, не меньше?
- Уже почти тридцать три. В полдень будет… - и барон прикусил язык, осознав всю неуместность своей иронии.
- Ясно. Прости. Но твои слова прозвучали напыщенно и немного глупо, не обижайся.
Мими только пожала плечами. За окном стали видны далекие силуэты домов с другого берега, где-то в мире начинался рассвет, и его розовые лучи осторожно касались крыш, выделяя их на еще черном фоне неба. Стали слышны крики чаек, разбуженных суетой на рыбацких лодках, и даже плеск волн стал как-то явственней.
- Скажи, папа, когда я родилась, ты случайно не обидел какую-нибудь ведьму?
- Ты о чем?
- О том, что я фантастически неудачлива, просто невероятно. Все, к чему я прикасаюсь, гибнет, как бы я ни старалась. Может, на мне проклятие какое-нибудь?
Барон вздохнул и плеснул себе водки.
- Я вообще никогда никого не обижал. Расскажи мне, что случилось, начиная с того момента, когда мы с мамой выехали из Куркколы.
- А что случилось, пап… Ты и так знаешь, что мы планировали сделать, ты мне сам лошадей дал.
- Да, но почему у вас не получилось?
- Вот видишь, ты даже и это знаешь. – Мими снова потерла лоб, как будто что-то вспоминая, но на самом деле ей вдруг стало трудно говорить, как будто накатила волна и начала ее душить. – Мы сделали все идеально, даже слишком идеально: ни одной соринки не было в подземном ходе. Рыцарь мне весь мозг проел, чтобы мы не оставляли ни малейшего следа, и мы не оставили – шесть мешков цементной трухи вынесли оттуда. Твоя дочь, баронесса Ферро, махала веником как профессиональный дворник! И вот, пришел он, желанный день! Вернее, ночь перед казнью.
Барон подкрутил фитиль у хитрого заморского изобретения – лампы, работавшей на смеси ароматических масел, которая помимо света давала еще и запах, создавая в помещении экзотическую атмосферу. Стало светлее и даже немного уютнее, но Мими рефлекторно отодвинулась из светового круга – ей не хотелось, чтобы отец видел ее лицо.
- Мы выдолбили весь цемент между камнями в стене, которая вела в коридор к Лииной камере. Представляешь – весь, камни просто так стояли друг на друге, можно было стукнуть кулаком, и стена бы упала. Мы ждали обхода, чтобы после него разобрать стену, войти внутрь, открыть камеру и увести Лию.
- А как бы вы камеру открыли? У вас был ключ?
- Нет, там нет замков. Камеры закрываются на засов с внешней стороны, так что все представлялось очень просто. Мы стояли и ждали… вернее, мужчины стояли и ждали, а я в это время сидела в Голубиной Роще с лошадями. Было холодно, но я этого не чувствовала, настолько была взволнована. Я все время боялась, что сердце у меня колотится так сильно, что его слышно на другом конце леса. Но ничего не происходило. Я ждала, ждала, ждала – чуть с ума не сошла там, но никто не шел. Наконец, я не выдержала и пошла внутрь…
Мими била крупная дрожь, то ли от усталости, то ли от воспоминаний. Ей даже было трудно говорить, язык не слушался ее. Хотелось еще водки, но попросить у отца она стеснялась, он и так шокирован.
- … там все стояли и прислушивались, боясь пошевелиться. Оказалось, что когда они почти разобрали стену, вдруг послышались шаги снизу – кто-то пришел. Этот кто-то вошел в камеру с принцессой и оставался там до самого утра. Мы стояли совсем рядом и ничего не могли сделать. Так и наступило утро. Вот и все. В полдень Лию казнили, и все, что я смогла сделать, это просто покричать в толпе. Ты не представляешь, что такое чувство бессилия, когда ты готова разбить голову о камни, но ничего не можешь сделать. Я стояла и смотрела, как убивают моего самого дорогого человека, папа! Кто я теперь? – лицо ее исказилось, превратившись в маску страдания и злобы. Барон испугался, и, желая успокоить дочь, положил ладонь ей на руку, но Мими выдернула ее с таким остервенением, что, казалось, она винит отца во всем произошедшем.
- Ты не должна винить себя, детка, ты же не могла воевать с гарнизоном солдат.
- Не могла… - голос ее упал, - Но должна была! Должна! Я должна была драться, кусаться, царапаться, пока была жива. Каждое мгновение – это упущенный шанс, папа! И я, это я упустила их!
