Незнакомцы пришли хмурым октябрьским утром со стороны тракта, пролегающего через Черный лес. Их появление взбудоражило и насторожило жителей небольшого городка, зажатого между глухими стенами хмурых гор и уродливыми вековыми деревьями, царапающими ветвями темное неприветливое небо. Некогда город процветал, но нынче от него осталось несколько грязных улиц с покосившимися домиками. В прошлом яркая краска черепицы выгорела на солнце, истлела и теперь имела грязно-серый вид. На холме, за последней улицей, словно надгробие городку, высился мрачной тенью храм с острыми шпилями.
Чужаков здесь не любили и сторонились, видя в каждом врага, создание тьмы, что с наступлением сумерек и восходом луны жаждет поживиться теплом человеческой плоти.
Чужаков встречали толпой озлобленных, но напуганных людей, сиротливо жавшихся друг к другу, и при этом понимавших, что никакие вилы и косы не спасут их от скорой расправы.
Чужаков было двое, и их привез с собой сердобольный дровосек Фред на своей скрипевшей телеге, что из последних сил тянула худая лошаденка. Как потом дровосек сказал отцу Грегори, уж больно девушка была похожа на его дочь, которую в прошлом году разорвали волколаки из Черного леса, и поэтому он не смог отказать в помощи.
Принимая дрожащими руками кружку горячего эля, девушка благодарила Всевышнего за спасение и не прятала от тусклого солнечного света бледного, уставшего лица с россыпью мелких веснушек по щекам. Некогда бежевый плат покрывал ее голову, старый дорожный плащ совсем обветшал, а платье было заштопано в нескольких местах. Рукав был оборван – им она наспех замотала себе руку повыше локтя. Ее спутнику повезло чуть меньше – когда дровосек нашел их, он едва мог стоять на ногах и перемещался исключительно с помощью девушки. Такая легкая жертва вскоре обязательно бы привлекла внимание темных тварей. Мужчина не выдержал, сердце его дрогнуло, и не успела девушка, едва сдерживая слезы, закончить свой рассказ, как он велел им садиться на телегу и повез в селение.
Отец Грегори, неприветливый седой священник, ставший старостой не по своей воле, долго хмурил кустистые брови, оглядывая чужаков. Фред осмелился пустить их под свою крышу, чем заслужил недоверчивые взгляды и презрительные перешептывания за своей спиной. Девушка могла быть ведьмой, а молодой человек, потерявший сознание по приезду в городок, казался больным.
- Так как же вы оказались в наших краях? Всем известно, что эти места небезопасны. В Черном лесу рыщут стаи волколаков, с гор нередко спускаются вампиры – мы словно между молотом и наковальней. Не иначе как Всевышний отвернулся от нас, бросив здесь за грехи наши.
- Святой отец, я понимаю ваше беспокойство, - Амалия - так представилась незнакомка - отставила кружку на грубый квадратный стол и сложила руки на коленях. Старые оплывшие свечи горели в изобилии, освещая каждый угол небольшой, пахнущей свежей древесиной комнаты в доме Фреда. – Будь я на вашем месте, тоже бы отнеслась с подозрением к чужакам.
Голос ее был тих, но отец Грегори хорошо слышал каждое слово.
- Нам пришлось бежать из родного города. Наш господин заключил с одним Темным владыкой договор о защите. Город исправно платил дань, и нас никто не беспокоил. Но что-то пошло не так, и Темный владыка разозлился. Я и… - она оглянулась на низкую кровать, на которой лежал ее спутник, -… и Трэвис сбежали. Точнее, едва успели выбраться из охваченного агонией города. Наш путь лежал на восток, но мы сбились с пути и оказались в Черном лесу.
Амалия сжала юбку платья на коленях, помолчала и продолжила вновь:
- В такие времена люди часто теряют всякую человечность в попытке спасти свою жизнь, и на трактах становится едва ли не опасней, чем в лесах с диким зверьем... – ее взгляд стал стеклянным, а голос сел. - Нам не посчастливилось встретить таких людей. У одного был нож. Трэвис вступился за меня и пострадал, но, слава Всевышнему, его рана не серьезна. Они убежали, быть может, их разорвали волколаки... Если бы не доброе сердце вашего дровосека, мы бы тоже не продержались в Черном лесу долго. Я… - Амалия подняла взгляд на священника, - святой отец, вы слышите меня?
Казалось, отец Грегори не слушал Амалию, будучи заинтересованным видом за окном. Там, за околицей, алое солнце закатывалось за колючие ветви леса, знаменуя приход ненасытной ночи. Священник был задумчив, и девушка явственно видела на его лице тревогу.
