В 1939 году отец окончил институт по специальности «Геологическая съемка и поиски», и решением Государственной Экзаменационной Комиссии от 2 июля 1939 г. ему была присвоена квалификация горного инженера. После окончания вуза он был оставлен в аспирантуре и назначен начальником Подмосковной экспедиции МГРИ. Все складывалось как нельзя лучше: в перспективе – защита кандидатской, а потом по стопам своего отца – профессорско-преподавательская деятельность. Убежден, отец был бы прекрасным преподавателем, ибо имел для этого все данные. Помимо того, что он был замечательным специалистом в своей области, он обладал глубоким умом, широким кругозором и, что особенно ценится в студенческой среде, чувством юмора. Все это естественно проявлялось в его речи, образной и убедительной, где научные знания и логическая обоснованность гармонично сочетались с экспрессивностью и остроумием. Но жизнь, как известно, вносит свои коррективы.
В октябре 1939 года отца призвали в армию. «Ничего страшного, – говорил он на вокзале провожавшим его жене и шестилетнему сыну, – два года пролетят незаметно. Осенью 41-го буду дома…»
Служил отец в маленьком тихом местечке в Восточном Забайкалье, а затем был переведен на строительство укрепрайона на станцию Даурия. Расстояние от Даурии до Читы – 438 км, а до государственной границы рукой подать – всего 12 км. Здесь, в сельском поселении Даурское, расположен «стык трех границ» – России, Китая и Монголии. Само название «Даурия» связано с даурами, народом, проживавшим на севере Китая. До середины XVII века они жили в верховьях Амура и в долинах рек Аргунь и Зея, по вере – шаманисты. Отец, как инженер-геолог, был назначен начальником каменноугольного карьера. Служба шла своим чередом и медленно, но верно, приближалась к своему логическому завершению. Оставалось четыре месяца.
Однако 22 июня 1941 года грянула война. Мечты, планы, надежды – полетели в тартарары. Отец, как и многие его товарищи, в первые же дни войны подал рапорт с просьбой отправить его на фронт. Но командование было другого мнения: совсем рядом Япония – союзница Германии. Некоторые влиятельные деятели Японии выступали за немедленную войну с СССР. В июне-июле 1941 г. с таким предложением выступали министр иностранных дел Мацуока, министр внутренних дел Хиранума, принц Асака и другие. Председатель тайного совета Ёсимити Хара 2 июля заявил: «Я прошу правительство и верховное командование атаковать СССР как можно скорее. Советский Союз должен быть уничтожен». Япония усилила военные приготовления против СССР: в течение лета 1941 г. численность квантунской армии была увеличена почти вдвое. Одновременно продолжались японские провокации на советской границе. Естественно, при таком раскладе ни о какой отправке на фронт не могло быть и речи. Осенью 1941 г. отец в звании воентехник II ранга был переведен в Инженерное управление Забайкальского военного округа.
По сводкам Информбюро и по разговорам отец знал: положение на фронте катастрофическое – немцы у самой Москвы, Москва на осадном положении, ее бомбят с воздуха. Постоянно думал о своей семье: как же они там? Как сынишка? А между тем в Москве началась запись в народное ополчение, которая приняла массовый характер. В него записывались ветераны производства и молодые рабочие, ученые и студенты. Среди добровольцев-ополченцев было немало участников гражданской войны и много желторотых юнцов, впервые взявших в руки винтовку. Вся страна поднялась на защиту своей Родины. Из писем матери Анны Петровны отец знал: брат Дима в качестве хирурга призван в действующую армию. «В каком же он сейчас пекле!» – думал отец. Пропал Леонид Алексеевич, писала Анна Петровна. В июне он поехал в санаторий – и тут началась война. Где он, что с ним? Ничего не ясно. Отец ходил из угла в угол и курил одну папиросу за другой. Да… такие дела творятся! А он, молодой здоровый мужик, здесь, в тылу, и ничем не может помочь. Отец снова написал рапорт с просьбой отправить его на фронт, и вновь получил отказ…
Однажды вечером он сидел в актовом зале, где иногда крутили кинофильмы, и ждал начала сеанса. Погруженный в свои невеселые мысли, он смотрел в одну точку впереди себя. Но что-то его постоянно отвлекало… Он никак не мог понять, что. Наконец, все понял. Это шинель! Да, да, именно шинель впереди сидящего офицера! У отца был острый глаз, он отлично рисовал – сколько веселых дружеских шаржей сделал он на почтенных профессоров во время лекций в институте, вызывая гомерических хохот у студенческой братии. Сейчас было не до смеха. Неужели диверсант? Структура ткани, покрой шинели – все немного отличалось от наших. Отец шепнул на ухо товарищу, сидевшему рядом, о своих подозрениях. Тот, глядя в спину офицера, согласно закивал: «Покарауль его, Алексей. Я сейчас мигом к особистам». И он поспешил к выходу. В это время погас свет и началась картина. Отец сидел как на иголках и был готов к любому развитию событий. К счастью, обошлось без крайних мер, и подошедшие особисты увели офицера на допрос. Разъяснилось все очень скоро: тот действительно оказался диверсантом, а отцу вынесли благодарность за бдительность и помощь в задержании врага.
