Предыдущая глава 7 "Пашка" -
http://www.proza.ru/2017/03/29/13
Дверь открылась бесшумно. Строго осмотрев беглым взглядом палату, Людмила Викторовна подошла к кровати тёти Вали, постояла над спящей женщиной и молча направилась к двери. Там она ещё раз остановилась, встретив взгляд Анны, сказала коротко:
- Зайдите ко мне, - после чего так же бесшумно вышла.
Анне не хотелось покидать тёплую постель, но она встала, надела пальто, поправила одеяло и отправилась следом за врачом.
Людмила Викторовна сидела с привычной сигаретой в тонких пальцах и изучала её историю болезни. Она кивком предложила Анне сесть и продолжила задавать непоследовательные вопросы, внезапно переходя с темы на тему.
Когда Анна стала рассказывать о том, как впервые проходил приступ, с ознобом, со слезами, нехваткой воздуха, Людмила Викторовна тоном профессионала снисходительно подытожила:
- Истерический невроз. Если б вас в тот момент отхлестали по щекам, вы бы к нам не пришли, и ничего бы такого не было.
Анна не ответила ничего. Сколько раз за предыдущие полгода ей таким же тоном знатоков разные врачи ставили свои диагнозы: аллергия, астма, порок сердца, ларингит, невроз навязчивого состояния, и ещё чего-то. Ей назначали соответствующее лечение, но всё продолжалось, и становилось не легче, но всё тревожнее, пока она не нашла этот забытый властями уголок, где в январе не топились батареи, все удобства сводились к крану с ледяной водой и туалетом в помещении исключительно только для женщин. Удобства для мужчин были на улице.
- А сколько времени вы меня здесь продержите?- вдруг спросила Анна.
- Сорок дней! – с вызовом ответила врач.
- Сорок?! – изумилась Анна.
- Это минимум. Курс лечения – от сорока суток. Лежат и дольше.
- Анна посмотрела в окно. В этих местах обычно мягкая зима: снег – редкость. Но сейчас за окном вертелись в воздухе сухие суетливые снежинки. Земля была серой, слегка припорошенной снегом, морозно. В их корпусе, точнее, в бараке, было очень свежо. И она по доброй воле выбрала для себя это?
- Сорок дней зимы, - одними губами беззвучно произнесла Анна, - уже меньше. Ты выдержишь, Аннушка….
Дни, впрочем, не тянулись, но довольно быстро сменяли друг друга.
Анна исправно пила лекарства, настойки. Уколы были болезненными, плохо рассасывались. Каждый день она ходила на электропроцедуры, пила кислородную пенку, на занятиях трудотерапии наловчилась быстро и аккуратно шить наволочки.
Зима выдалась необычайно снежная. Здесь, в отделении неврологии, которое стояло особняком, отгороженное от других корпусов густым парком, больные жили размеренной жизнью. Изредка, пользуясь своим привилегированным положением, но, тем не менее, не афишируя свои намерения, кто-нибудь выходил за ворота больничного городка и ездил в магазинчик, находившийся в трёх остановках от клиники. Торговали там всем подряд - от конфет до зубных и одёжных щёток. Там же была аптека, в которой кто-нибудь заказывал купить растирку от кашля или капли от насморка.
Конечная остановка ютилась у самых ворот больницы. В центре кольца, где разворачивался автобус, возвышался небольшой куст. Говорили, что летом там была цветочная клумба, которую заботливо поливал больничный сторож. У обочины дороги стояло два киоска, пустующих в январе: «Газеты и журналы», «Соки-воды», и три лотка с навесами, возле которых постоянно толпился народ. За одним восседал толстый армянин, торгующий орехами и фруктами, за другим – меланхоличная баба шинковала тонкими дольками морковку для плова, свёклу и капусту – для борща. Под третьим навесом молодой узбек пёк лепёшки. Неподалёку стояло сооружение, где ловкими руками его напарник месил тесто, укладывая сырые лепёшки на деревянные подносы, а бойкий подросток носил их к тандыру и помогал складывать в корзину готовую ароматную выпечку, на всю округу расхваливая товар.