- Солнце садится, - произнес он отстраненно и, наконец, посмотрел на девушку. – Это чудо, юная леди. Только с его помощью вы столь долго продержались в Черном лесу, не нарвавшись на темных тварей. Но вы вряд ли сможете найти здесь надежное укрытие.
Девушка прижала узкие ладони к груди:
- Святой отец, я не прошу многого. Мне нужен всего один день, чтобы поставить своего друга на ноги. И мы уйдем!
- Юная леди, я не гоню, но и не удерживаю вас. Темные владыки тешатся с нами – они не стремятся нас уничтожить, но и не дают спокойной жизни. Многие смельчаки уходили по тракту, но чуть позже их изуродованные тела мы находили за околицей. Всевышний явно отвернулся от вас, если позволил тебе и твоему другу оказаться в таком месте, - он снова посмотрел в окно.
Сумерки сгущали тени, и они хищно скалились из-за деревьев. Казалось, с каждой смертью солнечного луча оживал лес, наполняя его потусторонней силой и злобой.
- Фред тяжело перенес гибель дочери, и я давно не видел его лицо таким светлым, словно одно твое присутствие подарило ему покой. Будь, по-твоему, оставайтесь, - в сердцах произнес отец Грегори и добавил, - но знай же, в случае опасности вам придется рассчитывать только на себя. Никто из селян не протянет вам руку помощи. Люди напуганы и озлоблены.
- Я понимаю, святой отец. Да хранит вас Всевышний.
Дверь встала безмолвной границей, и на душе священника отлегло. Он осенил себя святым знаком, пробормотав под нос молитву. Отец Грегори сделал вдох, и он дался ему с трудом, но не потому, что воздух был пресыщен страхом и терпким отчаянием. Сердце отозвалось тупой, столь уже привычной болью. Священник покачал головой – его дни были на исходе, он знал это. Раньше в его душе теплилось светлое чувство надежды, но оно гасло день ото дня. Когда Темному владыке наскучит играть, он уничтожит их одним хлопком ладоней. А теперь эти чужаки… Не совершает ли он ошибку, впустив их?
- Спаси и сохрани нас, Всевышний. Дай нам смирение, - прошептал отец Грегори и покинул дом дровосека.
Скрип старой покосившейся двери провозгласил приход темной, пахнущей металлом и солью ночи.
Вести разлетелись, подобно стае ворон, и уже к полудню весь городок знал о незваных гостях в доме дровосека. Встревоженный люд бормотал, что отец Грегори из ума выжил, раз позволил неизвестным людям войти в городок, но никто не смел высказывать свое недовольство священнику. Он считался хранителем святой реликвии, спрятанной в храме. Словно защитным куполом, аурой света она накрывала всех тех, кто под сводами храма искал спасения от порождений тьмы, совершавших набеги на городок, развлекая этим своего владыку. Но у Мари не было предубеждения к чужакам. Она жила с верой, что светлое сердце и любовь могут творить чудеса, достойные деяний Всевышнего, несмотря на то, что редко видела такие чудеса во плоти. Вокруг царил хаос, душами людей владела непроглядная чернота, и часто в своей ненависти, рожденной из страха, они не уступали волколакам из Черного леса.
Несколько лет назад, после первой облавы темных тварей, жители городка были убеждены, как один, что всему виной нечестивое колдовство. Ведьму вычислили быстро. Ни в чем не повинная женщина, знавшая травы и несколько заговоров, что могли унять жар у ребенка и снять боль, поплатилась за свое искусство. Ее вина была неопровержима и требовала незамедлительного наказания. Женщину повесили за околицей на старом дереве, потом отпели, согласно всем ритуалам, и похоронили в святой земле храма. Но, как и предупреждала людей Мари, это не решило проблемы, и волколаки продолжали свои нападения на городок под покровом ночи.
Горожане не жаловали своей любовью Мари не только потому, что она задумала защищать ведьму. Девушка была светла душой и чиста помыслами настолько, что многие просто считали ее дурочкой. В своих откровениях отцу Грегори Мари не понимала, чем заслужила такое отношение, но никогда не жаловалась и относилась ко всем с любовью. Нежная улыбка никогда не покидала ее бледных губ.
- Свет прогонит любую тьму, - думала она. - Страх владеет их сердцами, а родившаяся из этого страха тьма пропитала души. Но их отчаяние можно понять.
Мари не страшилась смерти. Она считала, что земная жизнь была дана ради исполнения возложенной на нее миссии, которая у каждой души была своя. Не важно, насколько длинная уготована жизнь - после исполнения отведенной роли все уйдут туда, откуда пришли.