Вот теперь она больше не могла терпеть – сама схватила графин с водкой и до краев наполнила свой стакан. К вящему ужасу барона, его дочь, благовоспитанная девица семнадцати лет, залпом хватила изрядную порцию водки и даже не поморщилась. Какой ураган промчался по их жизням, превратив их в руины?
Они долго молчали, придавленные своими воспоминаниями. Уже почти полностью рассвело, сумерки лишили ароматную лампу яркости, и барон погасил ее.
- Мими… - начал он, но юная баронесса отрицательно мотнула головой, как будто заранее знала все, что он хочет сказать, и была в корне с этим не согласна. – Мими, это ужасно, но мы все еще живы. И пока мы живы – надо жить, понимаешь? Пусть тебя сейчас ничто не радует, просто дай времени пройти, и ты увидишь, что даже когда ты отказываешься от жизни, жизнь не отказывается от тебя.
- Папа…
- Не перебивай меня. Теперь ты дома – пожалуйста, осознай, что ты теперь дома, тебе ничто здесь не угрожает, и никто не посмеет тебя тронуть. Отдыхай, набирайся сил, читай, спи, делай, что хочешь. Я попрошу маму, чтобы она к тебе не приставала. Поверь мне, все еще будет хорошо.
Кривая, болезненная усмешка искривила губы Мими, но барон поднял палец, показывая, что он не закончил.
- У меня для тебя еще одна новость – королева Вильгельмина желает тебя видеть. Причем немедленно. Поэтому сейчас иди поспи, тебе необходимо хоть немного отдохнуть, а потом мы пойдем к королеве.
- Откуда королева вообще знает о моем существовании?
- Она многое знает. Вообще, очень занятная старуха, эта Вильгельмина, тебе будет полезно на нее посмотреть.
- Почему?
- Потому что любому молодому человеку полезно видеть по-настоящему умных и выдающихся людей. Наш Правитель, чтоб ему… годится только для того, чтобы ей тапочки подавать. Ступай, поспи, а то от тебя водкой пахнет, что подумает Ее Величество…
Мими спала до позднего вечера. Где-то ближе к ужину барон начал подумывать, чтобы разбудить ее, но рука не поднималась. Вильгельмина вроде бы сказала ему, что он моет приходить в любое время дня и ночи, но шутка ли – вытащить из постели королеву! За такое можно и на каторгу отправиться. Нет уж, пусть лучше спит до завтра, а утречком они во дворец пойдут.
- Спит? – спросила госпожа Ферро, спускаясь в столовую.
Барон кивнул. За сегодняшний день он столько передумал, что голова его напоминала плохо работающую музыкальную шкатулку, в которой постоянно заедают музыкальные фразы.
- Помнишь, ты говорила, что у тебя есть какие-то пилюли чудодейственные? Дай мне.
- Какие именно? У меня всяких полно.
- Да от головы же! Разве не видишь?! – в раздражении барон не заметил, что сказал очевидную глупость. Госпожа Ферро внимательно посмотрела на его измученное лицо и вздохнула.
- У тебя на лице не написано, что у тебя болит. Аня!
Рослая служанка из местных появилась в дверях, неуклюже поклонившись – местные кланяться не любили, традиции не позволяли. Эту девушку гренадерского сложения госпожа Ферро наняла уже в Каррадосе, и, вопреки ожиданиям, осталась довольна ее работой.
- Принеси мою бонбоньерку с пилюлями.
- Какую именно, сударыня?
- С теми, которые от головы!
Служанка покорно кивнула, повернулась и пошла к выходу, но потом вернулась:
- Простите, сударыня, но как она выглядит? А то если я буду их пробовать, много времени пройдет…
- Розовая такая, с ласточкой. И не вздумай что-нибудь в рот тащить! – когда высокая фигура горничной исчезла в дверях, баронесса повернулась к мужу, - единственная приличная девушка из местных, но иногда такое брякнет, что хочется ее выпороть.
- Она работает? Работает. Вот и не обращай внимания, мало ли кто что говорит.
Получив желанную пилюлю, барон мрачно замолчал. Но его супруге не терпелось поговорить, в особенности о том, что осталось скрытым от нее в тиши кабинета.
- Как она могла докатиться до такого состояния? Я все понимаю, молодость, баррикады, но ногти-то стричь надо!
- Мелисса, дорогая, ты плохо представляешь себе баррикады. Там не до ногтей, поверь мне.
- Ага, великий специалист по баррикадам выискался. Ты хоть можешь определить тот момент, в который мы ее упустили?
- Не упустили, а отпустили. У Мими другая судьба и своя жизнь, не приставай к ней, пожалуйста. Ей и так пришлось многое пережить, нам с тобой такое и не снилось.