Еще до войны, в 1936 году, в Москве был подписан Протокол о взаимной помощи между Монголией и СССР, который предусматривал взаимную поддержку всеми мерами в деле предотвращения и предупреждения угрозы военного нападения, а также оказания друг другу помощи и поддержки в случае нападения какой-нибудь третьей стороны на Советский Союз или Монгольскую Народную Республику. С 1937 года в соответствии с этим протоколом на территории Монголии были развёрнуты части Красной Армии.
Теперь станет понятно, почему в 1942 году отец был откомандирован в Инженерное управление 17-й армии в Монгольскую Народную Республику. Он находился там почти полтора года и принимал участие в укреплении оборонительных рубежей. Дослужился уже до лейтенанта, стал командиром роты. Именно здесь, в Монголии, он узнал радостную весть о разгроме немецко-фашистских войск под Сталинградом, по сути, предопределившем исход всей войны.
Однако фронту нужны были новые и новые самолеты и танки, пушки и снаряды, а для заводов, выпускающих их, требовались железная руда, нефть, газ и уголь. Летом 1944-го, когда уже был открыт 2-й фронт и исход войны фактически предрешен, отец по просьбе Комитета по делам геологии при СНК СССР был демобилизован и направлен в его распоряжение. Он приехал в Москву в июле. Радостно билось сердце. «Боже мой, неужели наконец дома, в Москве?» На вокзале его встречали близкие. Поцелуи, объятия, слезы радости… «Как же ты подрос, сын! Тебя и не узнать!» – говорил он своему 11-летнему сыну Юре. Сколько предстояло рассказать друг другу. «Дедушка нашелся, – рассказывал Юра. – Оказывается, он воевал в партизанах, потом попал в госпиталь в Москве. А потом его забрала в Саратов бабушка. У него медаль…»
Как вовремя приехал в Москву отец. Буквально через несколько дней состоялось грандиозное событие – марш пленных немцев по Москве или, как его называли, «Парад побежденных». В 1941 году Гитлер планировал быстро захватить Москву и устроить торжественный парад 7 ноября на Красной площади. И вот теперь отчасти им удалось осуществить задуманное и побывать в Москве. Летом 1944 года в Белоруссии была разгромлена немецкая группа армий «Центр». Были уничтожены или попали в плен около 400 000 солдат и офицеров. Чтобы продемонстрировать успехи СССР в войне, поднять дух москвичей, да и всего народа, было решено провести пленных немцев во главе с их генералами по улицам Москвы. Их было около 57 000 – немецких солдат и офицеров. Их разделили на две группы и построили в соответствии со званием по 600 человек (20 человек по фронту). Впереди многотысячных колонн солдат и офицеров вели группу из 19 немецких генералов. Отец стоял с Юрой в самом центре, на улице Горького (ныне Тверской), и пристально смотрел на нескончаемые потоки хмурых немцев. Москвичи толпились на тротуаре, теснились на балконах, высовывались из окон. А немцы все шли, шли и шли… казалось, им не будет конца. Становилось как-то не по себе. Но вот шествие закончилось. Следом появились поливальные машины и стали демонстративно мыть улицы с мылом, символически смывая с асфальта грязь после прохода десятков тысяч немецких пленных по Москве.
Вернувшись в столицу, отец приступил к работе в качестве старшего районного инженера по Сибири и Дальнему Востоку в Комитете по делам геологии. Большую часть времени он находился в командировках в этих краях, которые любил с ранней юности. В апреле 1945 года Анна Петровна сообщила отцу из Саратова, что его отец (мой дед Леонид Алексеевич) сильно болен, просила приехать. Когда он увидел исхудавшее, небритое лицо деда, его потухший взгляд, сразу все понял, но, желая подбодрить старика, сказал: «Что-то ты, папка, совсем раскис. Так не годится! Посмотри в окно – весна на дворе! Война вот-вот закончится!» Дед слабо улыбнулся: «Да, да… скорей бы уж закончилась». Отец взял бритвенный прибор и тщательно побрил деда, поменял рубашку. «Вот это совсем другое дело!» – сказал он. Дед опять слабо улыбнулся… Он умер 22 апреля 1945 года. Совсем немного, чуть больше двух недель не дожил мой дед до Великой Победы.
9 мая 1945 года, в День Победы, отцу посчастливилось быть в Москве. Вместе с 12-летним сыном они шли по многолюдным шумным, заполненным до отказа, московским улицам. Казалось, яблоку негде было упасть. Творилось что-то невообразимое и неописуемое. Всюду звучала музыка, люди пели, танцевали, обнимались и целовались, кто-то наливал незнакомым прохожим горячительное, все поздравляли друг друга. И тут же кто-то безутешно рыдал, потому что горе было безмерно, а потери невосполнимые. Да, чтобы понять глубину и многомерность Дня Победы, надо было пройти вместе со страной и всем народом эти трудные 1418 дней войны, дни тревог и надежд, отчаяния и мужества, горя и радости. Тогда станет ясно, почему в одно и то же время, в одном и том же месте скорбный плач и счастливый смех, сливаясь в одно целое, звучали одновременно, как гимн радости и скорби.
продолжение http://www.proza.ru/2017/03/31/608