Этим утром Мари встала раньше обычного, по обыкновению прикрыла светлые, как лен, волосы голубым треугольником платка и стала собирать в корзинку снадобья. Свои навыки целительницы Мари считала благословлением Всевышнего, за что благодарила его в молитвах каждый день. Травяные отвары она делала всегда на святой воде, и еще не было ни одного человека, которому бы они не помогли.
Низкое серое небо царапало старые крыши. Сразу за околицей мрачной стеной возвышался Черный лес. Очень часто Мари казалось, что деревья подступают с нескольких сторон, грозясь захватить городок в смертельные объятия. Но она всякий раз прогоняла эту мысль. «Унынию не бывать!» - всегда повторяла Мари.
Отвесные скальные стены нависали с северо-востока, грозясь задавить своим неприступным величием, задушить ужасом. Острые горные пики, словно кинжалы, вспарывали облака. Туман стекал по склонам, скрывая под своим саваном башни массивного замка. Долгие годы он был заброшен и покинут, и вскоре в его стылых неприветливых стенах поселилась тьма, нашедшая воплощение в существе, чей лик был столь же прекрасен, как и велика была его жажда крови. Возможно, у него когда-то было человеческое имя, но оно затерялось в столетиях. Таких, как он, звали Темными владыками. Люди в городке перешептывались, что часто с наступлением сумерек чувствуют на своем затылке его тяжелый взор. Но Мари, как и отец Грегори, была уверена, что это не что иное, как заблуждение самих людей, видящих в каждой тени волколака или вампира. Что есть люди для Темного владыки, чтобы уделять им внимание лично?
Улицы городка даже в полдень были тихи и безлюдны настолько, что шорох гравия под подошвами оглушал. Дом дровосека выпрыгнул несуразной громадиной из-за очередного поворота, хмуро уставившись на Мари черными провалами окон. Девушка знала, что Фред уже рубит лес на опушке – стук топора глухо разносился по округе, как гимн человеческой храбрости. Или безрассудству. Волколаки не нападали днем, но это не умаляло опасности Черного леса.
Дверь была не заперта, ибо не от кого вешать замки. Прошли те годы, когда жители прятали свои вещи от воров. Ныне все было иначе, и каждый человек в городке знал другого в лицо и по имени.
Мари осторожно толкнула дверь и перетупила порог, звякнув склянками в корзинке. В доме Фреда она была далеко не в первый раз. Будучи маленькой девочкой, она часто проводила здесь время, наблюдая с восторгом, как из под резца выходит чудесная игрушка, пахнущая свежим деревом. Теперь та комната, где дровосек вырезал детям поделки, была занята чужаками. Дверь в нее была приоткрыта наполовину, и Мари видела длинный стол, возле которого хлопотала Амалия. Девушка выжимала кусок ткани в деревянную чашу с водой. Прядь волос цвета меди выбилась из-под плата и прилипла к щеке.
Мари крепче сжала ручку корзинки и, толкнув дверь, медленно вошла:
- Добрый день, сестра Амалия.
Девушка едва заметно вздрогнула, брови сошлись на переносице, но в следующую секунду ее лицо уже было расслабленно. Она улыбнулась, подняв взгляд на Мари:
- Здравствуй, - ответила Амалия, откладывая тряпку в сторону и вытирая руки о застиранное полотенце.
- Меня зовут Мари. Я узнала, что Фред привез вас из Черного леса. У меня тут есть кое-что…
- Ты целительница.
- Верно, - и Мари поставила на стол свою корзинку.
Только сейчас она смогла увидеть, что чаш на столе стояло несколько, и вода в крайней была красноватой. Наложенные рядом ленты из грубой ткани пропитались кровью. В воздухе висел запах неизвестных Мари снадобий. Девушка медленно обернулась. У противоположной стены, куда почти не доходил тусклый дневной свет, стоял топчан, застеленный старыми одеялами. Спящий на жесткой кровати человек был смертельно бледен в контрасте с каштановыми волосами. В глаза бросался продольный шрам на левой стороне лица. Он рассекал бровь и спускался почти до уголка плотно сжатых губ.
- Отец Грегори сказал, что он… болен. Я пришла помочь.
- Не стоит, - резко прервала ее Амалия и тут же добавила, спохватившись. - Я имею в виду, что ему уже лучше. К тому же, мне бы не хотелось тебя отвлекать. Да и я сама, - Амалия указала рукой на разнообразные склянки на столе, - кое-что смыслю в целительстве.