- Как «не приставай»? Она же моя дочь, и я хочу знать, что с ней происходит. Вы там посекретничали, а я – так сиди.
- Я тебе потом расскажу…
- Почему потом? Рассказывай сейчас…
- Потом.- С нажимом произнес барон, показывая глазами на дверной проем, в котором появилась заспанная фигура Мими. Блудная баронская дочь была кое-как одета в халат, наброшенный прямо на ночнушку, шерстяные носки висели на тощих лодыжках, норовя соскользнуть, волосы высохли как-то нелепо и образовали на голове странный кок. Она вошла в столовую, тяжело опустилась на стул, и, даже не взглянув на родителей, потянулась к тарелкам.
Барон с баронессой беспомощно взирали, как она некрасиво ест, словно нарочно стараясь испачкать как можно больше всего. Салфетки, скатерть, ночная рубашка, даже худое лицо с запавшими глазами – все было в курином жире, но никто даже слова не сказал. Мало того, барон незаметно толкнул супругу под руку и опять глазами показал ей, что надо просто ужинать, как будто ничего не случилось.
Наконец, Мими насытилась. Взгляд еще был заинтересованным, но он уже бесцельно блуждал по столу, а тело откинулось назад.
- Спасибо.
Она бросила салфетку прямо в тарелку и потянулась к графину с вином, но барон оказался быстрее.
- Нет. Нам еще идти к Ее Величеству.
- Мими! – баронесса в ужасе округлила глаза.
- Да, мама. И не надо так на меня смотреть: я пью, ругаюсь матом и могу что-нибудь украсть. А еще я убила человека, и даже не одного. Что?
- Ничего, - ответил за жену барон. – Прекрати выделываться, и иди собирайся.
- Ты с ума сошел? Уже ночь на дворе!
- Королева велела мне привести дочь, как только она появится, а я дал ей время выспаться до вечера, так что дальнейшее промедление уже будет лишним.
- Вы ненормальные. Вы все тут ненормальные! – госпожа Ферро встала из-за стола, и покинула комнату так и не поев.
Ночь опустилась на улицы Каррадоса, обняв своим крылом суетливый город. Разноязыкий людской поток схлынул и спрятался где-то в домах и подворотнях, осталась только стража, да неспящие тощие кошки с горящими глазами, которых тут было во множестве. Знающие люди из местных никому не рекомендовали гулять ночью по улицам, особенно в районе Ильдебранта, где, по слухам, находились многочисленные притоны. Относительно безопасно было только возле Королевского дворца, а также в Виллазоне, где проживала знать. Необходимость водить с собой охрану даже возле собственного дома искренне удивляла барона Ферро – он не понимал, почему королева не может (или не хочет) навести порядок у себя под носом.
Вот и сейчас он вынужден был взять с собой здоровяка Марко, увидев которого, Мими удивленно подняла брови:
- Это еще зачем?
- Ты не поверишь, но тут действительно небезопасно. По ночам на улицы лучше не высовываться.
- Вот как? – Мими поправила что-то под плащом, - а эта колода чем нам поможет?
- Тем, что защитит наши головы в случае неприятностей. И не кривись, пожалуйста, а что если на нас действительно нападут?
Мими внимательно посмотрела в зеркало – если не считать сумасшедшего взгляда и следов многодневной усталости, которые не могли исчезнуть за один день, то она выглядела вполне на уровне.
- Я им этого очень не советую. Ты готов? Так пошли к твоей королеве, которой по ночам не спится.
- Она теперь и твоя королева, не забывай об этом. Мы все нашли приют в Ландрии.
Молодая баронесса повернулась и нехорошо сверкнула глазами в темноте:
- У меня уже есть королева, с меня достаточно.
Вот что с такой поделаешь?
Учитывая нештатность ситуации, барон принял решение идти пешком – грохот колес по мостовой посреди ночи казался ему кощунственным. Тем более во дворце. Он очень надеялся, что королева не передумала, и он сам ничего не перепутал, иначе пафосный визит грозился обернуться грандиозным скандалом. Мими молчала, быстро и бесшумно ступая по камням, так, что даже кошки на нее не оборачивались, зато Марко пыхтел и сопел за четверых.
Темные переулки казались бесконечными. И еще одно обстоятельство – они все вели наверх, местами довольно круто, так что барон скоро запыхался. Он ездил во дворец в карете и не учел того, что до него идти долго и все в гору.
Когда они достигли первого поста охраны, барон света белого не видел, утирая платочком пот, катившийся по нему ливнем.
- Ох ты, черт, сердечко совсем никуда… - в ушах стучало, а перед глазами назойливо прыгали какие-то цветные пятна.