С другой стороны расположился крошечный цех для ремонта обуви. В нём стояло две скамейки: для хозяина и посетителя. Стены сооружения были традиционно оклеены фотографиями кинозвёзд и страницами журналов.
Обычно возле будки обувщика на низкой табуретке сидела, укутавшись в пуховый платок, пожилая женщина, торгующая семенами подсолнечника и земляного ореха – арахиса. В киоске рядом продавали сигареты.
Два раза в неделю приезжала машина-молоковоз. Продавец выносил из кабины раскладной столик и расхваливал товар: творог, сметану, масло. К нему моментально выстраивалась длинная очередь из местных жителей, частные домики которых стояли вокруг площади. Очередь разбавляли пациенты и медсёстры неврологического отделения, а так же сотрудники остальных корпусов больницы, наглухо закрытых для больных и посетителей. Кроме персонала, никто не выходил оттуда, никто не любовался прилегающим парком, прекрасными деревьями.
Анна часто останавливалась на большой центральной аллее, смотрела на массивные ворота и думала о несчастных, вынужденных жить изолированно. Почему так редко удаётся их вылечить? Что, если эти люди лишь неудачно переместились во времени или в пространстве, переступив из нашего привычного мира за некий тайный предел, невидимые стены которого проницаемы настолько, что даже движения достаточно, чтобы оказаться по ту сторону? Может, они вернулись туда, откуда родом, и только в этом мире их невнятная речь кажется бредом, а там, где взгляд, устремленный сквозь нас, нашёл кого-то, невидимого нам, человека понимают? И никто не знает, как далеко или близко от каждого этот предел, и насколько податливы или крепки эти стены. Кто может быть абсолютно уверен в том, как поведёт себя в неожиданной экстремальной ситуации? В мире множество странных людей, которые не ходят к врачам, но они не такие, как все, и для большинства их характеристика – это жест пальцем у виска, мол, не всё в порядке с головой. Но кто должен определять, в чьей именно голове порядок? Да и в голове ли дело? Что знаем мы о душе? В далёком прошлом таких людей называли более мягко и, наверное, более правильно – душевнобольные. Они отличаются чувствительностью, обидчивостью, но бывают и злыми, и агрессивными. Людмила Викторовна носит в кармане халата ключ-ручку, без которой дверь ординаторской открыть нельзя. Это правильно, хотя их корпус неврологический и открыт для посещений и прогулок.
Когда в приёмном покое Анна, вытирая мокрые щёки, рассказывала о себе дежурному и спрашивала, смогут ли её вылечить здесь, и если да, то возьмут ли без направления, врач ответил не сразу, и слова его удивили Анну:
- Мы направим вас в пограничное отделение: думаю, это излечимо.
Сейчас Анна знала, почему он так ответил: она шла вдоль границы. Любой невроз называют пограничным состоянием, и нужно очень хотеть, чтобы остаться на этой стороне границы, где всё знакомо и привычно с детства.
Женщину, что сутками спала в их палате, Гульнару, перевели в закрытый корпус. Туда же перевели злобную особу из второй палаты, потому что она перевернула все тумбочки, избила сапогом соседку по кровати и запустила в медсестру стаканом. Где-то там, за административным зданием, а может, за хвойной аллеей и тот тихий старик, который пробыл в неврологии всего-то два дня, и, казалось, никому ничего плохого не сделал, но Гена утверждал, что сам видел, как невинного внешне старичка вели к металлическим воротам с маленькой калиткой для медперсонала. Где же этот порог? Не переступить бы его незаметно.
Анна спрашивала об этом у врача, и Людмила Викторовна сначала засмеялась, а потом серьёзно ответила:
- Вам не стоит беспокоиться об этом, пока вас мучают подобные вопросы. Постарайтесь думать о хорошем.
Она помолчала и продолжила:
- Знаете, есть одно средство. Чаще всего после трех инъекций больные исцеляются. Попробуем?
Анна знала об этом методе лечения, но рассказы больных о перенесённых ими побочных действиях уколов пугали её.
«Лечат, значит, для них так надо, - мысленно утешала она себя.
И вот теперь этот вопрос задали ей.
Продолжение- глава 9 "Инъекция":
http://www.proza.ru/2017/04/08/1270