Колдовство? Темные чары? Не похоже. Если Мари не знала каких-то отваров, то это не означало, что они не могли существовать. Девушка подняла взгляд на Амалию. Ее улыбка была теплой, но в глазах, серых, как небо за окном, застыла горечь. Столь сильная, что Мари ощутила, как она сдавливает сердце.
- Хорошо. Но я все равно оставлю тебе свои снадобья, - сказала Мари, вновь посмотрев на спящего.
- Спасибо. Ты слишком добра, раз помогаешь совершенно незнакомым людям в столь сложное для вас время.
Мари улыбнулась, склонив голову:
- Перед Всевышним все равны. А я лишь пытаюсь преумножить в душах людей свет. Такова моя миссия здесь. Но не говори ни слова, я знаю, о чем ты хочешь сказать – что души всех селян обитают во мраке. Ужас погасил светлую искру, но я стараюсь раздуть ее у тех, кто еще не сдался в плен собственной тьме.
Амалия удивленно посмотрела на нее. Неожиданно было услышать такие слова от человека, чья жизнь могла прерваться в любую ночь:
- Разве тебе не страшно?
- Что изменит страх? Лучше тратить силу духа на полезные вещи, чем кормить ей отчаяние и тревогу.
Амалия отвела взгляд, понизив голос:
- О, сколь многого можно было бы избежать, если все люди были бы такими, как ты. Это ли не чудо, что в таком месте все еще жива надежда?
Тихий стон заставил ее опрометью кинуться к топчану. Мари смотрела, как Амалия присела на колени перед юношей, как коснулась кончиками пальцев его лица:
- Трэв… Трэвис, ты слышишь меня?
Мир замкнулся, сузился до одного человека, вытеснив Мари за края ойкумены.
- Я живу возле храма. Ты легко найдешь это место. Приходи, если тебе понадобится моя помощь, - негромко произнесла Мари, не надеясь, что Амалия сейчас слышит ее. Развернувшись, девушка покинула комнату. Но прежде чем Мари успела выйти под серое небо, до ее слуха донеслось отчетливое:
- Да хранит тебя Всевышний…
Мари сцепила руки и, коснувшись губами пальцев, подняла взор к неприветливым небесам. В голубых глазах отразились темные тучи…
«Это испытание для нашего духа. Те, кто пройдет его, получат благословение Всевышнего и силу разрушать все преграды. Я буду молиться за тебя, Амалия, так же, как и за любую другую душу здесь.
Ибо перед взором Всевышнего все равны».
Тревожный звон набата выхватил городок из зыбкого сна, зиждившегося на грани кошмара. Гул старого колокола холодным ужасом наступающей тьмы заставлял людей спешно покидать свои дома, подхватывать детей на руки и бежать к храму, темневшему на одиноком холме уродливой громадой, мало напоминавшей обитель Всевышнего.
Свинцовые тучи скрыли полный диск луны и ослепили звезды. Граница света, полыхавшая огнями факелов вдоль околицы, зловеще окружила городок пламенным кольцом, насмехаясь над живыми. Люди срывались на бег, не оглядываясь, в надежде скорее достигнуть убежища. Пламя факелов тускнело, слепло, словно отказываясь смотреть на происходящее.
Гротескные тени волколаков вскрыли артерии улиц, и первый крик окрасил ночь алыми красками. Паника захлестнула с головой, потекла багровой рекой, смешавшись с многоголосием и звериным рычанием.
Мари стояла на коленях перед алтарем в храме и молилась, зажав руками уши и крепко зажмурившись. Она бы многое отдала, чтобы не слышать этих ужасных звуков, непостижимым образом едва приглушаемых колокольным звоном. Звуков, раз за разом напоминавших ей о том, как в одну слепую ночь Мари лишилась обоих родителей. Волколаки оставили от них лишь кровавое месиво, ибо жатва в ту ночь была особенно ужасна.
- Прошу, Всевышний! Защити нас! Дай мне свое благословение, укрепи мой дух, не дай поддаться темным речам…
Грохот дверей заставил Мари вздрогнуть и прервать молитву. Она в ужасе обернулась, готовая к худшему, воочию представляя ужасающий оскал волколака, но увидела только заполнивших центральный неф людей и два тяжелых засова на храмовых дверях. Вой волколаков остался снаружи. Темные твари не могли подойти к стенам храма ближе, чем на десять шагов, и в бессильной злобе, им только и оставалось, что бродить по округе.
Мари осенила себя святым знаком, благодаря Всевышнего за укрытие, и медленно поднялась на ноги. Не время предаваться темным мыслям!