- Причем здесь сердечко, тебе двигаться больше надо, а то совсем не шевелишься – на горшок тебя и то на руках носят. Вельможа… - Мими достала свой платок и стала помогать ему, отмечая про себя, что раз он так потеет, дело действительно неладно. – Ладно, придем домой я тебя посмотрю.
- В смысле?
- В смысле я ведьма, если ты забыл. И я училась не у какой-то уличной хабалки, а у Ирьи ДеГрассо, причем специализировалась именно по врачеванию. В отряде я, помнится, так натаскалась лечить синяки да раны, что уже ведерными кастрюлями варила синекумовку. А вывихнутые руки и ноги вправляла вообще не глядя. Там у нас такой солдатик был, Томаш, он постоянно всего боялся и страдал экземой, так я ему говорю – ты переставай бояться и экзема твоя пройдет. Не верил… Смешной такой… его в Нарамане убили…
Мими осеклась и замолчала, а барон смотрел с жалостью и болью на краткий миг ее оживления. Он даже потеть перестал.
- Пойдем, я уже передохнул. Не видишь, где там будка часовых?
- Так у тебя еще и со зрением проблемы? Ну ты даешь, отец! Эй вы, часовые, мы по вашу душу пришли! – неожиданно громко заорала она. Светящиеся зеленые точки брызнули в разные стороны. – Кыш, проклятые! Нет у меня еды! Откуда здесь столько кошек, папа, их что, не кормят?
- Как раз кормят, поэтому их так много. Ой, господа, я барон Ферро, а это – моя дочь, и мы идем к Ее Величеству по ее приказу.
Вместе с часовыми приблизился и фонарь, осветивший облезлую полосатую будку, почему-то пустую.
- Вы что, сумасшедший? Знаете, сколько сейчас времени?
- Знаю, но королева велела мне явиться сразу же, вне зависимости от времени суток.
- Ну конечно! Посла Тахомского не приняла после ужина, а ради вас с постели встанет. А ну живо отсюда пока я не велел вас вытолкать взашей! – рослый офицер даже и не собирался любезничать. Но тут из темноты появилась маленькая фигурка и заговорила с ним совсем другим тоном:
- Что, чаи гоняем в караулке, да плюшечками балуемся? А на безопасность Ее Величества нам положить с пробором? Почему в будке никого нет? Почему прохожих никто не окликает за пятьдесят шагов? Где предупредительные выстрелы в воздух, чтобы мы остановились и не подходили ближе? А ну, встать смирно! Руки по швам, палаш к ноге! Где палаш, идиот?!
Растерявшийся офицер заметался на месте, не будучи в силах сообразить, что за беда на него свалилась, и где же он оставил свой палаш. А Мими хладнокровно смерила его взглядом и продолжала уже более спокойно:
- Вообще за такое расстреливают в условиях военного времени, но так как здесь у нас мир, то тебя ждет просто трибунал, который решит, на какой стройке века твое мясо лучше пригодится. Так что не свиристи, щегол, а пропусти нас к королеве. Голос подавать будешь тогда, когда научишься исполнять свою службу.
- Но…но я не могу…у меня инструкция…
- У тебя и на охрану инструкция, ты ж ее все равно не соблюдаешь. Короче, у тебя есть выбор: пропустить нас и срочно кинуться учить инструкции, либо начинать сушить сухари. Выбирай.
Барон пару раз довольно сильно наступил Мими на ногу, но она даже не поморщилась, холодно разглядывая караульного офицера.
- Ладно, я поняла. Как тебя зовут?
Парень опустил голову.
- Идите…
Мими кивнула головой, словно приглашая отца следовать за ней – это еще вопрос, кто кого вел к королеве.
На втором посту было проще: раз их пропустил первый, значит, основание есть, а уж насколько веское – разберется третий пост. Мими и барон беспрепятственно миновали ярко освещенную караулку и двинулись по бесконечным ступеням куда-то вверх.
- А здесь очень мило, - внезапно прервала молчание Мими, - как будто и не в Каррадосе. Надо будет днем сюда прийти.
- Ты что! Это же дворцовые сады!
- И что? Раз королева воспылала ко мне таким чувством, еще ни разу меня не видев, то уж в саду позволит погулять.
- Ох, Мими, брось свои уличные замашки, это тебе не какой-то лакей, которому можно нахамить, это настоящая королева!
Мими смачно сплюнула под ноги.
Третий пост охраны располагался в нижних ярусах дворца. Это было уже просторное помещение с высоким потолком и позолоченной лепниной на стенах. Сами караульные были одеты в парадную форму и вели себя куда приличнее – сразу становилось понятно, что тут бывают большие люди.
Барон снова изложил свою историю начальнику охраны, и тот не стал подвергать ее сомнению, а предложил барону присесть, выпить чего-нибудь, пока посыльный сгоняет за господином Трюффо – секретарем Ее Величества.
- Другое дело, - сказала Мими, складывая на узорчатый столик кинжал, шпагу, тесак и еще какой-то нож странной формы, - мне шампанское, пожалуйста.
- Нет-нет-нет, - заспорил барон, - нам минеральной воды. Откуда у тебя все это?
- Оружие? Я его всегда с собой ношу, на всякий случай. Ты же сам сказал, что на улицах нынче небезопасно.
Начальник охраны не сказал ни слова, только показал солдатику забрать оружие и повернулся к Мими:
- Сударыня, оно будет вам возвращено в целости и сохранности. Прошу принять мои извинения, господа, но вам придется немного подождать здесь. Сейчас вам принесут напитки.
- Вот приятный человек. Надеюсь, мне все же принесут шампанское…
- Мими! Мы идем к королеве!
- Ладно, ладно…
Господин Трюффо явился довольно быстро для ночного времени, пояснив, что еще не ложился, обрабатывая почту Ее Величества. Просьба барона Ферро его удивила, он быстро скользнул проницательным взглядом по Мими, и пробормотал:
- Ее Величество уже три часа, как легла. Я не уверен, что нам стоит ее будить…
- Что ж, я тут не хозяин, - барон учтиво поклонился секретарю, - тогда мы пойдем домой, а вы известите Ее Величество, что мы приходили, как она велела, но нас не допустили. Было очень приятно познакомиться.
- Эээээ… - Трюффо явно не хотелось брать на себя ответственность, но, как ни крути, он оставался крайним. – Подождите… Расскажите мне еще раз, пожалуйста, в каких именно выражениях Ее Величество просила вас явиться к ней…
- «в любое время дня и ночи» - доброжелательно подсказал барон.
- Прямо так и сказала?
- Дословно.
Трюффо заметался по комнате. Если он сейчас разбудит королеву, то ему потом придется неделю страдать от ее дурного настроения, ибо засыпала Вильгельмина плохо, и часто маялась бессонницей. А если он отправит их восвояси и упустит что-то важное, тогда вообще туши свет. Ситуация не из приятных.
- Знаете что, я пойду и попробую доложить Ее Величеству о вашем приходе. Не могу ручаться, что она пожелает вставать, но если что, то я вас позову. Ожидайте здесь, пожалуйста.
Ловкий царедворец поклонился и исчез за массивной позолоченной дверью.
Королеве явно снилась какая-то гадость, потому что она стонала сквозь стиснутые зубы. Может, и правда, все к лучшему? Трюффо набрал воздуха в легкие и затряс царственную особу за плечо:
- Ваше Величество… Ваше Величество…
- Ммммм… - устала, не просыпается.
- Ваше Величество…
- Что? Что случилось? Кто это? – вдруг вскинулась старуха, изрядно напугав секретаря. – Ты что здесь делаешь? Какого лешего тебе надо?
- Умоляю простить меня, Ваше Величество, но вам снился кошмар, вы кричали во сне…
- Я? Да ну…
- Да, Ваше Величество… - не моргнув глазом, соврал Трюффо, - я почел за благо разбудить вас…
- Ладно, иди… Черт, сейчас не усну. Посвети. – Вильгельмина нашарила на тумбочке карманные часы и посмотрела на тусклый циферблат, - Два часа. Дурдом…
Трюффо склонился в поклоне:
- Ваше Величество, там внизу некий барон Ферро утверждает, что вы велели привести к вам его дочь в любое время дня и ночи…
- Ферро? Кто это? – старуха сдернула с головы чепчик и пригладила растрепанные седые волосы. – Ах, да, помню… Он что, пришел, что ли?
- Да, Ваше Величество, вместе со своей дочерью.
- Поэтому ты меня разбудил? – проницательный взгляд пригвоздил секретаря к месту, как бабочку. – А мне ведь розовые слоны снились…. Ох, допляшешься ты у меня…
Трюффо всеми силами изображал преданность, чуть глаза из орбит не лезли.