За все подобные тревожные ночи люди уже знали, что делать. Они разделились на группы, уводя раненых в катакомбы храма и успокаивая плачущих детей. Мари вздохнула, в последний раз они провели в храме несколько суток, прежде чем волколаки покинули селение. И лишь один Всевышний знает, сколько времени придется продержаться в этот раз.
Мари поспешила в сакристию, где хранила припасы и лекарства, как едва не столкнулась с девушкой, тенью скользнувшей из-за алтаря.
- Амалия? Я думала, вы спустились в катакомбы.
- Кажется, нам там не рады, – горько улыбнулась Амалия и указала рукой на неприметную узкую дверцу за спиной. - Я оставила Трэвиса в сакристии. Но если ты против…
Мари поспешно покачала головой:
- О, нет-нет! Прошу, не беспокойся! Я храню в сакристии свои снадобья, туда все равно никто не ходит, кроме меня и отца Грегори. Он не будет против.
- Спасибо. Как мне отплатить за твою доброту? Я могу помочь с ранеными.
«Твою» - подметила Мари, - «твою» доброту, а не «вашу». Девушка оглянулась на тех немногих людей, что еще не спустились вниз. Испуганные и озлобленные, они бродили, словно тени. Не было слышно ни стона, ни плача.
Ни сдавленных проклятий.
Ни молитв.
Ничего. И это пугало Мари больше всего.
Каждый день она молилась в храме, прося Всевышнего защиты для всех. Иногда с ней молился отец Грегори. Из горожан давно уже никто не совершал молебен. Раньше Мари не ощущала дыхания тьмы, находясь за стенами храма. Что если сила реликвии на исходе? Что если ее молитв и молитв отца Грегори недостаточно, чтобы поддерживать ее? Страх взял за горло, мрак почти достал до сердца, и девушка уже была готова сделать шаг ему навстречу.
- Сестра Мари?
Она вздрогнула от прикосновения к плечу, и тьма исчезла за границей света. Мари обернулась и увидела встревоженный взгляд Амалии.
- А… да, конечно, - на лицо Мари вновь вернулась нежная улыбка, и взор ее посветлел.
Маленькая мрачная сакристия пахла травами. Трэвис сидел в углу, напротив небольшого стеллажа со святыми книгами, завернувшись в плащ Амалии. Юноша обнимал длинный сверток, бережно завернутый в кожу и перехваченный бечевой в нескольких местах. Видимо, эта вещь была ценной, но Мари сомневалась, что такая осторожность была необходима. Горожанам не нужно было чужого. Ни людей, ни их вещей.
Стоило Мари войти, как Трэвис опустил голову, скрыв лицо за густыми прядями.
- Не беспокойся, - лишь сказала Амалия, заметив, как напряглись под плащом его плечи.
Мари сдернула с узкого стола белое полотенце, являя взору Амалии несколько ящичков со склянками и высушенными травами.
- Женщина, которую в прошлом повесили, посчитав за ведьму, научила меня различать травы. Она знала больше, чем было написано в святой книге по целительству.
- Этим людям ничего не стоило повесить и тебя, - раздался глубокий мягкий голос из полутени.
Мари положила травы в корзину и задумалась:
- Возможно. Но ведьма не может быть набожной.
- Не может…? А ты знаешь, что…
- Трэвис, прошу, - встряла Амалия, - не стоит.
Тяжкий вздох был ей ответом:
- Для тебя – все, что угодно.
Но Мари, казалось, не обратила внимания на его слова. Она закончила сборы, вручила Амалии чистые полотенца и подхватила нагруженную корзинку:
- Да хранит тебя Всевышний, - улыбнулась она Трэвису, прежде чем выйти.
Юноша поднял голову, но Амалия поспешно отвернулась, зная, что сейчас не сможет вынести его взгляд и горькую усмешку, скривившую бледные губы.
Лестница, ведущая вниз, находилась в темном алькове по левую сторону от сакристии. Несведущий человек никогда бы не нашел ее сразу. Катакомбы были скудно освещены чадящими факелами, но Мари хорошо знала это подземелье, чтоб обращать внимание на плохой свет. Она привела Амалию в просторный зал, который раньше использовали для хранения вин в огромных бочках. Теперь же селяне постарались сделать холодный каменный мешок жилым. Несколько жаровен давали достаточно света, чтобы прогнать хмурые тени, и тепла – согреть окоченевшие руки. Пол был застлан соломой, ряд сколоченных из грубых досок кроватей стоял вдоль стены напротив входа. Раненых было не больше полтора десятка, и все они находились здесь. По словам Мари, был еще один похожий зал, в котором укрывались остальные жители, но она не стала показывать его Амалии.