- И вот что мне теперь с ними делать? Не могли до утра подождать… Ладно, позови Айгуль, пусть принесет мне халат. Да вели этим придурочным подниматься в мой кабинет – все равно теперь не усну, так пусть хоть байками потешат…
Ночь была ветреная – приоткрытая рама в кабинете королевы то и дело отъезжала со зловещим скрипом, помахивая тюлевой занавеской. Трюффо подпер ее каменным пресс-папье, оставив небольшую щель – Ее Величество любила свежий воздух. Он зажег масляную лампу на столе и проследил за тем, чтобы свет падал на квадрат пола перед ним, оставляя рабочее место в тени. Едва он закончил приготовления, и оглядывал кабинет, чтобы еще раз удостовериться, что все в порядке, как маленькая дверь отворилась и в ней показалась сухая высокая фигура Вильгельмины со стаканом в руке.
- Перья и бумагу подготовил?
- Так точно, Ваше Величество. Изволите что-нибудь приказать?
- Изволю: зови этих.
Она привычно расположилась в своем кресле, пододвинула к себе чернильницу, потрогала карандаши, проверяя их остроту, и поежилась от холодного дуновения.
- Зябко чего-то нынче… Зачем ты окно растарабанил? Проветрил бы немного, и будет… Ладно, иди, без тебя разберусь.
Трюффо знал, что окно так и останется открытым, потому что через минуту королева привыкнет к прохладе и начисто забудет об открытой раме. Мало того, если бы он вздумал ее закрыть, то немедленно получил бы по шее за духоту.
Он спустился вниз и обрадовал заскучавших посетителей новостью, что Ее Величество ожидает их в своем кабинете. И те, похоже, сильно удивились – короче, зря он разбудил королеву, дело пустяшное. Трюффо разозлился, но виду не подал, дав себе зарок при первой же возможности отомстить этим засланцам за свою ошибку. А пока он просто повел их самой дальней дорогой, где было больше всего лестниц и меньше всего светильников. Может, хоть лоб разобьют?
Но не сбылось, барон Ферро и его дочь добрались до кабинета в добром здравии, разве что запыхались слегка. Да и то, запыхался только старик, а девица выглядела так, будто и не заметила, что они поднялись на 300 ступеней.
- Ваше Величество, позвольте Вам представить барона Ферро и его дочь, мадемуазель Ферро.
Посетители склонились. Королева прищурилась, разглядывая Мими – интересная птица залетела к ней сегодня.
- И что вам не спалось, люди добрые?
Мими посмотрела на отца, едва сдерживая усмешку, барон побледнел:
- Ваше Величество, покорно прошу простить, но Вы же сами велели…
- Не надо все воспринимать слишком буквально. Однако дело сделано, вы меня уже разбудили, так что теперь я надеюсь, что ваши новости будут стоить моего сна.
- Э-э-ээээ… - про новости барон как-то не подумал. – Вы велели мне привести мою дочь, как только она появится. Позвольте вам представить мою дочь и наследницу Мими Ферро.
Мими низко поклонилась и выпрямилась, глядя прямо в глаза королеве, словно давая понять, что не испытывает никакого священного трепета перед монаршей особой.
- А ничего у вас девочка, борзенькая… - Вильгельмина отхлебнула из стакана и поежилась: лимонад был ледяным. – Что ж так холодно-то… Ладно, расскажи-ка мне, милаха, что у вас случилось в вашей Амаранте?
- Снег пошел. Белый такой, холодный – берешь его в руку, а он тает.
Барон выпучил глаза, Вильгельмина с интересом прищурилась:
- Ничего себе манеры. Смотри, у меня учителя хорошие есть, быстро правят недостатки воспитания – раз, и ты на голову короче. Хочешь подучиться?
Мадемуазель Ферро только усмехнулась к вящему ужасу отца:
- Напугали… Мне сейчас на плаху лечь – как пряник скушать, так что в любой момент.
Вильгельмина прищурилась еще сильнее:
- За мной не заржавеет. Но пока ты еще жива, лучше расскажи мне о своей подруге, которая называлась принцессой Лией.
- Она не называлась, она и была принцессой.
- Откуда уверенность такая?
- Есть повод. – Мими помедлила, размышляя, стоит ли рассказывать этой старухе то, что так болело и не давало ей жить. – А почему я должна вам все это рассказывать?
- Потому что, если она действительно была принцессой, то я ее двоюродная бабушка. И потому что я велю тебя на части разобрать, коза ты мелкая.
- Ваше Величество… Ваше Величество… - залопотал барон, перепугавшийся чуть не до обморока.
- Заткнитесь. Я не с вами разговариваю. Так, вот что: ты возьми вон тот стул и садись сюда, ко мне, а папанька твой пусть подождет внизу, он мне без надобности.