- Хорошо, что никто серьезно не пострадал, - прошептала Мари позже, когда они в соседней клетушке готовили ткань для перевязок. Она подняла на Амалию взгляд и, наконец, заметила то, что давно должна была уже заметить. Рука Амалии выше локтя была перехвачена тканевой лентой, на которой алыми маками расцвела кровь. Точно такую же повязку Мари видела у девушки утром, но тогда не придала этому значения. Сейчас она ясно видела, что повязка была свежей, как и пятна на ней. Когда Амалия успела пораниться?
- Ты ранена? – Мари протянула руку, но рыжеволосая девушка мягко перехватила ее за хрупкое запястье.
- Это не важно.
Серебром блеснуло кольцо на безымянном пальце. Тонкий витой обод. Амалия поспешно отдернула руку, но было уже поздно.
- Святые узы брака, - вырвалось у Мари против ее воли, настолько она восхитилась поделкой. - В твоих глазах столько скорби. И отчаяния. Ты потеряла дорогого тебе человека? Или… - она замолчала, понимая, что сболтнула лишнего. Не стоило спрашивать о таком.
Амалия сделала вид, что не слышит Мари. Она продолжила перебрать тряпицы, но потом отложила их в сторону и произнесла:
- Думала, что потеряла…
- Возможно, приди к нам Охотники, то мы бы избежали многих потерь. И не прятались бы здесь сейчас.
- Ты говоришь об Охотниках на вампиров? – Амалия подняла голову, и в ее голосе скользнуло удивление. - Они никогда не появлялись здесь?
- Все дома бросили нас здесь умирать. Так любит говорить отец Грегори, а следом за ним и все остальные. Но… это место очень опасно. Тени проникают даже в круг света.
- А реликвия?
- Реликвия? Чудеса не могут быть вечными, - Мари покачала головой, грустно улыбаясь. – Но иногда мы можем надеяться только на чудо Всевышнего.
Она налила травяной настой из глиняного кувшина в чашку со сколом и протянула Амалии:
- Выпей это. Помогает заснуть. Пара часов сна тебе не повредит, ибо только один Всевышний знает, сколь длинной будет эта ночь.
Мари не спалось. Тысячи звериных лап тянулись к ней из темноты, стоило ей закрыть глаза. Тысячи окровавленных пастей с огромными клыками были готовы разодрать ее в клочья.
Она села на своем жестком ложе, потерла лицо ладонями, прогоняя наваждение, и медленно поднялась. Спала ли она вообще? Сколько времени прошло?
Царившая тишина нехотя уняла ее страхи, говоря, что все спокойно, сила реликвии еще в действии, и волколаки не пробрались в храм. Однако, тревога росла и росла, заставив Мари подняться наверх. Сердце гулко отбивало удары, пока она поднималась по лестнице. Но вот дверь, мягкий свет свечей, ряды деревянных лавочек и коленопреклонная фигура у алтаря. Раньше девушке казалось, что во время молитвы от отца Грегори исходило еле уловимое сияние. Но теперь Мари не видела ничего – только старого уставшего человека, смирившегося со своей тьмой. Она подняла взгляд. Над престолом изваяние святой крылатой девы держало в белых точеных руках кинжал. Серебро клинка некогда сияло, словно полная луна в темную ночь, освещая заблудшие души. Теперь же благородный металл потемнел. Сколько времени пройдет, прежде чем молитвы Мари перестанут поддерживать силу святой реликвии? Девушка молча развернулась – что она могла действительно сейчас сделать, так это помочь раненым. И подарить надежду на свет. Мари вымученно улыбнулась и осенила себя святым знаком.
Она почти дошла до сакристии и уже подняла руку, чтобы толкнуть дверь, как услышала за ней голоса:
- … не удивительно. Никто и никогда по своей воле не поедет в это место.
- Я не думала, что оно настолько опасно. Возможно, я пойму, почему отец не рассказывал таких подробностей. Но почему ты не сказал мне?
- Теперь тебе понятно, почему они не стали нас преследовать дальше?
- Но реликвия…
- Как я уже сказал – забудь о ней.
Мари отшатнулась, словно обжегшись. Она ошиблась в суждениях? О, Всевышний! Кто эти люди? Мародеры? Охотники за святынями, без чести и человечности? Каждая душа имеет право на спасение, но селяне не дадут им и единого шанса.
Звон битого стекла перебил голоса, перекроил реальность. Мари застыла, сердце обратилось в лед, отказываясь верить, что цветной витраж окна-розы разлетелся на сотни цветных осколков. В голове тревожным колоколом билась одна мысль: «Реликвия! Реликвия мертва! О, Всевышний! Сохрани свет душ наших! Защити от слепой, жадной тьмы!»