Полуобморочный барон почти выпал из кабинета и добрался до большой приемной только при помощи Трюффо, который злорадно усмехался, предвидя, какая кара ожидает этих наглых выскочек. Мысленно, Ферро уже похоронил и оплакал свою непутевую дочь, которая выбрала очень изощренный способ самоубийства. А его дочь тем временем придвинула стул и уселась к королевскому столу, оказавшись тет-а-тет с самой Вильгельминой Ландрской.
- Если хотите, я вам расскажу все, что знаю, но мне тяжело об этом говорить…
- Хочешь лимонаду? – королева пододвинула Мими свой стакан, и та, ничтоже сумняшеся, отхлебнула из него, даже не поблагодарив.
- Мы познакомились, когда нам было по семь лет, у ведьмы Ирьи Де Грассо. Нас отдали в обучение к ней, и мы оказались в одной комнате. Лия тогда рассказывала, что она – дочка Змея Горыныча, который живет в Дремучем лесу и является его повелителем. При этом маму назвать она как-то затруднялась, вроде бы принцесса какая-то пленная. Смешно было. Но она во все это верила, и готова была драться с любым, кто пытался поднять ее на смех.
- То есть, тогда она не была принцессой?
- Почему, была – Змей-то тоже король по-своему, он Горыныч XV, и она была бы Горынична XVI. Но про короля Ибрагима она тогда не знала.
- И как узнала?
- Ей приснился сон, в котором она видела свою могилу пустой, и она узнала в человеке, который являлся на ее зов, короля Ибрагима. Ей было шестнадцать лет.
- Гм, и это все?
- Не совсем. Когда встал этот вопрос, выяснилось, что ее близкие знакомые все время знали, что Лия приемная, и знали, откуда она взялась, просто молчали, потому что боялись Орландо.
- Правителя Орландо?
- А кого еще? А потом выяснилось, что Змей не просто ее удочерил, а помог осиротеть: именно он уничтожил королевский кортеж, а ребенка пожалел и оставил себе.
Вильгельмина почесала в затылке и встала. Потом быстро вышла из кабинета и вернулась минут через пять с какой-то книжкой в руке. Перелистывая ее взад и вперед, она разыскала какую-то иллюстрацию и пододвинула Мими.
- Он? – с картинки смотрел какой-то зеленый урод, похожий на огнедышащую лягушку.
- Руки бы оторвать этому художнику. Не похож. Змей гораздо симпатичнее.
- Но это же все равно пятиметровый зеленый ящер, который плюется огнем и жрет людей заживо?
- Змей людей не ест, у него пищевая аллергия…
Вильгельмина замолчала на время, выведенная из строя репликой о неожиданно интеллигентной хвори ящера.
- И вообще он никакое не чудовище, он довольно милый: любит читать и замечательно консервирует огурцы. Так что, если вы спросите, могло ли такое существо вырастить ребенка, я отвечу: ДА! Я его видела своими глазами. И я слышала своими ушами, как он признался в том, что убил короля, но пожалел его дочку. Достаточно вам таких доказательств?
- Не ори, - хмуро сказала Вильгельмина, у которой разболелась голова. Она достала из ящика стола бонбоньерку с пилюлями, взяла одну, положила в рот и запила все из того же стакана с лимонадом. – Правитель Орландо знал все это?
- Еще бы! Он все знал лучше нас. Именно он прислал Лие папку с материалами дела об убийстве короля, и заманил ее в ловушку. Он хотел жениться на ней, предлагал ей руку и прочий тухлый ливер, но она послала его куда подальше! Бедный, расстроился наверное…
При воспоминании о правителе Мими затрясло. Она еле сдерживала желание вскочить и начать что-нибудь крушить. А у Вильгельмины после выпитой таблетки в голове немного прояснилось, и она снова обрела способность мыслить трезво, невзирая на поздний час.
- То, что Правитель Орландо хотел жениться на твоей Лие, конечно, говорит в пользу ее высокого происхождения. Но все остальное звучит бредово. Если я вздумаю рассказать такое на совете министров, они подумают, что я таблеток от головы переела.
- Дело ваше, - злобно огрызнулась Мими.
- Ты на меня не гавкай, не доросла еще. Это ж надо, дожить до взрослых лет и не уметь с людьми разговаривать! Какая собака тебя так покусала, что ты на всех подряд кидаешься? Понарассказала мне тут сказок про зеленого бычка… Змей ее спас, Змей ее воспитал и книжки про репку ей читал…
Мими молча наклонила голову и сняла с шеи какой-то предмет, чтобы бросить его прямо на раскрытую страницу с огнедышащей жабой. Это была маленькая серебряная подвеска в виде голубя.
Никакие слова, никакие юридически закрепленные доказательства не произвели бы на старую королеву такого действия, как эта незамысловатая вещица. Вильгельмина замолчала, уставившись на нее, и лицо ее стало бледнеть. Даже яркая желтая лампа не могла скрыть мертвенной бледности, разлившейся по смуглому лицу старухи.
Наконец она подняла руку и осторожно потрогала кусочек серебра, провела пальцем по маленьким крылышкам:
- Вот что: иди-ка ты домой. Бери своего папеньку и уматывай, я с тобой потом поговорю. – Мими сделала движение, чтобы забрать голубя, но Вильгельмина треснула ее по пальцам. – Штучку эту ты мне оставь, она моя. Давай, иди отсюда.
Мими хотела было заспорить, но подумала, что королева права, и, проглотив обидный комок в горле, поклонилась и вышла, громко хлопнув дверью. Ей хотелось плакать, а тут еще отец, который накинулся на нее с причитаниями по поводу ее недостойного поведения. Она почти бежала, закусив губы, чтобы не разрыдаться, а барон семенил рядом и гундел ей в ухо:
- Ты меня опозорила, я тебя так не воспитывал! И дело даже не в том, что так не разговаривают со власть имущими, а в том, что так вообще не разговаривают, тем более со старшими! Надо же иметь уважение к себе и людям! Мими, мне стыдно за тебя! Когда тебя четвертуют, мне будет больно, потому что я тебя люблю, но я вынужден буду признать, что ты это заслужила… Скажи мне, что мы с мамой сделали не так? Где мы тебя упустили?
- Знаешь что? – Мими резко остановилась, и барон налетел на нее с разбегу. – Заткнись!!!
Оставшись одна, королева Вильгельмина долго сидела молча, не в силах унять странную дрожь в пальцах. Раздался легкий шорох, и в двери показалась физиономия Трюффо:
- Ваше Величество, изволите чего-нибудь?
- Сгинь.
Секретарь мгновенно испарился. Королева прикрыла глаза и погрузилась в воспоминания – хоровод лиц закружился перед ее мысленным взором. Она вспомнила веселую черноглазую племянницу, которую она когда-то проводила на корабль, увозивший ее к новой, и, казалось, счастливой жизни. Кто же знал, что все так окончится…
Интересно, какой была ее дочь? Говорят, принцесса была красивая, взяла все лучшее от отца и матери. Да, этот мерзавец Ибрагим был видным мужчиной, но, к сожалению, этим его достоинства и ограничивались. И почему она тогда разрешила этот брак? Надо было настоять на своем и оставить Зою дома – подумаешь, гормоны разыгрались, неужто бы на месте ей не сыскали красивого мужика…
А уж как ее дочка пригодилась бы! Вильгельмина треснула кулаком по столу – ну почему она раньше не вмешалась! Почему прошляпила все, связанное с этой трижды проклятой Страной Вечной Осени, настоящей могилой для надежд династии Ландеррасов.
- Чтоб вас всех там выморозило к чертовой матери! Нашли себе ублюдка, так терпите!
Вильгельмина даже вскочила с кресла и стала мерить шагами кабинет, что выдавало немалое душевное волнение. Ей хотелось схватить перо и написать декрет об объявлении войны Стране Вечной Осени, и она бы так и поступила, если бы не одно правило, усвоенное ей еще в юности – между мыслью и написанием любой бумаги должно пройти не меньше часа.
Пока минутные стрелки медленно ползли по циферблату, а небо начинало светлеть, принося еще большую свежесть, гнев королевы остывал. Через полчаса она вполне успокоилась и взяла себя в руки. Причем поразмыслив, она села писать правителю Орландо – неслыханная вещь, потому что за почти пятнадцать лет правления последнего, она никогда не посылала ему частной корреспонденции, считая его лакеем. Однако сейчас в голове Вильгельмины зародилась мысль, требовавшая действия, и она легко изводила бумагу на многочисленные варианты письма, чтобы потом, по зрелому размышлению, собрать из них одно правильное, в котором каждое слово будет продуманным и взвешенным, точно бьющим в цель.
В письме она требовала от правителя, если он не хочет себе серьезных неприятностей, выдать ей тело невинно убиенной внучки. Любой, кто хотя бы немного знал королеву, очень удивился бы такому требованию. Не было в стране человека, более равнодушного к разным сентиментальным мелочам. Но Вильгельмина особенно налегала на тот момент, что ей нанесено оскорбление, загладить которое будет ой как непросто. Еще неясная, но настойчивая мысль крутилась в голове королевы – а не пришел ли тот самый момент, которым стоит воспользоваться?