Отец Грегори был уже на ногах, размахивая перед скользнувшими на пол тенями волколаков серебряным стилетом, громко выкрикивая слова защитной молитвы. Огромные, покрытые черной шерстью человекоподобные волки, как насмешка над деяниями природы, скалили пасти, щуря налитые кровью глаза. Они припадали на передние лапы, чей захват был стремителен и смертелен. Волколаки были выше самого рослого человека на голову. Один удар – и от отца Грегори останется лишь отвратительная груда костей и мяса.
Дверь в сакристию распахнулась, ударившись о стену так, что осыпалась старая краска. Но этого хватило, чтобы отвлечь волколаков от отца Грегори на долю секунды. Движение было молниеносным и точным. Сверкнувшая сталь покрытого горящими белым огнем письменами клинка описала дугу. Волколак испустил хриплый рык - кровь косой линией окропила фрески на стене и полилась на мраморный пол из отрубленной конечности. Амалия сделала шаг назад, уклоняясь от атаки. Она была совершенно иной, удивительным образом преобразившейся. Стылый взгляд и ни единой эмоции на лице, даже когда капли темной крови упали на ее бледную щеку.
Одной рукой она оттолкнула отца Грегори в сторону, тем самым невольно подставляясь под удар разъяренной темной твари. Мари зажмурилась, не в силах смотреть, как волколак снесет голову смелой девушке, когда гулкий свист прорезал воздух. Сдавленное рычание оборвалось жутким треском, и что-то мягкое упало совсем рядом. Мари распахнула глаза. Голова волколака лежала в нескольких шагах от нее, мерцая алыми, стекленеющими глазами в луже темной крови. Тень, спасшая Амалию, метнулась в сторону. Свист вновь прорезал воздух и ударил по волколаку у алтаря гибкой черной дугой, высекая полосу кожи вместе с мехом. Только тогда Мари поняла, что это было. Кнут. Кожаный кнут, оставляющий чудовищные зияющие раны, не хуже посеребренного клинка.
- Реликвия! – воскликнул отец Грегори, когда очередной волколак спрыгнул с разбитого окна на статую святой девы. Изваяние пошатнулось на постаменте, заваливаясь вперед. Зверю хватило пары секунд, чтобы выломать кинжал из хрупких рук статуи и одним прыжком вскочить на деревянное колесо цепочной люстры, а оттуда – снова на окно. Статуя с грохотом обрушилась на пол, раскалываясь на части, и Амалия едва успела оттащить отца Грегори в сторону, иначе высеченное из белого камня крыло неминуемо размозжило бы ему череп. Оставшиеся волколаки потеряли интерес к людям и, воспользовавшись оказией, поспешно убрались прочь через разбитое окно, из которого и пришли.
Мари откашлялась от поднявшейся пыли, но так и не решилась покинуть свой угол. Обломки статуи похоронили под собой незадачливых зверей. Изуродованные туши с пробитыми грудными клетками и раскроенными черепами сочились кровью. Ее запах, и запах вспоротых внутренностей пропитал воздух, вызвав у девушки приступ тошноты и дрожь в коленях.
- Сохрани нас, Всевышний… - бормотал отец Грегори, осеняя себя святым знаком и отшатываясь прочь от Амалии, застывшей бездушной куклой над осколками статуи. – Вы охотники. Твой меч… я видел уже такой меч однажды… ты из дома Сильверсвордов! Почему вы бросили нас здесь? Именем Всевышнего заклинаю, отвечай мне!
- Отец Грегори! – Мари, оскальзываясь на крови, поспешила к священнику. Он полулежал у стены, не сводя глаз с Амалии. – Отец Грегори, эти люди спасли нам жизнь!
- Замолчи, глупая! Твоя слепая наивность и вера в свет души у тех, у кого и света быть не может, едва не сыграли с тобой злую шутку. Они позволили украсть нашу святую реликвию!
- У меня больше нет ничего общего с домом Сильверсвордов, - тихо, но жестко ответила Амалия. - А реликвия… я не думаю, что отец Грегори ничего не знает об истории этой реликвии. Темный владыка пожелал себе этот кинжал, поэтому он насылал своих волколаков снова и снова, зная, что рано или поздно добьется своего. Столетия назад эта реликвия действительно имела силу оберегать селения от темных порождений, пока ее свет не был запятнан. Кинжалом было совершено убийство, и так он познал вкус крови. С тех пор аура, которую источала реликвия, была столь губительна, что ни один Охотник не рискнул бы появиться здесь по своей воле. Ваша ненависть и страх лишь делали эту ауру сильнее. Все ваши помыслы были посвящены кинжалу и его силе. Вся ваша злоба была его пищей все эти годы.
- Святотатство! – воскликнул отец Грегори, поднимаясь на ноги. – Реликвия оберегала нас! Оберегала этот храм! Наш молебен держал ее силы!
- Ценой веры этой девушки! – Амалия указала на Мари. – Ценой света ее души. Только такие, как она, могли очистить кинжал от проклятия. Но она никогда бы не справилась одна. И знала, что вы все обречены. Правда же, Мари? Знала. Но продолжала верить в то, что во всех вас есть еще капля человечности.
- Это все ложь! Нечестивая ведьма, ты лгала нам! Начиная с момента, что никто из Охотников не пришел бы к нам на помощь! Тогда что же вы делаете здесь?
Повисла тишина. Амалия опустила меч, делая шаг в сторону. Трэвис склонился за ее спиной над тушей волколака, только поэтому ни Мари, ни отец Грегори не заметили его. Юноша поднялся на ноги, сжимая свернутый в кольца черный кнут – семейное оружие дома Торнвип, одних из самых прославленных Охотников. Он поднял руку, стирая темную свежую кровь с подбородка. Взгляд алых глаз, не моргая, следил то за девушкой, то за отцом Грегори.
Мари сделала шаг назад, закрыв лицо ладонями.
- Это не болезнь… Вампиризм это тяжкое проклятие! – воскликнул отец Грегори.
- Я не собираюсь обсуждать с вами наши профессиональные ошибки, - спокойно ответила Амалия, но голос ее был готов сорваться, как перетянутая струна. - Хотите знать, как мы действительно оказались у вашего порога? Я расскажу. Мой отец устроил на нас охоту, за то, что я пять лет назад сбежала из дома с человеком, который теперь стал тем, кого мы призваны искоренять. Охотники моего дома догнали нас в Черном лесу, у нас не было иного выбора, кроме как отправиться в ваше селение. Только до сего дня я и не предполагала, что проклятие столь сильно и ужасно, что даже Охотники избегают этого места.
- Ваши души прокляты! Ты связала себя с созданием тьмы, вместо того, чтобы всадить ему в сердце свой посеребренный меч!
- Не смей мне говорить о чистоте духа! – воскликнула Амалия, поднимая клинок дрожащей рукой. – Ты ничего о ней не знаешь. Благодари эту девушку за то, что она молилась за всех вас, оберегая своим светом. Иначе, год или два, и вы бы перегрызли себе глотки, став ничем не лучше волколаков из Черного леса.
- Убирайтесь прочь… - тихо сказал отец Грегори, оседая на холодный пол. У него уже не было сил кричать и сопротивляться доводам собственного рассудка. Он знал, что каждое сказанное Амалией слово было правдиво и верно.
- Да хранит вас Всевышний, - просто ответила она. – Темный владыка получил свое, но что дальше будет с вами - неизвестно.
Мари стояла на месте, не шелохнувшись. Она безмолвно наблюдала, как Амалия заворачивает в кусок ткани свою семейную реликвию и бережно прижимает к груди. Ее лицо изменилось – взор потух, и на него снова вернулась тень скорби. Мари была уверена, что если бы Амалия желала исповеди, то сколь много горьких слов вылилось бы в мир. Рана на предплечье вновь кровоточила, но уже не потому, что до этого она вскрывала ее снова и снова, чтобы добавить свою кровь в хитрые снадобья, о которых Амалия могла узнать только в доме Охотников. Теперь Мари это понимала. Обручальное кольцо сверкнуло на свету, и Мари уже знала, о ком тогда говорила Амалия.
«Какая тяжкая ноша…»
- Сестра Мари, я должна поблагодарить тебя снова.
Девушка покачала головой:
- Нет. Теперь я понимаю, что все, что я делала, было не напрасно. Я верила в эту реликвию, но на самом деле нам помогала не она. Ты открыла мне глаза на многие вещи. Думаю, теперь я смогу вернуть людям утраченный свет, а для этого не нужны никакие реликвии. Да хранит тебя Всевышний, - Мари осенила девушку святым знаком и отошла назад.
За спиной Амалии со скрипом распахнулись двери, и ночь втекла внутрь, заполняя собой каждый угол, каждую выщерблину. Мари закрыла глаза и коснулась губами сложенных вместе ладоней, шепча уходящей Амалии вслед: «Это испытание для твоего духа. Ты прошла его и получила благословение Всевышнего и силу разрушать все преграды. Я буду молиться за него и за тебя.
Ибо перед взором Всевышнего все равны».
Катрин Полночь